Пьеса для адмирала и актрисы. Свет рампы

                Единственный царь и владыка сцены – талантливый артист.
                Константин Сергеевич Станиславский.

 В эти дни   творческий  юбилей отмечает народная артистка России Кира Головко.
НАША СПРАВКА: Кира Николаевна Головко  (девичья фамилия Иванова) родилась  11 марта 1919  года в г. Ессентуки  — советская и российская актриса театра и кино, театральный педагог. Внучатая племянница поэта Серебряного века  Вячеслава Иванова.
Лауреат Сталинской премии (1947), народная артистка РСФСР (1957).
В 1937 году поступила в Институт философии, литературы и искусства (ИФЛИ), факультет русской литературы.
В 1938 году была принята во вспомогательный состав труппы Московского Художественного академического театра Союза ССР имени М. Горького. На прослушивании читала басню Крылова «Лиса». Слушали её тогда В. Г. Сахновский и В. О. Топорков. Играла также на сцене Калининградского областного драматического театра.
В 1950 году покинула МХАТ, с 1954 года была актрисой Калининградского драматического театра.
В 1957 году вернулась во МХАТ, где служила до 1985 года.
С 1958 года занимается преподавательской деятельностью в Школе - студии МХАТ. Среди её учеников Наталья Егорова, Борис Невзоров, Николай Караченцов, Ирина Мирошниченко.
Вдова адмирала Арсения Григорьевича Головко - бывшего командующего Северным, Балтийским флотами, Каспийской и Амурской флотилиями).
 Награды и достижения:
Лауреат Сталинской премии (1947), народная артистка РСФСР (1957).
Орден Дружбы (23 октября 1998 года)
Орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени (15 сентября 2003) — за большой вклад в развитие театрального искусства.
 Дети: Дочь — актриса Наталья Арсеньевна Головко, в 1974 году окончила Школу-студию МХАТ (курс А. М. Карева), играла на сцене МХАТ. Сын — Михаил Арсеньевич Головко, офицер ВМФ, капитан 1 ранга.
 Накануне своего 95 –летия актриса издала книгу мемуаров «Адмиральша».
Мемуары Киры Николаевны - это не только сердечная признательность Московскому Художественному театру и Олегу Павловичу Табакову. Это судьба актрисы, связавшей двадцатый и двадцать первый век, и щедро дарящей зрителю, коллегам и друзьям профессиональное мастерство и талант человечности. Она непосредственно, с юмором и со свойственной ей доброжелательностью вспоминает детство, молодость, семью, друзей, поклонников, режиссеров и актеров, с которыми ее соединили театральная сцена и кинематограф.
 И сегодня, спустя много лет, в ее теплых, искренних мемуарах живо проступает мало знакомая читателю жизнь, действующими лицами которой были Хмелев, Тарасова, Степанова, Книппер-Чехова, Пилявская, Андровская, знаменитые писатели, кремлевские вожди и, конечно, любимый муж актрисы адмирал Арсений Головко. Страницы, посвященные Арсению Головко, занимают особое место в ее повествовании…
Давайте и мы, дорогие читатели,  перелистаем страницы жизни Киры Головко.
«Я родилась в 1919 году, а по паспорту — в 1918-м, — как наизусть заученный текст, пересказывает Кира Николаевна. — А всему виной — школа. Когда я закончила четыре класса, в пятый меня не брали — мол, не доросла ещё. И мама просто в метрике исправила цифру „9“ на „8“, прибавив мне один год. Так я и живу с тех пор, и художественный руководитель нашего театра Олег Табаков тоже считает меня родившейся в 1918 году».
А начался ее театральный роман в 1937 году с письма к Станиславскому.
– Дело в том, что родители не сразу смирились с моей влюбленностью в театр, – говорит актриса. – Первой вмешалась мама. Она понимала, что поступить в театр девочке из бедной семьи почти невозможно. А папа надеялся, что я пойду по его стопам и стану математиком. Но свои чувства держать при себе я не могла. Единственный, кто мог понять меня в ту минуту, был Станиславский. Я написала ему письмо, но ответа, разумеется, не последовало.
 Константин Сергеевич получал в день десятки подобных писем. Да и зачем отвечать обычной школьнице? Хотя не скрою, что письмо мое он сохранил и даже подчеркнул в нем красным карандашом какие-то строчки. Много лет спустя, я увидела это письмо: оно хранится в музее театра. Боже, каким наивным оно мне показалось…
 Из письма Киры Ивановой Станиславскому (29.V.1937):
Дорогой Константин Сергеевич!
Я прекрасно сознаю, какую беру на себя смелость, когда решаюсь писать Вам это письмо. Заранее прошу простить меня за причиненное беспокойство, потому что уже сейчас мне делается ужасно стыдно при мысли, что я своим глупым письмом буду отнимать у Вас время и затруднять Вас.
…Я Вас никогда не видела, знаю (увы!) только по портретам, книгам, отзывам, но когда я смотрю на Ваш портрет, висящий над моей кроватью, мне кажется, что Вы единственный человек, любимый мною всем сердцем, человек, который один может разрешить все мои сомненья, которому я могу спокойно доверить самые сокровенные переживания моей души...

