Прощание OUT

Она прощалась с чужой привязанностью. С чужой любовью. Слепо веря всему сказанному и пережитому близким ей человеком. Сестрой. Стараясь разделить боль и горечь утраты пополам, разливая прозрачное противное ей сорокаградусное содержимое поровну по чайным кружкам. Незаменимое лекарство русского ли только человека в безысходной ситуации. Ведь этот человек потерянный сестрой навсегда, был жив, счастлив и преуспевающ. Но теперь уже с другой новой возлюбленной, никак не втискивающейся ни в какие разумные рамки женского понимания красоты. Избранница была пышна, напыщенно строптива и… бесстыдно молода. Как может женщина, подобная стройной газели в свои за сорок в полном соку, отдавшая ему лучшие годы своей юности, любовь, заботу, верность, колесящая с ним по стране с подачи не щадящего никого руководства секретных служб, родившая дочку с сыном, с этим вообще примириться? Вот ведь только жить начали по-человечески. Выучился в разных городах на специалиста высочайшего уровня, за границей настажировался на иностранных партнёрах, командировок убавилось, дети подросли - самое время с ними о главном сокровенном секретничать, друг другу больше внимания и чувств дарить. Жизнью наслаждаться в уютном гнёздышке, а не по съёмным квартирам скитаться.

Прощание было тяжёлым. Скорбным безутешным плачем. Физически почти непереносимым, как любое прощание "НАВСЕГДА". Психика блефовала, разум учтиво сачковал, наблюдая со стороны, чем всё закончится. Авось обойдётся? Ничего не обойдётся, сам знаешь: не смоется, не зальётся, не забудется ни-ког-да. Да? Да!

Двоюродная сестра по папиной линии Надя, дочь его родной сестры Лидии, была почти в два раза старше Машки. Надежда - взрослая замужняя женщина с двумя детьми, Машка - студентка. Мария после окончания средней школы, в первый год отхватив двойку за сочинение на вступительных экзаменах в  Донецкий университет, во второй - не набрав проходной бал в Ленинградский институт киноинженеров, теперь уже второй год успешно постигала врачебное дело в медицинском институте родного города.

Студенческая жизнь бурлила, сочетая не сочетаемое: дружеские посиделками с однокурсниками за полночь, еженедельные походы в рестораны, нелёгкую учёбу с зубрёшкой латыни и анатомии до позднего вечера, вынужденные обязательные посещения библиотек по выходным ввиду дефицита необходимой литературы. Итожа сумбур жизни повышенной стипендией за отличную учёбу. Ответственно подходя к учёбе, на отлично Машка не претендовала: попробуй, прочитай и усвой столь обширный груз знаний в десятках книг учебной литературы предложенной для обязательного потребления! Не успевали физически всё прочитать. Но уж, коль пока везёт - не отказываться же?

В Машке умещались и бес, и ангел. Она, слывя примерной старостой группы, покрывая прогульщиков, участвуя в бурной студенческой жизни, ни паинькой, ни зубрилкой не значилась. Где-то везло, где-то выкручивалась. Ей лишь бы не по прямой, не по правилам, вне принятому заскорузлому "как все". Подводила Машку мягкость характера: противостоять натиску неоднозначных просьб друзей она могла не всегда. Только из ряда вон выходки и требования соплеменников взывали в ней бурю протеста - тогда стояла на своём до конца. А в ситуации с сестрой – разделить поровну водку – минимум, которым она могла  выразить своё сочувствие, солидарность, сестринскую любовь. Можешь – не можешь, хочешь – не хочешь, Машка даже не рассматривала. Надежде хуже. И никакие слезливые слова тут не помогут.

 
Пить водку Машка не умела и не любила. Суровая действительность, обозначив присутствие в основном арсенале врачебных празднеств доступного к потреблению спирта, только начинала подминать её принципы под себя. Мягкость характера, боязнь обидеть кого-либо из однокурсников - коллег, частенько ставило её в невыгодное для себя самоё положение. Она или непроизвольно выключалась сознанием из застолий, ничего не помня, либо испытывала все прелести острого панкреатита: зверскую опоясывающую боль и излитие содержимого из несогласного  с ней организма. Спирт намертво стирал в ней память и способность к мышлению все последующие сутки, оставляя стойкую ненавистную вату тумана. Водка сохраняла крупицы памяти, но также не вызывала в ней ни ответной любви, ни желания слиться воедино. Если и пить, то сухое красное вино, кагор или, на худой конец, бутылку пива. Но кто спрашивал? Не прынцесса! Свободный доступ к спирту ликвидировал малейшие проявления тяги к излишним тратам на магазинный алкоголь. А безмерная потребность снятия стресса врачебных будней медперсоналом путём спиртного весомо сказалась бы на зарплате, если не компенсация подручными средствами дезинфекции. И деньги целы, и дома - без внеплановых застолий.   



