Скелеты в шкафу

Предупреждение: история с пометкой 18+, но, конечно, многие из вас пренебрегут замечанием, поэтому приятного прочтения. Просто сказки для детей.

«Секс, наркотики, рок-н-ролл... и смерть»
(с)




– Святой отец, я согрешил...

– Покайся, Эдди, тебе станет легче. Поведай мне, каков твой грех? – слова священника звучали сквозь деревянную решетку так утешающе, так нежно и в то же время властно – как отец, ждущий, когда сын поведает о совершенном им преступлении.

Стоя на коленях в полумраке, Эдди всхлипнул. Вкус воспоминаний еще сохранился в нем. Даже сейчас, при мысли о ней, он почувствовал, как приятное тепло разливается внизу живота; как все твердеет, болезненно подрагивает – у него невольно вставал, и он ничего не мог с собой поделать. Но разумеется то была всего-навсего иллюзия, многолетний выработанный рефлекс, который, возможно, будет преследовать его до скончания жизни.

Сердце налилось ненавистью. Он ненавидел себя и все еще пребывал в своем ужасе. Из глаз брызнули слезы. Это были слезы раскаяния. Эдди слизал соленые капли с мягких губ.

– Сын мой, успокойся и расскажи мне, – заботливо говорил святой отец. – Нет ничего, что не может быть прощенным Богом.

– Я трахнул дьявола... – дрожащими губами выдавил Кэш. И снова судорожный всхлип.

За той перегородкой воцарилась немая тишина. Для Эдди это был словно сигнал, и он, вытирая слезы, продолжил свою исповедь:

– Да, я знаю... он не был в том обличье, который вы обычно нам описываете... я расскажу... я все расскажу... о Боже милостивый, если бы я знал... – Он сцепил пальцы обеих рук вместе, проглотил слезы и начал рассказывать.



***



Он сидел в баре «Разбитые мозги», уже который час подряд растягивая полупустую пинту с дешевым пивом. На большее ему бы не хватило денег, поэтому он, по возможности, старался изображать из себя скромного посетителя, наблюдая за тем, как другие вливали в свою горло очередную порцию огнедышащей цветной штуки, пили до одури, пока не достигали нужного эффекта. Кого-то выпроваживали из заведения из-за его не в меру пьяного вида, когда он только и мог, что ошалело мычать да блеять, как животное.

К барной стойке, рядом с Эдди, подсел Фрэнк и ударил его по спине.

– Тебе нужно расслабиться, – сказал он, пытаясь перекричать шум музыки.

– Что я и пытаюсь делать...

–... думая об экзамене, – закончил за него Фрэнк. – Если ты оставишь это, хотя бы на некоторое время, тебе станет легче.

– Не могу. Если я не сдам этот чертов экзамен, меня выпрут из университета.

– Всего одна ночь. Будет весело! Смотри сколько здесь сексапильных девчонок.

Выразительно виляя бедрами, мимо них прошла блондинка в коротких джинсовых шортах и голубой блузке до пупка. Она обольстительно улыбнулась Фрэнку, тот проводил ее жадным взглядом.

– По твоему я не умею веселиться? – возмутился Кэш.

– Штудировать Гете или писать курсовую по проблеме бытия в философии Хайдегера – вот уж где веселье!

– Острить ты умеешь.

– Я умею пить, и тебя научу. – Фрэнк сделал знак бармену и заказал две рюмки виски, которые запросто ввели бы Эдди в долговую яму.

– Я угощаю, – Фрэнк любезно поставил перед ним рюмку. Эдди не стал спорить, бросив несчастливый взгляд на свою жалкую пинту с пивом, только кивнул и залпом осушил крепкий напиток, после чего поморщился. Фрэнк велел повторить.

– Погляди на них, – сказал он, разворачиваясь к танцполу и указывая на весело пляшущую толпу, бьющуюся, как рыба на суше, в едином порыве экстаза, словно одно извивающееся гадкое чудище – исполинский спрут. – Это удивительно.

– Что именно?

– Такая связь. Где ты еще можешь увидеть подобное?

– На Брокенне, – после короткой паузы высказался Эдди.

– Где?

– Кровавые оргии ведьминого шабаша.