«РЕВЕЛА  СУТКИ НАПРОЛЕТ…»

В 1937 году в Москве не было набора ни в одну из театральных студий, и со своим отличным аттестатом юная Кира поступила в Институт философии, литературы и истории (ИФЛИ). Но вскоре из окна трамвая увидела объявление о наборе во МХАТ, во вспомогательный состав. Театру требовались всего четыре человека на роли в массовых сценах. Объявления вызвали невероятный ажиотаж – 637 человек на место. Вся улица перед театром была наполнена людьми. Запомнились очень красивые женщины.
– Я смотрела на них как завороженная, – продолжает Кира Николаевна, – и понимала, что на их фоне я просто серая мышь. Решила читать монолог Катерины из «Грозы», басню Крылова «Лиса» и стихотворение Светлова «Гренада». Когда вошла в аудиторию, то дрожащим голосом сказала: «Я прочту басню Крылова «Лиса» и… «Гренаду». Наступила мертвая тишина. И Василий Григорьевич Сахновский повернулся к Топоркову: «Васька, ты знаешь такую басню Крылова «Лиса и Гренада»? Все, конечно, рассмеялись. Успела прочитать только половину басни, и услышала: «Достаточно. Вы свободны». У меня внутри все оборвалось. Не помню, как вернулась домой.
 Наконец, мама попросила у знакомой велюровые перчатки, модную шляпку и поехала в театр – узнать, будет ли набор в следующем году. А когда вернулась, швырнула шляпку на кровать и сказала: «Дура ты, дура, тебя приняли». Оказывается, около театра она встретила Массальского – подошла к нему и тот ответил: «Так мы ведь приняли вашу Киру. Кстати, куда она пропала?»
Кстати, профессионального театрального образования она так и не имеет - актерское мастерство ей пришлось постигать исключительно на практике. Впрочем, великолепные внешние данные, врожденный аристократизм и огромная работоспособность очень скоро помогли талантливой девушке стать артисткой.
 «Я была студенткой Московского института истории, философии и литературы, когда узнала, что идет набор во вспомогательный состав МХАТа, - продолжает Кира Николаевна. - Конкурс был огромный: 637 человек на место. «Как они меня взяли, не понимаю, - недоуменно замечает актриса. - В общем, одного года я не доучилась в ИФЛИ, и с 8 сентября 1938 года я в Московском Художественном театре».
 С тех пор на ее счету более 50 ролей в спектаклях, признанных классикой отечественной сцены. Это - «На дне» и «Царь Федор Иоаннович», «Анна Каренина» и «Три сестры», «Мария Стюарт» и «Враги», «Тартюф» и «Кабала святош», «Московский хор» и «Лес». Лишь однажды она «изменила» родной труппе - в 1950 году вместе с мужем, адмиралом Арсением Головко, уехала в командировку в Калининград, но и там с профессией не рассталась - служила в местном драмтеатре.