Сестра Надя работала второй десяток в школе физруком. Работу она свою любила и детей тоже. У самой сын с дочкой подрастают. Дочке Ане восемнадцать — студентка, сыну Алику - четырнадцать. Учатся хорошо. Всегда при маме: накормлены, присмотрены. Не огорчают. Внезапный удар в спину нанёс муж.  Исподтишка. Тогда, когда казалось навсегда слились всеми пройденными бок о бок испытаниями кочевой жизни в единое целое. Вроде только «осели» в родном городе.  Двадцать лет непростой семейной жизни в разъездах по стране — по работе и на учёбу  испытывали на себе всей семьёй. Длительные командировки  по году в Китай пережили, а тут пара месячных учёб в Минске внезапно закончились разводом. Кто бы мог подумать, что красавицу с точеной фигуркой, верно ждущую его из заграниц, едущую по первому зову то в Киев, то в Москву, то в Минск на полгода с детьми в съёмные квартиры, бросающую свою работу по первому его требованию, он променяет на здоровую толстую бабу на голову выше его ростом, перейдя сорокалетний рубеж? Седина в бороду, бес в ребро? Это переводчику со знанием не только восточных языков, но и восточной философии?

Обескураживающая немыслимая новость о том, что муж с этой бабёнкой знаком не первый год, не поддавалась никакому разумному объяснению! Встретив её в Минске, будучи там всей семьёй на очередной учёбе, встречался, оказывается, под носом у жены? Зачем так долго тянул? Примеривался? Взвешивал? Срочные командировки в Минск из отпуска, проявившиеся всплывшими позже фотографиями  его отдыха с толстушкой на чернявом побережье. И, как снег на голову явление вдвоём с новоиспечённой пассией из очередной командировки в Минск, хладнокровно поставив перед фактом обезумевшую событием Надю. Ему было всё равно, как отреагирует она и дети.  Ещё и умудрился поселиться в доме напротив! Это в городе с двухсот тысячным населением и тремя микрорайонами. Больше квартир, не нашлось?


Маша до возвращения с Чукотки, где с родителями отбыла пятнадцать лет, с Надеждой до этого события практически не виделась. Только в редкие отпуска родителей. Да и что это были за встречи для обеих, если разница в семнадцать лет? Она шпана детсадовская, Надя - школьница, Машка - школьница, Надя - студентка. А позже и вовсе замужняя дама где-то в очередной ссылке с семьёй и детьми.

Да и мама Маши папину родню не очень жаловала – мирилась с их неприятием из-за любви к мужу, терпела, скрипя нервами. В гости к ним наведывалась редко, чаще - муж с детьми. Видать претила городская красавица деревенскому сообществу своей внешностью киноактрисы, независимостью, сноровкой и непонятным им чувством вкуса. Откуда в муже, родившемся в небольшом провинциальном городке, сродни деревни,  родилась неуёмная тяга к знаниям, чтению, вкус к хорошим вещам невообразимо. Но эта непохожесть их обоих на остальных многочисленных братьев и сестёр их и соединила, слепила на всю жизнь. А вот отстранённость от папиной родни мамы Маши - Ариши сказывалась на детях по-разному.

Из всей мужниной родни только его сестра Вика, проживающая в Приморье, да племянница Надя ежегодно слали весточку о себе в поздравительных открытках к каждому празднику. Не забывали.

Хотя Ариша  завсегда и встречала любых гостей с роднёй доброжелательной улыбкой, богато и вкусно накрытым столом с пирогами, от зависти к ней это никак не избавляло, а только супротив настраивало. За жизнь слова дурного ни о ком от неё Маша не услышала. А уж накрытый ей стол, сродни фото из старинной кулинарной книги, хоть картину пиши, не оставлял равнодушным даже таких приверед, как мужнины сёстры с их картошкой в сале и вареньем в булочках. Талант.

Близкую дружбу с Надей завёл по-первости брат Маши — Лёня. Он был старше Машки на пять лет. В город на берегу Амура, где проживали родители мамы, переехал на длительное проживание с Чукотки первым после окончания школы. Поступил на экономиста в сельскохозяйственный ВУЗ.

