Братья и сестры

ПАВЛОВ А.Н.


БРАТЬЯ И СЕСТРЫ

Рассказы о животных
 
ДИНКА

     Красивая и породистая, она появилась неожиданно и неизвестно откуда. Глаза умные. Пришла, как домой. Уверенно и смело взбежала на крыльцо и запрыгнула на стол, который стоял в торце нашей открытой веранды. Улеглась, и стала осматривать близлежащие окрестности и дали.
А места наши действительно прекрасны. Пологий склон, спускающийся к долине невидимой отсюда реки Белой. Луга и небольшие колки, затем лес и далее довольно крутой теряющийся вправо и влево борт речной долины с дымкой вечернего тумана. Ещё севернее – сплошной мощный лес, похожий на тайгу. Этакая заброшенная новгородчина – в лесных проплешинах, заросших высокой травой и мелким кустарником, где когда-то были раскиданы небольшие деревни.
 
     Здесь жили люди, – играли на гармонях, пели песни, работали, любили, рожали детей.  Их простая жизнь являлась частью этих глухих мест. Она придавала им особый смысл и красоту. В лесах – прорва ягод и грибов. В реке – форель и хариус, которые ловятся и поныне. Чего-чего, а этого добра хватало всем. На берегах реки Белой когда-то обитали бобры и выдры, а осенью громадные клинья журавлей тревожили небо своим курлыканьем.
   Но вот куда-то пропали ягоды, поубавилось грибов. Не осталось и самих деревень. Заросли пахотные земли. Журавлиные стаи поредели, – не сравнить с прежними косяками, в которых птиц – не сосчитать, – разве что несколько особей. Теперь, пытаясь выстроить клин, они лишь намечают его.
Обезлюдили здешние места. Потомки бывших крестьян и колхозников переселились в города, пересели с телег на автомашины, вместо общения с природой погрузились в телевизионные мыльные оперы. Изменился и смысл их жизни. Разговоры всё больше о деньгах, деньгах и только о них.
    Динка, – так звали гостью, – этих тонкостей не знала. Быть может,  на нашей веранде она лучше воспринимала красоту мира. По крайней мере, здесь ей было хорошо. Как потом выяснилось, это была лайка чистых кровей, но забракованная из-за того, что панически боялась не только выстрелов, но и раскатов грома.
    Её подарили соседу, живущему неподалёку. Мы жили как на хуторе. Всего  четыре дома, в которых хозяева, вроде нас, появлялись только летом. Не случайно нас и прозвали дачниками.
Каждое лето Динка прибегала к нам, и только с нашим отъездом возвращалась к своему хозяину. Он не обижался, но иногда ревновал. Как-то он пришёл к нам за водой (у нас работал насос от приспособленного под колодец родника, находящегося довольно далеко от домов), и она залаяла на него. Илькович, так звали мы соседа, оглянулся и с какой-то укоризной протяжно произнёс:
– Лай Динка, лай, чужой пришёл.
    Вообще-то Дина его любила. Раз мы пошли в дальний лес за черникой. Это было на горе, в большом лесу, похожем на тайгу, до которого часа два-три ходу. Динка увязалась за нами и кружила по лесу, как и положено лайке. Как позже выяснилось, Илькович пошёл по ягоды намного раньше, и был где-то неподалёку. Динка наткнулась на него, и от радости прыгнула ему на спину. Как он потом рассказывал, его чуть инфаркт не хватил.
    Динка отличалась каким-то особым умом. С ней можно было поговорить. Казалось, она хорошо понимала нас. Как-то моя жена Вера решила сходить по грибы. Динка упустила этот момент, – видимо, что-то её отвлекло, – она бегала по деревне и активно мышковала. Одна бегать в лес не решалась.
Заметив, что Веры нет, Динка села на покосе, неподалёку от двух больших берёз, между которыми были устроены качели, и где трава была сильно вытоптана. Села и, склонив голову набок, посмотрела на меня. Я и сказал ей:
– Ну, что, Динка, прозевала Веру? Она уж давно в лес ушла.
И показал направление. Динка посмотрела на меня и уверенно побежала туда, куда я махнул рукой. После ухода Веры прошло часа два или чуть больше. Как выяснилось, лайка отыскала её и сопровождала до самого дома.
    С Динкой в лесу было веселей и как-то спокойней. У нас ведь тут много медведей, лис, зайцев. Встречаются лоси, и даже матка оленя как-то подошла к самому дому. В общем, настоящая Берендеевка.
    Если, случалось, за ягодами ходили втроём или вчетвером, наша лайка всегда бегала от одного к другому, не позволяя слишком далеко расходиться, словно пасла нас, собирая в некий гурт.
    …Однажды она ощенилась под сеновалом, где когда-то располагался скотный двор. Я оборудовал там мастерскую: установил верстак, разложил инструменты, пилы, топоры. Там же хранились лопаты, косы, грабли и прочий огородный инвентарь. Пол был засыпан стружками и опилками. Вдоль стены сложены длинные доски на поперечных брёвнах. Под ними-то Динка и вырыла яму – своего рода логово, где приютилось семь щенят.
    Щенята, как им и положено, вначале были слепые и только пищали, а потом стали выползать наружу. В основном они были чернявые, как их мамаша, с небольшими белыми отметинами. Мой сын почему-то окрестил их пенсами. Наверное, в этом был какой-то смысл – мелочь пузатая. Во всяком случае, это словечко выскочило и как-то сразу приклеилось ко всему выводку.