Фрэнк прыснул:

– Да ты извращенец, друг, – сказал он и после пары секунд колебаний спокойно добавил: – У нас с тобой разные представления... Хотя ведьму бы я не отказался трахнуть. Сжигать бы не стал. С нечистью нужно бороться любовью, – заключил он и опрокинул в себя еще один стакан виски.

Эдди слабо усмехнулся, глядя на своего пьяного друга.

– Ты был бы незаменимым инквизитором. Но почему я думаю, что кардинал скорее отправил бы на костер тебя, плута и богохульника.

– Пускай так, – согласился с ним друг. – Уж лучше гореть звездой, чем ежедневно тлеть. Кстати, я тут познакомился с одной «ведьмочкой», могу представить тебя ее подруге.

– Это заманчивое предложение, но я пас, – Кэш улыбнулся, но вышло ненатурально.

– Вот как? Ну как знаешь, а мне нужно на пару минут удалиться. Долг зовет.

Когда Фрэнк оставил его, Кэш взъерошил свои темно-каштановые волосы и хмуро уставился на пинту с пивом, погружаясь в затяжные, можно сказать, обыкновенные для его философского ума размышления. Он совсем не заметил, как стихла музыка. Однако его внимание привлекли события, разворачивающиеся потом. Кто-то взял в руки рупор.

– Аукцион свободных парней! – возбужденно возгласил ведущий. – Только сегодня, дамы, у вас предоставляется шанс приобрести у нас свободного парня! Он будет полностью ваш на эту ночь. Ну что, есть у нас смельчаки в зале?

На заднем фоне включили соблазнительную музыку, из толпы донесся смех и свист. На центр площадки, освещенной светодиодными прожекторами, вышли трое уже подвыпивших добровольцев – крепкие, атлетического телосложения, как на показе мод. Первым был юноша в черной рубашке, который только робко улыбался – за него устроили нешуточную схватку две какие-то азартные девицы, предлагая сумму большую ее соперницы. Это могло перерасти в настоящую войну. Но все же парень был продан за тринадцать долларов привлекательной шатенке в черном платье, которая от радости по-детски захлопала в ладоши, стреляя взором в свою выигранную жертву. Другой участник, видимо поддавшись коварным действиям в его организме бренди, расстегнул свою фланелевую рубашку и одним простым легким движением смело отбросил в сторону, обнажая загорелый мускулистый торс. Женская треть зала восторженно завизжала. Вдобавок ко всему, окончательно завладев публикой, парень начал откровенно позировать, тем самым повышая ставки. Ведущий неистовствовал. Вакханалия достигла своего апогея. Финалом ей был Фрэнк, который возникнув у стойки бара и поддавшись всеобщему разгульному веселью, потащил Эдди в толпу.

– Что ты делаешь? – воспротивился Кэш. Но Фрэнк был непреклонен.

– Веду тебя на эшафот, парень. Расслабься, Эдди, и выйди уже, наконец, из своего солипсизма. Вокруг столько всего происходит! Сейчас мы тебе кого-нибудь подцепим.

Он буквально вытолкнул его вперед.

– Ну надо же! У нас есть еще две свежие жертвы! – ликующе воскликнул ведущий и захихикал. – Кто готов отдать за них пару долларов?

И хоть Фрэнк стоял рядом, выпятив вперед грудь и комично раскинув в стороны руки, точно фанатик-экстрасенс, готовый соединиться со вселенной сей же час, Эдди было неловко. Он понятия не имел, что должен делать. Его мрачноватая помятая физиономия, как у вампира выступившего на свет, выражала и страх, и ненависть, и презрение, граничащее со стыдом. Он колебался.

Кэш сфокусировал взгляд на одной девушке, стоявшей у прохода. Она тоже смотрела на него, но как-то по особенному, словно чего-то ждала от него. Пристально. Глаза лукаво блеснули в полумраке ядовито-ледяным блеском, а затем она вдруг развернулась и скрылась в проеме. Его сердце ударялось о стенки грудной клетки, как будто напичканное адреналином. Он еще никогда не испытывал подобных ощущений. А потом он вернулся обратно – спустился с небес на землю и увидел, что все еще находится на виду у всех. Он растеряно огляделся. Ведущий продолжал что-то говорить, кто-то кричал, звучала музыка, но приглушено, как и другие голоса. Он видел только лица, безликие, наполненные какой-то разрушительной энергией, вожделением и одержимостью. Они кричали от восторга, но, если бы он не был наделен даром слуха или оглох, то с легкостью бы подумал, что они вопят от нескончаемой адской боли, словно... словно находятся в огне. Это странное сочетание вызвало у Эдди отвращение к этому буйству. Ему поплохело. Он хотел покинуть вакхический праздник.