Так как родители два первых года его учёбы здесь отсутствовали, он, привыкший к домашнему питанию, зачастил на обеды и ужины к сестре Наде в микрорайон. Да так сблизился душами, что мать по приезду стала подозревать его в чём-то неприличном и постыдном. Лёнька обижался, но ничего в оправдание не говорил – нравилось, матери нервы  мотать. Мстил. Ему всё казалось, что сестре больше любви и ласки достаётся. А кто эту заботу и ласку от родителей военных лет видел? Суровое воспитание превалировало: накормлены, научены и слава не Богу, а кому? Сталину? Ленину?

Лёнька быстро и с Надиным мужем нашёл общий язык: играл в покер, шахматы, ходил на стрельбище в тир ФСБ, где зять служил военным переводчиком восточных языков. Тот бы и Лёньку пристроил в ФСБ: стрелял Леонид девять из десяти в десятку, но здоровье подкачало. Когда случился разрыв отношений Надежды с мужем, Лёнька негласно увильнул от поддержки и сестры, и зятя. Мол, разбирайтесь сами. Я не при чём, желая сохранить отношения с обоими. От зятя ему перепал китайский серебряный перстень с коралловым камнем в коробочке обтянутой вышитым шёлком и диковинные в те времена сланцы на толстой пористой подошве в цветных разводах. Почти сразу после разрыва сестры с мужем Лёнька умотал по распределению в Украину, через год на Чукотку. Не дотянуться, не докричаться. С двоюродной сестрой, поддерживавшей его в любовных печалях, студенческих передрягах, подкармливающую и обогревшую в трудные годы учёбы, не переписывался, вестями не обменивался. Да и стремился ли? Разве что пару раз навестил в отпусках.

По возвращению семьи в родной город на Амуре с северной ссылки ещё в период последнего года Лёнькиного обучения в ВУЗе, встречаться с роднёй чаще не стали. В гостях Надежда бывала редко, а муж ейный и вовсе не осчастливил своим присутствием. А мог бы. Год его обязательной учёбы в Москве проживал с семьёй в кооперативной квартире дяди Надежды в пригороде. Квартиру Машин отец сдал, так до конца и не выплатив взносы. Не климат: давление скакало до трёхсот. Деньги разлетелись, а жилплощади больше в близости к столице не народилось. Немалая оплата тяжёлого двадцати пятилетнего труда в суровом климате Чукотки ушла на отпуска, помощь родне по первому требованию, учёбу сына. Машке ни на учёбу в институте, ни на предполагаемую свадьбу и положенное приданное ничего не перепало. Это Лёнька успел отгулять на деньги родителей и свою свадьбу, окольцевавшись по залёту в девятнадцать, и получить подъёмные от них на начало новой самостоятельной семейной жизни. Хоть родители радостными лицами на свадебных фото и не запечатлелись, на подарки сыну и ресторан не поскупились.


Содеянное Машиным отцом добро в материальном эквиваленте родне с обеих сторон никак не отразилось на их желании отблагодарить дядю и брата по возвращению: ни когда тяжело болел, ни когда умер. На прощание с ним кроме родного брата, одарённого безвозмездно машиной "Москвич 412" в виду длительного её простоя на "материке" без хозяина и племянницы Надежды никто не приехал. Да и был брат ровно час до выноса тела: срочные дела.

Машка к Надежде наведывалась на другой конец города в народившийся микрорайон  изредка: чайку попьют, посплетничают ни о чём. Разница-то в возрасте ого-го! Что ей малолетке о семейной жизни или работе поведаешь? Не нюхала пока. Детей Нади, чуть младше самой Машки, Маша не могла воспринимать, как племянников. Разница меньше, чем с сестрой. Сама студентка. Потому общения с ними не сложилось.

Надежда до развода водкой не увлекалась, хотя наследственность по папиной линии хромала. Так одна из родных сестёр отца большую часть жизни пребывавшая в запое, полностью возложила материальную ответственность за учёбу двух дочерей на плечи брата. Он сдюжил. Сестрёнка отца  в минуты просветления благодарила залитыми слезами праздничными открытками и письмами-записульками на пол страницы, испещрённой мелким корявым почерком с очевидными просьбами об очередном переводе средств. Видать, на большее её не хватало. А выучившихся племянниц, как водится, след простыл.