    Позже Вера сделала для них лежбище из старого тёплого пледа, и перенесла их туда. Щенки подрастали и требовали от мамки всё больше молока. Её соски были изранены их мелкими зубками. Когда Динке становилось невмочь, она убегала. Они неуклюже ковыляли за ней и орали благим матом. Тогда мы начали их подкармливать. За день варили два-три тазика жидкой овсяной каши.
    Было смешно смотреть, как они едят. У каждого проявлялся свой характер. К примеру, двое (брат и сестричка) были удивительно похожи на Динку. Кончики хвостов и грудки белые. Белыми были и кончики лапок. Они были всегда веселы и дружны: вместе боролись, возились, гонялись друг за другом, лаяли друг на друга, и даже спали в обнимку.
    Среди этой шустрой компании выделялся своей неуклюжестью довольно крупный пёсик. Он был весьма апатичен, – сидя засыпал, и, не замечая того, писал под себя. Засыпая, падал. Глаза у него, как у всех щенят, были синие, но какие-то безучастные и пустые. Пёс казался ленивым и сонным. Что из него вышло – ума не приложу. Другой был удивительно труслив. Все уже бегали по траве, стремясь на солнышко, на волю. Этот же боялся света. Бывало, вынесешь его на лужок со словами:
– Ну, побегай, видишь – все твои братишки и сестрёнки уже гуляют!
Но не тут-то было: прижмётся к земле – и домой, в своё гнездышко.
    Особенно бросалась в глаза маленькая собачонка. Видимо, последыш. Мы назвали её Крыска-Лариска. Она имела короткие лапки и длинное, как у таксы, тело. При всей своей беззащитности она отличалась боевым характером. Когда выносили тазик с кашей, все кидались к нему. Ей же, бедной,  пробиться к еде было трудновато. Но затем она всё-таки пролезала к каше, бойко расталкивая своих собратьев и сестёр, и ела, сколько хотела. Насытившись, она выползала перемазанная кашей. Её обступали и облизывали до блеска. Она не сопротивлялась. Похоже, ей это даже нравилось.
    Когда щенят раздавали (летом в нашем районном центре по четвергам была многолюдная ярмарка), её забрали последней. Все жившие на хуторе очень переживали за неё. Но, похоже, наша Крыска-Лариска попала в хорошие руки. Её забрала улыбчивая девочка, которой собачонка чем-то приглянулась. Надеюсь, что им взаимно повезло.
    С кормёжкой щенячьей оравы порой возникали мелкие проблемы. Как я уже упоминал, Динка пряталась, но, следуя материнскому инстинкту,  всё же выходила на их голодные крики. Но из-за боли её терпения хватало ненадолго. И она убегала на нашу веранду, которая была довольно высокой.
    Щенки семенили за ней и буквально штурмовали лестницу. Карабкались по ней, как могли. Возникала давка. Кто-то из них периодически срывался вниз и снова лез вверх к матери. Крик стоял невообразимый. Всё это напоминало штурм стен крепости турецкими янычарами, который нам показывали в детстве в кино.     Никто из них не достигал цели. Лестница была крутой. Иногда эти штурмы происходили ночью, и тогда Верочка не выдерживала, бросалась варить кашу, остужала её, и выносила очередной тазик. В общем, щенки доставляли нам уйму хлопот, но одновременно радовали нас и забавляли.
    Позже, когда их раздали, стало как-то грустно. При устройстве щенят к новым хозяевам Динка присутствовала, но особой озабоченности не проявляла. Возможно, она не понимала происходящего. Большинство щенков уносили на руках, а Крыску-Лариску девочка забрала вместе с коробкой. Один из щенков сам побежал за своим новым хозяином, который лишь сказал:
– Ну, что ж, ты, пошли!..
    Старый плед я сложил и убрал на сеновал. Казалось бы, щенячья эпопея закончилась, но осталась Динка. На следующее утро я обнаружил плед не на сеновале, а внизу на полу в мастерской. Я не понял почему, снова свернул его и повесил под крышу на тонкую поперечную балку, соединяющую два ската крыши сеновала. На следующий день плед вновь оказался на том же самом месте. Тогда я понял – Динка искала щенят. Плед сохранял их запах, и она стаскивала его. Он её травмировал, вызывал тоску, и она тихонько скулила. Иногда, мне казалось, даже плакала. Но щенят не было. И пришлось мне щенячий плед спрятать от Динки подальше.
    …Как-то я возвращался поездом из Окуловки в Санкт-Петербург. Рядом со мной за столиком сидела молодая женщина. Всю дорогу мы проговорили. Вспомнил я и эту историю, по поводу которой она заметила:
– У вас в доме ощенилась чужая собака? Так это же здорово и необычно. Значит, она вам полностью доверяла.
    Вот оно как. А мы ведь с Верой даже и не подумали об этом. Спасибо Динке.


КАСАТКИ               
               
  Купите небольшую избу в какой-нибудь богом забытой деревеньке, и весной вы почувствуете всё очарование известного четверостишия:
– Травка зеленеет,
Солнышко блестит,
Ласточка с весною
В сени к нам летит.