Эдди сошел со сцены и стремительно направился к выходу из бара. Столкнулся с кем-то плечом – и его окатили проклятиями. Ему было плевать. Он почувствовал, что задыхается. Сигаретный дым, запах потных разгоряченных тел, алкоголя и духов врезался в ноздри. Кажется, его звал Фрэнк, но он не остановился.
Эдди выбрался на улицу. Той девушки уже не было. Из бара вышел Фрэнк.

– В чем дело, старик?

– Да пошел ты! – Эдди с силой толкнул его в грудь.

– Ты чего такой нервный? – обиделся Фрэнк. – Я ведь хотел как лучше.

– Да, знаю, – пожал плечами Кэш. – Получилось, как всегда.

– Слушай, может вернешься? Мы с Кристиной хотели еще немного посидеть в баре. Она меня, кстати, выбрала. Думаю, это что-то значит.

– Я пожалуй пойду домой. Устал что-то.

– Ну ладно. Если что – звони.

Эдди охватило подавленное чувство разочарования, сдавило под тяжелым прессом загадочной, но от того паршивой безысходности.

Он брел по улице без цели, без плана о том, где ему сейчас следует находиться, будто на автопилоте. Он был уверен: ноги сами приведут его туда куда он желает. Как будто им овладело то состояние, при котором в голове ворошатся все мысли, как гигант трясет улей с дикими пчелами, а тело приобретает свободу, словно ему дают право выбирать – то состояние, которому люди дали название, как сумеречное помрачение сознания. Он попал в него на целый час. Целый час бездумного брожения по ночным улицам привели его в сумрачный и безлюдный парк. Хотя кто-то сидел на одной из деревянных скамеек. Эдди спрятался за стволом дерева и внимательно наблюдал за ним. Это была девушка в бледно-желтой тонкой ветровке. Она сидела к нему спиной. У нее были длинные пшеничные волосы с янтарным отливом. Луна светила прямо на нее, словно подчеркивала ее значимость. Эдди приблизился к ней. Он случайно наступил на сухую ветку, она хрустнула и девушка тревожно обернулась.

– Ты меня напугал, – сказала она.

У нее были маленькие губы, курносый носик и большие зеленые глаза.

– Извини, я не хотел...

– Ничего. Просто не подкрадывайся к людям ночью и все будет нормально.

Кэш смущенно улыбнулся.

– Можно?

– Присесть рядом? Конечно, только если ты не собираешься рассказывать мне о том, как красивы звезды и как приятно любоваться ими ночью.

Парень сконфузился.

–... Э-м, у меня и в мыслях не было об этом говорить.

– Да, к чему эта показательная чувствительность. Мы ведь и так знаем это. – равнодушно говорила она.

– Д-да, пожалуй... – неуверенно согласился с ней Эдди.

У нее не все в порядке с головой, подумал он, но его это вовсе не пугало, ибо за всеми этими проблемами и интригами Эдди и сам давно съехал с катушек.

– Как тебя зовут? – спросил он.

Она вскинула голову и пристально посмотрела ему прямо в глаза. У нее был пронзительный взгляд, с нотками благородного превосходства, немного гордый, возможно выдержанный в традициях того светского общества, которого можно назвать отголоском позапрошлой эпохи.

– Лекса.

– А меня Эдди.

– Да, Эдди, тебе повезло, – шутливо сказала девушка.

– С чем же это?

– У тебя хорошее имя. А могли назвать Рудольфом. Или Адамом...

– Чем тебе не нравится Адам? – искренне удивился парень.

– Нет, Адам клевый, мне нравится, он клевый чувак.

Они вместе засмеялись.

– Да уж... – Эдди поднял глаза к небу и вздохнул, – хотя родители хотели назвать меня Джином. Но я им не позволил.

Какое-то время они сидели молча, вдыхая сладкий запах прохлады. Слушали стрекот сверчков. Совсем как в лесу, пришло в голову Эдди, он словно перенесся в то место и зябко повел плечами. Лекса продолжала бесцеремонно его оценивать, словно подопытного зверя в момент эксперимента, когда с ним обязательно должно что-то произойти.