Развод Надежды прогремевший, как гром среди ясного неба, неоправданно отстранённое поведение Лёньки, застряло в сердобольной Машке не утихающей болью. Она не была ещё замужем. Да и две Машкины разбившиеся любови хоть и казались ей почти шекспировскими трагедиями, в сравнении с этим событием, выглядели не так трагично и вполне сносно.  Машка по совету матери старалась вспоминать приятное: букеты роз, шампанское, ночные гулянья с целованиями под Луной, посиделки у костра под гитару. Скребли кошки на душе? Да, но ведь только двадцать два…   Стихи стали понемногу пробиваться, как когда-то после неразделённой школьной любви. Одногруппникам стихи нравились, но в их принадлежности ей они сомневались. И на том спасибо.


После звонка Нади Машка собралась за несколько минут.
— Приезжай! Мне плохо!
— Мам, я к Наде в микрорайон с ночёвкой, — бросила Машка несогласной с её решением маме, исчезая в дверях. Девятнадцать часов, лишая надежды на возвращение дочери городским транспортом  в пределах его бодрствования, сулило матери беспокойную ночь жданий и переживаний. Не очень-то Ариша доверяла своё родственничкам: не дашь - сами скрадут, а и вернут не впрок пошедшее - изгадят до не опознаваемости. Единственное возможное транспортное средство ночью - такси заказывать надо было заранее. На сколько?

- Может, всё же вернёшься ночевать домой?- Успела крикнуть мать в пролёт лестничной клетки.
- На ком?

Дома была одна Надя. Голый стол с опустошённой наполовину бутылкой водки и парой чайных кружек блестел чистотой. В блюдце лежали два нетронутых куска подсохшего чёрного хлеба. К такому приёму Машка не подготовилась. Что-нибудь съестное из дома б захватила. Магазины-то в семь вечера уже закрыты. Да и магазинов в микрорайоне было пока - раз-два и обчёлся!

— Садись! — Заплаканная, нечёсаная Надежда опустошённым взглядом окинула цветущую бесшабашной молодостью Машку. Под столом валялась пустая бутылка водки. Тяжёло вздохнув, безапелляционно разлила по полной чайной кружке обеим на двести грамм.

— А больше ничего нет закусить? — Машка, неуверенно кивнув на два куска хлеба, с надеждой посмотрев в переполненные слезами синие глаза сестры.
— Нет! А ты, что есть хочешь?
— Ну, закусывать чем-нибудь хотелось бы,- едва слышно пролепетала Машка. Тут явно не до жратвы. Стыдясь своей просьбы в отягощённой жизненными обстоятельствами ситуации, с безнадёгой уставившись в полную кружку водки, напряжённо шевеля извилинами, решала, как суметь выстоять пред маячившей дозой сорокоградусной. Уж она свой организм на зубок знает: никакими пряниками не уговоришь водку в удовольствие принимать да ещё в таких дозах.
— Щас гляну! — Надя пошла к холодильнику. В холодильнике одиноко стояла открытая банка сгущёнки с наполовину отогнутой зубастой крышкой.
— Вот, сгущёнка есть! Дети не доели!
— Не-е. Только не сгущёнку. А дети где?
— К отцу пошли на день рожденье. Я им сказала: пусть там и ночуют.
— Да-а.  Дела.
— Давай пей! — Сказала она резко, как отрезала и добавила, всхлипывая:
— Вот козёл попался. А как хорошо вместе было. Вроде и любовь была, и дети хорошие. И где только рога выросли – ума не приложу. Проглядела.
— Да разве их узреешь? Они ж невидимы. Я сразу всю не смогу. – Машкина рука  с поднятой кружкой дрожала, от предстоящего слалома в её слабый голодный организм. Поужинать она не догадалась. В гости ж шла.
— Я могу, а ты нет? Я вторую уже пью, — Надька залпом опрокинула кружку. 
— Я запиваю водку, — сообразила Машка в последний ответственный момент и, наполнив водой с крана супротив своих категорических правил пить только кипячёную  и бутилированную другую кружку до середины, отпив водки, часть таки её смогла отлить изо рта в воду. Второй сосуд, нарисовавшийся джином из опустошённого пространства кухни, ждала та же кончина, как и первый. Отлить больше, чем половина кружки не получалось. Машка стремительно хмелея, чувствуя приближение расправы протестующего организма каждый раз при заполнении кружки с водой доверху, жалобно просила съестное:

— Надь, глянь что-нибудь на закусь, пожалста. Я ничего не ужинала.