    Ласточки прилетят к вам, обязательно прилетят и поселятся в вашем доме, может быть и в сенях. Только не закрывайте их. Так поступают многие жители деревень. Ласточки почувствуют, что в доме люди. В брошенной избе они не селятся. Это касатки. Они не будут вас бояться. Только не гоняйте их по глупости, не пугайте.
     Наши касатки появились первой же весной и свили себе гнездо между полоской коры, свисавшей от верхнего бревна стропил сеновала, и самим бревном. Залетать и улетать им приходилось довольно сложно. Сеновал представлял собою сруб, смыкавшийся с  избой. Дверь в него была боковая. Они влетали прямо в дверь или верхнюю довольно широкую щель над нею с громадной скоростью на пикировании, и у внутренней стенки сеновала резко почти под прямым углом разворачивались к гнезду.
Такой пилотаж не смущал их. Большая сложность виража представлялась только нам, людям. А для них это было просто. Гоняясь за мошками и комарами, они набивали ими полный рот, чтобы принести корм птенцам. При этом им приходилось выделывать сложные пируэты. В общем, они выбрали это место и вывели птенцов. Для них началась активная жизнь, вся в заботах и переживаниях.
     Мы не уставали любоваться ими. Касатки летали над полем и деревьями, а потом как бы вдруг входили в пологое пике и с невероятной точностью попадали в открытую дверь, ведущую на сеновал. Причём всегда делали это по очереди. Одна вылетает, другая влетает. Смотреть на них можно было бесконечно. Нам даже казалось, что они красуются перед нами своей ловкостью и удалью. Как будто им доставляло удовольствие, что мы смотрим на них и восхищаемся. Между ними и нами возникала какая-то невидимая связь, какое-то понимание друг друга. Это было здорово.
     Птенцы подросли. Вначале они допархивали до жёрдочки внутри сеней. Рассаживались на ней и молча сидели, прижавшись друг к другу. Иногда мы тихонько подходили  к этому «насесту», и тогда могли разглядывать их. Хотелось погладить эти прекрасные создания, но мы не решались, боясь спугнуть это чудо. Потом они стали вылетать на волю. Даже садились на бельевую веревку, смешно и неуклюже раскачиваясь на ней.  Позже мы видели их уже на электрических проводах. Здесь собиралось довольно много таких молодых ласточек со своими родителями.
    Любопытно было наблюдать, как взрослые учили своих детей летать – ставили, как говорят, на крыло. Взрослые показывали им как надо всё делать. Дети смотрели. И потом повторяли урок. Вначале ласточки делали маленькие круги, почти тут же садясь обратно на провода. Потом круги увеличивались. И, наконец, они начали летать, как и взрослые. И вот их не стало. Они улетели до следующей весны. Гнездо опустело.
     Новой весной мы уже ждали их. И сколько было радости, когда пара касаток вновь заняла старое гнездо. Всё стало повторяться. И это было прекрасно. Мы ждали – они прилетали, и вновь наш дом  и небо вокруг него наполнялись движением и жизнью. К концу лета они улетали. Мы уже не так грустили как первый раз. Мы были уверены, что они вернутся. Так повторялось несколько лет. Они стали частью нашей деревенской жизни.
        Но вот через несколько лет у нас появились два молодых кота. Зимой, под новый год в городе нам кто-то подбросил их, как праздничный подарок.  Около почтового ящика на первом этаже я, проверяя почту, обнаружил закрытую чистую небольшую коробку и подумал, что она пригодится в доме, особенно в деревне. Принёс её в квартиру, открыл и ….О, Боже!... в ней оказалось два крохотных совершенно рыжих существа. Это были махонькие котята. Они крепко спали. Когда мы их вынули, оказалось, что они уже не слепые, могут бегать, резвиться и, самое главное, способны есть молочко и вообще принимать пищу из блюдечка.
    Это были очень красивые создания. Один был коренастым и светлого оттенка. Мы назвали его Васькой. Второй напоминал тигра. Тёмно-рыжий с плотными рыжими же полосками, длинноногий и статный красавец. Ему подошло имя Гришка.
     За зиму Васька и Гришка подросли, и мы взяли их в нашу Берендеевку. Вначале они просто ошалели от воздуха, зелени и полной свободы. Прыгали за бабочками, гонялись за кем-то в траве, пугались больших лягушек, шарахались от незнакомых звуков, обнюхивали весь дом, бродили в мастерской, дровянике, сеновале. В избу практически не заходили.