 «Я БОЯЛАСЬ  НЕМИРОВИЧА  - ДАНЧЕНКО»

  В 1938 году артистка Кира Иванова рассмешила великого Немировича-Данченко. В спектакле «Три сестры» она создавала закулисные шумы, и однажды перед началом спектакля в полутьме появился Немирович-Данченко. Увидев новенькую, спросил: «Вы кто?» Кира опешила: «Я?.. Я по…пожар, Владимир Иванович», – от волнения произнесла она. Немирович-Данченко засмеялся и сказал: «Когда будете писать мемуары, обязательно вспомните этот эпизод».
ЛИЛОВАЯ БОРОДА
До войны в легендарном спектакле «Три сестры», поставленном Немировичем-Данченко, Кира Николаевна щебетала птичкой, создавала закулисные шумы.
– Когда шли репетиции, прямых указаний он мне не давал,  а лишь говорил своему ассистенту Иосифу Моисеевичу Раевскому: «Здесь хорошо бы дать звук летящих журавлей». В сценах, где звуки не требовались, я тихонько спускалась в зал и смотрела, как Владимир Иванович работает над спектаклем. Каждый раз я боялась, что он скажет: «Почему посторонние в зале?» Поэтому едва объявляли перерыв, я выбегала в ближайший туалет и запиралась там до начала репетиции. Боялась спугнуть Немировича-Данченко.
Вскоре я стала свидетельницей одной забавной истории. На генеральную репетицию Владимир Иванович пришел с больным зубом, поднялась температура, но отменять прогон он не стал. Доктор Иверов принес ему лекарственный раствор и ватную палочку, чтобы Немирович-Данченко макал ватку в раствор и прикладывал к зубу. Так он и делал на протяжении всего спектакля, а когда зажегся свет, оказалось, что вместо баночки с лекарством он макал ватку в чернила. Борода стала лиловой. Владимир Иванович расхохотался, прибежал парикмахер и во время перерыва часть чернил стер, а другую – выстриг.

 КОГДА НАЧАЛАСЬ ВОЙНА…

– Я помню, как в годы войны великий Москвин спас артистов МХАТа от гибели. Летом 1941 года наш театр гастролировал в Минске. В первый же день при бомбежке были взорваны склады с декорациями. Было загублено оформление легендарных спектаклей. Артисты хотели вернуться в Москву, но оттуда пришла странная телеграмма: «Продолжать гастроли». Это было невозможно, и Москвин взял ответственность на себя. Как депутат Верховного Совета он имел право на некоторые вольности, поэтому ответственность за эвакуацию взял на себя. В Москве прислушались к нему, поняли,  наконец, что положение опасное, и выслали машину. Но он в гневе отказался и вместе со всеми пешком и на попутках вывозил МХАТ из охваченного войной Минска
. Москвина прозвали за это Маршалом МХАТа. Вообще же он был и символом, и совестью Художественного театра со дня его основания. Кстати, во время эвакуации МХАТ часто переезжал из города в город. Помню, как в Свердловске мы с одной артисткой увлеклись спиритизмом. А меня тогда очень интересовало, жив ли папа. Он ушел на фронт. Но я знала, что он не хочет жить после того, как в 1940 году похоронил мою маму. Война для него стала прекрасным поводом уйти в мир иной вслед за мамой, и он не вернулся.

 «ЗАЧЕМ ТЫ ОБИЖАЕШЬ ХМЕЛЕВА?»