– А я тебя знаю, – наконец произнесла она, сощурившись. – Мы с тобой оба ходим на языковые курсы по изучению иврита. Ты с факультета философии?

– Да, точно.

– Что ты здесь ищешь?

– Я не знаю, я был с другом в баре, но потом ушел. Мне... мне, типа, нужно было побыть одному.

– Тебе не обязательно быть одному, Рудольф, – сказала Лекса таким серьезным тоном, что он невольно издал смешок.

– Перестань, умоляю, у меня от этого складывается ощущение, что я долбаный помощник Санты!

– А ты хочешь быть сам по себе?

– Возможно.

– Так не бывает, Эдди. От этого никуда не деться. Мы все олени, запряженные в повозку Санта Клауса, тянем эту повозку с его жирной задницей куда он прикажет.

– Это бессмыслица какая-то, ты веришь в Санта Клауса?

Ее зеленые глаза холодно сверкнули в темноте, как у кошки. Он понял, что она вовсе не шутит. Ему стало не по себе.

– Может быть, я одна из его помощниц.

– В таком случае, я бы тебе только посочувствовал.

– Почему?

– В детстве мне довелось увидеть Санта Клауса... Когда мне было четыре, у моей матери обнаружили рак последней стадии. Врачи сказали, что излечить ее нельзя никоим образом – слишком поздно – и она не выживет. Поможет только чудо – представляешь, услышать такое ребенку о том, что его мать скоро умрет, исчезнет навсегда и больше ее не будет... Это было в канун Рождества. Я просил Санта Клауса исцелить мою больную мать. А через пару месяцев она скончалась... Однажды, когда мы гуляли с отцом по улице, я увидел в переулке Санту, вернее это был человек в костюме Санты. Пользуясь случаем, пока папа общался с кем-то по телефону, я подошел к нему, хотел спросить, почему он не спас мою маму... Санта стоял у стены с чуть спущенными штанами. Он сквернословил. Я тогда думал, что это нормально – ну да, обдолбанный и бухой Санта, у него тяжелая работа, разносить подарки детям по всему миру и... от него жутко несло табачным дымом и мочой. Я тихо позвал его и он повернулся ко мне. Его лицо... оно было каким-то... нечеловеческим! Борода и шрамы. Все лицо в шрамах. И сухой злобный голос: что, парень, думаешь, что ты особенный? Хочешь подарков? Отец не знал, что у него есть нож... нет, у него была разбитая бутылка. Он шел на меня с этой бутылкой, а я стоял, как вкопанный, и не знал, что делать. Он уже протягивал ко мне свою руку, когда на него набросился папа и он ударил острым краем горлышка моему отцу в живот... от крови земля стала красной, как запачканный пуховик того Санты. И он скрылся... Санта Клаус убил моего отца.

«Зачем он это все ей рассказывает? – Эдди задавался тем же вопросом. Сейчас, в данную секунду, он был готов раскрыться ей, обнажить свои тайные страхи, выговориться, но не находил причины такой эмоциональной встряски. Как будто дерьмо прошлого заново всплыло наружу, но от слишком длительного промежутка времени стало смердить еще ужаснее, еще невыносимее. И удерживать его внутри было все равно что предпочесть прозрачному чистому озеру вонючую городскую канализацию. Он доверился ей и она внимательно его слушала.

– Это жестокая история. Тебе нелегко пришлось.

– Да, Санта Клаус убил моих родителей... но на самом деле он убил меня.

Сначала Эдди пожалел о том, что так разоткровенничался с малознакомой девушкой, но беспокойство исчезло так же мгновенно, как и возникло.

– Мой отец покинул меня, когда я была еще маленькой.

– А что здесь ищешь ты? – поинтересовался он.

– Спокойствия. Там где нет человека – там обычно царит спокойствие и порядок.

– Люди непредсказуемые существа...

– На самом деле это не так. Если взглянуть на мир от начала времен вплоть до нынешнего его состояния, сопоставить все исторические факты, отбросить некоторые ненужные вещи, можно прийти к выводу, что человек нисколько не изменился.

– Возможно. Но ведь и ты человек.

– Верное замечание, ты очень наблюдательный, – хмыкнула Лекса, быстро облизнув губы.

– Да, я... лучший на курсе.

– А вот в остротах тебе еще нужно попрактиковаться.

Эдди виновато усмехнулся:

– Я учту, скажу об этом своему тренеру.

