Обними меня

                Ангелы-хранители живут до тех пор, пока в их крыльях есть
               перья. Несведущие посчитают, что в таком случае небесные
               посланники бессмертны, однако знающие истину им возразят. Каждый
               раз, когда ангелу приходится просить прощения для своего
               подопечного, продлевать его земное человеческое существование,
               платой становятся белоснежные перья. И чем безалабернее проживает
               человек свою жизнь, тем быстрее редеют крылья его хранителя…


    Глава 1. Расплата

    Удивительное в этом году выдалось лето – мягкое, солнечное. Эстафету удовольствия ему передала тёплая, по-матерински нежная весна, буйно цветущая, редкими, но обильными дождями любовно подготовившая почву к предстоящим родам. Лето не подкачало, продолжало дарить рай на земле людям, а особенно – счастливым обладателям загородных домов и дачных участков. Уже вступил в свои права август, но ещё ни разу не было изнуряющей жары, утомляющих затяжных ливней. Тепло и благодатно.
    Город готовился к очередным выходным. Завтра вечером отдыхающие и огородники массово рванут на природу, а сегодня ещё не было пробок на дорогах, электрички шли полупустые. Лишь немногие ехали в них сейчас – пенсионеры, отпускники да работающие по сменам. Или те, что трудились в Городе, а жить предпочитали вне шума и выхлопного смрада улиц.
Вечер четверга, лето, кайф…
    Павел ехал домой. Электричка мерно покачивалась, в ней было душновато, но всё же вполне комфортно. Перестук колёс успокаивал, наводил дрёму, но парень не спал. Такие поездки обычно возвращали его в детство, в те дни, когда он возвращался в Посёлок вместе с бабушкой. Он любил эти воспоминания, любил в них себя – доброго и наивного, свято верящего в прекрасный чистый мир. Бывало, бабуля на память пересказывала внуку свои любимые книги, читала стихи, иногда они играли в города, но чаще бабушка клевала носом, а Пашка смотрел в окно и представлял: вот сейчас из чащи выпрыгнет лесной олень из известной когда-то песни и помчится рядом с электричкой, взглядом выискивая в окнах его, Павлика. Они встретятся глазами – и станут друзьями. Ах, как много всего интересного сулила такая дружба!..
    Эта фантазия иногда возвращалась к Пашке и после того, как бабушки не стало, он стал ездить в электричке один, тоскуя по ней, единственному человеку, которого он действительно любил. Иногда – но  не сегодня. Сейчас мысли парня занимало совсем другое.
    На высокого широкоплечего блондина с неожиданными почти чёрными глазами и бровями в тон часто обращали внимание, но глянув раз, спешили отвернуться. Уж очень жёстким был у него взгляд, очень суровым – выражение лица. Если он не хотел общения, любой это сразу понимал. Павла сторонились незнакомые, опасались близкие. Даже в пригородной электричке редко кто садился с ним рядом. Вот и сейчас парень вальяжно развалился на своём диване, закинув ноги на пустой напротив.
    За двадцать шесть лет жизни Павел Липенко уже привык к такому к себе отношению. Более того, оно ему нравилось! У него почти не было друзей среди мужчин, а женщин он вообще не считал достойными дружбы, всё общение с ними сводилось к быстрому и часто однократному сексу. Пашка называл себя одиноким волком, боевым самцом. В планы молодого красавца не входило заводить семью, он не собирался становиться мужем и уж тем более отцом. А то, что быстренько нарожать от него толпу орущих детей хотят все бабы, он понял после единственной в его жизни длительной связи.
    Зацепила его чем-то худенькая студентка Наталья, захотелось увидеть её ещё раз, потом – ещё. Может, это были последствия небольшого шока от того, что так легко впустившая его среди ночи в квартиру «на чашечку кофе» новая знакомая оказалась совершенно неопытна в постели (она потом призналась, что до Пашки спала лишь с одним – и это в двадцать один год!). Может, просто пришло время за кого-то зацепиться, «бросить якорь». Через месяц почти регулярных встреч парень даже переехал к Наташке!
    Полугодовые отношения прибавили Павлу четыре килограмма живого веса и толику вкуса: отец Натальи был директором чего-то там, денег на дочь не жалел, она, в свою очередь, одевала и учила Пашку. Парень был не то чтобы счастлив – ему было удобно с Наташкой. Они не говорили о любви, не строили планов на будущее, подруга не пилила его за то, что Павел не может надолго задержаться на одной работе, не требовала «пополнять семейный бюджет». К тому же она была безотказна в постели, соглашалась на любые эксперименты, у неё никогда не болела голова. Сказка, а не жизнь! Казалось, ничто не может разрушить идиллию.
    Черту в отношениях подвела вторая полоска на тесте.
    Павел не любил вспоминать тот день, когда Наташка сообщила ему о беременности, но вот о ней самой думал каждый раз, оказываясь в постели с очередной подружкой. Сравнивал. И почти всегда сравнение это оказывалось, чёрт возьми, не в пользу новой пассии. Какие-то они все были… деревянные. А ещё все полтора года, прошедшие после разрыва с Натальей, Павла неудержимо влекло к маленьким, «метр с кепкой», хрупким девчонкам, длинноволосым шатенкам. Похожим на Наташку.
    Такая как раз сидела сейчас недалеко от него, читала книжку в мягкой обложке, поправляя очки в тонкой оправе и немного нервно убирая падающую на глаза слишком длинную, а потому кажущуюся неопрятной чёлку. Наталья тоже была слепа как крот, но предпочитала носить линзы, да и за собой следила, причёска-макияж всегда у неё были в порядке. «К парикмахеру бы тебе», – подумал Павел про «очкариту» и встал. Знакомиться. Пошёл в сторону девчонки, по пути быстро оценивая обстановку.
    Возле девушки сидит старушка, отсутствующим взглядом смотрит в окно. Она где-то не здесь, витает мыслями далеко-далеко, иногда улыбаясь, иногда чуть хмурясь. Однозначно едет на свой крохотный, любовно вылизанный дачный участок, по пути подсчитывая, хватит ли оставшейся пенсии на покупку чего-то остро для него необходимого.
    Напротив – парочка подростков. Держатся за руки, но друг на друга не смотрят. Эти явно тоже на дачу, только совсем с другой целью. И глаза опускают, потому что им кажется: все, все знают, что они едут нервно и торопливо заняться сексом, чтобы к ночи, пока не забеспокоились родители, вернуться домой. Им стыдно. Но не только это. Желание. Вон, у девчонки и щёки, и уши красные, а у пацана подрагивает подбородок. Наверняка и сердце бешено пульсирует во всех местах…
    Рядом с юными любовниками, прислонившись к окну, спит неприятного вида мужик, весь какой-то помятый и нечистый. Здоровый, занял практически всё пространство между сиденьями, круглыми коленями почти упираясь в угловатые коленки девчонки. «Грузчик», – уверенно заключает про себя Павел. «Урод!» – констатирует он тут же, изучив кривой нос, почти отсутствующий подбородок и бугристый лоб бугая.
    Итак, малявка едет одна, можно подкатить. Как по заказу старушка начала суетиться, подхватила авоську и рванула к выходу. Павел неспешно, уверенно опустился на её место.
    Нет, гораздо ближе к девушке, почти вплотную. Всмотрелся внимательнее – да, похожа. Чуть качнулся, коснувшись бедром ноги девчонки, почувствовал, как она напряглась.
    – Что читаем? – не только спросил, но и, почти не встречая сопротивления, забрал книгу, глянул на обложку. Ага, детектив, какая-то Татьяна Степанова. Хорошо хоть не что-то нудное и заумное из школьной программы.
    Словно ветром сдуло почувствовавших исходящую от Павла силу тинейджеров. Испуганные, намертво сцепив руки, они поспешили то ли на выход, то ли в соседний вагон. «Очкарите» деваться было некуда.
    – Отдайте, пожалуйста, – в её голосе сразу зазвенели слёзы.
    Пугливая какая!
    – А что мне за это будет? Дружить со мной будешь? – Павел заигрывал грубовато, говорил, растягивая слова, наслаждаясь моментом. Ему нужно было только, чтобы она посмотрела на него, встретилась взглядом. Он умел глянуть так, что все эти наташки сразу становились податливыми и на всё согласными. Обычно работало стопроцентно.
    Но девчонка лишь ниже опустила голову, упавшие волосы закрыли лицо. Павел медленно протянул руку, убрал прядь за ухо, кончиками пальцев ощущая, как малявка начинает дрожать. Часто, очень часто эта дрожь перерастала в другую – возбуждения. Пашка почувствовал жар, там, внизу. Боевой самец был готов к охоте, преследованию добычи, лёгкой победе…
    Девчонка отшатнулась, вскинула руки со сжатыми кулачками к груди, словно закрываясь.
    – Бокс? – Павлу стало смешно. – Мастер? Или кэ-мэ-эс?
    Помощь пришла откуда не ждали: приоконный квазимодо открыл глаза, недобро глянул на Павла и встал.
    – Книгу отдай! – рык у бугая тоже был солидный.
    Поднялся и Пашка. Он был груб, но не глуп. Одного взгляда ему хватило, чтобы оценить «размах крыльев» нечаянного соперника. Протянул книжку девчонке, та дёрнулась и, хватая, уронила детектив. Засуетилась, пытаясь поднять, не коснувшись Павла. Но тот уже был сосредоточен на другом. Разборки в электричке в его планы никак не входили.
    – Не горячись, братан, обознался. Думал, знакомая моя, – Пашка вовсю старался сохранить лицо, говоря, держался уверенно, заодно поигрывая бицепсами.
    Квазимодо оценил, буркнув весомо:
    – Гуляй!
    Очень удачно электричка снова стала замедлять ход, и Павел, стараясь не спешить, направился к выходу. Станция была не его, но оставаться в вагоне, где его почти «сделали», он не мог.
    Платформа оказалась короткой, дверь, открывшаяся перед Пашкой, не доехала до неё совсем немного – и парню пришлось прыгать на насыпь.
    Лес, кругом лес. И тропинки, уходящие вглубь, к дачным участкам, возле каждой дорожки табличка-указатель. «СНТ Дружба», – прочитал Павел на одной из них и ухмыльнулся. «Знаем, как вы там дружите у себя в садоводствах!» Одинокая женщина неторопливо шла как раз в ту сторону, явно наслаждаясь погодой и звуками загородной жизни. А Павлу туда было не надо. Ему – на перрон, ждать следующую электричку.
    Парень глянул на платформу – и увидел девушку. Она стояла на самом краю, в вагон заходить не спешила, смотрела почему-то в сторону Павла. Светлое платье почти до земли, белые босоножки, светлые, практически белые волосы. Не в его вкусе. А ещё была девушка вся какая-то прозрачная. Больная, может? И совсем чужая здесь, на этой заблудившейся в лесу незнакомой станции…
    «Где-то я её видел. Во сне?» Павел не был ни мистиком, ни романтиком, в судьбу, вещие сны и прочую ерунду не верил, поэтому даже вспоминать не стал. «Просто на кого-то похожа», – было самым верным решением.
    Нервно вскрикнула готовая ехать дальше электричка, почти одновременно зашипели, закрываясь, двери. Но мгновением раньше раздался ещё один звук – кто-то тяжело спрыгнул на насыпь сзади, из-под чужих ног посыпались, покатились вниз камушки, один ударил Павла по кроссовке. Прежде чем парень успел обернуться, раздался рык:
    – Мы не договорили, – и пара слов на «русском народном». Точку в предложении поставил мощный удар в спину, отбросивший Пашку от путей и почти сбивший с ног.
    Оборачиваясь, парень уже понимал: квазимодо из электрички оказался из той породы обиженных жизнью людей, которых хлебом не корми, дай помахать кулаками – и по поводу, и без. Павел драться не любил, но умел, первый в склоку не лез, но отбиться от даже более сильного соперника было для него плёвым делом. Сказывались несколько лет в секции тхэквондо и частые посещения тренажёрного зала. И, конечно, «лучшая школа жизни» – срочная служба на флоте. Жилистый и вёрткий, он если и не отражал все удары, то ловко от них уворачивался. Однако в этот раз ему не дали такого шанса. Следующий хук прилетел в скулу – профессиональный, боксёрский, нокаутирующий.
    Павел рухнул на землю, больно при этом ударившись обо что-то затылком. И сквозь нарастающий гул и застилающую глаза пелену неожиданно понял, что видит прямо над собой лицо девушки с платформы – сосредоточенное и грустное. А ещё – кружащиеся с разных сторон белые хлопья. «Снег летом? Откуда?» – успел подумать Павел. И отключился.


    Глава 2. Жить!