 Стали дичать и вести себя самостоятельно. Потом они начали проявлять интерес к нашим касаткам. Залезали на верхнее бревно внутреннего сруба сеновала и норовили лапами сбить ласточку, летевшую к гнезду на крутом повороте. Конечно, ласточки оставались неуязвимыми. Их ловкость и скорость намного превосходили агрессивную реакцию котов. Но всё же коты пугали их и вызывали беспокойство своим присутствием и подкарауливанием на бревне, тем более, что ласточкам приходилось очень близко пролетать около них. Я думаю, в основном касатки боялись не за себя, а за своих птенчиков. Конечно, мы котов гоняли, но это мало помогало. Они приходили на свои позиции вновь и вновь и караулили, караулили и ждали момента удачи для себя.
    И вот, когда такие игры касаткам надоели, они пошли в атаку. Как-то к вечеру наши Васька и Гришка вышли охотиться на лужайку напротив открытой двери на сеновал. Надо сказать, что это было прелюбопытнейшее зрелище. Они вытягивались на лапах в столбик и вертели головой, вслушиваясь в звуки у земли. Потом вдруг прыгали на всех четырёх лапах в невидимую цель. Мы всё это наблюдали с нашей высокой веранды, замирая вместе с котами. Но я ни разу не заметил, чтобы коты кого-то поймали. Они были ещё очень молодыми и неопытными охотниками. Но когда Васька и Гришка делали ловчую стойку, прижимаясь всем телом к траве, для них ничего не существовало кроме шорохов.
     И вот в такой момент одна из ласточек на низком пике стремительно вылетела из открытых в сеновал дверей, с колоссальной скоростью пронеслась над Гришкиным ухом, чуть задев его, и громко пискнула. Гришка от неожиданности и ужаса  в страхе прижался к земле, забыв про всякую охоту. Он ещё  не успел придти в себя, как вторая касатка проделала с ним такой же трюк. Коты в панике бросились бежать. Мы от души хохотали. Поделом вам разбойники! Не приставайте к нашим ласточкам!
      Не знаю, сколько это состязание в ловкости могло бы продолжаться, но на беду ласточек случилось несчастье. Лето было очень жарки и сухим. Оторвалась полоска коры, к которой было прилеплено гнездо. Вместе с птенцами оно упало на сено.
    Касатки раскричались истошным писком и бешено летали  под крышей сеновала. В сене орали птенцы. Мы услышали этот переполох и бросились выяснять, что произошло. Но было во многом уже поздно. Нашли мы только двух птенчиков и куски гнезда.  Пришлось взять детскую полиэтиленовую корзиночку и прикрепить её на гвозде под  верхним бревном крыши, где когда-то находился домик наших касаток. Немного наклонив корзиночку, положили туда остатки гнезда и выживших двух птенчиков. Ушли в сени наблюдать. Птенцы от голода и страха истошно кричали. Касатки немного успокоились и стали подлетать к  корзиночке, в которой сидели теперь только два их птенчика. Вначале ласточки очень боялись. Корзинка их пугала. Но птенцы неистово пищали, чувствуя приближение родителей. Сердечко матери не выдержало и она первая села на краешек нового и необычного для неё дома. Всё стало хорошо и мы, успокоившись, пошли в избу.
     Пришло время, и птенчики подросли. Они покинули своё новое гнездо и подолгу сидели на жёрдочке у лесенки в сеновал. Мы, как и раньше, могли их внимательно рассматривать, подходя вплотную. Они были очень крупными, особенно выделялся один птенец. Мы назвали его Толстая Ласточка. Он намного превосходил размерами своих родителей. Конечно, родители кормили птенцов, как говорят, на убой. Ведь вначале птенцов было пять. Этих двух и кормили как пятерых. Далее всё прошло, как и прежде. Потомство ставили на крыло и к концу лета они улетели.
     На следующий год мы не знали, поселятся ли у нас ласточки. К нашей радости они прилетели снова. И это была наша Толстая ласточка. Именно она поселилась в старой корзинке. Это было здорово. Значит, она помнила свой дом, также как мы помнили её. Всё стало повторяться. Но через два года это закончилось, несмотря на то, что не было уже наших котов. Они пропали где-то  в лесу.
     Новые поколения касаток уже не захотели у нас селиться, хотя кто-то прилетал и осматривал гнездо. Это была одна касатка. Она  звала подругу, показывала её возможную обитель, может быть, что-то и рассказывала ей. Но не убедила. И семья не состоялась.
    Потом несколько лет никого не было. Наконец, последним летом, когда мы очистили сеновал от сена, сняли стекло на окошке, совсем сменив «интерьер», ласточки появились вновь. Скорей всего это были уже другие касатки. Они свили свое, новое гнездо. Сеновал снова стал их домом. Все стало повторяться.


