Флешка и марафон. Роман. гл. 5...

Глава пятая.
               
Когда она получила его письмо, в котором сухо, подробно, безжалостно всё разъяснялось, - бросила всё и уехала в Нью-Йорк. Жить в Америке и не побывать в этом городе – нонсенс. Её одинокая фигура по утрам удивляла, даже и пугала многих своим ничтожно малым размером внутри 20-30-ти этажных серо-чёрных башен-домов. Фигурка, пересекающая голые, без единого мазка зелени, бетонные обломки площадок. Солнце не могло пробиться сквозь частокол стен, а она уже существовала внутри полумрака, как солнечный зайчик. С этого видения художники, коих немало жило под плоскими крышами, писали этюды, полагая, что эта женщина-удивление впервые появилась в “городе жёлтого дьявола”.
Но она побывала здесь сразу же, как только  приехала в благословенную Америку.
Многое пережила в оставленной жизни, а гипертонический криз настиг тут. Ни знакомых, ни связей, ни медицинской страховки.
В госпитале её обеспечили даже переводчиком. Над ней колдовал врач-индус, её обклеили бендейками, а по-русски – обрывками пластыря -  привязали к трубкам и капельницам, сделали томографию сосудов… А она только об одном: сколько это стоит? Под утро “многотонная” чернокожая медсестра хрипло взывала: «Айрин, Айрин…» Но ещё несколько дней назад её звали Ирина. Она и не отзывалась.  «Я Ирина», - с трудом поняв, что ищут её, подала она голос. «Айрин!» - обрадовалась медсестра, будто обнаружила родственницу.
А при выписке ей вручили счёт на 10000$. И ей опять стало плохо.

Володя Лазаренко был не последним человеком в городе, а ректором института. Но друзей юности не чурался. Хотя их и не осталось почти никого. Юрок, Коля Захаров, Валерка в Москве… девчонки, которые бог весть где. А без них, как Новый год без шампанского. Портвейном не заменишь. И кто теперь употребляет такие напитки? Не бомжи всё-таки, и не молодость “семидесятых”. Магические числа “пятнадцать”, “три семёрки” ушли в прошлое. А тут ещё аритмия + инфаркт. Работа – будь она проклята! Дебилов тащи с курса на курс. Никто из друзей юности за своих детей не просил – хотя бы это радовало.
Среди бела дня он почувствовал себя паршиво. А свалился на втором этаже родного  дома. Лифта не было. Только и смог жене позвонить, чтобы вызвала “скорую”. И потерял сознание.
Юра спешил поделиться радостью: «Я разыскал её!» «Кого?» - не поняла жена Володи.  «Айрин».  «Володя в реанимации».  «Я приеду?» «Зачем? – подумала она. – Сто лет не виделись, - но не сумела запретить. -  Приезжай».
«Я закурю?» - спросил Юрий, как жираф,  вытянувшись к открытой форточке. «Кури, - разрешила она.  – Всё равно никого нет».  «Я последний раз с ним в больнице встретился, - Юрий торопился и кофе допить, и сигарету выкурить.  – Пополнел он.  В разговоре медленнее стал, фразы осторожные, хотя и раньше был нетороплив.  Не то, что мы.  Взвешен.  Помнишь?»  Она ничего не ответила. Не знала его в юности. Встретились поздно, поженились. Юра оказался другом из времени, которое она прожила без Володи. Сейчас боялась выглянуть в окно, где ещё вчера грудились три машины: “скорая”, “кардиологическая”, “реанимационная”. Они и прибывали в таком порядке.
«По одной приезжали, - с трудом делилась она с Юрием бедой. – Кардиологи сделать ничего не могли.  Я только и слышала: “Мы теряем его”.  Меня вытолкали из комнаты, где он лежал – в маленькой. Тесно, душно, не развернуться». Юрий закурил вторую сигарету: «Всё откладывал, думал, что выберу время и увидимся.  Молодость  вспомним».  «О какой молодости он говорит? – удивлялась она. – Кому это теперь нужно?» 
В этот-то раз его спасли. В больнице, куда привезли с сиренами, в реанимационном отделении. Кулак на грудь и, как молотом по наковальне, удар с отчаянья другим кулаком. Володя и захлюпал остановившимися лёгкими и сердцем.
Умер потом. В санатории. Когда казалось, что всё плохое позади. В город привезли на грузовой машине. В кузове с крупными, круглыми, металлическими заклёпками, от которых на его теле остались вмятины.