То, что МХАТ возлагает на Киру Иванову особые надежды, стало понятно во время войны. С начала 1940-х годов актриса выходила на сцену уже в крупных ролях, за что Ольга Бокшанская прозвала ее мхатовской Любовью Орловой, вкладывая в эту фразу едкий сарказм. Впрочем, были и доброжелатели. Узнав, что Кира Николаевна осталась без родителей, ее приютил в своей квартире знаменитый администратор МХАТа Федор Михальский, которого Булгаков описал в «Театральном романе» в образе Фили. И несмотря на это, в 1943 году молодая артистка собралась навсегда оставить МХАТ. Началось все с того, что соседки по гримерке сказали: «Кира, ты что, с ума сошла? Зачем ты обижаешь Хмелева?»
– Я покраснела, – продолжает Кира Николаевна. – Но женщины продолжали: «Ты не отвечаешь на его поклоны». Батюшки, как я стала оправдываться. И прямиком пошла на сцену, где Николай Павлович репетировал в «Трех сестрах». Как раз был перерыв, и он отдыхал. Я с ходу стала говорить: «Николай Павлович, этого не может быть, я всегда с вами здороваюсь. Как вы могли подумать? У меня интеллигентные родители…» Хмелев удивленно на меня посмотрел и решил, что я над ним издеваюсь. Вскочил и сказал: «Не хотите здороваться и не здоровайтесь!» Надел шляпу Тузенбаха и прямо истерически выкрикнул: «И не здоровайтесь, но не срывайте мне репетицию».
Девки были в восторге, хотя, конечно, изобразили сочувствие: «Ну, Кирка, как ты теперь жить будешь?» Дома я рыдала два дня. А потом поняла: надо писать заявление об уходе. О своем несчастье рассказала Зосе (Софья Станиславовна Пилявская. – Ред.). Она попросила несколько дней подождать. Как потом я узнала, она тем же вечером все пересказала Ольге Леонардовне Книппер-Чеховой, с которой была дружна. И когда Книппер была в театре, она подозвала меня:
«Постой, деточка. Запомни, что я тебе скажу. В театре так нужно жить: нашел молчи, потерял молчи и голову выше». А потом погрозила мне пальчиком перед лицом: «И никаких заявлений». Она была права: совсем скоро мы помирились с Хмелевым.

«В ЛОЖЕ СИДЕЛ СТАЛИН…»

Частым гостем МХАТа был Сталин. Появлялся в правительственной ложе всегда в полутьме, садился вглубь, чтобы не видели из зала. Но мы-то знали, что в зале Сталин, поскольку в такие дни за кулисами было много охранников: заглядывали к нам в гримерки, внимательно осматривали декорации. Помню, у Хмелева в «Днях Турбинных» был деревянный пистолет в кобуре, так он едва не опоздал на сцену из-за того, что охрана решила тщательно осмотреть этот муляж. Они ужасно нам мешали – совались во все дела и однажды во время «Тартюфа» за кулисами раздался истошный крик. Оказалось, что один из работников НКВД заснул и когда стали менять декорации, на него что-то уронили… На сцене все стояли в замешательстве, потом этот конфуз кое-как замяли и продолжили играть спектакль. Чем закончилось дело там, за кулисами, я не знаю. Могли ведь кого-нибудь и арестовать якобы за покушение на сотрудника НКВД. Впрочем, тогда об этих вещах не принято было говорить.
В годы войны мне стал оказывать знаки внимания начальник правительственной ложи – молчаливый, маленького росточку, с очень скользкой манерой общения. Но рядом со мной он вдруг становился красноречивым, приглашал в кино.
 А еще был во МХАТе художник Владимир Дмитриев, которого благодаря внушительной внешности в общественных местах часто принимали за «работника органов». Например, в поездах его всегда переводили из общего вагона в люкс без всяких доплат. Однажды Дмитриев появился в театре с лауреатским значком на груди. Тогда начальник правительственной ложи подозвал меня и спросил: «Кира, а что наших стали награждать?»
В 1945 году меня ввели в спектакль «Горячее сердце» Островского на роль Параши. И Сталин смотрел его не раз. Он приходил не из-за меня, естественно, но очень любил этот спектакль, равно как и «Дни Турбиных». Но, к сожалению, я не была там задействована, хотя всегда мечтала сыграть Елену. Но Соколова играла ее блестяще… А я в «Горячем сердце» выбегала, садилась на сцене и мне приходилось руками держать колени, потому что ужасно дрожала. По роли Гаврюша мне говорит: «Погулять вышли?» - «Погулять, Гаврюша». Как я ни уговаривала себя не смотреть в ложу и не думать о высоком госте, все равно краешком глаза видела его усы… И колени у меня подскакивали так, что приходилось стискивать их руками, чтобы не было заметно – настолько было страшно!