Лекса нахмурилась, откинула волосы за спину и поднялась со скамейки.

– Пойдем, – сказала она, протягивая ему руку, – не хочу провести всю ночь в этом парке. Я тебе кое-что покажу.

В ее глазах блеснули нотки озорства.



***



– Хочется совершить что-нибудь безумное, – произнесла Лекса, когда они стояли у старого здания на Грим-стрит, в районе малознакомом Эдди. Он знал, что где-то здесь неподалеку должен находиться собор святого Мартина. Поймав себя на этой мысли, ему почудилось, что он слышит звон колоколов. Эдди обратил взор к небу – к застывшему лунному светилу, восседавшему на черном полотне и сиявшему недобрым блеском, и отчего-то волосы на руках его встали дыбом, кровь загустела и замедлила свой бег. Эта жуткая ночь. Ветер шелестел в густых кронах. Жестокая ночь. Необъяснимая. Где-то мать замышляла убить свое малое дитя. Где-то стая свирепых псов набрасывалась на одинокого путника, разрывая его в клочья. Но в ужасе Кэша не было определенности. Это был какой-то почтительный ужас, благоговейный, как будто воспетый в древних сказаниях забытых диких народов.

Лекса открыла дверь и прошмыгнула внутрь дома. Эдди последовал за ней.

– Разве это не называется взломом? – спросил он, стараясь придать толику непринужденности своему голосу, чтобы слова не прозвучали с беспокойством или даже обвинением в ее сторону.

Двигаясь в темноте к лестнице, она улыбнулась.

– Расслабься, здесь никто не живет. Этот дом давно заброшен. Я иногда прихожу сюда. В таких местах обычно есть некая аура прошлого, которая меня притягивает. Все такое ветхое и таинственное.

Спокойным тихим шагом они в молчании поднялись на второй этаж. Напротив окна стояла большая старая кровать. Пустой дубовый шкаф в углу выглядел так, словно из него сейчас выпрыгнет привидение. На полу лежали осколки разбитого зеркала.

«Обстановка весьма мрачноватая, но не лишена своего очарования, – подумал Кэш – Сгодится для размалеванных в корпспейнте подростков, тусующихся на кладбище с банкой пива и дешевыми сигаретами... Интересно: а когда алкоголь кончается, они прямо на кладбище трахаются, среди могильных плит, устраивают извращенные священные оргии посреди останков своих предков?»

Лекса сняла желтую ветровку и небрежно кинула ее на стул. Она достала из под кровати, словно из потайного погреба, бутылку вина. Они уселись на дырявое покрывало. Кэш, стараясь не пялиться на ее гладкие ноги, рассказал про своего друга-раздолбая Фрэнка, который в силу своей разнузданности вечно встревает в какие-то глупые переделки и вдобавок ко всему втягивает в них самого Эдди, они вместе над этим посмеялись. Немного выпили вина. Все это время его не покидало тревожное чувство, мысли роились в голове, словно муравьи, разбегающиеся от гигантского сапога, она же кокетливо улыбалась, но в ее улыбке сквозила ледяная насмешка. Каким-то образом она знала...

Внезапно Лекса встала с кровати и прошагала в конец другой стены.

«Ну хватит этих игр, Эдди. Я же знаю, что ты хочешь этого. Я же вижу, как ты смотришь на меня. Как бьется твое похотливое сердце в предвкушении. Как дрожат твои пальцы» – дразнящий голос как будто доносился из глубины его сознания... из самой его темной глубины.

Эдди тяжело сглотнул, пытаясь справиться с напавшим на него оцепенением. Встряхнул головой, опасаясь, что всему виной послужил алкоголь, но ведь от бокала вина не может быть такого сильного эффекта, это просто невозможно!

– Ты о чем? – произнес он, как завороженный глядя на нее.

Она гипнотически захлопала большими ресницами. Ленивой походкой прошествовала к нему, словно по подиуму, демонстрируя свою роскошную фигуру. Эдди сглотнул слюну. Подобно тому как змея сбрасывает с себя кожу, платье сползло с нее и упало на пол, оставляя после себя мысль о том, что пару секунд назад под ним растаял чей-то призрак. Лекса осталась абсолютно голой, облаченной лишь в легкую лунную накидку. Она была прекрасной, словно в скульптуру Вирсавии* (Примечание: согласно Библии, Вирсавия была женщиной редкой красоты) вошел дух жизни. Томно задышала ему прямо в ухо.