*            *          *

         18.04.08. от Юрия. Ирине Седых (Назаровой).
         Это уже не стишок, а стихотворение, моё.

Вот очерчен жёсткий круг
Городов, где жили-были
Ты да я. Где позабыли
Ненароком слово “друг”.
          Где в морозных снах, иль знойных
Открывали мы глаза.
Может, за окном гроза
Не давала спать спокойно?
          Или девичья печаль
Опускалась ненароком,
Предвещая путь далёкий
В неизведанную даль?
          Мы со страхом засыпали,
Не поняв, кто это был?
То ли те, кто разлюбил,
Или те, о ком мечтали?
          Кто просил сейчас пощады,
Все грехи,  сочтя своими,
Не деля между троими.
Двое, точны были рады.

По-над комнатой елеем
Запах тех воспоминаний,
Да не сделанных признаний,
О которых пожалеем.

Покурив, ложимся к жёнам,
И любимым, и не очень,
Что ты ей расскажешь ночью,
Сном своим  заворожённой?         

По поводу отсутствия буквы “Щ”.  Мой стишок для твоего зятя.

Международное
                -Почему у тебя в “электронке” слова
                такие странные попадаются?
                -На клавиатуре буквы “щ” нет.
                (из телефонного разговора между
                Н.Новгородом и Чикаго)

Клавиатуру тёще подарите,
Чтоб в письмах вновь щеглы защебетали,
Упрели щи, и щедрый русский витязь
Вновь ощутил оставленные дали.

Чтобы выглядывал из пирогов щавель,
И щурились по-доброму соседи,
А олигарх, приехав в Куршавель,
Кипящий борщ заказывал для леди.

Она щупла по местной жёсткой моде,
В кремах не только в профиль, но анфас,
Так отвечает иху благородью,
Заместо sie, отрывистое: «Щас!»

Их ноутбук и букв таких не знает,
Она гремит по клавишам со зла,
Наверное, Россию вспоминает,
Да деревенского тщедушного козла.

Что ж, по всему нерусскому пространству
Вдруг запропали звуки “Ё” и “Ща”.
Бездушный переводчик пребывает в трансе,
Разыскивая слово “трепеща”.

А заодно исчезло слово “щемит”,
Забор щелястый тёплый позабыт.
Клавиатура жизни не изменит,
Вот разве только имидж сохранит.

Вы там в Чикаго строго не взыщите,
Что вам, сябрам, я нервы щекочу,
Под батькиным углядом с его свитой
Я прячу письма. Трепещу и хохочу.

Клавиатуру тёще подарите,
Чтобы писала, да на русском языке,
Как трудно нам общаться на иврите,
Употребляя белорусскую сакэ.               

Получил только что твоё письмо от 17.04.08 и не понял – ты со мной “на века” прощаешься или с кем? Знал бы,  не рассказывал ничего, но ты так казнила себя незаслуженно. А вдруг я в чём-то, деталях, не прав?! А уж если Снегова, пусть она:
…
А над нами несут провода:
«Бесконечно. Одну. Навсегда».
И летит, замирая в снегу:
«Жду, тоскую. Забыть не могу…»
          Это её стихотворение моложе нас с тобой всего на год.  Пиши.                Ю.