    Чужие дети, как известно, растут быстро. Но и свои тоже не задерживаются. Уже стали воспоминаниями-видеороликами в именной папке ноутбука и первое «агу», и первая осознанная улыбка, и первый зуб, и даже первый шаг. Совсем незаметно пролетел целый год – и сегодня у сына первый настоящий день рождения.
    …В роддом Наташу увезли прямо с лекций. Она хоть и написала в деканате заявление на свободное посещение, но старалась ходить в университет регулярно, не прогуливая, понимая, что от образования и вожделенного диплома зависит теперь не только её будущее. Впрочем, Наталье ещё и повезло – беременность не стала для девушки болезнью, носила она легко, без токсикоза и прочих неприятностей будущих мамочек. Даже жаркое лето не оказалось испытанием, поглощаемая в солидных количествах жидкость не превращалась в отёки, выходила себе спокойно естественным путём.
    Когда на второй паре заболел ставший необъятным, такой живой и подвижный живот, Наташа сразу поняла – пора. Хоть и раньше почти на две недели, но ведь до этого не болел ни разу, значит – не просто так? Она совсем не испугалась, ну просто ни капельки, наоборот – обрадовалась. Она так долго ждала его, своего солнечного мальчика, так хотела поскорее взять его на руки, поцеловать в ароматную щёчку.
    С самого начала Наталья знала, что у неё будет сын. И разговаривала как с мальчиком – даже когда он был совсем крошкой, неощутимым набором клеток, рыбоподобным эмбрионом. Первое же УЗИ Наташкино знание подтвердило на девяносто девять процентов. Тогда же и прозвище к сыну прилипло – мой солнечный мальчик. А ещё – октябрёнок, ведь именно в этот осенний месяц малыш должен был появиться на свет. Да и с именем Наталья определилась ещё в начале беременности, осталось только посмотреть, будет ли оно соответствовать её сыну, подойдёт ли.
    Родила Наташа быстро и легко. Врачи удивлялись – такая маленькая, хрупкая, а без разрывов справилась, произвела на свет богатыря почти четыре килограмма весом. Спортсменка, наверное. А Наталья, едва глянув на сына, поняла – он! Настоящий ангелочек, светлые кудряшки на голове, губки бантиком, пухлые щёчки, ручки в целовательных складочках. И неожиданные тёмные, почти чёрные глаза. Копия своего отца… Нет, лучше! Он вырастет добрым и человечным, никого не будет обижать и предавать. Получилась почти клятва, и Наташа дала себе обещание: так и будет! Она сделает для этого всё.
    Как-то Наташа прочитала красивую фразу о том, что рождение ребёнка – единственно возможное удачное свидание вслепую: влюбляешься раз и навсегда. У неё так и случилось. Никогда и никого она раньше так не любила, как этот маленький комочек счастья. И имя она дала ему Ярослав – славящий Ярило. Солнечное имя для солнечного мальчика.
    Сходство растущего сына с Павлом с каждым днём становилось всё более очевидным – и Наташа, глядя на Ярика, беря его на руки и целуя, первые месяцы жизни в новом статусе матери (увы, одиночки) часто испытывала настоящую боль. Она вспоминала, как безоглядно, с первого взгляда влюбилась в его отца. Девушка всегда мечтала именно о подобной любви – и всегда боялась, что у неё такой не будет. Эх, если бы кто-то сказал ей, каким может быть финал!.. Со временем боль прошла, а любовь к сыну словно стёрла все чувства к его отцу. Потом пришла злость, очень скоро сменившаяся мстительным: «Ты его никогда не увидишь, не узнаешь, какой он, твой сын!»
    А был Ярослав удивительным – спокойным, практически не плакал, вес набирал строго по графику. Поэтому, а ещё потому, что у Наташки почти не было молока, и кормила она своего Ярика всего три с небольшим месяца, уже через полгода после рождения сына вернулась Наталья в университет, чем немало удивила своих однокурсников. Солнечный мальчик остался под присмотром дедушки Максима Петровича и нанятой им, предварительно тщательно проэкзаменованной няни.
    Сегодня Ярославу исполнился год – повод особенно сильно спешить домой, к своей семье. И пусть семья эта была не совсем правильной, а в советскую бытность ещё и осуждаемой, Наташе другая пока была не нужна. Папа и сын. Её мужчины, её абсолютная гармония.
    Сколько Наталья себя помнила, отец всегда сдувал с неё пылинки. Она была папиной дочкой в полном смысле этого слова ещё и потому, что её мать серьёзно заболела, когда Наташке было всего полтора года. Врачи, долго мучавшие Елену Сергеевну разными анализами, наконец определились – и отвели ей год жизни. Как всегда ошиблись: мама умерла через семь месяцев после постановки страшного диагноза.
    Наташа совсем не помнила того времени, бесполезной, мучительной борьбы матери с болезнью. Не помнила бы она и саму маму, если бы не фотографии их недолгого с отцом семейного счастья, развешанные по всему дому, и не папины рассказы. После смерти своей Елены Прекрасной он больше не женился, всего себя посвятил дочери. И работе, благодаря которой Наташка никогда ни в чём не нуждалась. Занимаясь бизнесом, он умудрился ни разу не вступить в конфликт с законом, однажды объяснив Наталье: «Если я где-то нахимичу, меня посадят – и с кем тогда останется моя крошка, кто будет её холить и лелеять?» Отцовской любви с лихвой хватило и на внука. Ни разу Максим Петрович не попрекнул дочь тем, что родила вне брака, раз только спросил, мол, может, стоит всё же сообщить папаше? И наткнулся на острый Наташкин взгляд. Такая хрупкая, но такая сильная. Как мать…
    Наталья еле дождалась конца лекций – домой, домой! Так же нетерпеливо отозвалась на клик брелока автозапуска верная «Микра», довольно заурчала мотором. И тут Наташу окликнули. Через стоянку к девушке спешил Виталик. В руках – букет роз и яркий подарочный пакет. Вообще, он никогда не появлялся перед ней без цветов, так, наверное, был воспитан. Хоть одуванчики, но тащил, улыбаясь своей странной, кривоватой, но вполне симпатичной улыбкой. А если тратился на серьёзный презент, Наталья его ругала – студент всё же, к тому же неместный. Был Виталий из многодетной деревенской семьи, родители присылали ему крохи, поэтому парень подрабатывал по ночам санитаром на «скорой». Адский труд! Вот и получал от Натальи нагоняи за бесполезные траты. «Лучше колбасы себе купи!» Но Виталий отшучивался: «Посижу на овощах, они полезны для здоровья». Верный друг, вернее не бывает. А ведь она его чуть не потеряла…
    Это случилось в тот день, когда Наташа окончательно поняла – Павел не вернётся. Как она прожила три недели до этого страшного прозрения, лучше не вспоминать. В универе ещё ничего, учёба отвлекала, подруга Эльвира поддерживала: Пашу ругала по-всякому (мол, я тебя предупреждала, какой он), её, Наташку, успокаивала. Но возвращаясь в пустую квартиру, Наталья с головой погружалась в своё одиночество. Ревела – и терзалась вопросом: «Что, что я сделала не так?!» Тот последний вечер преследовал её, она засыпала с мыслью о нём, заново переживала во сне, просыпалась – и снова вспоминала.
    А ведь она так обрадовалась, поняв, что беременна, такой восторг испытала, увидев две полоски на тесте! Пару дней Наталья придумывала, как сообщить любимому о его предстоящем отцовстве, потом пошла в ювелирный магазин и купила красивую коробочку – из тех, в которые обычно кладут золотые браслеты. Какое-нибудь украшение Павлу Наташа тоже сначала хотела купить, но передумала. Она и так делает ему бесценный подарок, ведь что может быть лучше ребёнка, когда люди живут вместе, любят друг друга? А если не говорят об этом, не обсуждают, так ведь и без слов понятно!..
    Коробочку с полоской Наталья вручила Павлу вечером, сразу после того, как он, сытно поужинав, примостился на диване и настроился на какой-то фильм. Любимый открыл, посмотрел и…
    – Это что? – его лицо, только что готовое расплыться в благодушной улыбке, на глазах становилось жёстким, взгляд колол дрожащую от предчувствия счастья Наташу.
    Она растерялась, поникла, словно став ещё меньше ростом, и начала оправдываться.
    Как напакостивший школьник.
    Как преступник, пойманный за руку.
    Как жена, застигнутая в постели с любовником.
    – Я знаю, мы никогда не разговаривали о детях... Но ты и не говорил, что против! И не предохранялся… И меня не просил... Нет, я, конечно, пила таблетки! Просто как-то раз забыла… И вот… Ну что же теперь делать?!
    Павел смотрел на Наташку долго. Очень долго. И молчал. Лицо стало совсем чужим. Потом он встал. Достал чемодан. Открыл и стал кидать туда свои вещи.
    Долго, очень долго парень метался по квартире, собирая всё – от новых джинсов до старой зубной щётки. Молча. И лишь задержавшись у порога (вешал ключи), кинул через плечо: «Если нужны будут деньги на аборт, позвони, я дам». 
    Павел не хлопнул дверью, аккуратно закрыл её за собой. Но щелчок замка прозвучал для Наташки оглушительно.
    Выстрелом.
    Громом.
    Взрывом.
    И звук этот нарастал, превращался в гул, свист. Потом что-то полыхнуло – и стало темно. Впервые в жизни девушка потеряла сознание.
    Лишь почти месяц спустя Наталья смогла убедить себя, что ни в чём не виновата. И поняла, что любимый, единственный, самый лучший на свете никогда к ней не вернётся. И стало… Не легче, нет. Просто там, где мучительно ныло до этого, холодело, пропуская удар на каждый сигнал мобильника и звонок в дверь, образовалась неприятная пульсирующая пустота. Слёзы перестали горчить, оказались безвкусными. И стало казаться, что больше нет смысла жить.
    С этой мыслью Наташка и шла в тот день к университетской стоянке. А там, возле машины, её ждал Виталий. С одной гвоздичкой. Конец месяца, стипендии ещё не было, поиздержался.
    – Привет, у тебя всё в порядке? – парень смотрел очень внимательно, не улыбался, наверное, что-то такое было написано у Натальи на лице. – Может, тебе помощь нужна? Ты же знаешь, как я к тебе отношусь, я всё для тебя сделаю.
    Никогда до этого Наташе не приходило в голову, что этот смешной старшекурсник – с вечно лохматыми волосами, кривоватой улыбкой, ростом чуть выше неё и несерьёзным именем Виталик – может испытывать к ней не только дружеские чувства. А в последнее время и вовсе отмахивалась от него – у неё был Павел. Тоскливо подумалось: «Ну почему нас всегда любят только те, кто нам не нужен?» – и Наташка злой скороговоркой выпалила:
    – Меня бросил парень, я беременна, иду вешаться. Поможешь?
    И сразу поняла, что сделала больно ему, хорошему, доброму человеку, который ни в чём не виноват. Просто оказался не в том месте, не в то время. Просто – не тот парень…
    Глядя, как Виталий подходит к ней с букетом роз, Наталья заново переживала тот день. Вспоминала, как Виталик не пустил её, снова начавшую реветь, за руль, как отвёз Наташку домой, как просидел возле неё всю ночь, выслушивая, успокаивая. Как проснувшись, заботливо укрытая пледом, она поняла, что его нет. Как пропал потом надолго, а она, всё решив в своей жизни, стала по нему скучать – и испугалась, что он ушёл навсегда. Как Виталий так же неожиданно появился – и теперь уже он почти плакал, объясняя, извиняясь, умоляя. Его слова она не забудет никогда в жизни: «Я люблю тебя, ты мне жизненно необходима, и твоя беременность, как выяснилось, для меня ничего не меняет. Я для себя всё решил, теперь должна решить ты».
    Наташа решала. Сначала у неё был Павел, теперь есть Ярослав. И, конечно, отец. Может, и Виталий когда-нибудь станет частью её жизни. Заботливый, понимающий, не торопящий события. Возможно, она даже сможет его полюбить. А пока они ехали на день рождения к её сыну, её солнечному мальчику. Ярославу Павловичу Пеплову сегодня исполнился год.