– Смелее, Эдди, – прошептала она, и этот чарующий звук пронесся по всем туннелям сознания юного философа, будоража его укрытые во мраке бесконечной пещеры потаенные расщелины, где давно нашли себе пристанище голодные черные демоны, заключенные в оковы сомнений и доводов рассудка.

Кэш неверно дотронулся кончиками пальцев до ее упругих бедер, и по телу словно прокатился мощный электрический заряд. Он почувствовал, что не может противиться этой властной сокрушительной силе. Она взывала к нему. Разум его захмелел. Оковы были сброшены. Как будто двери ловушки, в которую он угодил, с шумом захлопнулись, подобно омытым кровью челюстям кархародона* (Примечание: Кархародон – большая белая акула). С хищной усмешкой, Лекса расстегнула ремень его джинсов.

Под покровительством луны, проникавшей через окно, они лежали на старой кровати. Бархатная тьма окутывала их, словно живая, и принимала участие в их таинстве, холодно лаская обнаженные тела; кружила над ними, как дух кружит над миром. У Эдди замирало в груди сердце и билось, как сумасшедшее, разрываясь на части. На миг он подумал, что умер, но чувства опровергали сей факт, не ослабев (нет, они не проявили такой милости.), а накатили с новой волной, еще более безумной, чем прежде, словно яростный зверь, которого не останавливали ни одни железные цепи, а ломались под его напором, как тростинки. Зрачки парня закатились. Напряжение достигло предела, двинувшись дальше, оставляя позади порог всех его земных, не в меру разгулявшихся фантазий – теперь они казались пресными. Это уже была какая-то изощренная пытка блаженства. Как будто каждый его нерв натянулся, как гитарная струна, и стал чувствительным настолько, что раздражался при каждом прикосновении пылинки или дуновении ветерка. Все его сознание вопило в этой нескончаемой сладкой агонии.

Ее стеклянные глаза, как тлеющие угли, вспыхивали изумрудным блеском снова и снова.

Ее ногти впивались в его нежную бледную грудь точно неистовые когти гарпии, готовые вырвать желанное сердце. Кровь потекла струйками, затем перешла в ручьи.

Из темных стен, как если бы служивших неким барьером отделяющим одну реальность от другой, выступили кривоногие карликообразные существа, с которых сыпались комья земли – полулюди-получерви. У них отсутствовала шея – отвратительное, с розоватым оттенком, нагое, пухлое туловище сразу же переходило в лысую головку. Странные розоватые хари, как будто побывали в огне. Они с трепетом собрались вокруг ложа, совершая какие-то кошмарные пляски и танцы, словно пародируя детское веселье. Припадали к груди Эдди, как кровяные пиявки, слизывая красную субстанцию, сочащуюся из его ран. Их уродливый поистине богомерзкий облик не смущал его. Он уже не мог остановиться и не понимал, что происходит. Экстаз лился по венам и будил сонную кровь, которая теперь грохотала подобно источнику где-нибудь у Рейхенбахского водопада.

Лекса запрокинула голову к потолку. На миг Эдди увидел острые тонкие клыки, торчащие у нее изо рта. Она издевательски расхохоталась ведьмовским смехом. В магическом лунном сиянии ее лицо, какой-то неземной красоты, выглядело дьявольски-холодным и жестоким. Он случайно бросил взгляд в сторону окна и содрогнулся: на небосводе зловеще мерцала звезда, а рядом с ней, как две капли воды, вторая, словно ее призрачная тень. Эдди решил, что у него двоится в глазах...

Последующие минуты он помнил неотчетливо, как в тумане: стремглав спускался по лестнице, споткнулся и больно проехался по четырем последним ступеням. Поднявшись на ноги, выбрался на спящую улицу, и кинулся дальше. Как будто удирал от бесконечных полчищ адского пандемониума. Студенистый ветер хлестал ему в лицо и развевал волосы, а он, как в бреду, бежал без оглядки, сжимая скулы от доносящегося до его слуха хохота, который звучал в голове дьявольской мелодией. И все же он был рад, что луна исчезла за тучами. Этот белый, светящийся экзальтацией, шар навевал на него такой сверхъестественный ужас, словно причиной всех его напастей был именно он.