ЛАРИСКА

     Как-то в полупустом вагоне метро моё внимание привлекла девочка, сидящая напротив и держащая на коленях клетку с белой крысой, видимо купленной в зоомагазине. Меня всегда удивляла любовь некоторых людей к этим животным. И я стал наблюдать за девочкой.  Она никого вокруг не замечала и была поглощена своим альбиносом. Крыса не проявляла никакого беспокойства. Между ними чувствовалась какая-то внутренняя привязанность. Девочка просовывала палец руки в клетку, крыса тянулась к ней, приподнималась на лапки, и тыкалась носом в протянутую руку. Девочка пальцем гладила её по мордочке. Обеим эти ласки доставляли удовольствие. Девочка улыбалась, и крыска, как мне казалось, – тоже млела от счастья общения.
     Приятно было смотреть, как два совершенно разных живых существа тянулись друг к другу. Ни у девочки, ни у крыски никакого страха, никакой опасливости. Девочка не боялась, что крыса может укусить её, и крыса знала, что её не обидят. Приязнь и ласковое отношение объединяло их. Вначале я думал, что к этому способны только дети. Но позже понял, что такое неразличение и приязнь свойственны и взрослым, иногда с виду даже грубоватым людям.
*
     Однажды я возвращался на электричке в город. В вагоне пассажиров было немного. Все сидели, кто-то смотрел в окно, кто-то дремал, а некоторые разговаривали с соседями. В основном говорили о дачных проблемах: грибах, ягодах, засолке огурцов, огородах, удобрениях и красотах деревенского быта и, конечно, о непролазных российских дорогах, погоде и вообще о деревенской жизни.
     В компании напротив меня вдруг начали говорить о мышах и крысах, которые есть почти везде и портят овощи в огородах и домах, о том, как эти грызуны создают проблемы в спокойной деревенской жизни. Кто-то рассказал о своих методах борьбы с ними, о том, что он вообще слышал по этому поводу. Другой, – вспоминал смешные и просто курьёзные случаи, связанные с грызунами. Говорили и о мышковании собак, лисиц, волков, о том у кого какая кошка или кот, кто из них ловко управляется с мышами и крысами, а которые почему-то не ловят  их. В общем, тема оказалась неисчерпаемой. Но в целом это были негативные воспоминания.
     Мне особенно запомнился рассказ одного мужчины лет около сорока. Видно было, что в жизни он много повидал и к житейским проблемам уже относился философски и спокойно.
– Когда я служил в армии, – начал он свой рассказ, – мне пришлось заведовать армейским складом, и я часто ночевал в коптёрке. Зимой я включал на ночь электрический обогреватель, который, конечно, не обеспечивал теплом всё помещение, но около моей койки создавал довольно нагретую атмосферу и определённый комфорт. Обогреватель представлял собой кусок асбестово-цементной трубы, обёрнутый спиралью. Спираль, как в электрической плитке, раскалялась докрасна и не только обогревала мой уголок, но и «разгоняла» ночную темноту. Однажды, когда было особенно морозно на улице, я проснулся. Возникло ощущение, что мне что-то мешает. Сон мой совсем прошёл, когда я увидел, что вокруг обогревателя кружком лежали большие крысы. Они спали. Им было тепло и, видимо, довольно уютно. Они совершенно не боялись меня, и я не стал их пугать и гнать. Их кружок выглядел вполне мирным и каким-то домашним. Но больше всего я удивился, когда почувствовал, что две крысы устроились у меня на голове, в моей шевелюре, тогда довольно кудрявой. Наверное, им не хватило места у обогревателя. Вначале я  так опешил, что чуть не  запаниковал, но скоро успокоился. Они лежали тихо и мирно, не собирались никуда бежать или нападать на меня. Видимо, они воспринимали мою голову, как удобную для себя постель. При моих движениях они только ухватились ещё крепче за мои волосы.  И всё.
   На этом эпизоде слушатели ахнули, и раздалось несколько женских голосов:
– Господи, страсть-то какая!
– Я бы, наверное,  умерла от испуга!
Какая-то старушка начала креститься.
– Господи, помилуй! Господи, помилуй!– шептала одна.
Все слушатели были в каком-то шоке. Рассказчик почувствовал это и замолчал. А потом произнёс:
– А что? Что тут такого, им же было холодно.
Вот и всё. Хотя, думаю, этот старослужащий по жизни симпатии к крысам не испытывал. Наверное, как и другие, пытался избавиться от них: ставил крысоловки, подкидывал отраву и пробовал против них другие народные средства. Но вот тут пожалел их, как говорят, вошёл в их положение. Удивительное существо человек.
*     Как-то, кажется в восьмидесятых годах, мне с приятелем посчастливилось побывать в Пинежском заповеднике. Это Архангельская губерния. Изумительной красоты места. Пригласили нас посетить ледяную пещеру. Удивительное природное образование. Там всегда холодно и на стенках, особенно у входа, образовались скопления крупных кристаллов льда. Эти были тонкие пластины, хорошо огранённые и прозрачные. Глубже на дне пещеры очень мелкое озерцо. Вода в нём неподвижна и совершенно прозрачна. Её слой невидим. Пока не ступишь в него, кажется, что никакой воды нет.
А когда мы стали рассматривать кристаллы льда на стенках и присели около них, заметили, что пластинки начали быстро подтаивать, видимо, от нашего дыхания и теплоты тел. Мы поняли, что надо скорее уходить, чтобы эту природную красоту не разрушить. Это была действительно заповедная зона, в которой присутствие человека не просто нежелательно, но губительно для такого хрупкого оазиса мягкого холода. Мы постарались побыстрее покинуть этот волшебный мир. Он оказался не для человека.
     Вечером нас устроили на ночлег. Маленький заброшенный домик, на территории бывшей воинской части. Рядом несла свои воды река Пинега. От речной струи веяло холодом, силой и мощью. Чувствовалось, что воды в ней очень много, и глубина большая. Мы постояли на берегу, полюбовались рекой, осмотрели огромные глыбы белых ангидритовых пород, превращённых водой в ажурные, ноздреватые сооружения с вкраплениями в виде каменных цветков серого гипса. Поохали, что нельзя их взять с собой и подарить музею Горного института, отбили себе для памяти несколько кусков и пошли на ночёвку.
     Дом стоял на таких же ноздреватых ангидритах, без фундамента и подпола. Внутри всё было запущено. Несколько голых железных кроватей, дощатый стол. Света не было. Наши хозяева извинились. Но ни у них, ни у нас других вариантов не было. Стало темнеть, мы зажгли свечу и организовали незатейливый ужин с разговорами и горячим чаем, приготовленным на дровяной плите. И вот в самый разгар наших посиделок, в углу комнаты, где были навалены обрывки старых обоев, раздался довольно сильный шорох, заставивший нас посмотреть на его природу. Мы увидели большущую крысу, которая внимательно нас разглядывала из-под вороха бумаг. Все замерли и прекратили разговоры. Было такое впечатление, что пришла хозяйка,  и молча спрашивала, кто мы такие, что мы делаем в её доме и надолго ли мы здесь.
     Среди наших добрых хозяев был сотрудник заповедника, зоолог. Он посмотрел на крысу и как старой знакомой спокойно сказал ей:
–  Лариска, как тебе не стыдно, ну зачем ты пришла. Видишь, у нас гости.   Еду я тебе уже дал, мисочка твоя на месте. Нечего попрошайничать. Это нехорошо. Что наши гости о тебе подумают. Уходи, не позорь нас.
     И самое удивительное, что Лариска ушла, и мы её больше не видели. Я тогда понял, что Саша, так звали нашего хозяина, был настоящий зоолог. Не думаю, чтобы он любил крыс, но он уважительно относился ко всем живым тварям и понимал, что они для чего-то на Земле нужны, так же, как и мы. Они образуют свою экологическую нишу и живут так, как живут. Не нам их судить. Так устроен мир.
               