    Глава 3. Такая дружба…

    Как только «Микра» уехала, Эльвира вышла из своего укрытия. Всё складывалось как нельзя лучше. Если Виталик проявит настойчивость, можно будет окончательно успокоиться по поводу соперницы.
    Но какова Наташка, а? То рыдала, о стены билась, любовь, мол, у неё до гроба, а вон гляди ж ты, уже с другим мужиком! Хотя какой это мужик, что можно найти в этом хлюпике? В чём только жизнь держится…
    Высокая, крупная, «кость широкая», как говорила её мать, Эльвира и мужчин всегда любила таких же, себе под стать. Нет, она не спала со всеми подряд и, конечно, денег не брала, не проститутка же! А то, что выбирала обеспеченных… Так никто же не заставляет их приходить с подарками! Они её боготворили, хоть и вертела ими Элка по-всякому. То приближала, то удаляла, чувствуя себя распутной королевой. И бросала безжалостно, благо недостатка в любовниках не испытывала, меньше двух зайчиков, как она их называла, никогда рядом не было. Вот только Павел…
    Его привёл на Эльвирин день рождения очередной воздыхатель. Праздник намечался грандиозный, двадцать один год как-никак, а с мужиками напряг. На курсе парней по пальцам пересчитать, одни девчонки, в основной своей массе ещё не нашедшие любовников. Скучно. Вот и попросила зайчика захватить с собой кого-нибудь из знакомых. Да посимпатичнее.
    Себе на погибель, как оказалось.
    Нереально красивый, хамоватый, не собирающийся сразу таять от её прелестей, Павел сразил Элку наповал. Искусная любовница, секс Эльвира не очень уважала, удовольствие в постели получала странным образом – от ощущения своей власти над мужчинами, от осознания, что может дать им больше, чем любая другая, от понимания, что помнить они её будут очень долго. Но увидев Павла, неожиданно поняла, что хочет его. Так, что аж жарко стало. И он вроде тоже был не против познакомиться поближе, ухмылялся недвусмысленно. Но тут пришла лучшая подруга, будь она неладна! Так ведь и не позвать нельзя было, все на курсе знали, что они с Наташкой не разлей вода. Как говорится, знала бы, где упаду, соломку бы подстелила. Пришлось вернуться к зайчику, который уже начал обиженно поскуливать в углу.
    Была уверена Эльвира, что не удержит Наташка брутального красавца, у него прям на лице было написано, что на отношения он не способен, попользуется  и бросит. Тогда и попадёт в умелые королевские руки. Элка даже не очень расстроилась, когда сладкая парочка незаметно (для всех, кроме неё) исчезла в самый разгар веселья. «По-английски, как говорят эти интеллигенты».
    Эльвира интеллигенткой как раз не была. Из простой среднестатистической семьи, в которой вечно не было денег, а как только они появлялись, то почти все пропивались отцом. Эльвира была третьим, случайным и очень поздним ребёнком, старших братьев своих не любила, отца тихо презирала, а мать терпела, хотя, в принципе, ничего плохого они ей не делали и никогда не обижали. Но ведь и хорошего от них было мало! Нарожали нищебродов, а дальше что? Наверное, поэтому она и имя своё ненавидела (надо же было мамаше вдруг вспомнить про далёкое восточное происхождение!), и все простецкие от него сокращения. И при знакомстве представлялась всегда строго – Элла. Так её и звали все, кроме матери.
    Пожалуй, если Элке кто и был нужен до поры до времени, то это как раз она. Всю жизнь пропахавшая на любимое государство за копеечную зарплату и торжественно отправленная на такую же копеечную пенсию, на старости лет мать дорвалась до Интернета – и вот уже давно снабжала Эльвиру полезной информацией, путными советами и фразочками на все случаи жизни. Например, что мужики не собаки – на кости не бросаются. Это мать изрекла, когда Элла в очередной раз села на диету.
    До четвёртого класса мама была, пожалуй, Элкиной подругой. Единственной. А ведь не всем с ней можно было поделиться! И когда к ним в школу пришла «кисейная барышня» Наташка, Эльвира, сама не зная почему, взяла её под свою опеку. Очень комично они тогда смотрелись вместе, из разных миров и совершенно разные: одна высокая, крупная, с грубоватыми повадками и низким голосом, другая маленькая, в очках на пол лица, воспитанная до невозможности. Но дружба пошла на пользу обеим: Элла «набиралась интеллигентности», стала читать книжки, которые заботливо подбирала ей подружка, Наташа же узнавала от Эльвиры другую сторону жизни – не такую сказочную и прекрасную, к какой привыкла. Частенько Элка скрывалась у подруги от надоевшего пьянства отца, после уроков зайти к Наталье перекусить (а если честно, то поесть от пуза) стало чуть ли не нормой. Вместе девочки закончили школу, вместе поступили в университет. Им не мешали даже разные увлечения. Наташку, например, почти не интересовали мужики, в то время как Эльвира уже в пятнадцать познакомилась с сексом не только в теории… Элла была уверена, что их дружба на всю жизнь. До того памятного вечера.
    Раньше подруга казалась Элке вполне симпатичной, но в душе она всегда считала себя ещё лучше. И относилась к Наташке покровительственно, как старшая, хотя на самом деле была на пару месяцев моложе. Теперь же, злясь на коварную разлучницу, Эльвира нашла в ней просто бездну недостатков. Вся такая из себя худенькая? Как говорит мать, тощая корова – вовсе не лань. А грудь-то, грудь у Наташки где?! Одно название! Другое дело у Эллы – четвёртый размер, а можно лифчик не носить, такая тугая и высокая. А что толстовата талия, да и животик имеется, то, опять же из материнского, лучше качаться на волнах, а не биться о камни. И волосы у Эльвиры хоть и почти того же цвета, но гуще, длиннее, настоящая грива. Разве что глаза у Наташки красивее… Но на кого она похожа, когда вытаскивает эти свои линзы? На глупого слепого телёнка! И, провожая взглядом спину подруги, Элка уверенно заключила: «Всё равно он будет мой, никуда не денется!»
    День рождения отмечали в пятницу, так что два дня Элла подружку не видела. И не звонила, предвкушая, как в понедельник после первой же пары Наташка будет рыдать у неё на плече, жалуясь, что Павел, сволочь, переспал с ней – и слинял. Даже номера телефона не оставил. Она же будет втолковывать той, что все мужики козлы, а с такими красавцами так чаще всего и бывает. Но едва увидев подругу, сразу поняла – что-то пошло не так. Наталья была очень весёлой, даже вроде как-то светилась. И похорошела что ли? А после пары сама затащила Элку в туалет – и начала рассказывать, рассказывать. Почти оглохшая от ярости Эльвира поняла главное: Павел не только не ушёл от Наташки сразу после секса, но и все выходные они провели вместе, даже культурно развлеклись, в кино вон сходили.
    Едва сдерживаясь, чтобы не наорать на лучшую подругу, Элла стала расспрашивать о частностях: кто он, где работает, из Города ли. «Ой, нигде сейчас не работает, начальник был полный козёл, пришлось уволиться. Работу найдёт легко, хоть и «вышки» нет, но он совершенно замечательный, такой умный, такой способный! Нет, он не из Города, у него маленький домик в Посёлке, в наследство от бабушки и дедушки остался, там и живёт».
    – Ну, ты даёшь, подруга, альфонса тебе только не хватало! – Элка изо всех сил изображала сопереживание. – Небось, узнал, кто у нас папочка, и решил пристроиться поудобнее, на всём готовом.
    Наташка чуть нахмурилась, но потом снова улыбнулась – и показала подруге язык.
    – А ты не завидуй! – и счастливо рассмеялась. Обняла Эльвиру за талию и пробубнила, зарывшись лицом ей в плечо: – Не переживай, Элик, я ж не замуж за него собираюсь. Он классный, а там посмотрим…
    «Посмотрим» продолжалось очень долго. Эльвира даже решила было, что Павел потерян для неё окончательно и бесповоротно, как вдруг Наташка сама всё испортила. Это ж надо, залетела! Однако, успокаивая рыдающую подругу, Элла вдруг испугалась. Ребёнок мог оказаться серьёзным препятствием на пути её, Элкиного с Павлом счастья. Чёрт ведь поймёт этих мужиков! Сначала уходят, хлопнув дверью, а потом нюни распускают, особенно если родился наследник. Надо было что-то делать. Убедив Наташку «зачем тебе это счастье», Элла сама договорилась об аборте, благо приятельница матери работала санитаркой в роддоме. И даже в день Ч отправилась в больницу вместе с подругой.
    Поддержать.
    Проконтролировать.
    Тогда они и поругались. В последнюю секунду Наталья вдруг передумала – и как ни уговаривала её подруга, стояла на своём: «Буду рожать». Элла наорала на неё прямо в коридоре больницы, каких только слов не наговорила – и ушла, оставив рыдающую Наташку одну. С тех пор они только здоровались в универе да иногда могли перекинуться парой ничего не значащих фраз. Глядя на растущий живот бывшей подруги, Эльвира люто её ненавидела. И так же люто жалела себя. Впрочем, Павел рядом с Натальей так и не появился – и это не могло не радовать. 
    А потом случился очередной день рождения. Через давно уже бывшего зайчика, который год назад привёл брутального красавца, Эльвира узнала Пашкин телефон и позвонила. Первая радость случилась сразу – он её узнал! Затем последовала и вторая – прийти на гулянку согласился, даже сказал «обязательно». И пришёл. Но по тому, как оглядывался по сторонам, Элла догадалась – надеялся застать Наташку. А поняв, что её не будет, стал пить. Эльвира просчитала все варианты – и решила, что ей это на руку. Напоить почти непьющего не составило труда – и скоро Павел был почти самым бухим в компании. Алкоголь развязал язык, и парень всё же задал вопрос, которого Элка боялась:
    – Как там наша общая знакомая поживает? Вы ж вроде дружили, почему её у тебя на днюхе нет?
    – Дружили – и раздружили, не до подруг ей сейчас, – ляпнула Эльвира, но увидев, как напрягся Павел, ожидая, видимо, «пузатых» новостей, одумалась. Врать оказалось легко: –  Любовь у неё. Только вы расстались, замутила со старшекурсником. Я вот думаю, может, она и при тебе с ним спала, параллельно, так сказать, рога тебе отращивала? Уж как-то быстро очень всё у неё получилось…   
    Павел побагровел, дёрнулся было вставать, но передумал, налил себе полную рюмку водки, выпил, налил ещё. И через полчаса заснул прямо за столом, уронив светлую голову на руку. Пора было заканчивать вечеринку. Не боясь кого-то обидеть, Элка объявила:
    – Дорогие гости, а не надоели ли вам хозяева? – и демонстративно начала убирать со стола. 
    Съёмная квартира была мало похожа на будуар королевы, но вот бельё – сексуальное, скрывающее лишнее и подчёркивающее лучшее, с пикантными разрезами во всех нужных местах – вполне годилось для царственной особы. Спровадив гостей и наспех убравшись, Эльвира принарядилась, почти волоком перетащила Павла в кровать, раздела. Она знала, как можно разбудить мужчину – и приступила к делу.
    Самец проснулся очень быстро. Сорвал с Элки королевские покровы, оглядел: «Неужели это всё моё?» И хотя в глубине души Элла знала, помнила, что с этой фразой связано что-то нехорошее, обидное, сердце ёкнуло, сладко заныло...
Кажется, совсем недавно была та, самая первая их ночь.
    Незабываемая.
    Восхитительная.
    Видимо, не в Эльвире или её фригидности было дело, просто таких любовников у неё никогда ещё не было. Даже подшофе Павел оказался на высоте, и когда вечером следующего дня он ушёл, Элла поняла, что совсем обессилела. Она не питала иллюзий, ведь Пашка честно сказал: она хоть и великолепна в постели, но всё же не в его вкусе. А Эльвира, совсем не по-царски, растеряв всю свою властность, боясь, что он снова исчезнет из её жизни… «Заходи, как захочется поразвлечься». Это сказала она, королева?!
    Но он пришёл. И стал заходить иногда, не предупреждая о визите. Элла всегда была готова, всегда ждала. Даже всех зайчиков в отставку поотправляла.
    А потом случилось несчастье. И сегодня Эльвира тоже очень спешила. Но не домой, а в больницу. Несколько дней назад Павел вышел из комы – и теперь он, её Пашка, наконец-то нуждался в ней, Элке.