 «КИРКА ВЫХОДИТ  ЗА  АДМИРАЛА»

В 1948 году Кира Николаевна вышла замуж за адмирала Арсения Головко. Их мимолетное знакомство в гостях мгновенно переросло в роман. Уже неделю спустя будущие супруги прогуливались под ручку и рассказывали друг другу то, о чем в Советском Союзе лучше было молчать.
– Впервые в жизни фактически постороннему человеку я открыла тайну своей семьи, – говорит Кира Головко. – Я не побоялась сказать, что папа служил в царской армии и не любил большевиков, что есть родственники за границей, а в России живут мои тетки «из дворян», которым надо помогать. В то время и за меньшие грехи можно было поплатиться свободой. Арсений мне только сказал: «Знаешь, давай немножко переждем с визитами к теткам и поедем к ним после свадьбы. Ты удвой им содержание, чтобы не обижались». Он не то чтобы отмахнулся, но просто не хотел рисковать, поскольку за биографией Арсения внимательно следил Сталин. И каждую субботу Арсений бывал у него на ближней даче.
Республика Кабардино-Балкария, как известно, не имеет выхода к морю. Маленькая река Малка, левый приток Терека, несудоходна. Город Прохладный, что стоит на Малке, вырос из казачьей станицы, славной виноградниками и прочим обильно плодоносящим сельским хозяйством. Было бы вполне логично, если бы здесь рождались великие агрономы и ботаники. Но нет – из сухопутного Прохладного отправились в большое плавание целых четыре адмирала. И легендарный Арсений Головко в том числе.

НАША  СПРАВКА:  Арсений Григорьевич Головко (10 (23) июня 190  6, станица Прохладная, Терской области — 17 мая 1962, Москва) — советский флотоводец, адмирал (1944). Бессменный командующий Северным флотом во время Великой Отечественной войны. Похоронен на Новодевичьем кладбище.
Из казаков Терского казачьего войска. С 1922 года учился на рабфаке в Ростове-на-Дону. В 1925 году приехал в Москву, и начал учиться в Тимирязевской сельскохозяйственной академии, но через несколько месяцев по комсомольскому набору был призван на флот. В Рабоче-Крестьянском Красном флоте с 1925 года. Образование получил в Военно-морском училище имени Фрунзе (1928), на специальных курсах комсостава (1931) и в Военно-морской академии (1938). В 1927 году принят в ВКП(б).
С 1928 года — вахтенный командир эсминца «Фрунзе» Морских Сил Чёрного моря. С 1929 года — штурман группы канонерских лодок Каспийской флотилии. С мая 1931 года — дивизионный минер эскадренных миноносцев на Балтийском флоте. С 1932 года — флагманский минер бригады траления и заграждения, с января 1933 — начальник штаба отряда торпедных катеров особого назначения, затем командир бригады торпедных катеров Тихоокеанского флота.
В августе 1936 года поступил в Военно-морскую академию. Добровольцем вызвался для участия в Гражданской войны в Испании, где находился в должности советника командира военно-морской базы в порту Картахены. После возвращения в СССР продолжил учёбу в академии.
После её окончания в начале 1938 года — командир дивизиона эсминцев Северного флота, с мая 1938 года - начальник штаба Северного флота, с июня 1938 года - командующий Каспийской флотилией, с июля 1939 года — командующий Краснознамённой Амурской флотилией.
С июля 1940 по апрель 1946 года командовал Северным флотом. В 1940 присвоено воинское звание контр-адмирал, в 1941 — вице-адмирал, в 1944 — адмирал. Бессменно командовал Северным флотом на протяжении всей Великой Отечественной войны. Под его руководством флот участвовал в обороне Мурманска и всего Советского Заполярья, в обеспечении проводки северных морских конвоев союзников и внутренних конвоев, в борьбе на коммуникациях германских войск у Северной Норвегии, в Петсамо - Киркинесской наступательной операции.
С апреля 1946 года — заместитель начальника, с февраля 1947 года — начальник Главного штаба ВМФ — заместитель Главнокомандующего Военно-Морским флотом СССР. С марта 1950 года — начальник Морского Генерального штаба и первый заместитель военно-морского министра.
С августа 1952 года — командующий 4-м военно-морским флотом на Балтийском море, с января 1956 года - командующий Балтийским флотом.
В ноябре 1956 года назначен первым заместителем Главнокомандующего ВМФ. В результате испытаний ядерного оружия на Новой Земле, согласно некоторым предположениям, заболел лучевой болезнью.
Депутат Верховных Советов РСФСР и СССР.
Награды:
4 ордена Ленина
4 ордена Красного Знамени
2 ордена Ушакова 1-й степени
Орден Нахимова 1-й степени
2 ордена Красной Звезды
медали СССР
Кавалер Большого креста ордена Святого Олафа (Норвегия)