КРОВОПИЙЦЫ

Вдруг, откуда не возьмись,
Маленький комарик…
К. Чуковский
   
    Кровососущих насекомых в мире несметно. Где-то больше, где-то поменьше, но есть они везде. В наших лесах это комары, ближе к осени мошка. Бывают годы особенно на  них «богатые». Местный народ к ним привыкает как  приложению жизни. В период летней практики студентов на учебном полигона Даймище комаров всегда много. Помню, я «осваивал» с группой студентов ручное бурение. Создавали скважины для опытно-фильтрационных работ. Проходка и оборудование куста занимали несколько дней. Все мучились от нашествия комаров. Отмахивались, били кровососов на себе, расчёсывали покусанные места. Жгло как крапивой. Руки, шеи, лица были в волдырях. Все становились нервными, раздражительными. Спасала река, в воды которой можно было окунуться и снять зуд. Но один студент спокойно работал, оголившись до пояса, как будто никаких комаров не существовало.
    Удивительное дело. Оказалось он родом из Полесья, которое славится болотами и комарами. Стойкий природный иммунитет он унаследовал от своих предков и закрепил его в детстве.
    Организм большинства людей постепенно адаптируется к комарам. Ещё в Якутии я обратил на это внимание. Поначалу, комары воспринимаются как бич божий. Через неделю-другую  на них перестаёшь обращать внимание. Только слегка отмахиваешься. Помню, Неелов учил меня:
• Саша, старайся их не убивать, особенно когда комар напьётся твоей крови. Они на кровь ещё пуще кидаются. Ничего страшного. Просто ты свеженький. Скоро привыкнешь.
    Он оказался прав. Уже в Ленинграде, работая со своей пикетажной книжкой, на каждой страничке обнаруживал по несколько засушенных комаров. Видно, их было много. Этого моя память не сохранила. А вот один случай с мошкой запомнил на всю жизнь. Это «кусачее» каким-то образом заскочило мне в ухо. Она искала выход. В ухе ворочалась и трепыхалась. Я ощущал это как разламывающую головную боль половины черепа. Хоть вой. Ковырять чем-то в ухе я не решался. Пошёл в реку и пытался залить эту тварь водой. Ничего не вышло. И, наконец, меня осенило. От этих насекомых очень страдали олени. Для них делались специальные дымокуры.
    Пустые консервные банки набивались мхом, который поджигался. Он тлел, производя много дыма. Олени жались к ним. Я подсел к такому дымокуру, направив на него пострадавшее ухо. И о чудо! Мой агрессор погиб. Cчастливый исход.
    Но  мне пришлось быть свидетелем довольно тяжёлых случаев комариных атак. Междуречье Мезени и Печоры. Ждём вертолёт. Сельский аэродром. Жара. Оводы. Тучами бросаются на нас. Один из сотрудников взял в экспедицию свою собаку – молодого эрдельтерьера. Городской пёс –никогда не видел ни комаров, ни мошки, ни оводов. От их жужжания и укусов он совершенно ошалел. Начал вертеться, пытался их ловить пастью. Клацал зубами. Ничего не помогало. Стал лаять. Жалко было на него смотреть. Хозяин чуть не плакал. Обезумев от боли и безысходности, пёс бросился в лес. Вскоре появился и наш вертолёт. Быстро загрузили вещи и оборудование. Можем лететь. Но… собаки нет. Такие истории здесь не предусмотрены. Время  - деньги. И не малые. Пилоты ругаются. Хозяин в истерике. Бегает, зовёт своего любимца. Заламывает руки, проклинает себя, что взял его в экспедицию. Ситуация накаляется. И…, о счастье, Эрли возвращается. Его тут же запихивают в вертолёт, и мы летим.
    Вертолёт пришёл за нами к концу дня, и мы были на месте только к вечеру. Правда, в этом районе летом всегда светло – почти полярный день. Но все устали, время для нас ночного сна. Вертолёт всегда спешит. Двигатель не глушится. Шасси чуть касаются болота. Быстро, быстро разгрузились, и вертолёт тут же ушёл. А усталость и комары остались. В такие условия студенты попали  впервые. Не знают, что делать. Ждут команды. Разделились. Одни перетаскивают груз в ближайший лесок. Другие помогают разбивать лагерь. На первых порах ограничились одной большой палаткой – будущей химической лабораторией. Расставили там раскладушки со спальными мешками. Сделали чай. Поужинали на скорую руку. В хлопотах даже хозяин забыл про своего пса. А Эрли совершенно сник. Сразу стал спасаться в палатке. Залез почему-то на мой мешок и нафурил там будте-нате. Я от такого озверел прямо. Рядом стояла раскладушка хозяина. Так нет, он выбрал именно мою. Чем я ему «насолил»? А может это был случайный выбор. Все смеялись и сочувствовали, а мне было не до смеха. Я на него заорал, стал грозить, что найду какую-нибудь палку и быстро отучу его от таких «фокусов». Тут на него и хозяин обратил внимание. Забегал по лагерю и истерично кричал:
• Дайте, дайте мне ружьё. Я застрелю его. Не могу смотреть, как он мучается. Эрли, несчастный ты пой пёсик. За что тебе такие муки? Это я, твой хозяин, виноват. Зачем я привёз тебя сюда? Это я обрёк тебя на такие испытания.
    Он почти плакал. Наконец, все угомонились. Наступил общий «отрубон». Утром при полном аврале лагерь бы доведён до нормы. Нам с Володей была выделена длинная большая палатка, рассчитанная на две койки, некоторое оборудование и большие упаковочные коробки. В одной из них мы сделали место для Эрли. Он сразу занял его, и мы накрыли коробку лёгким брезентом. Наконец, пёс спокойно заснул. Мы занимались своей работой. Полог палатки закрывался от комаров. Внутри перед сном скопления комаров опрыскивали дезодорантом.
    Проходит день, другой. Эрли носа не высовывает. Ни ест, ни пьёт. Приоткроем брезент. Он только жалобно посмотрит и снова закрывает глаза. К концу третьего дня медленно вылез из коробки. Естество взяло своё. Подошёл к выходу. Высунул морду наружу. А там по-прежнему жужжат тучи комаров. Он попятился и снова в свою коробку. Вселенская тоска была написана на его морде. Такой тусклый и безнадёжный взгляд. В конце концов, ему всё же пришлось из палатки выйти. Постепенно стресс прошёл. Больше Володя его в тайгу не брал.
     Спустя некоторое время стала к нам забегать небольшая собачонка от буровиков, работавших неподалёку. С нашей кухни ей обычно перепадало что-нибудь вкусненькое. Да и студенты подкармливали. Для неё комары будто не существовали. Местных кровей и другого воспитания. Резкий контраст со столичным здоровенным эрделем. Тому было здесь плохо, а собачонка буровиков, наверное, считала себя счастливой.
   