Едва только показался вдали старый, дремлющий собор (к которому, к слову, выбрался он совершенно случайно), как реликтовый зверь, громадный, исполненный благородной гордости, или затонувший в пучине корабль, Эдди показалось, что слышит хор голосов, исполняющий церковные псалмы, и укрепился в надежде.

Мрачный собор святого Мартина, стоявший в тишине и могильном спокойствии отдельно ото всех остальных городских зданий, словно сотворенный не человеком, выглядел каким-то гротескным, как будто только что сошедшим со старинной гравюры Гюстава Доре: с живописными фризами, остроконечным ржавым медным шпилем, угрюмо устремленным к ночному небу, словно пика, желающая проткнуть завесу густых и тоскливых туч – где как раз пролетала стая черных ворон, – чтобы разогнать кромешный мрак, нависший над миром. Изящные статуи херувимов в скорбных позах прятали свои невинные опечаленные чем-то лица. Лестница и колоны были сделаны из темно-розового гранита рапакиви. На карнизах сидели каменные химеры, словно выслеживали, высматривали в темноте свою жертву. С бессильной злобой отворачивались от цветных готических окон собора, как от божественных ярких лучей Спасителя.

Внутреннее убранство поражало взгляд фресками, украшавшими стены зала. Особенно вызывала необыкновенный пленительный восторг непревзойденная большая фреска, где Архангел Михаил сражается с одним из представителей зла и поражает его своим копьем – древнего змея.



***



Эдди окончил говорить и опустил взгляд на деревянный пол, с интересом разглядывая на нем каждую трещину, словно это помогало ему прийти в себя и успокоиться. Ведь он ни в чем не виновен и не знал. И если бы можно было, то он бы забыл об этом и никому не рассказывал. Забыл бы как сон, как одно из тысячи дурных воспоминаний, о которых поклялся никогда не думать, чтобы не бередить раны.

Капельки пота скользнули по шее под одежду. В будке было очень душно. Голоса снаружи пели святые гимны. Безмятежность царила в воздухе... Но не в этой будке. Какой-то тихий, сдавленный стон наслаждения вырвался из соседней кабинки, после чего в безмолвии блаженно прозвучало:

–... Продолжай... продолжай...

– Святой отец?

Эдди, оставаясь на коленях, просунул пальцы сквозь решетку и заглянул в темноту.

– Продолжай...

И резко отпрянул:

– Вот черт!

Он выскочил из исповедальне к центральному нефу. Высокие своды величественного собора казалось давили на него, как будто припечатывали к полу, показывая всю его ничтожность и нечистоту, как грязного животного, осквернившего райский сад. Призывали к жертвенному покаянию.

Эдди потерялся в пространстве и растерянно огляделся.

– Какого хрена! Фрэнк? – изумлению его не было границ. Он присмотрелся и увидел сидящего в третьем ряду на длинной скамейке друга; Фрэнк явно был чем-то расстроен.

– Ч-ч-что ты здесь делаешь? – сдавлено сорвалось с губ Эдди.

Тревога внутри него нарастала с каждой секундой, с каждой замеченной им странностью, которых было слишком много, чтобы они являлись настоящими. Его разум бунтовал против того, что видели его глаза; того, что слышали уши. И все мысли, как один, истошно вопили о какой-то надвигающейся опасности, которая ему угрожает. Какая-то чертовщина. Но угроза всё же оставалась реальной.

Фрэнк по-прежнему сидел на скамейке.

— Это Кристина, — сказал он, — мы выпили в баре и поехали ко мне домой. Я не знал, Эдди… Она сказала, что хочет быть только со мной… И убила меня, Эдди! Она убила меня! Убила меня! Эта чертова сука меня убила!

Фрэнк поднялся со скамьи, продолжая яростно кричать. И Кэш увидел: у него была разорвана рубашка, живот распорот, из него вывалились кишки и обильно текла кровь. Кэш резко отвернулся. Желудок свело судорогой. И его стошнило. Голоса хора стихли, как будто им перерезали горло. Фрески на всех стенах оказались чем-то замазаны. Чёрные углы, затянутые многолетней паутиной, вызывали панический ужас, пробуждали отвращение, словно за ними скрывалось нечто омерзительное и должно было вот-вот прорваться из тьмы наружу…