ПУТЬ  С  ПРИЧАЛА

Впрочем, вначале совершенно в духе места сын ветфельдшера из Прохладного собирался стать садоводом. Поучился на рабфаке в Ростове-на-Дону, добрался до Тимирязевской академии… Но дух времени перебил – комсомол послал недоученного студента Головко на флот. Не призвание, не мечта, не семейная традиция – просто партия сказала "надо". А там стерпелось. И слюбилось.
Вот только легко никогда не было, даром что кормили хорошо: флотским борщом и макаронами по-флотски соблазнял голодных студентиков еще вербовщик с Балтфлота в роскошных клешах. Но трудную дорогу в командующие флотом Арсений Головко осилил в пятнадцать лет. В них вместилось Военно-морское училище имени Фрунзе, куда толкового матросика быстро откомандировали с Балтики. И служба на всех без исключения флотах и флотилиях СССР.
Точно Сухова из "Белого солнца пустыни", Головко мотало от Амура и до Туркестана. Точнее наоборот: сначала он служил штурманом группы канонерских лодок в Каспийской флотилии, а потом рос по службе на Тихоокеанском флоте. И вырос до командира бригады торпедных катеров. Головко стал командующим северным военно-морским флотом в 34 года. Когда началась война, он не позволил врагу уничтожить вверенный ему флот и сделал все чтобы не пустить войска вермахта на Кольский полуостров. Восемьдесят пять раз он вручал «Золотую звезду Героя Советского Союза» краснофлотцам и офицерам, но сам так и не был удостоен этого высокого звания даже посмертно.
Командующий Амурской флотилии Арсений Григорьевич Головко приехал в Москву по распоряжению народного комиссара ВМФ Николая Кузнецова. В штабе он получил приказ ожидания вызова, и он ждал его 6 дней. Наконец ему сообщили, что он срочно должен явиться в Кремль к Сталину. Генералиссимус завел разговор о том, что на Северном флоте нет порядка, и что бывшие командующие только спорили с рыбаками, а дело стояло. Неожиданно Сталин спросил: «Значит, товарищ Головко берется за дело?». Арсений Григорьевич ответил, что постарается, но не знает, как у него получится. Так неожиданно для себя Арсений Головко стал командующим Северным флотом.