    Глава 4. Когда-то раньше. Вечная любовь

    Её жизнь началась со смерти. Два документа до сих пор лежат вместе: свидетельство о рождении Перцовой Анжелики Васильевны и свидетельство о смерти Перцовой Марины Васильевны. Не сёстры, как можно подумать, а мать и дочь. Марина умерла, едва успев дать жизнь Анжелике.
    Ещё в раннем детстве Лика узнала, что с историей её рождения связана какая-то страшная тайна. Бабушка и дедушка, вырастившие девочку, старались об этом не говорить, раз только Анжела подслушала, как дед пенял жене, довели, мол, мы с тобой Мариночку, а ведь могла бы жить.
    Став старше, Лика выяснила, что она – внебрачный ребёнок. И что мать её, семнадцатилетнюю девчонку, забеременевшую неизвестно от кого и пропустившую все сроки, родители, ярые коммунисты, выставили из дома. Ещё позже поняла, что именно партийность не позволила бабушке и дедушке сдать новорождённую внучку в детдом – это клеймо было бы похлеще гулящей дочери. А в пятом классе узнала от словоохотливой соседки, что мать её – самоубийца. И то, что Анжелочка вообще родилась, настоящее чудо. Так девочка и стала жить: в твёрдой уверенности, что она – чудо.
    Бабушка и дедушка её убеждённость поддерживали, ни в чём ей не отказывали, одевали как принцессу, самые вкусные кусочки отдавали. Захотела Лика заниматься музыкой – купили пианино, записали к лучшему педагогу. Потянуло на живопись – нашли в наставники не абы кого, а заслуженного художника. А рекомендацию в комсомол ей по просьбе деда давал главный коммунист Города.
    Справедливости ради стоит сказать, что всё у Анжелы получалось – и в школе была лучшей ученицей, и на конкурсах побеждала, и в комсорги выбрали. И даже в институт Лика поступила не в родном Городе, а в столице.
    Там-то и началась настоящая жизнь. Анжелика была не только умна и талантлива, но и очень привлекательна. Полногрудая, с тонкой талией и широкими бёдрами, девушка неизменно привлекала внимание сильного пола. Когда она шла по улице, и юбка гуляла вокруг её длинных стройных ног, мужики себе шеи сворачивали. Понятно, что недостатка в поклонниках у неё не было. Однако помня историю своей матери, держала себя Лика «в рамках», флиртовать флиртовала – но ни-ни. Попав в столицу, она ни в коем случае не собиралась возвращаться в Город, удачное замужество было единственным способом осуществления мечты, а её девственность – товаром, который стоило продать подороже и поудачнее.
    Подходящий вариант подвернулся на втором курсе. В будущем дипломате Сергее не было ничего примечательного – полноват, подслеповат, с жидковатыми волосами, к тому же отчаянно потеющий от волнения. Но имелся у него Папа – именно так, с большой буквы, ибо был родитель послом. Детство Серёжа провёл в Африке, иногда переезжая из одной страны в другую, и только последние два школьных года учился на родине. И в «вышку», разумеется, поступил здесь же. 
    Охмурить посольского сынка не составило труда – и скоро он уже ходил за ней, как телок на привязи, читал стихи, дарил цветы и потел, целуя при расставании в щёку. Вот только предложение делать не торопился. Институтские подружки злорадствовали: «Поматросит и бросит. Ты не их круга, ему папашка наверняка уже столичную невесту присмотрел». Однако Лика сдаваться не собиралась. Она много и жадно читала, в том числе книги и брошюры «об этом». Потому первая поцеловала «жениха» в губы, первая обняла его до остановки дыхания, припечатавшись грудью и прижавшись к нужному месту бедром. А когда наконец-то случилась их первая, бестолковая и торопливая ночь, расплакалась, отворачивая от Сергея покрасневшее лицо: «Я ведь девочкой была, а ты!..» И «телок» поверил в себя, соблазнителя, сразу заговорил про честность и ЗАГС. А уже через неделю потащил знакомиться с родителями.
    Никогда Анжелика не чувствовала себя так плохо, как в этом чистом, богатом доме. Вроде и улыбались ей посол с супругой, вроде и за столом вежливо то одно, то другое предлагали, но иногда такие взгляды бросали исподтишка, такой неприязнью обжигали, что Лика о своём выборе почти пожалела. Как жить с людьми, которые совсем тебя даже не зная уже так ненавидят? Но природа всё решила за неё – Анжела забеременела, похоже, с первого же раза.
    Семья была приличная, жених порядочный. Свадьбу сыграли быстро и без особой помпы. Но жизнь, обещавшая стать сказкой, обернулась кошмаром. Особенно когда в доме поселилось вечно орущее существо, дочь Анжелики и Сергея. Любить ребёнка никак не получалось, бессонные ночи и во всё сующая нос свекровь сделали новоиспечённую мать раздражительной и злой, она сильно располнела: много ела – и «чтоб было молочко», и на нервной почве. А когда через восемь месяцев после родов снова забеременела, возненавидела мужа так, что боялась – убьёт. И его, и его орущую наследницу, и всю его семейку.
    Родители Сергея невестку в своих апартаментах так и не прописали, так что в столице Анжелику ничто особо не держало. А строить здесь жизнь заново уже не хотелось. Лика сделала аборт, забрала документы из института и уехала. Из посольского дома взяла только самое ценное – своё золото и все деньги, что нашла, а уже почти бывшим родственникам оставила их главную драгоценность, маленькую Юльку, и записку: «На развод подай сам». Уже в поезде начисто вычеркнула из памяти этот неудачный эпизод своей жизни, и только раз, когда катастрофически не хватало денег, с сожалением подумала: «Надо было забрать ребёнка, тогда бы алименты платил». И пообещала себе, что больше никогда так не ошибётся.    
    Между тем жизнь в Городе оказалась не так плоха, как помнилось Лике. Она быстро пришла в форму – и влезла в любимое «дородовое» платье. Надо было получать образование – и она экстерном (было, всё-таки, три курса института) закончила медучилище. По протекции деда устроилась на работу в ведомственную поликлинику – а там сплошь больные в погонах, только успевай соглашаться или отказывать! Очень быстро молодая женщина поняла, что можно очень неплохо жить за чужой счёт, даже не выходя замуж и не рожая детей. Особенно если очередной любовник в возрасте, женат и опасается огласки. Анжела и специальный блокнотик завела, записывала своих «мужей», всё, что о них узнавала (вдруг пригодится!), и всё, что от них получала и могла получить.
    Тогда же она поняла главное: надо изо всех сил любить себя, а всё остальное приложится. Лика стала постоянным клиентом маникюрного салона, завела персонального мастера по причёскам, ходила на массаж, записалась в бассейн и в группу латинских танцев – для фигуры полезно. А если после всех трат на себя, любимую, не оставалось денег на еду, ехала к бабушке (дед тогда болел и часто лежал в больнице).
    Каждое её появление в родном дворе на окраине Города вызывало фурор – так, как Анжелка, здесь не выглядел и не одевался никто. Бывшие друзья по детским забавам с некоторых пор даже приблизиться не решались – кто они такие, чтобы заговаривать со звездой! Бабушке и деду было строго-настрого запрещено рассказывать соседям, кем именно Анжелика работает, разрешалось озвучивать только место. Наверняка все были уверены, что она – минимум заместитель главврача. Уж никак не медсестра регистратуры.
    Шёл конец восьмидесятых, время перестройки, дефицита и огромных очередей. Именно в эту весёлую пору Лика снова неудержимо захотела замуж. И было за кого. Статный красавец Николай привёл на приём в поликлинику жену – серую мышь, которая никак не могла подарить мужу наследника. Наряду с выдающейся внешностью была у майора-афганца (вся грудь в медалях) масса других достоинств: на хорошей должности, при деньгах, с огромной, «родовой» квартирой. А сколько льгот и привилегий! Надо ли говорить, что такой шанс Анжелика упустить не могла.
    Но неожиданно выяснилось, что не все мужчины готовы сразу пасть перед ней ниц и пуститься во все тяжкие. Николай любил жену. И хотя на Анжелу обратил, конечно же, внимание, и даже стал захаживать вечерами в её малогабаритную квартирку, но что-то кардинально менять в своей жизни явно был не намерен. Тогда в ход пошла тяжёлая артиллерия. Хочешь ребёнка? Будет тебе ребёнок!
    Удостоверившись в состоявшейся беременности, «радостную новость» Лика первой решила сообщить Регине, бесплодной жене любовника. Одним выстрелом убить двух зайцев. Чтобы не было у Николая путей к отступлению… Подкараулила неудачливую соперницу в кафе – и подсела за столик. Мышь смотрела немного настороженно и, пожалуй, оценивающе. Анжеле стесняться было нечего, к встрече она подготовилась, выглядела роскошно. Впрочем, как всегда.
    – Здравствуйте, вы меня, конечно, не знаете, – разыгрывая смущение, начала она разговор.
    Но Регина внезапно перебила:
    – Ну почему же, вы – Анжелика, работаете в регистратуре нашей поликлиники, действующая любовница моего мужа.
    – И ты так спокойно об этом говоришь?! – от неожиданности Лика забыла о приличиях и перешла на ты.
    – А о чём мне беспокоиться?
    Регина действительно почти не волновалась, в её голосе звучала уверенность и какая-то непонятная сила. И она тоже легко отставила в сторону вежливость:
    – Мы с Николаем женаты тринадцать лет, через многое прошли вместе. Ты наверняка знаешь, я часто лежу в больницах, да и дома не всегда могу исполнять свои супружеские обязанности. А Коля здоровый мужик, ему это нужно больше, чем мне. За годы я поняла, что он меня действительно любит, а на стороне – это так, физиология, снять напряжение. Ты ведь, Анжелочка, у него не первая и даже не вторая. Но после всех приключений, после всех своих любовниц он всегда возвращается ко мне…
    Слушая Регину, Лика совершенно точно поняла значение выражения «почва уходит из-под ног». Но сдаваться было рано.
    – Так я тебя удивлю! – бросилась она в атаку. – Я – не все! И любовь со временем проходит, особенно если жена – пустышка, и не может родить мужу ребёнка! А вот я могу, и уже беременна, шесть недель!
    Выпаливая свой козырь, Лика с удовольствием видела, как меняется лицо соперницы. Но почему-то становится не плаксиво-расстроенным или злым, а просто удивлённым. И – может, показалось? – жалостливым. А следующие слова мышь произнесла словно про себя:
    – Как же всё не вовремя...
    Регина достала из сумочки платок, промокнула глаза. Неужели плачет?.. Затем оттуда же на свет появилась какая-то бумажка. Соперница протянула её Анжелике и, пока та ошарашенно читала: «Справка… Выдана Липенко Р. М… Беременность 7-8 недель…», продолжила: 
    – Николай тебе не сказал? Наверное, и не собирался, ведь кто ты такая, чтобы перед тобой отчитываться… Просто закончил бы ваши отношения. Или уже? Давно к тебе не приходил?.. Да, я тоже беременна. Так бывает, девочка, столько лет ничего – и вдруг! У нас получилось – и поверь мне, Коля счастлив. Любит он меня – и ребёнка хочет от меня! А тебе придётся сделать аборт. Тем более что ещё не поздно.
    Ярость – вот что почувствовала Анжелика, поняв, что вдребезги разбиваются все её мечты. Ах, как она ненавидела эту самодовольную мышь, улыбающуюся сочувственно, её мужа, который спал с ними двумя одновременно и чуть ли не день в день заделал каждой по ребёнку! Лика пулей вылетела из кафе, успев пригрозить Регине грандиозным скандалом. И со службы её Николаша вылетит, и из партии, и вообще – сотрёт она их обоих с лица земли вместе с их выродком.
    Но связей у майора Липенко оказалось ничуть не меньше, чем у Ликиного деда. Николай сохранил должность, не потерял и партбилет. С женой, конечно, тоже не развёлся. А от скандальной любовницы просто откупился: отдал ей квартиру, а потом официально признал родившегося недоношенным и очень слабеньким сына. И, конечно, обязался платить на него алименты.
    Когда Пашке был почти год, на одну женскую душу увеличившаяся семья Липенко уехала из Города. Анжелика этого почти не заметила. Она уже обменяла майорские хоромы и свою однушку на неплохую двухкомнатную квартиру – разумеется, с отличной доплатой. Алименты тоже были солидной прибавкой к её скромной зарплате медсестры. Жизнь удалась! Тем более что сына Лика очень скоро сплавила своим бабушке и деду. Ей он не нужен, только мешается, а им радость на старости лет. Даже помолодели и ожили, ухаживая теперь уже за правнуком. А алименты… Их Анжелика оставила себе, они ведь ей нужнее, зачем им, старикам, столько денег?