19.04.08. Айрин,  из России.
Поразило меня твоё письмо от 17.04.08. Если оно адресовано В.М., то понятно. Если мне? Но разве я заслужил те строки Ир.Сн. в конце стихотворения? Да, тогда за какие “заслуги”? 
Дома Интернет появился, залез, но ответа на моё вчерашнее послание нет. Открытку Полины обнаружил с фотографией. Симпатичная (скажем) дама. На тебя похожа.
Иногда вспоминаю то, что другим не нужно – они в той жизни моей не существовали. Ты была.
После окончания “учебки” тоже просился в РПК, где уже выхаживал по Красной площади В.М. Но, видимо, плохо “ножку тянул”, исшаркался немного. Длиннее меня нашлись. А мечталось: развод у мавзолея, ты, вдруг, с экскурсией, например. Взглядами встречаемся. Кино, одним словом, но другое.
С чувствами Валеры сама разберись. Я же внутренней жизни вашей переписки не знаю. А если там такое было, чего мне и не понять. Но знал бы я, что он не очень к тебе благоволит, я бы уж подсуетился на “зелёный свет”. Сколько раз возле Ташкента крутились. Да и потом… когда Лизу ещё не встретил. Отбил бы у твоего Седых, к гадалке не ходи. Но тогда думал, что ты с Валерой друг другу важнее.
Вот такие пироги, которые ты любишь печь. Я предпочитаю с капустой (№1), с картошкой (№2), и с изюмом (к ним прабабушка приучила). Пельмени уважаю, рецепт которых помню с детства. То есть, если сам делаю. Но это раньше, сейчас –  по-другому.
Из Валеры хрен чего вытянешь, как из любого москвича. Глядят на тебя и думают: «А чего я с этого буду иметь?» Андрюшка (звонил вчера), тот пока искренний, хотя у него за плечами Афган, предательская грачёво-ельцинская армия, откуда он ушёл, дабы человеком остаться. А генеральское звание светило. Но вывод войск из Германии, где он после Афгана служил, его подкосил. И военная академия не помогла.
Может, я в своих оценках и не прав, дай Бог. Пытался разобраться во всей этой истории, да Мрачному не ко времени. Не хотел он поговорить ладком. Выучка московская не позволяет. Одного не могу понять до сих пор: на кой ему Галя эта понадобилась, если ты была. Видела бы ты её. Я всю эту хренологию лет двадцать назад узнал. Недавно Колю Захарова порасспросил, он подтвердил. Кстати, с Галей он давно не живёт, но это уже их история.

Вот, посидели с тобой на завалинке, посплетничали. Что-то похолодало. Пойду, кальсоны поддену, да печку гляну, не протопилась ли? Курам надо подсыпать, попритчевало бы их! Шучу.

Ты, когда вычитала из моих писем, что я “молодой и задорный”, одно слово ключевое не заметила: “словно”. Хотя, по правде говоря, возраста своего не чувствую, если не спровоцирую его показательные выступления посиделками за пивком с друзьями. С ними познакомился, когда с первой женой жил. С ней расстались, а друзья сохранились. С университета ещё Женя Казаков. Беседуем иногда жене на беспокойство, да поджелудочной железе. Норма у меня мизерная – 50-100гр. водочки (не ежедневно, конечно). А пиво люблю, грешным делом. Оно разговор любит. Мне и в радость.

У пишущих людей грехов и недостатков больше, потому что они публичные, открытые люди. Если это, конечно, не бабский суррогат литературный, штампующий под заказ детективы (несть им числа), или снимающий кальку с жизни Рублёвки (Оксана Робски).
А наша с тобой беседа… У Сенеки, по-моему: «Ты один моя большая аудитория…» Мудрёно, но многослойно. Стишки мои шутливые – это для мажора. Чтобы не бронзоветь от карьер, что ты мне напридумывала. У нас с 90-х все карьеры на политике замешаны. Покрутился я там (отдельный разговор), грязь одна, да предательства.

Лежал в реанимации и, отудобив, начал размышлять, что Лизе без меня плохо будет. Не о себе, когда беспокоишься, а о близких тебе людях. У Окуджавы, ты его помянула: “Дай, Господи, всем понемногу и не забудь про меня” <курсив мой>. Если бы он написал: “… и не забудь про Неё…”, - но это уже другая поэзия, не арбатско-покровская. У меня к нему сложное отношение. Слёзы наворачиваются от песни “… в городском саду флейты да валторны/ капельмейстеру хочется взлететь…” Но в октябре 1993, Окуджава и Ахеджакова с экранов телевизоров призывали Ельцина, брызгая слюной, “раздавить коммунистическую гадину”. Значит, и меня.

Если, Ира, всё же твоё последнее, припорошенное снегом, письмо ко мне, то, кто ж за это осудит. За любовь давнюю, безответную. Но почему так  сразу.  И письмо №13.
Шучу. Господа, из разных контролирующих переписку двух товаришшей организаций, шучу! Хотя и с лёгкой грустью. Вот как всё закрутилось. Месяца не прошло, как встретились, а уже расстаёмся: “забыла окончательно на века”. Хотя бы треть прожить, что ты для разлуки отмерила.
Моё ли письмо тебя так огорчило? Я ли это? Может, кто под меня косит?           Ю.