Пока Надя в очередной раз что-то искала на полках  небольшой кладовочки в коридоре, либо зависала затуманенным взглядом в кухонных шкафчиках, Машка успевала вылить содержимое спасительной тары в раковину.

— Во, нашла! Тушёнка! Это Алик в поход себе брал! Хватит?
— А ты не будешь? Може, разогреем?
— Зачем? Не вредничай! Я могу, но не хочу. Разогреть?
— Не надо.

На столе красовалась вторая для Машки и третья для Надежды бутылка горячительного. Открытая кое-как совместными потугами ножом банка тушёнки с единственной вилкой для Машки обещала сбавить хоть на градус пьянящий удар, оттянув на время стоп-кран Машкиного сознания и вообще его присутствия в вечернем бдении.
 
Разливаемое содержимое второй-третьей по убедительной просьбе Машки по пол кружки, наконец-то, закончилось. Хоть половина, отмеренной будущему врачу дозы и схоронилось в раковине, лично Машке это не особо облегчило участь мозга, да и всего организма в целом. Он был пьян и развязан в выражениях до неприличия, благоухая водочным ароматом за метр. Самоё "Я" Машка не ощущала давно. Во рту солью прилип  холодный жир ничем не разбавленной тушёнки. Два куска хлеба ушли первыми с первой-второй антистрессовой дамой.

— Пошли гулять! Раз пить больше нечего! — Приказала Надежда, излив за два часа всю обиду и горе с начала и до конца в уши плачущей, раскисшей сочувствием Машки.


Тут Машке вспомнились и свои две не сложившиеся любови, проявившиеся нечеловеческой несправедливостью к её преданной неоценённой по достоинству женской сути. Разгляделись все червоточины вообще сильного пола до зёрнышка. Стало вдвое обиднее за прекрасный не опороченный ли изменами слабый пол. Она пока ещё не столкнулась с его изворотливостью и хитро мудрыми происками и предательством. Солидарность вскипела бы  в ней громогласной  обличающей речью, которой Машка владела в совершенстве, но язык не слушался, а только вяло передвигался в кратких: «Да. Понимаю. Козлы. Все».

— Куда гулять? Мы ж пьяны в стельку! Или хуже. Я – точно. Я могу по дороге заснуть.
— У меня тут друг неподалёку живёт: возьмём у него водку, и пусть он этой сволочи морду начистит, как следует! В честь праздничка, — Надя зашлась в беззвучном хохоте. Слёзы беспрерывно скатывались по бледным щекам.
— Какой сволочи? Ещё водку? — Размазывая неизвестно зачем наложенную на ресницы тушь по щекам, вытирая слёзы, осведомилась Машка. Глаза щипало. Водки Машке больше не хотелось. Если б не её задумка с водой, она бы уже лежала в отключке под столом.
— Какой? Мужу. Бывшему. Китаеведу хренову! Чтоб его глаза подсветили два фонаря для зоркости. Ослеп! Это ж надо такую корову себе выбрал!
— Там же дети! Ты чё?
— Пойдём, я те говрю! — Надя дёрнула Машку с табурета.


На небе мерцали звёзды. Во дворе никого не было. Тишина.

- Нам ещё заблудиться осталось. Я твой микрорайон не знаю-ю-ю! — В голос ныла Машка.
- Не боись! Зато я всё тут знаю!
Свежий воздух действовал на Машку парадоксально - опьяняюще. Всегда. Кто-то ведь трезвел на свежем воздухе?

Сёстры брели по каким-то колдобинам не заасфальтированной окружной дороги: слева простирался пустырь с пугающими зарослями бурьяна в человеческий рост и одинокими карагачами, справа кучковался  микрорайон. Непроглядные непролазные заросли дикой растительности, грязь, падающие августовские звёзды в размытом пятне слёз - удушающая картина прощанья последнего месяца лета и обманутой любви. Желания не рождались. Гасли на полпути от неверия.

Сколько, и где они бродили Машка не помнит. Никакого друга они не нашли и водки, слава Богу, тоже. Исказившаяся реальность Надьку подвела: дома сказались похожими друг на друга, как близнецы. Разбить морду бывшему мужу не случилось, да и окно тоже. Его дом не представлялось труда отыскать в отличие от дома друга - вот, нате напротив свово. Пятый этаж! Хоть Надя и спортсменка, но не ядро метательница и снайпер точно. Хорошо это или плохо неизвестно, но от дальнейших приключений  и чужих разбитых окон избавило. Кто бы пьяных оправдал? Какой международный суд? 