    Глава 5. Ещё раньше. Слабое звено

    Ах, как же прекрасна жизнь, когда тебе двадцать – и ты влюблена! Но в сто раз прекраснее становится она, если тебя тоже любят!
    Ниночка стояла на перроне и улыбалась. Всего пара часов прошла с того счастливого момента, когда Сашка сделал ей официальное предложение, и вот девушка уже спешила поделиться своей радостью с родителями. Можно было, конечно, позвонить, ведь у них на даче был телефон (спасибо деду-номенклатурщику), но нет – сама, лицо в лицо, чтобы они видели, как она счастлива, и чтобы увидеть, как счастливы за неё они.
    Конечно, они будут рады, ведь Сашка давно уже стал своим в их семье. Маме он понравился с первого взгляда, а потом – после того как Ниночка доверчиво поделилась с ней Сашкиным решением не торопиться «с этим» до свадьбы – мамочка буквально влюбилась в парня, и теперь называла его не иначе как Сашенькой. Что касается отца, то он с самого начала обращался к будущему зятю уважительно – Александр, считая, что иначе нельзя. Как-никак один из самых молодых докторов наук Советского Союза, доцент и почти профессор. Это в двадцать пять-то лет! Хорошо хоть не по имени-отчеству звал Сашку, ведь Александр Александрович – это для его студенток, к которым Ниночка любимого всегда ревновала, чем ужасно смешила своего ужасно серьёзного жениха…
    Электричка опаздывала, но Ниночкино солнечное настроение сейчас немножко омрачало не это. И даже не то, что Сашка не поехал с ней на дачу: посиделки за дымящимся самоваром, вкусно пахнувшим еловыми шишками, всегда затягивались за полночь, значит, утром не проснуться, а у любимого почти профессора завтра лекции. Так что его отказ был обоснован и извиняем, тем более что обещал Сашка обязательно приехать в субботу.
    Причиной Ниночкиного беспокойства была стоявшая рядом беременная молодая женщина, почти девочка, на которой уже несколько раз задерживался её взгляд. Беременная плакала. Не навзрыд, не в голос – просто слёзы текли и текли по опухшему лицу. А глаза, уже сильно покрасневшие, оставались при этом какими-то пустыми и странно неподвижными. Ниночка даже хотела было спросить у женщины, что случилось, предложить помощь, но собственное счастье казалось таким неуместным рядом с явным горем беременной, что девушка побоялась задеть, оскорбить её этим. «В электричке подсяду, поговорю, там хоть не так светло», – решила Ниночка.
    Тут как раз раздались долгожданные свистки, народ, которого в час пик было на перроне традиционно много, задвигался, засуетился. Встрепенулась и беременная, ладонями обеих рук резко вытерла слёзы, шагнула почти к самому краю платформы. И было в ней что-то такое, отчего Ниночка стала смотреть на неё, не отрываясь. Потому и не проглядела это движение, не шаг – рывок, почти прыжок.
    Прямо под колеса уже тормозящей, но от этого не менее опасной, страшной в своей неизбежности электрички.
    До конца не осознавая, что делает, Ниночка схватила женщину за рукав, чуть развернув к себе, потом второй рукой изо всех сил вцепилась в молнию куртки. Но… Беременная уже падала – и тянула неудачливую спасительницу за собой.
    Вниз, вниз, под грохочущее, противно визжащее железо.
    Ниночка даже успела испугаться, сделала движение – назад, назад! – оттолкнув от себя беременную. Потом удивилась, почти закричала: «Как? Почему?..», но горло перехватило от невыносимой боли.
                – Больно, больно, мамочка, больно, – твердила и твердила она.
               А потом поняла, что боли больше нет. Ничего нет. Куда-то пропала
               платформа, исчезли все звуки – и грохот электрички, и скрежет
               тормозов, и крики людей на перроне.
                Вокруг Ниночки была ночь, но не страшная непроглядная, а
               какая-то полупрозрачная, как перед самым рассветом. Словно
               светящаяся. И лёгкий шелест, как ветер по листьям, как шёпот тысяч
               голосов. Ночь, ночь со всех сторон – даже под ногами.
                Впрочем, самих ног как раз не было. Просто Ниночка знала, что
               они должны быть где-то там, внизу. Но уже через секунду
               засомневалась, а где это – внизу? Мир вокруг был абсолютно
               одинаковым, и утверждать, что у него есть какие-то части – верх,
               низ, лево, право – не получалось. Странно, но девушку это почему-
               то не удивило.
                А потом раздался голос:
                – Здравствуй, Ниночка! Мы не ждали тебя так скоро.
                – Здравствуйте, а кто это?
                – Это тебе пока ещё рано знать, для начала ты должна понять
               главное.
                – Понять что? И что – главное?.. Ой, я умерла?! И я в Раю?!
                Тихий смех, переливчатый, словно со всех сторон, будто смеялся
               не один, а сотни.
                – Удивительно, почему все задают один и тот же вопрос?.. Нет,
               девочка, Рая нет. Но, думаем, тебя это не огорчит, потому что и
               Ада тоже нет. Есть это место, куда попадаем все мы. Ты можешь
               называть его так, как тебе самой захочется.
                – Значит, я и правда умерла, – почему-то совсем не расстроилась
               Ниночка. Странно, но ей было хорошо – и она засмеялась. А потом
               спросила: – А почему мне совсем не грустно? Так и должно быть? Это
               у всех так?
                – Да, почти у всех, – подтвердил голос. – Просто больше нет
               страха. Самое ужасное уже случилось – и оказалось не так уж и
               ужасно. Ты умерла, но ты всё же есть. И будешь столько, сколько
               сама захочешь… А теперь продолжаем знакомиться. С кого начнём?
                – Вы меня спрашиваете? – удивилась Ниночка. – Я же никого не
               вижу!
                – А ты смотри не глазами. Кого ты звала по дороге сюда, помнишь?
                – Мамочку…
                – Но твоя мама не здесь, она жива – и жить будет долго, хоть и
               не перестанет оплакивать тебя. По мне она плачет до сих пор, хоть
               и прошло уже почти девять лет… А ты ещё помнишь меня?
                – Бабуля??? – Ниночка вдруг поняла, почему голос сразу показался
               ей знакомым.
                – Я, деточка, я! Здравствуй ещё раз!
                Радость переполнила Ниночку… ну, или то, чем она теперь стала. И
               она не могла не сказать:
                – Как жаль, что я не вижу тебя! И не могу тебя обнять!
                – Не глазами, внученька, не глазами. Просто вспомни моё лицо,
               представь, что ты меня обнимаешь.
                – Но это ведь совсем не то!
                – А ты попробуй – и посмотри, что будет…
               Ниночка попробовала. Представила доброе и такое родное лицо
               бабули, вспомнила, как она распахивала объятия навстречу внучке –
               и бросилась в них. Чуда не случилось, у Ниночки не появилось рук и
               ног, бабушка не материализовалась перед ней, но девушка поняла,
               что общение вдруг перешло на какой-то иной уровень.
               Восстановленная картинка из детства не исчезала, а продолжала
               обрастать подробностями. Эти объятия, эта мягкость немного полного
               бабушкиного тела – их невозможно забыть! А вот бабуля провела
               рукой по её волосам, поправила непокорную кудряшку у виска,
               наклонилась и пофыркала у внучки за ухом – это всегда вызывало у
               девочки смех, засмеялась Ниночка и сейчас. И даже бабушкин запах,
               тёплый и такой родной, вернулся, бережно сохранённый в самых
               глубинах памяти.
                – Если ты не забыла человека, – объяснила бабуля, – ты всегда
               можешь его как-бы увидеть. А если ваши воспоминания совпадут, то
               вы сможете ими делиться друг с другом, добавлять детали. Я,
               например, почти забыла, какие непослушные были у тебя волосы…
                – Ты грустишь? – Ниночке показалась, что именно это она
               расслышала в бабушкином голосе.
                – Я сказала, что здесь нет страха, но не сказала, что нет
               печали. Если не грустить по оставленным близким, то их можно очень
               быстро забыть. И тогда им тяжело будет найти тебя здесь. Ещё здесь
               нет физической боли, но мы иногда испытываем боль душевную,
               например, встретившись с людьми, которых обидели – и у которых не
               успели попросить прощения. Зато теперь есть возможность всё
               исправить – и этим занимаются почти все, кто только попал сюда.
               Здесь нет времени, нет усталости, нам не надо есть, не надо спать.
               Мы – души, но скорее мы – память и то, что в ней бережно
               сохранено.
                – Я никогда никого не забуду! – горячо воскликнула Ниночка. Но
               тут же её поразила другая мысль – и она поспешила задать вопрос: –
               А если кто-то забудет меня… Мы тоже больше не увидимся, то есть…
               не встретимся?
                – По-разному бывает, – и снова Ниночке послышалась грусть в
               бабушкином голосе. – Не забывай сама – и надейся.
                – А как ты узнала, что я умерла? Как оказалась… рядом? Как
               встретила меня?
                – Когда живые оплакивают умерших, они всегда вспоминают и тех,
               кто ушёл раньше. Так мы узнаём, кого ждать. Да и умирающие часто
               обращаются к кому-то в последние мгновения. Ты позвала маму, а по
               кровной связи откликнулась я.
                – И ты… пришла одна? – продолжала допытываться Ниночка.
                – Нет, нас здесь много – и родных, и близких, и просто знакомых.
               Если захочешь позвать кого-то, тебе достаточно просто о нём
               подумать…
                И, Ниночка, конечно, сразу подумала – о школьной подруге,
               которая несколько лет назад умерла от воспаления лёгких.
               Воспоминания, помноженные на два, оказались яркими и порой
               неожиданными. Девчонки веселились, вспоминая свои детские проказы,
               подружка Катя расспрашивала о старых знакомых, удивлялась,
               грустила о чьей-то не так сложившейся жизни.
                Так и пошло. Ниночка вспоминала – человек приходил на зов. Скоро
               девушка выяснила, что иногда пообщаться получается не только с
               родными и близкими. Например, она смогла выразить своё восхищение
               великой актрисе, диалог с которой оказался совсем коротким – даже
               здесь та была очень востребована, многие хотели поговорить со
               звездой.
                А однажды позвали Ниночку.
                – Здравствуй, меня зовут Марина, и я хочу попросить у тебя
               прощения, – сказал незнакомый и совсем молодой голос.
                – Здравствуй, а я тебя знаю?
                – Мы пока не знакомы. Ты видела меня всего один раз. В тот день
               я решила умереть и убить своего ребёнка, но ты оказалась рядом – и
               почти помешала. Прости меня за то, что нечаянно погубила тебя.
                Беременная с электрички! Ниночка попыталась разобраться в своих
               чувствах, поискала в них злость и обиду – и не нашла. И честно
               ответила:
                – Мне не за что тебя прощать, так, видно, должно было случиться.
               Судьба…
                – Судьба, – в голосе Марины послышался смешок. – Нет никакой
               судьбы, есть случай! Мы оказались рядом, но ты ведь могла не
               хватать меня. Значит, ещё есть выбор. Почти каждый человек живёт и
               умирает так, как сам решил. Не помнишь, как зовут тех богинь,
               которые прядут нить и обрезают её, когда приходит срок? Вот и я не
               помню… Но это неважно, потому что здесь говорят, что жизнь – это
               цепь. Один конец ведёт сюда, на втором болтается человек. Они, эти
               цепи, разной длины и толщины, разной прочности. И рвёт их обычно
               не кто-то божественный, а сами люди. Вот живёт человек, ни к чему
               особо не стремится, не дёргает свою цепочку – и долго остаётся она
               целой и невредимой. Иногда ржавеет только… Другому постоянно
               кажется – вон у того жизнь лучше, я такую же хочу! Человек
               мечется, рвётся в разные стороны. Цепь растягивается, приближая к
               мечте. И всё вроде хорошо, но сначала лопается одно звено, потом
               ещё одно… А вот и вся цепь разлетелась. Никто уже не сможет
               помочь, спасти.
                – Но ведь получается, что мою порвала ты? Я пока не планировала
               умирать, – возразила Ниночка.
                – Все цепи связаны между собой, перепутаны, некоторые в узлы
               завязаны, и почти в каждой есть хотя бы одно слабое звено. Любовь,
               доброта, жалость, желание помочь. Всё, что так ценится людьми,
               помогает жить, на самом деле истончает наши цепи… Вспомни, ты ведь
               сама сделала выбор, попытавшись спасти меня. Рванулась, натянула
               свою цепь, переплела с моей. Ну а я уже «помогла», порвала обе.
               Прости. И спасибо.
                – За что? – удивилась Ниночка. – Получается, что я тоже немножко
               перед тобой виновата. Ты здесь – значит, я не смогла тебе
               помешать.
                – Ты оттолкнула меня – и спасла моего ребёнка. Мне отрезало
               ноги, я потеряла очень много крови, была безнадёжна. Но в больнице
               врачи успели помочь моей доченьке, дали ей родиться. Спасибо тебе
               за мою Анжелику!
                – Я рада, – улыбнулась Ниночка. И вдруг её осенило: – Постой, а
               откуда ты знаешь про дочь? И её имя?
                – Прошло очень много лет с того дня, Лика уже совсем взрослая –
               и скоро я стану бабушкой. Стала бы… За это время мне удалось кое-
               что узнать про здешние порядки – и теперь я иногда подсматриваю за
               дочкой.
                – Но как???
                И Марина поделилась своими секретами. Что-то было Ниночке очень
               интересно, чего-то она предпочла бы не знать, но две новости
               оказались просто ошеломляющими.
                Во-первых, любая душа может вернуться назад, просто захотев
               этого. Начать жить с начала, разумеется, абсолютно ничего не помня
               о жизни предыдущей. И многие возвращаются – через много-много лет,
               найдя всех, кто ушёл раньше, дождавшись всех, кто пришёл позже. И
               устав от покоя этого мира.
                К тому же, как здесь говорили, воспоминания стирались, одно и то
               же почти никогда не повторялось. Например, если при жизни кто-то
               редко обнимал и целовал своего близкого, родного человека, то
               здесь у него был ровно тот запас объятий и поцелуев, который он
               унёс с собой. Наверстать упущенное при жизни, «прикоснуться» ещё
               раз было невозможно. А простые воспоминания без этого мало что
               стоили… Поэтому матери, недодавшие любви своему ребёнку, уходили
               отсюда одними из первых, почти так же быстро, как рано умершие
               дети, не успевшие заполнить память. А дольше всех держались
               старики. Этим, конечно, было что вспомнить.
                Во-вторых, можно было вернуться, сохранив крупицы памяти о
               последней жизни, но получив взамен крылья и тяжёлую обязанность
               помогать жить другим.
                – Ангелом-хранителем может стать любой, но крылья чаще просят
               грешники: помогая другим, они очищают свою душу, – рассказала
               Марина. – Можно даже выбрать себе первого подопечного. Вот только
               родных и близких охранять нельзя, слишком велик риск растратить
               перья раньше времени, оставив человека совсем без защиты.
                И Ниночка решила, что обязательно вернётся. Она ведь так мало
               времени провела на Земле, которую очень любила! К тому же девушке
               не хватало зрения. Не воспоминаний, а именно глаз, новых
               «картинок» и впечатлений. Осталось решить, как именно она хочет
               вернуться. Времени на это было достаточно – целая вечность.