    Одна из студенток, практикующая у нас по гидрохимии, оказалась почти в таком же положении как Эрли. После первой же ночёвки комариные укусы вызвали у неё тяжёлую аллергию. Лицо опухло до неузнаваемости. Видны были  только глазки-щёлочки. Чувствовала себя прескверно. Предложили ей вернуться в Ленинград. Она категорически отказалась. Постепенно всё прошло, и она успешно проработала до конца полевого сезона.  Её организм и психика справились с тяжелейшим для них стрессом. Она чувствовала себя счастливой. Она победила.


КАЗИМИР И МУСЕНБЕКОВА

  В нашу дачную Берендеевку его привезли в полущенячьем возрасте. Cоседка говорила, что купила Кузю (так она назвала его) за недорого где-то у Метро. Это был некрупный кобель, длинноногий, гладкошерстный, гнедого оттенка в чёрную полоску. Какой-то непонятный полукровок. Морда – удлинённая с очень живыми немного раскосыми глазами. Уши торчком, большие как локаторы. Живости он был необыкновенной. Подвижный, как ртуть. Требовал непрестанного внимания и игры. Для всех наших огородников был как чума. Бегал по грядкам, всё на них «перепахивал», иногда, заигрывая, выдергивал зубами цветы, молодые побеги. Все гоняли его. Кричали, ругали, замахивались хворостинами. Но догнать или ударить его было невозможно. Он был незлобивый, все воспринимал как забаву. Отличался ужасным любопытством. Бегал по всей нашей деревне. Всех знал. Когда проходили мимо их дом, он непременно выскакивал и в радости прыгал. Упаси боже, было его погладить. От переполнявшего его счастья он хватал за руки зубами, крепкими как камень. Меры не чувствовал и делал болезненные прихваты, хотя никогда даже легонько не кусал. Пытался лизнуть в лицо. Весь от счастья сиял. Почему-то все считали его глупым. Казалось, никаких слов он не понимал.
     Если я шел на рыбалку, он обязательно увязывался следом. Сразу лез в воду, шлепал у берега лапами, прыгал, отряхивался, окатывая меня дождем воды. Вначале я пытался прогонять его. Он сердился, начинал, приседая на передние лапы и крутя хвостом, лаять. В общем, ни о какой рыбалке не могло быть и речи. Отвязаться от него было невозможно.
     Как-то с Вадимом Андреевичем, моим соседом, я пошел за молоком в деревню за рекой. Рая, у которой мы покупали молоко, простоквашу, творог, иногда сметану, была доброй женщиной. К ней всегда тянулись бездомные и покалеченные собаки и кошки. Когда я пришел к ней в дом впервые, в сенях  встретил меня огромный лохматый пес. Она не знала, откуда он появился. У него не было одного глаза. У Раи  он кормился. На меня он не залаял и не зарычал, отнесся спокойно и приветливо. Он привел в её дом ещё одну калеку – небольшую собачку с переломанной лапой. Рая и её кормила. В доме было несколько кошек. Она не интересовалась, откуда они появились, были ли у них какие-то хозяева. Но она всегда наливала им парного молочка, никогда не гнала их. У них были свои мисочки.
     И вот в такой дом пришли мы с нашим Кузей. Было немного странно, но к собакам-калекам он не приставал и вёл себя вполне прилично. Ко всякому же забору в деревне Кузя лез и с интересом смотрел в щели. В некоторых дворах были свои собаки. Они заливались истошным лаем. Кузя в ответ не лаял. Просто заглядывал во дворы. В конце деревни, около каких-то общественных построек на цепи сидела огромная овчарка. При нашем появлении она начала бешено лаять и рваться с цепи. Шерсть на ней встала дыбом. Было понятно, что, если, не дай бог, такая зверина с цепи сорвется, то всем нам мало не покажется. Но Кузя, видимо, этого не понимал. А может быть, он понимал всё лучше нас и был уверен, что такого не может произойти. Во всяком случае, он вбежал в этот двор, благо ворота были открыты, и с большим интересом начал приближаться к рвущейся с цепи звероподобной овчарке.