Потом они опять зачем-то долго плутали по этой безлюдной разбитой дороге за микрорайоном, неизвестно кого ища. Выгуливали горе теперь уже обоих: Надеждино настоящее и Машкино прожитое и отпущенное восвояси. Дальше — пустой лист. Не белый. Потому, как пробуждение в одетом виде на голом кожаном диване бывшего мужа Нади в присутствии вернувшихся племянников с помятым лицом и запахом перегара ничего одобряюще - позитивного с утра не сулил.


Фирменные босоножки Made in France из тонких кожаных ремешков молочного цвета, собранных хризантемой у подъёма стопы и обвивающие щиколотку, на шпильке, добытые по блату дядей - братом отца - судьёй районного масштаба Машке на выпускной, валялись здесь же у дивана в комьях невысохшей грязи. По комнате шныряли племянники, косясь на отёкшее испачканное чёрной тушью лицо тётки, возлежащей в белом пышном платье отслюнённом по талону со свадебного салона вышедшей замуж двоюродной сестрой с маминой стороны. Куда, спрашивается, наряжалась? Как вообще по колдобинам на шпильке ходила? Молодость! Хоть ведро выносить, но при параде!

Судя по доносившимся из кухни разговорам, поступок тёти и матери они не одобрили. Как оказалось, Маша с Надей что-то орали под окнами не очень приличное. С Машкой племянники не разговаривали. Зато сами наварили гречневой каши.

Отказавшись от завтрака, не желая усугублять обстановку обличающей беседой,дабы, не дай Бог, узнать ещё какие либо нелицеприятные подробности их вчерашней вылазки, Машка уехала домой. Она выполнила свою миссию, насколько мог позволить её неподготовленный организм. А теперь не меньше суток предстояло мучиться  мерзким состоянием отравления плоти и бредовыми мыслями самоуничижения, лезущих непонятно с какого портала. Именно по этой причине Машка и старалась избегать встреч с сорокоградусным адом.

Вот только проститься с настоящей любовью длительностью в двадцать совместно прожитых лет со всеми перипетиями и недомолвками, фантазиями и отрезвляющей правдой, стажем верности, преданности и заботы не так просто. Надя не смогла.

Через год после их последней с Машей встречи, она ушла. Сердечный приступ. Дома в ту минуту никого не оказалось. Пятьдесят. OUT.

29 июня 2016 г. Двоюродной сестре.

Когда прощается любовь...

Алёку

Когда прощается любовь, сорвав среди зимы одежды,
зажав в кулак тупую боль
       переживаньями о прежнем.
Ночами, корчась от тоски, разлуку сердцем не пуская,
упавшей каплею слезы поставит точку:
       Всё. Кто знает
чем предложить тебе заесть зависшей пустоты воронку?
И вот уже готова месть.
       Бьёт одиночества заслонка.
Забыть не в силах. Гложет сон бессонница черничной пастью,
пуская сказочный фантом
       уже несбывшегося счастья.
Ворвётся беспричинно день, твоими чувствами играя.
Улыбкой посторонних лиц дразня,
       рекламой раздражая.
Спасёт? Иль навсегда убьёт, сжигая прошлые надежды?
И будет буйствовать сирень...
       И мир почти такой, как прежде…
 

28 января 2015 г.(фото из .....нета)
опуб-но

© Copyright: Алёку, 2015
Свидетельство о публикации №115012901362


Мне...
Алёку

Мне это не дано понять. И как такое пережить.
Нам никогда не угадать с кем
       жизнь тебя соединит.
Лет двадцать вместе, доверять, в друг друге болью прорасти.
Вдруг в одночасье потерять.
       Ушёл, влюбился, изменил.

Он там обрёл. Что делать ей? Всё также любит, также ждёт.
Холодным саваном постель и
       одиночество кругом.
Ночами душит. Наяву дыхание чудится его.
Застряло эхом: не приду. Он
       счастлив, любит, окрылён.

И неизвестно, кто предаст. Тот, кто с тобой страдал, лепил
твой каждый миг и каждый шаг? И вёл себя,
       как господин.
Возврата нет. Другой расклад. Безумства непростые дни.
Душа испытывает яд. Не объяснить.
       Дай Бог, простить…

5 декабря 2013 г.(фото из .....нета)
опуб-но


© Copyright: Алёку, 2013
Свидетельство о публикации №113120501557