    Глава 6. Начало

    Белый потолок, белые стены, белый свет… Пиканье медицинских приборов… Безвольные руки и ноги, онемевшая спина… Павел мотнул головой, прогоняя навязчивые воспоминания. Три с лишним года прошло с того момента, как он вышел из комы, но парень никак не мог забыть. И знал почему. В пограничном состоянии коматозника мало приятного, однако Пашке теперь было доподлинно известно, что кома – это не смерть.
    «Внимание, клиент выходит», – прозвучало, кажется, прямо в голове. Павел поправил наушник, выскочил из машины и огляделся по сторонам, оценивая обстановку. Чисто. Хлопнула дверь второго авто, к Пашке шёл друг и напарник Лёнька, он же – Леонид Ошанский. Куртка угрожающе топорщилась на правом боку, но сам телохранитель был традиционно беспечен. Павел знал – показное. Товарищ работал в службе охраны уже девятый год, считался самым лучшим и опытным сотрудником. Пашке повезло попасть к нему сначала в ученики, а потом и в партнёры, он знал – в случае чего Леонид постарается прикрыть не только клиента, но и его, Павла. Хоть это и запрещено по инструкции…
    Впрочем, сегодняшний выезд никаких опасностей не сулил. Заказчик постоянный, проверенный, не раз и не два контора уже оказывала ему услуги. Да и кто станет покушаться на сотрудника небольшой фармацевтической фирмы, пусть даже и бухгалтера, тем более после того как он уже закончил все дела в банке?
    Клиент, за округлые формы и созвучную фамилию прозванный Колобком, выкатился из дверей, засеменил коротенькими ножками к машине, плюхнулся на сиденье. Следом свои места заняли неотрывно следовавшие за ним телохранители, ровно заурчали моторы спецавтомобилей.
    – Планы изменились, – клиент тяжело дышал, со лба струями стекал пот. – Едем к Пеплову, забираем человека, потом возвращаемся сюда. 
    Павел напрягся. Смущала не смена маршрута, а фамилия. «Пеплов, Пеплов… О-па, Наталья! Значит, едем к её отцу?» Не то чтобы Пашку смущала эта встреча, да и вряд ли бизнесмен через столько лет вспомнит бывшего сожителя дочери, которого видел пару раз, но… Кома не только изменила парня, она ещё открыла ему несколько тайн. Например, Павел теперь знал, что Максим Петрович Пеплов не только отец Натальи, но и дедушка его сына…
    Это был один из тех бесконечных дней, когда Пашка особенно остро ощущал себя овощем. Он всё слышал, иногда даже видел, но этого никто не знал, а потому не считал нужным с ним общаться. Его мыли, переворачивали, переодевали, делали какие-то уколы – и только. А посетителей у парня, не отягощённого друзьями, почти не было. Заглядывала несколько раз женщина, которую в далёком детстве он называл матерью, театрально рыдала над «любимым умирающим сыночком», а заодно вопрошала доктора, не пора ли уже отключить его от аппарата. Ещё постоянно приходила Элка, горячая штучка, доставала рассказами о своей вечной любви и о том, как им будет хорошо вместе, когда Пашка наконец-то придёт в себя. Павел никогда не планировал с ней никакого будущего, частенько Эльвирины «сопли» его раздражали, но он был благодарен Элке за её веру в то, что оно, это будущее, у Пашки обязательно будет. 
    А ещё была девушка со станции. Почти сразу Павел понял, что видит и слышит её только он. Сначала даже подумал, что это галлюцинация, но потом до него дошло: она реальна. Настолько, насколько может быть реален Ангел, ведь, без сомнения, именно им она и была. Едва поняв её сущность, Пашка разглядел и крылья. Ими девушка укрывала его, когда бывало особенно хреново, ими отгораживала от «заботы» Анжелы и от причитаний Элки. А один раз она зачем-то вырывала из них перья. Этому Павел тоже нашёл объяснение, но позже, когда узнал – в тот день он снова чуть не умер…
    Ангел редко общалась с ним, а если и говорила что-то (грустно, странно, не раскрывая рта), то одно и то же. «Тебе ещё рано, ты должен жить, у тебя ещё есть силы». И только в тот памятный день добавила: «Ты не знаешь, но Наташа родила, у тебя есть сын, ты должен увидеть его, обнять хотя бы раз, ты должен».
    Павел почему-то сразу поверил ей тогда, но окончательно выздоровев, задумался – может, всё же померещилось? И однажды в выходной решился, поехал к дому Наташки, дождался, когда она вышла из подъезда. Не одна. С ней был парень, весь какой-то несуразный, лохматый, почти такой же мелкий, как и она. Они держались за руки, смеялись, и Павел почему-то сразу понял, что это не просто друг или любовник – близкий человек, может даже муж. В руку парня мёртвой хваткой вцепился пацан – и Пашка словно посмотрелся в зеркало. Никаких тестов ДНК не надо, всё видно невооружённым глазом.
    Тогда Павел к ним не подошёл, а уже дома попытался разобраться в своих чувствах. И понял: единственное, от чего испытывает настоящий восторг, – Ангел действительно существует! Помнится, он тогда даже сказал вслух: «Спасибо». И вроде бы услышал шелест крыльев. Что же касается сына… Он есть, это факт. «Хоть что-то я сделал хорошее». А ведь он был уверен, что Наташка сделала аборт. Ни разу ведь не позвонила, ни о чём не попросила. Гордячка! За то, что оставила ребёнка, её нельзя не уважать. Теперь стоило подумать, надо ли снова лезть в её жизнь. Каждый раз, когда Пашка решал, что делать этого не будет, в голове звучало: «Ты должен!»
    От нечего делать новоиспечённый отец прикинул сроки. По всему получалось, что родиться его ребёнок должен был осенью, примерно в октябре. Этот месяц он и выбрал для следующего визита. Дождался хорошей погоды и отправился «на охоту». В этот раз ему повезло во всех смыслах – и шпионить пришлось недолго, и Наташка вышла одна. Точнее, с сыном, но без бойфренда. Плетясь следом за ними в парк, Пашка вдруг вспомнил свою первую осознанную встречу с отцом.
    Удивительно, но это тоже случилось осенью. Павлу было года четыре. Бородатый мужчина, открывший калитку, совсем не испугал мальчика. То ли потому, что исходила от него какая-то добрая сила, то ли просто чувствовал Пашка себя в своём дворе под надёжной защитой: здесь и бабушка, и дедушка, и верный Булат, которого запирали в вольере только на ночь. Именно пёс и встретил бородача первым, понёсся к нему, заливаясь басовитым лаем, но за пару метров затормозил, принюхался – и припал на передние лапы, а потом и вовсе пополз, бешено размахивая хвостом и по-щенячьи поскуливая.
    – Булат, Булатище, каким ты вырос, красавец! – незнакомец присел на корточки, трепал овчарку по голове, за ушами, чесал пузо, которое пёс доверчиво подставил под ласкающие руки.
    Именно эта встреча с собакой тогда сразу расположила мальчика к незнакомому бородачу, ведь если Булат так его принял, значит, человек он хороший, можно ему доверять. Позже Пашка узнал, что именно отец пару лет назад привёз им почти годовалую овчарку. Хотел подарить маленького щенка, но пока собирался в поездку, пёс вырос, успел полюбить «своего человека», вспомнил его даже через годы. И в ту памятную встречу отца с сыном помог, стал «проводником» в отношениях, связующим звеном.
    Булата давно уже не было рядом с Павлом, некому сейчас было «растопить лёд». Да и, запоздало понял Пашка, никакого подарка сыну он не догадался купить, машинку там какую-нибудь. К тому же Павел так и не придумал, что скажет ей, матери своего ребёнка, как объяснит, зачем пришёл. Парень совсем уже собрался удрать, как вдруг Наталья резко обернулась. Она смотрела прямо на него – и этот взгляд не предвещал ничего хорошего.
    – Что тебе нужно? – голос тоже был не таким, каким запомнился Пашке.
    – Ничего. Просто шёл мимо, смотрю, ты, – ложь получалась неумелой, а от того жалкой.
    – Шёл мимо? Ну так иди мимо, что остановился?!
    И Павел пошёл.
    К Наташке.
    И чем ближе он подходил, тем сильнее каменело её лицо, злее становился взгляд.
    – Мама, ручке больно! – это закричал её, их сын. Слишком сильно мать сжала его маленькую ладошку. И от этого крика Наташка как-то сразу потерялась, размякла, стала прежней, беззащитной и нежной.
    А Павел уже был рядом, присел на корточки, потрепал мальчишку по светлым волосёнкам.
    – Привет, пацан, тебя как зовут?
    – Мне нельзя разговаривать с чужими дядями, – прокартавил малыш, спрятался за мать, насупился было, но любопытство пересилило: – А ты кто?
    – Это просто незнакомец, Ярик, и он уже уходит, – вмешалась в разговор Наталья.
    – Ярик, значит. Ярослав?
    Павел не ждал ответа, говорил, будто с самим собой, но мальчик вдруг гордо возвестил, немного запинаясь на сложных словах:
    – Ярослав Витальевич Сысоев!
    Что ж, этого следовало ожидать. Его сын – вовсе не его. Чужое отчество, чужая фамилия. И папой он называет чужого дядю…
    «Внимание, прибываем!» От воспоминаний Павла снова отвлёк голос в наушнике. Надо делать свою работу. Однако вернуться из прошлого не получалось, и на автомате проверяя, провожая, возвращаясь к машине, Пашка всё думал о том дне. Его сын – не его сын… Наташка тогда пожалела его, разрешила побыть с ними немного, но взяла обещание, что больше он не появится никогда. «Ты давно перестал быть частью моей жизни, а в его жизни тебя не было никогда. У нас хорошая семья, ты в ней лишний. Уходи и не приходи больше». Своё обещание Павел сдержал. И вот по работе оказался возле дома её отца. Случайность, а поди докажи в случае чего.
    К счастью, человеком, которого нужно было забрать, оказался не Максим Петрович и не Наталья, а смешной Наташкин муж. Он не знал Павла в лицо, может, не знал и по имени.
    – Виталий Валерьевич Сысоев, – представил его Колобок уже в машине. – Со следующей недели он сменяет меня на моём посту, прошу любить и жаловать.
    «Вот такие причуды судьбы, – только и подумал Павел. – Хоть бригаду теперь меняй!» Конечно, не будет он ничего менять. И работа ему нравится – первая постоянная за несколько последних лет, и бригада – ведь куда без друга Лёньки. Авось пронесёт, и не встретит он никого из Пепловых.
    День пошёл по накатанной. Банк, где Колобок и новый клиент задержались совсем недолго, дорога в офис. По пути Павел снова вспоминал. Встреча с сыном – родным по крови, а в остальном совершенно чужим ему мальчиком – всё же повлияла на Пашку. А может, и не встреча, а маленький грязный комочек, котёнок, каким-то непонятным образом оказавшийся на довольно оживлённой трассе. Машины проносились мимо, сигналили, зверёныш от громких звуков вжимался в асфальт, но потом упорно продолжал своё движение – точно по разделительной линии, смело задрав вверх остренький хвостик, каждую секунду рискуя быть раздавленным огромными колёсами. Павел кинулся сквозь автомобильный поток, размахивая руками, схватил кроху, спас. Не оставлять же было его после этого на улице!
    Отмытый от дорожной грязи, котёнок оказался необычного кремового цвета. И пока Павел придумывал ему кличку (почему-то очень хотелось чего-то яркого, солнечного), игривый и вечно голодный зверь имя выбрал себе сам. Он появился в доме через несколько дней после знакомства с сыном, и Пашка часто, словно пробуя на вкус, произносил вслух: «Ярик, Ярослав». И каждый раз котёнок отзывался на голос хозяина требовательным мяуканьем, словно говоря: «Вот он я». Называть животину именем ребёнка показалось Павлу кощунством – и кот стал Славиком.
    В доме появилась живая душа – и о ней надо было заботиться. Деньги были, но Пашка неожиданно решил, что нужна хорошая работа – и устроился в охранную фирму, начал общаться с серьёзными парнями, настоящими мужиками. С одним из них он по-настоящему подружился. Именно Лёнька уговорил Павла подать документы в институт – и парень стал студентом. На первой сессии заглянув в библиотеку за нужной книгой, Пашка вместо одной набрал целую стопку – и увлёкся чтением. В шкафу к любимым джинсам и футболкам прибавились не только нужные для работы строгие чёрные костюмы, но и парадный серо-голубой «театральный». Первый раз на спектакль Пашку затащил, конечно же, Леонид. Новая, напряжённая и почти не оставляющая времени на сон жизнь оказалась необычайно интересной...   
    Возле бизнес-центра, в котором размещалась фармацевтическая фирма, всё тоже было как всегда. Сначала. Но когда Наташкин муж подходил к двери, Павел, следовавший за ним по пятам, вдруг услышал посторонний звук – словно кто-то когтями по стеклу скребнул. А потом и увидел – стеклянная дверь покрылась сеточкой трещин, а в центе образовалась крохотная дырочка.
    Как паук в паутине.
    Одновременно со звуком выстрела сработал ставший почти инстинктом навык. Успел ли Пашка подумать, что спасает, как это ни странно звучит, отца своего сына? Нет. Просто прыгнул на клиента, уронил, упал сверху, закрывая собой. И только тогда понял, что был второй выстрел, почувствовал, как горит плечо, жар растекается по всему телу. Провёл рукой – мокро. Поднёс к глазам – ладонь вся в чём-то красном. И становится рука всё больше, расплывается, теряет очертания…   
                Вырывая перо за пером из не так давно заживших крыльев, Ниночка
               вспомнила один из разговоров с Мариной.
                – А бывает так, что человек умирает навсегда? –спросила она
               тогда свою новую подругу и самую частую собеседницу.
                – Нет, душа бессмертна.
                – Но если человек был очень плохой?! Бандит, например, убийца?
                – Все попадают сюда. И у всех должен быть шанс на искупление.
               Родиться заново, прожить жизнь по-другому… Но бывают такие души,
               которые, даже переродившись, не изменятся. Они – как абсолютное
               зло, которого на Земле и так хватает. Такие будут здесь всегда.
               Вечно. Не смогут вернуться. Это их наказание.
                – Ничего себе, наказание! – Ниночка была не то чтобы возмущена,
               но удивлена безмерно. – Вечная жизнь! Всех бы так наказывали!..
                И Марине пришлось терпеливо объяснять:
                – Вечная жизнь – без воспоминаний? Без родных, без близких?
               Практически без возможности общаться? Вечная жизнь в вечном
               одиночестве? Я бы такого даже врагу не пожелала!..
                Тогда Ниночка была вынуждена согласиться с подругой, но сейчас
               её душила злость. Павел умирал. Её первый подопечный, которого она
               выбрала сама, ради которого так рано, так неоправданно быстро
               вернулась на Землю. Внук подруги Марины, которого она обещала ей
               беречь. Как только раздался первый крик новорождённого, Ниночка
               раскрыла над ним свои крылья, прожила с ним его жизнь. Это,
               конечно, неправильно, но она полюбила его! И неуместное, лишнее
               это чувство дало Пашке возможность иногда видеть её, заглядывать в
               глаза. Тоже с любовью, как ей казалось...
                Лужа крови под Павлом становилась всё больше, губы белели. А её
               крылья быстро редели! Какой-то подонок порвал Пашкину цепь – и за
               это он будет жить вечно?! Вот уж нет, она найдёт его и придумает,
               как наказать – здесь и сейчас! А пока – спасти, спасти чего бы это
               ни стоило! Даже ценой собственного существования!
    Павел открыл глаза. Снег, снова снег… А вот и Ангел. Яростно ощипывает крылья, на одном уже почти не осталось перьев.
    – Не надо, – рука у Ангела почти неощутимая, пальцы проходят сквозь неё, но нужно обязательно удержать, остановить. – За сыном пригляди…
    Ангел смотрела на Павла, а он никак не мог понять выражение её лица, не видел, что отражается в её глазах. Вот она опустила руки. Снегопад из перьев медленно стих.
    – Пожалуйста, не забывай меня! Мы ещё встретимся, Пашка…
                Глаза Ангела стали небом, тёмным, ночным. Ночь, ночь со всех
               сторон. Но не страшная, непроглядная, а какая-то полупрозрачная,
               как перед самым рассветом. Словно светящаяся. И лёгкий шелест, как
               ветер по листьям, как шёпот тысяч голосов…