«ТЫ  КОНЧИЛАСЬ  КАК  АКТРИСА»

 О моем романе в театре мало кто знал. И когда в 30 лет я объявила, что выхожу замуж, помреж Катя Прудкина бегала по всем гримуборным, распахивала двери и говорила: «Кирка выходит замуж за адмирала!» Меня, конечно, «выставили», я закупила буфет, все пировали...
Для командиров, выигравших войну, кремлевская атмосфера была невыносимой. Уже после смерти Арсения Григорьевича Кира Головко нашла в его бумагах черновик письма. Адмирал обращался к Сталину с нижайшей просьбой отправить его на Север, где когда-то служил, в любом качестве, только бы не работать в Москве. Сталин эту просьбу удовлетворять не хотел…
– Но в 1952 году над нами сгустились тучи, – говорит актриса. – Арсения обвинили в том, что он якобы скрыл результаты неудачного испытания нового эсминца. Сталин просто в бешенство пришел: «Расстреляю!» – крикнул он в своем кремлевском кабинете. Арсений встал, пошел к выходу и около двери повернулся и сказал: «Если подтвердится».
Прошло несколько дней, и муж мне сказал: «Собери, пожалуйста, узелок. Знаешь, как раньше собирали: пару теплого белья, бритвенные принадлежности». Полгода мы ждали… Полгода лежал узелок, пока не позвонил Поскребышев. Он сказал, что обвинение не подтвердилось. Однако мужа лишили московской должности и отправили командовать флотом на Балтику. Недолго думая, я, беременная, решила ехать вместе с ним. Алла Константиновна Тарасова тогда была директором МХАТа. Я пришла к ней брать творческий отпуск на три года, она выслушала меня и сказала: «Ты кончилась как актриса».
 
«МАРШАЛ  ЖУКОВ  ВМЕШИВАЛСЯ  ВО  ВСЕ  ДЕЛА»

В 1956 году наш дом в Балтийске посетил Георгий Константинович Жуков. Для Арсения эта встреча была не самой приятной в жизни. Не стану вдаваться в исторические подробности, но их разговор касался дальнейшей судьбы флота. Жуков, который в ту пору занимал пост Министра обороны СССР, ездил по флотам и устанавливал новые порядки. После его визита Балтийский флот серьезно потерял в финансировании.
 Арсений не знал, как спасать положение, потому что в результате жуковских «реформ» многие могли потерять работу, не говоря уже о полярных надбавках, которые полагались за службу на севере. Сегодня в учебниках истории Георгия Константиновича стараются представить как доблестного полководца, сыгравшего важнейшую роль в победе над фашизмом. Не стану принижать его военных заслуг, но при всем героизме Жукова мозгом армии были другие. Как военачальник, он был очень сложный, поскольку не слышал собеседников.
 Арсений говорил, как это тяжело, когда объясняешь, опираешься на важные документы, а тебе в ответ: «Оставьте эти бумаги, вы поступите так-то». И вспоминать об этом неприятно.
Куда более положительным на этом фоне выглядел Рокоссовский, с которым у Арсения были совсем иные отношения. Они могли часами беседовать как друзья. К тому же Рокоссовский был гибким человеком. Любил и с детьми общаться: «Ну-ка, покажи, как вы тут стреляете…» – говорил он нашему Мише, который бегал в саду с мальчишками. Сад был огромный. Летом много цветов, особенно я любила розы выращивать. А под ореховым деревом у Мишки был вырыт окоп. Точнее говоря, окоп образовался сам собой, когда саперы разминировали наш сад и откапывали там немецкие кресты, автоматы, взрывчатку. Два ржавых автомата Дегтярева они оставили, и Миша с мальчишками играл в войну.
Несколько лет спустя Арсений и Кира Головко вернулись в Москву. Возобновилась работа в Художественном театре.

