Наследник из Калькутты. Глава 21-я

Глава 21-я. Когда время остановилось.
Время не просто остановилось. Оно явно стремилось к нулю, пытаясь исчезнуть из нашего Мира, как физическая величина. Сначала оно стало тягучим, как смола и его можно было потрогать руками, опускать ладони в эту тягучую массу и вынимать обратно, наслаждаясь сиянием янтарной массы, тянувшейся вслед за ладонями. А потом оно просто остановилось, замерло, истончаясь на глазах, словно кусочки льда под ярким солнечным светом. Хотя, нет, света тоже не было. Он тоже пропал куда-то. Но не было и тьмы. А потом я вообще попал неизвестно куда, словно зритель в шатре-шапито сидел и смотрел фрагменты какого-то фильма, который устроители показывали мне прямо на стенках шатра, по кругу, словно в панорамном зале.
Однако, сценарий для этого фильма писал я сам или кто-то иной, во мне пребывавший. Я просто задавал вопрос, на который хотел бы получить ответ … и смотрел кино. Иногда сюжеты были понятными, иногда – нет. Иногда я догадывался -  кто передо мной и что происходит, но большей частью – нет. Я никогда не видел  ни тех людей, лица которых мелькали на экране, ни  тех мест, где всё и происходило.
Вот женщина:  с удивительно плавными, грациозными движениями молодого сильного тела, с лицом чистым и ясным. Таким знакомым и незнакомым одновременно. Ну, конечно же, это моя мама. Я сразу узнал,  нет, скорее  осознал, что это она на экране. Ведь  я никогда не видел её прежде, только на фотографии. Но это сейчас было не важно. Я знал, что это она, моя мама.
-Мама, мама, - кричу я.
Она оборачивается на крик, узнаёт меня, машет рукой. У неё – открытое, доброе лицо и глаза… разного цвета. Она улыбается.  Странно, но  на экране  мне ровно столько, сколько сейчас - двадцать один год. А она погибла, когда…  Впрочем, сейчас же  нет времени,  сейчас всё возможно.
-Мама, мама, вернись. Ну, пожалуйста, вернись, - кричу я.
Внезапно крик обрывается, потому что мамы  больше нет, только бесформенное тело лежит на асфальте.
-Помогите, помогите! – Кричит кто-то из толпы. - Ну, что же Вы, помогите. Женщину сбили.
И я вдруг вижу эту толпу. Она приближается ко мне, распадаясь  на отдельные лица. Вот лицо человека, который в другой жизни, буквально минуту назад сидел рядом со мной, за рулём автомобиля. Но, что он делает здесь? Он явно спешит куда-то, и  у него лицо испуганного человека. Что вообще он делает здесь? Всё исчезает и передо мной лишь черный экран. Но вот из черного экрана выдвигается Чёрный шар и летит прямо на меня. Но мне не страшно. А затем на фоне Чёрного шара я вижу лицо человека. Сильного, уверенного в себе. Такими, в старых советских фильмах, которые показывал мне когда-то Гримо, были лица полярников или героев-лётчиков.
Шар улетает, или вновь растворяется на фоне чёрного экрана, исчезает и лицо незнакомого человека.
А это,  что такое? Время – явная античность, судя по тунике, грубому плащу и короткому мечу на поясе черноволосого мужчины с курчавой черной бородой, без  единого  седого волоса. Бородой, которая явно нуждается в ножницах. Видно, что человек очень устал, он едва передвигает ноги, сейчас он упадет. Вот  он падает навзничь, подставляя лицо палящему солнцу. Камера опускается ниже: я вижу грудь человека, его мощное тело, ноги в сандалиях, крепкие руки, сжатые в кулаки. Вот одна из рук разжимается и на ладони человека лежит моя птица – сокол с распростертыми крыльями.  И тут сокол начинает свою работу. И мужчина встаёт, его путь  не окончен. Ему много ещё предстоит пройти.
Кадры сменяют друг  друга. Теперь передо мной - Чёрное Море. Или Русское, или Скифское, кому как нравиться. Но пусть будет Чёрным. Так привычнее. Берег  рядом. Я вижу его с борта деревянного судна. Необычного судна: длинного, вместительного, идущего  на веслах и под парусом одновременно. Да это же знаменитые «чайки» запорожских казаков! А вот и сами казаки. Я узнаю их по длинным висячим усам, по чубам и заломленным набок шапкам. По той особой удали, что была присуща этому неспокойному племени, более всего ценившего в жизни  товарищество, верность и воинскую доблесть. А вот совсем ещё юное лицо. Я даже знаю, как его зовут – Андрейка. И прозвище  у него такое странное. Вроде как «коротышка», но только на латыни. Он беглый бурсак, отсюда и латинское прозвище.
Видения, образы сменяют друг друга. Их слишком много. Моя голова не выдержит. И начинается какой-то хоровод, пляска света и тени. Звёзды на небе словно сошли с орбит и закружились, сливаясь в замысловатые линии. Но это не линии, это фигурки животных! Вот сокол, расправивший крылья! А это,  несомненно, рыбка. Древний христианский символ. Именно так её изображали первые христиане. Сокол и рыбка. Небо и вода. Знаки неба и воды. Они укажут… Что укажут. Что? Я пытаюсь вспомнить, пытаюсь вспомнить. Но сил уже не было. Голова моя не выдерживает огромного напряжения и раскалывается на части. Всё. Ослепительный свет заливает всё вокруг. Яркий ослепительный свет.