На Эдди напало головокружение. Всё вокруг завертелось в какой-то безудержной, стихийной свистопляске, словно в цирке. Двери собора резко распахнулись, как будто под действием сильного порыва ветра, да с такой силой, что этот хлопок звонким эхом прокатился по всему пустынному нефу, колебля огонь у свеч… и торжественно вошла странная процессия. Нет, не акробаты и гимнасты. То были даже не люди. За окнами раздался протяжный волчий вой, а затем со скрипом отворилась дверь исповедальни… Кэш, упираясь в колени, медленно перевел взгляд туда и утратил дар речи. В полумраке кабинки в чёрной рясе сидел мужчина. Он пронзительно смотрел на Эдди. Прямо ему в глаза. И, словно помешанный, впавший в демонический экстаз, он сжимал до крови в ладони осколок стекла, а другой рукой лихорадочно трогал себя между ног, тихо шевеля губами: — Он смотрит на нас. Он смотрит на нас. Он смотрит на нас. Он на нас смотрит. Он смотрит на нас… смотрит на нас… он на тебя смотрит…

Кэш окончательно лишился душевного равновесия, стоя посреди хаоса, который словно сошел с картин Иеронима Босха, разверзся перед ним во всем своем мерзостном могильном величие. Во тьме, прячась за колоннами, появлялись маленькие слепые создания похожие на уродливых гномов, с косолапыми ступнями и розоватой кожей. С них сыпалась земля и корни, как будто они только что выбрались из глубокой ямы. Они перебегали, издавая шуршание, шумели трещотками, точно разбушевавшиеся дети. Скелеты судорожно выбивали зубами дробь, следуя своему определенному, сводящему с ума, ритму. Фрэнк, оставаясь на своем прежнем месте, словно не замечал всего этого адского водоворота из бесчинства и вел беседу с какой-то полуголой девицей, которая только смущенно прикрывала рот ладошкой и глупо хихикала, чуть наклоняясь к нему, чтобы послушать. Эдди дернулся в сторону выхода. Он хотел покинуть этот ужасающий инфернальный шабаш, как вдруг замер на месте, будто бы превратился в камень и мертвенно побледнел. Волосы его встали дыбом. Санта Клаус в окровавленном красном пальто сидел на скамейке в первом ряду совсем рядом и улыбался ему ехидной улыбкой: — Что, парень, думаешь, что ты особенный? Хочешь увидеть, что у меня в мешке? У меня там мно-о-о — о-го подарков!

На секунду пламя у всех свечей потухло, погрузив церковь в абсолютную непроглядную тьму и первозданную тишину, как если бы собор и его гнусные, подземные обитатели все разом затаили дыхание. А через секунду другую свечи вновь вспыхнули так резко с небывалой космической силой. И церковь огласил жуткий душераздирающий вопль. Задыхаясь от бесконечного ужаса, Кэш свалился на гладкий ровный пол и потерял сознание...



***



Он очнулся в постели. На старой кровати, стоявшей в том заброшенном доме на Грим-стрит. Лекса спала, прижавшись к нему, и если бы ее сон был чутким, то скорее всего девушку бы разбудило грохотавшее в его груди сердце. С минуту он молча наблюдал за тем, как она спит, и прислушивался к тишине. В тот миг он не сбегал от нее. Не мчался бог знает сколько времени по улице и не посещал жуткий собор святого Мартина. Кэш приподнялся на кровати и осторожно взял с грязного пола осколок разбитого зеркала. Он поднял осколок над головой, не отрывая от нее завороженного взгляда, словно боялся, что кошмар может повториться или она будто магическим образом исчезнет в воздухе, как какая-нибудь галлюцинация или привидение. Кровь пульсировала в венах, рука дрожала.

«Убей её! Убей! Она — монстр!» — убеждал его голос. — «Убей! Слышишь?! Убей! Убей её! Убей!»

Лекса тихо застонала во сне, словно ей снился кошмар. Девушка беспокойно заворочалась на кровати, сжалась в клубочек. С минуту Эдди, как парализованный, держал холодный осколок зеркала занесенным над её беспомощным голым телом, а затем, с трудом справившись, положил его на место, всё ещё ощущая, как горит от него кожа, словно на ладони остался порез. Он наклонился к девушке и заботливо поцеловал её в бледный лобик, освещенный таинственным белым лунным сиянием. И в этот момент Эдди почувствовал настоящее облегчение. Он обнял Лексу и закрыл глаза.

Конец