И12/1. 21.04.08
Привет, Юра, прочитала письмо от 18.04. и стишок про букву Ш, сижу и смеюсь, а Макс спрашивает: “Баба, что случилось?” Обязательно покажу зятю, он мне и так уже обещал какие-то наклейки на клавиатуру. Написала опять букву Ш и опять смех разбирает.
Как у тебя так быстро получается со стихами, за один день. Я думала ты Снегову не
знаешь, всё-таки женская лирика, я когда-то зачитывалась, до сих пор многое помню наизусть, а ты вон какой полиглот, тут же ответ выдал. А простилась я со своими воспоминаниями, что было, забыла. Всё. А что написал – правильно сделал, должна быть поставлена точка. Вчера закончила читать книгу Лидии Вертинской “Синяя птица счастья”, большая часть там переписки с Вертинским, вот и думаю, может,  когда-нибудь наши правнуки будут читать нашу переписку. А  насчёт русского языка – точно, всё забывается, я сама иногда пишу и думаю,  как правильно слово написать. Старшая внучка ещё более менее знает русский, может выразить свою мысль, а у средней уже слов не хватает, ей проще сказать на англ.яз. Юлька заставляет их читать и писать по-русски, но всё равно уже не то. В воскресенье была на концерте Вал.Меладзе и последней “Фабрики звёзд”, которую курировали братья Меладзе. 1-е отделение пела молодёжь, а во 2-м сам Меладзе. Молодые голосистые (написала “голосистые” и вспомнила - это голые тётки), пели без фонограммы. Сюда много приезжает российских артистов. Посмотреть есть на что, а в русских ресторанах (их здесь тоже много) пляски идут под Верку Сердючку, группу “Руки вверх” и другие, им подобные. У нас большой 6-ти этажный дом, вместо подъезда – фойе. На новый год наш жек, так сказать, устраивает пари (вечеринку), делают бесплатное угощение, выпивку, ну а потом танцы, так весь дом (американцы, поляки, евреи, есть китайцы и даже одна семья индусы) все пляшут под русскую музыку, она всем нравится! Вот такие дела.. Пока. 18.04. Irina

И12/2.  21.04.08
Привет Юра! Вот пошла последняя неделя поста, даже не ожидала, что смогу выдержать, учитывая то, что приходится  каждый день готовить на нашу  не маленькую семью. А зять еЩе и любитель  пирогов, но - выдержала. Сегодня на ужин буду делать манты,  а в пятницу печь куличи и пироги, у меня, говорят, неплохо получается, так что приходите в гости. В воскресенье была в русском ресторане на дне рождения, как будто никуда и не уезжала, здесь не столько едят, сколько "отрываются", пляска идет - стены дрожат. Русская душа и здесь русская, не смотря ни на что. На днях дочитала книгу Лидии Вертинской "Синяя птица счастья",  ее воспоминания о Вертинском, большая часть книги их переписка, вот и подумала: может,  когда-нибудь, наши правнуки будут читать нашу переписку. Ну, а с русским языком, конечно у внуков проблема. Школа, улица все на анг.языке, дома заставляют детей говорить по-русски, старшая еще более-менее, а средняя внучка уже с трудом может выразить мысли на русском, а что будет с Максом трудно сказать, хотя Юлька все время заставляет их и читать и писать по-русски. Твои внучки уже школьницы?
Чем занимается твоя младшая дочь, ты так загадочно написал о ней? Пиши. Irina

21.04.08. от Юрия
Ты позвонила.  Вот и счастье.  Параллельно – другая жизнь. Как рассказать о ней, сам не знаю. Потом, когда всё будет ясно.
Рад,  что ты всё поняла правильно. Обо всех. Письма свои шли мне, а не на деревню дедушке. Тогда у нас будет откровенный разговор.
Ира, у меня жизнь сложная, но общение с тобой даёт возможность вздохнуть, хоть через раз. Ты пиши, не скупись.
Стихи…  иногда пишутся, чаще – нет.       Ю.