    Глава 7. Выбор

    Сидя в любимом кафе, Анжелика нервничала. Ни встреча, на которую она пришла, ни предстоящий разговор не сулили ничего хорошего. Больше всего на свете женщина не любила отдавать долги, но сейчас вдруг оказалась должна человеку, которого смертельно боялась, не рассчитаться с которым было невозможно. Как это сделать – Лика не имела ни малейшего представления. На то, чтобы придумать выход, оставалось всего несколько минут. А ведь совсем недавно она считала себя богачкой!..
    Анжелика ненавидела чёрный цвет. Если обстоятельства требовали одеться официально, предпочитала тёмно-синюю юбку или брюки глубокого коричневого оттенка. Но сейчас особый случай. Она в трауре – и пусть ни у кого не возникнет сомнений, что она скорбит. Поэтому с цветом был, наверное, даже перебор: и глухое платье, и туфли практически без каблуков, и широкая лента на голове, и маникюр были по-настоящему чёрными. Впрочем, руками она даже любовалась – ненавистный цвет зрительно удлинил ногти, сделал их форму практически идеальной, подчеркнул оттенок кожи.
    Почти неподдельным было и скорбное выражение лица. Лика уже пережила первый шок от известия, что ей нужно явиться к нотариусу для оглашения завещания. Что ещё придумал этот засранец, её сынок?! Так ведь и знала, что с его смертью пакости, которыми он отравлял ей жизнь, не закончатся.
    Дети – счастье? Куда там! Сначала уродуют фигуру, рожаешь их с адской болью, потом кормишь грудью, переживая, как бы форму не испортить, чтоб не висели потом красавицы бесформенными тряпочками. А все эти детские болячки?!.. Впрочем, здесь Анжела кривила душой – здоровьем Пашки с самого его рождения занимались дед да бабка. И свинью Лике подложили во имя любимого правнука: продали квартиру в Городе, в которой она, между прочим, тоже имела свои законные метры, и купили в Посёлке развалюху без удобств. Павлику, мол, на свежем воздухе лучше будет, школу поселковую все хвалят, да и вообще, инфраструктура там развитая.
    Справедливости ради стоит сказать, что халупа за несколько лет превратилась если не в загородный коттедж, то во вполне приличное жильё – дед и воду подвёл, и туалет в доме оборудовал, и перепланировку с ремонтом сделал. А участок бабушкиными стараниями стал одним из самых красивых и ухоженных в Посёлке. Правда, Анжелику там с некоторых пор не ждали, да и она туда не рвалась. Переезд ещё куда ни шло, смирилась, простила стариков, но вот как они могли Николаю написать, пожаловаться?! Когда алименты не пришли раз, другой, Лика кинулась выяснять – и узнала, что теперь несостоявшийся муженёк отправляет их «по месту регистрации ребёнка», то есть бабке с дедом. Явилась в Посёлок на взводе и слегка пьяная, закатила скандал, а когда своего не добилась, стала метаться по дому, собирать всё ценное, что продать можно. Даже шторы – тяжёлые, бархатные – с окна снять пыталась, но неожиданно оказалась под дулом дедовского охотничьего ружья. Испугаться не испугалась, но пришлось уезжать не солоно хлебавши.
    Без алиментов денег стало катастрофически не хватать, ведь менять свои привычки – вкусно есть, красиво одеваться, хорошо выглядеть – Анжелика не собиралась. Чтобы как-то выкрутиться, пошла испытанным путём: обменяла свою любимую квартиру на совсем крохотную однушку – зато снова с большой доплатой. А когда и эти деньги закончились, разместила в газете объявление: «Эффектная одинокая женщина познакомится со щедрым мужчиной для взаимно приятных встреч на её территории». Шквал писем, пришедших на абонентский ящик, просто поразил. И Лика стала потихоньку (поначалу немного смущаясь, а потом уже уверенно озвучивая цену своих услуг, высококлассных, между прочим) подрабатывать древнейшей профессией, благо любила не только деньги, но и секс. Очень скоро она ограничила круг друзей, как она корректно их называла, всячески избегая слова «клиент», оставив троих постоянных, составила расписание – и зажила, как привыкла, почти ни в чём себе не отказывая.
    За беззаботными и очень приятными днями и ночами Анжела пропустила смерть деда, а на похороны бабушки попала, случайно прочитав некролог в той же газете, в которой когда-то впервые предложила себя. Павел смотрел с неприязнью, но прогонять не стал, а вот от денег «на памятник любимой бабуле» гневно отказался, больно, почти ударив, оттолкнул её руку с зажатыми купюрами. Чуть позже она только порадовалась, что удалось сэкономить, ведь дом оказался записанным на Пашку, ей, следовательно, полагался фиг с маслом.
    Годы шли, Лика, по-прежнему подтянутая и эффектная, всё же не молодела. Мужчины искали себе посвежее, новых друзей почти не появлялось, а из старых остался один, да и тот захаживал всё реже – он был лет на двадцать старше Анжелики, возраст и здоровье сильно сказывались на его желаниях и потребностях. Денег снова стало не хватать. Ещё через несколько лет Анжела случайно узнала, что на своей машине разбился подполковник Липенко. А поскольку болезненная мышь Регина умерла ещё раньше, то правопреемниками изрядно подточенного в своё время Ликиными стараниями, но всё же немаленького наследства стали Пашка и его сестра по отцу. Оставалось только зубами скрипеть. Единственным чувством к сыну теперь стала ненависть.
    Когда Павел попал в больницу после драки, Анжелика возликовала – вот он, её час! В критическом состоянии, не женат, детей нет, отец в могиле… Она, получается, единственная наследница? Пока сын лежал в коме, Лика уже и покупателей на дом нашла, но нет же, снова свинью подложил, поганец, выкарабкался. Теперь его наконец нет – но есть завещание! Потому и скорбь на лице Анжелики, сидящей в кабинете нотариуса, была так похожа на настоящую. Внутренне ждала сюрприза – и неприятного, так чему радоваться? Настолько жаль себя, что впору заплакать…
    Ещё через час никто бы не угадал в разъярённой женщине в чёрном убитую горем мать. Ничего, он не оставил ей ничего! Более того, официально лишил её наследства, отняв возможность добиваться правды через суд! Анжелика рвала и метала, она была готова прямо сейчас, голыми руками убить их всех: совершенно незнакомую девицу Наталью, успевшую, оказывается, родить от Пашки сына, шалаву Элку, получившую по мелочи «за поддержку в тяжёлое время», и некоего Леонида, «верного друга и лучшего наставника». Выяснилось к тому же, что в завещании Павла упомянуты и его сёстры: Олеся, дочь Регины, и Юлька, про которую Анжелика давно успела забыть. И как он только их разыскал?! В благородного решил поиграть, а мать – без копейки!..
    Помешивая ложечкой почти остывший кофе и нервно поглядывая на часы, Анжелика вспомнила первый вызов к следователю. Разумеется, она уже носила траур, ходила, внутренне содрогаясь, вся в чёрном, но по глазам Ивана Ильича (так он представился) неожиданно увидела, что тот восхищён. Выглядеть роскошно в таком кабинете и в такой момент (слегка заикаясь, следователь выражал соболезнования) было явно неправильно. Лика достала из сумочки носовой платок, промокнула абсолютно не желающие плакать глаза – и они сразу нещадно защипали, выдав обильную слезу. Про этот приём она давно прочитала в какой-то книжке – и вот ведь, пригодилось. А всего-то несколько крупинок соли… Вытирая глаза (теперь уже другим уголком платка) и шмыгая носом (фу, как же ужасно это выглядит!) Анжела выслушала основную и ожидаемую ею версию: покушались на Колобанова или Сысоева. Первый сначала даже был на подозрении – «заказал» преемника, чтобы остаться в фирме, – но он так трясся, так боялся за свою жизнь, что эту линию даже отрабатывать не стали. А Павел стал случайной жертвой. Телохранители в таких ситуациях погибают часто. Хорошие телохранители, подчеркнул следователь, словно Лика должна была этим гордиться. А дальше вполне ожидаемо: действовал, скорее всего, не профессионал, раз не попал с первого выстрела, но установить его пока не удалось, ищем…
    «Ищут они! За что только деньги получают!» Анжелика раздражённо оттолкнула от себя чашку, пролив кофе на нежного цвета скатерть. Тут же появилась официантка, стала наводить порядок, сто раз при этом извинившись. А минутная стрелка на часах неумолимо приближалась к шести. Сейчас придёт Андрей.
    Лика сама разыскала этого мужчину. Сынок одного из её бывших любовников, биатлонист в прошлом, большой любитель выпить в настоящем. Вот когда пригодился блокнотик, который она вела когда-то: там и телефоны, и адреса, и вся нужная информация. Анжела последила за кандидатом, выяснила, как он живёт, признала свой выбор правильным – и просто подошла к нему на улице, изобразила удивление: «Андрюшенька, ты ли это!» Он, конечно, сделал вид, что тоже помнит давнюю знакомую родителей, охотно согласился «посидеть, поболтать где-нибудь». Анжелика правильно рассчитала время: у Андрея горели трубы, первую рюмку в любимом Ликином кафе тот наливал трясущейся рукой, чуть не разлил. Однако даже захмелев, остроты ума не утратил, сам спросил, что, мол, нужно. То ли наследственность сказывалась, то ли спортивное прошлое.
    Рассказать оказалось легче, чем думала Анжела. Даже объяснить, почему нужно сделать именно так, а не иначе. Скоро захмелевший мужчина стал поглядывать на собеседницу масляным взглядом – и беседу они продолжили у Анжелики дома. Обслужив Андрея и пообещав в дальнейшем не отказывать ему в удовольствиях, Лика получила солидный бонус. Однако долг всё равно был неподъёмным. «Ничего, продам дом, рассчитаюсь, и всё снова будет хорошо!» – подумала она тогда. А теперь нет ни дома, ни денег…
    Звякнул колокольчик на двери кафе. Вошедший огляделся по сторонам, увидел Анжелику и пошёл в сторону женщины.
                Ангел за её спиной встрепенулся. Он тоже ждал этой встречи, был
               к ней готов. Охранять – его работа, сегодня ему предстояло сделать
               её хорошо. Он только немного удивился, когда рядом с его
               подопечной появился ещё один ангел. Хранитель уже встречал эту
               девушку – даже более прозрачную и хрупкую, чем все его коллеги.
               «Сына защитить не смогла, здесь что делаешь?»
                Ниночка не ответила. Она знала, чем закончится разговор, но
               повлиять на его исход не могла: ангелы не властны вмешиваться в
               дела людей. Каждый человек сам делает свой выбор, задача хранителя
               – помогать тогда, когда больше никто помочь не может.
    За столом, между тем, спорили. Лика что-то говорила мужчине, тот отрицательно качал головой. Вот она прикоснулась к его ладони, обольстительно улыбнулась. Андрей отдёрнул руку, зло зашипел.
                Пока они ругались, Ниночка вспоминала. В тот миг, когда жизнь
               ушла из Павла, она метнулась на крышу, туда, откуда прозвучал
               выстрел. Киллер не оставил следов, но за ним шёл его защитник,
               поэтому ей было точно известно, где и кого искать.
                Когда-то давно его звали Луи, даже в небесном обличье он
               выглядел старым. Он многое знал, многое видел. Он устал. Ангелы
               никогда не лгут друг другу, у них нет и не может быть друг от
               друга тайн – и хранитель честно рассказал Ниночке всё.
                Жаль, что легенды про ангелов мщения – всего лишь легенды,
               страшная сказка на ночь. Ниночка не властна была сама покарать
               убийцу, но она могла оставить его без защиты. Луи давно стоял
               перед выбором – вернуться или продолжать свою работу, которая
               нравилась ему всё меньше. Киллер был его последним подопечным, ещё
               двое – такие же старые, как их хранитель – уже тихо скончались в
               своих постелях, окружённые любящими детьми и внуками. Ангел был к
               ним привязан, скорбел по ним. Этот же… Охранять убийцу убелённому
               сединами защитнику совсем не хотелось. Ниночке предстояло всего
               лишь помочь ангелу – и Луи с облегчением позволил себя уговорить.
               Он хотел забыть, а для этого нужно было родиться заново.
               Человеком.
                И крылья были сломаны…
    Спор в кафе перерос в настоящую ссору. Деньги, честно заработанное – единственное, что интересовало Андрея. Он даже не подозревал, что остался без ангела-хранителя, и смертельной для него теперь могла стать обычная простуда. Но это случится не сегодня. Сегодня вырывать перья из крыльев предстояло защитнику Анжелики – матери, организовавшей убийство собственного сына…