БУКЕТ  ДЛЯ  КНИППЕР - ЧЕХОВОЙ

Вместе с мужем отдыхали мы редко, даже когда жили на Балтике. Он поздно возвращался домой, а поднимался ни свет ни заря. Если уезжали на курорт, то совместный отпуск продолжался не больше трех дней, потому что его все время отзывали из отпуска. И только в Крыму нам удалось провести вместе две недели. Там навестила нас Ольга Леонардовна с Софьей Ивановной. И просили, чтобы мы нанесли ответный визит в Ялту – на дачу Чехова, где жила сестра Антона Павловича.
Арсений ворчал:
– Куда ты меня везешь? Я не хочу к старухам.
Боялся, что не сможет вести себя правильно в таком «богемном обществе». Но все же поддался моим уговорам.
С порога женщины раскрутили Арсения так, что он долго не мог замолчать – шутил, рассказывал истории из своей жизни и много про рыбалку. Позже Ольга Леонардовна писала мне: «Мы с твоим Арсением сошлись на камбале». И еще она говорила: «Эх, сбросить бы мне десять, нет, пожалуй, пятнадцать лет, отбила бы я у тебя Арсения!» Но по-моему, ей нужно было сбросить еще больше.
Марья Павловна была очень скромна. Принимала нас в чеховском домике с лесенкой на второй этаж. Она сохраняла его в том виде, как было здесь при Антоне Павловиче: сама убирала, сажала растения, какие он любил. Не ленилась проводить экскурсии. Мне запомнилась большая книжка, которую Мария Павловна зачем-то положила  на лестнице между ступеньками. Я говорю: «Мария Павловна, а вы не забыли свою книжку?». Она посмотрела на меня, спустилась на несколько ступенек, подняла и сказала: «Деточка, запомни, я никогда ничего не забываю». И я почувствовала себя неловко. Весь вечер потом ругала себя за то, что полезла с разговором про книгу… А тем временем в столовой было весело: все ели жареную камбалу, которую невероятно элегантно приготовила кухарка… Сколько историй я услышала там про Куприна и про Горького, про Бунина и про Вересаева.  Почему я их не записывала?! Простить себе этого не могу. 
Окончательно из Балтийска в Москву мы вернулись в январе 1957 года и снова поселились в «доме на набережной». Однако и до возвращения бывали наездами в столице. При этом не прекращалась моя дружба с Книппер-Чеховой. И я радовалась, что Арсений имеет возможность достать для нее и ее домочадцев путевки на курорт. Благодаря его «связям» она ездила в Дом отдыха в Светлогорск. Причем в этих поездках ее непременно сопровождала Бакланова. Но счастье Киры Николаевны продолжалось недолго. В 1962 году по приказу Хрущева Арсений Григорьевич наблюдал за флотом в районе острова Новая Земля, где проводились испытания термоядерной «Царь-бомбы». От этого взрыва раскололся и семейный очаг Киры Николаевны. Здоровье мужа ухудшалось на глазах. Страшные эпизоды того времени срослись в одну ленту: кремлевская больница; седеющий на глазах Арсений Григорьевич; репетиции; маленькие дети; каждодневный путь из «кремлевки» в театр…
Прервалась эта цепочка 17 мая 1962 года. Кира Николаевна из больницы приехала в театр. На крыльце ее встретил режиссер Виктор Монюков: «Кира, возвращайся в больницу. Арсения больше нет».
 Кира Николаевна ни в кого не влюблялась. Чтобы заглушить боль, много преподавала в Школе-студии МХАТ на курсе у Виктора Монюкова. Среди их учеников – Николай Караченцов, Марина Голуб, Вячеслав Езепов, Алексей Гуськов, Евгений Киндинов и многие другие. Она и сегодня видится с ними на мхатовских вечерах.
Киру Головко не обошел своим вниманием и кинематограф. Она снялась в более чем 20 фильмах, в числе которых такие популярные, как «Глинка», «Первоклассница», «Председатель», «На всю оставшуюся жизнь...». Не прошло незамеченным даже ее эпизодическое появление в сравнительно недавнем фильме Станислава Говорухина «Артистка». А вот на сцену она последнее время не выходит - возраст все-таки сказывается. Теперь у нее единственная роль - быть живой легендой, для исполнения которой она имеет все необходимые качества, сохранив светлый ум и отменную память.
               
                Подготовил Анатолий БЕЗНОЩЕНКО