    Глава 8. Простить

    В мае жениться – всю жизнь маяться. Так всегда говорила Эльвирина мать о своём браке, заключённом как раз в «плохом» месяце. Раньше и Элла не любила май. Раньше… Кажется, все эти «любила – не любила» были целую вечность назад, а ведь ещё и года не прошло, как всё изменилось в её жизни! И теперь май обещал стать одним из самых счастливых месяцев.
    Принесли заказ – и Эльвира снова мысленно улыбнулась. Раньше она терпеть не могла овощные салаты, заправленные полезным оливковым маслом, теперь же уплетает за обе щеки. А «Греческий» всегда любил Пашка…
    После выписки он два дня провёл у Эллы, и в первый же вечер она отчётливо поняла: Павел никогда не был, а теперь и не будет её. Он изменился, лицо стало мягче, голос тише, из глаз исчезла чертовщинка. Когда Эльвира сказала ему об этом, усмехнулся: «Родился заново». А собираясь в Посёлок, извинился. За то, что не может остаться. И за то, что больше не придёт. Почти у порога вдруг спросил:
    – Почему ты не сказала мне про сына?
    – Откуда… – начала она. И запнулась, почувствовав, как предательски загорелись щёки.
    – Значит, правда?
    Павел смотрел выжидающе, а Эльвира вдруг поняла, что её накрывает волной ярости. Пусть он уходит, пусть никогда не придёт, но неужели это снова подружка её обскакала?! Неужели приходила в больницу, скромница-затворница, и всё сама рассказала?
    – Не верь, он не твой! Она всё врёт!
    – Зачем?
    Почти собравшись ответить, Элла вдруг поняла, что спрашивает Павел не про Наташку, мол, зачем ей это надо, а про неё, Эльвиру. Зачем ты врёшь?
    Так они и расстались. А ещё через несколько дней Элка вдруг поняла, что ей совсем не больно. То ли такой Пашка ей не нужен, то ли и не был нужен никогда. Придумала просто себе что-то…
    Кома изменила Павла. Но выяснилось, что частые визиты в больницу, какая-то особая атмосфера, явственное присутствие в Пашкиной палате не только смерти, но и чего-то светлого, жизнеутверждающего, иногда словно прикасающегося к лицу, переделали и саму Эльвиру. Ей было мучительно стыдно. Перед всеми.
    Сначала она съездила к родителям, прихватив бутылку хорошего коньяка, – и впервые в жизни не психовала, глядя на пьющего (нет, смакующего!) отца. «По чуть-чуть можно, не страшно. Я ведь завязал, доченька, и так всю жизнь вам с матерью испортил».
    Павлу смогла позвонить через неделю – и «прости» далось совсем легко.
    Потом связалась с зайчиком, которого когда-то здорово обидела, – и почти не расстроилась, когда он её послал.
    Ещё пару месяцев спустя, устав бороться с угрызениями совести, Элла решилась и набрала номер Натальи. Сказала: «Привет» – и неожиданно для самой себя разревелась. Глотая слёзы, всё ждала – вот сейчас, сейчас Наташка повесит трубку. Но вдруг услышала:
    – Элик, это ты? У тебя что-то случилось? Тебе нужна помощь?
    Это Эльвиру совсем добило. Рыдая, выложила всё, не таясь и не красуясь.
    – Прости меня, я такая гадина!
    – Угу, гадина. Ещё какая!
    Пауза. Эльвира раз посмотрела на дисплей, другой. Нет, связь ещё не прервалась…
    – Натусик?
    – Здесь я! Пытаюсь шипение твоё расслышать, гадюка, – и засмеялась.
    Проговорили почти час. Наташа, оказывается, даже не знала, что Павел чуть не умер. Новость же о том, что Пашка в курсе про сына, Наталья приняла с горьким смехом: «Он знал о нём, когда бросал меня. Просто забыл, наверное?»
    – Наташ, он изменился.
    – Мне теперь всё равно. Я замужем, у меня самый лучший на свете муж и самый замечательный в мире сын! Кстати, у Ярика скоро день рождения, придёшь?..
    Смена блюд. Pasta сon frutti di mare – такие «макарошки» Эльвира любила всегда. В этом кафе фирменное блюдо итальянской кухни готовили просто изумительно, в основном из-за него Элла сюда и приходила. Была и ещё одна причина, без которой она уже давно забыла бы сюда дорогу: в двух шагах находился офис мужа. Может, и сегодня к десерту подбежит…
    В тот страшный день, продолжающий череду ужасных событий, она оказалась здесь совершенно случайно. Вышла от нотариуса, перед носом закрылись двери автобуса, вот и решила прогуляться пешком. Прошла полдороги, продрогла – не лето на дворе, а всего лишь конец марта. Незнакомое кафе манило яркой вывеской, уютным названием и обещанием низких цен. Народа – толпа, свободных столиков почти не было. Эльвира устроилась возле самого входа, сделала заказ. Официант предупредил – придётся подождать. А она никуда и не спешила. Осмотрелась по сторонам. Красиво! И музыка приятная, немного грустная. Соответствует моменту.
    Как раз когда она приканчивала салат (не «Греческий», а высококалорийный «Оливье» с вредным майонезом), колокольчик на двери звякнул, и мимо Эллы прошествовала дама в чёрном. Пашкина мать! Анжелика присмотрела столик в центре зала, заказала кофе. Не озиралась по сторонам, лишь часто и нервно поглядывала на часы.
    Вспоминать истерику, которую мать Павла устроила после оглашения завещания, было противно. Да и сама эта женщина была Эльвире неприятна, поэтому девушка постаралась сосредоточиться на еде, благо любимая паста не разочаровала. А когда на десерте глянула вновь в ту сторону, Анжелика уже была не одна. Рядом с хорошо одетой молодящейся женщиной такой экземпляр выглядел странно. Вроде и не совсем бомж или алкаш, но явно не без пагубных привычек. К тому же серый какой-то, незапоминающийся.
    Эти двое ссорились. Лицо у Пашкиной матери стало красным, она что-то пыталась доказать своему собеседнику, но, похоже, ей это не удавалось. Неожиданно мужчина встал, обогнул столик, склонился над Анжеликой. Эльвире показалось, что она услышала вскрик. Прежде чем Элла успела понять, что произошло, «серый» направился к выходу из кафе – и смотрел он при этом почему-то на неё, Элку. Не в силах отвести глаза, боковым зрением девушка заметила, что мать Павла странно наклонилась на стуле – и сползает с него, падает на пол. А мужчина уже шёл мимо – и вдруг поднёс к губам указательный палец: «Тс-с!»
    – Я ничего не видела, – пролепетала Эльвира, но страшного мужика уже и след простыл…
   Бежать! Говорят, первая мысль всегда самая верная. Элла до сих пор не могла понять, почему тогда не подчинилась этому приказу. Вместо неё побежали другие. Сначала истошно завизжала какая-то женщина, потом загремели опрокидываемые столы и стулья, зазвенела бьющаяся посуда, а Эльвира… Сквозь панику и ужас она стала продираться к матери Павла. И почему-то уже тогда была уверена: сейчас она узнает что-то важное.
    Анжелика корчилась на полу, руками пыталась зажать дыру в боку, из которой вытекала тёмная, почти чёрная кровь. И рычала. Именно этот дикий звук привёл Эллу в себя. Она присела возле женщины, дотронулась до её плеча.
    – Кто это был? Почему?
    Лика открыла глаза. В них почти не было боли и страдания. Ненависть. Если бы взгляд мог убивать…
    – С-сука…
    Эльвира отшатнулась, но Анжелика вдруг схватила её вымазанной в крови рукой:
    – Это он, с-сука… Пашку убил… Убью тварь!..
    – Кто он такой? Почему? Как зовут? Адрес? За что?
    Взгляд умирающей тускнел и словно уплывал куда-то, поэтому Эльвира торопилась задать как можно больше вопросов.
    – Убил… Андрей… Первомайская… Харитонов… Я заплатила… – И вдруг: – А-а-а!
    Элла никогда не видела смерть так близко. И, наверное, упала бы рядом, но кто-то сильный схватил её сзади под локоть, поднял.
    – Что она сказала? Что она сказала???
    Эльвира обернулась. Рядом с ней стоял странно знакомый мужчина, смотрел прямо в глаза. Ещё какое-то время понадобилось девушке, чтобы понять: это друг Павла, он был сегодня у нотариуса. Леонид, вроде.
    – Она заплатила… Она убила Пашку!!! – выкрикнула, окончательно вдруг поняв и поверив. И всё-таки потеряла сознание…
    Потом Элла часто рассказывала про этот день, про эти последние минуты и последние слова – и под протокол, и без протокола. Убийцу искали почти месяц – и Эльвира, наверное, сошла бы с ума, если бы каждый раз, когда становилось особенно страшно, рядом не оказывался Лёнька. Он и успокаивал, и поддерживал, и охранял. «Я как Уитни Хьюстон, а он мой Кевин Костнер. Даже похож немножко...» Киллера нашли в маленьком приморском городке. Точнее, обнаружили его труп. Умер от передозировки. Можно было больше не бояться, но… За это время Леонид стал очень нужен Элке. Чтобы дышать. Чтобы жить. И теперь она боялась, что их отношения никогда не выйдут за рамки дружеских. Однако первый шаг не делала – тоже потому, что боялась.
    Она случайно зашла в это злосчастное кафе, Лёнька случайно выглянул из окна офиса и увидел выбегающих людей – неужели он не понимает, что сама судьба свела их в тот день?! Выяснилось, что понимает. Просто оказался старомодным и долго ухаживал. К тому же, несмотря на мужественную внешность, был он немного робок. Элке это нравилось, но и немного удивляло, ведь хорошо за тридцатник уже мужику. Потом она узнала, что таким же был и его отец: долго не женился, а Лёньку «родил» почти в пятьдесят. И удивляться перестала. 
    Свадьбу сыграли в июле. В их медовый месяц Эльвира рассказала Леониду то, о чём не рассказывала больше никому. Ей привиделось, что над истекающей кровью Анжеликой кружат белые перья. Элла попыталась понять, откуда они берутся – и увидела самых настоящих Ангелов. Один – средних лет, высок, строен и красив. Вторая – почти девочка, она напомнила Эльвире героиню сказки Андерсена. Взрослый небожитель зачем-то ощипывал свои огромные крылья, а Русалочка пыталась удержать его руки. 
    – Отпусти её, побереги защиту для других! Помнишь же, нас мало, а людей много!
    – У меня ещё всего один подопечный.
    – Что будет с ним, если ты его бросишь?.. А эта знала, на что идёт. Оставь, она безнадёжна – и её уже ждут!
    Ангел перестал вырывать перья, застыл, а Русалочка вдруг посмотрела прямо на Элку:
    – Славная девочка, – и исчезла…
    Странно хихикая, официантка поставила перед Эльвирой две вазочки с мороженым.
    – Но я не заказывала…
    – Зато я заказывал! – прогудело сзади, оглушительно чмокнуло в щёку, шумно опустилось на соседний стул.
    – Лёнька, любимый!
    Глядя, как муж поглощает холодное лакомство, Эльвира улыбалась. «Сколько же всяких глупостей я натворила в своей жизни! Ничего, теперь всё будет по-другому, всё будет хорошо». Словно в подтверждение этой мысли – лёгкий толчок. И Элла уже привычным движением положила руку на заметно округлившийся живот. Прибавления молодая семья ожидала в мае. Ошанские уже знали – будет дочь. Они ещё решали, как её назвать, но Леониду очень нравилось имя Нина. Ниночка. Так звали первую любовь Лёнькиного отца, о которой он до сих пор вспоминал с нежностью и грустью…

                Светлой памяти моей бабушки Прасковьи Пушкарёвой (Стасевич)
               посвящается. Я тебя не забыла!
    2017