От такой наглости та прямо взорвалась и стала вставать на дыбы, вертеться, пытаясь освободиться и получить волю для расправы над нашим Кузей. На нас она уже не обращала внимания. А Кузя подходил все ближе и ближе. Попытки отозвать его были безуспешными. Он будто не слышал наших голосов.
– Кузя! Кузя! – кричали мы в рознь и хором. – Фу! Фу! Перестань, пошли домой! Смотри, разорвёт она тебя. Дурачок, как ты не понимаешь, пошли домой.
Все было впустую. И вдруг мой сосед, с которым мы пришли, сказал спокойным, укоризненным и каким-то торжественным  тоном:
– Казимир! Как тебе не стыдно. Как ты ведешь себя? Ты же в чужой деревне. Что подумают о тебе, Казимир?
И о чудо! Наш Кузя успокоился, присмирел, и мы двинулись восвояси. Отошли от злосчастной овчарки, и она успокоилась.
     По дороге вспомнили, что каждой твари имя даётся не людьми, а Богом и оно обязывает.  Кузя, Кузька – это кличка. С кличкой связано одно поведение, с именем – другое.
     Как-то Кузя, сопровождая своего хозяина, забежал в наш огород. А в то время «хозяйкой» в нём была кошка Вадима Андреевича. Это была её территория. Наши участки находились рядом, и между ними никакого забора не существовало. Вадим Андреевич любил величать свою любимицу Мусенбекова. В простонародье она звалась Муська, Мусенька,  Это было удивительно красивое, очень пластичное и крупное создание, к тому же очень ловкое и отважное. Она любила ходить по тоненьким жердочкам, соединяющим столбики нашей внешней ограды. Шла как по проволоке. Могла улечься на шею своего хозяина в форме воротника. Охотница была отменная. Крупных крыс давила как клопов. Сердцем была львицей. Раз я видел, как, пытаясь поймать ласточку, она по вертикальной дощатой стенке «пулей» поднялась метров на пять.
     На Кузино несчастье эта красавица оказалась в огороде. Увидев собаку да ещё на своей территории, Мусенбекова превратилась в огромный пушистый шар, промчалась по какой-то дуге, прыгнула на спину ничего не ожидавшего Казимира и вцепилась в холку.
Тот ничего не понял, заорал от боли и неожиданности, бросился наутек. Но Мусенбекова крепко его ухватила и драла своими страшными лапами нещадно. Хозяин Кузи тоже опешил и только причитал:
– Вадим Андреевич! Что эта такое делается! Это же не кошка, а зверь какой-то! Это просто рысь.
     Он был недалек от истины. Сила у Мусенбековой была рысья. Драла она бедного Кузю наотмашь, пока не почувствовала свою победу. Тогда она бросила его, а наш Кузя опрометью кинулся с поля боя, потерпев полную «конфузию». Этим летом Кузя больше не приходил к нам.
     На следующий год мы появились в нашей деревеньке, когда Кузю уже привезли. Двигаясь по  дорожке к своей избе, я не мог миновать их дома. Кузя радостно выбежал ко мне, я ласково с ним поговорил и пошел своим путем. Конечно, он за мною увязался. Очень не хотелось, чтобы он появился у нас во дворе. Не доходя своей избы, я остановился. Следом за мною встал и он. Повертел головой и сделал свои глаза щелочками, чего-то ожидая. Я говорю:
– Кузя, дорогой, иди к себе. Домой, домой! Иди домой!
Он двинулся, было обратно, затем почему-то передумал и снова повернулся ко мне, щуря глаза. Видя его замешательство, я сказал:
– Казимир! Ведь Мусенбекова здесь. Забыл, как она тебя драла.
Это его окончательно остановило, но уходить ему не хотелось.
Тогда я обернулся назад в сторону избы Вадима Андреевича, которая находилась позади нашего дома и где проживала Муська, и с некоторой опаской в голосе заявил:
– Ка-зи-мир! Кажется, Мусенбекова уже идёт сюда.
И удивительное дело. Казимир, не раздумывая, круто развернулся и стремглав, не оборачиваясь, помчался назад к своему дому. Только его и видели.
     А некоторые считали Кузю  глупой собакой. Однако!


КАК АУКНЕТСЯ…

      В начале восьмидесятых годов я участвовал в лодочном геологическом маршруте по р. Пинеге. На одном из участков мы сделали рабочую остановку. Место было удивительным не только по красоте, но, как оказалось, и по эхолокационному колориту.  Метрах в ста от нас возвышалась почти отвесная скала, а прямо под ней располагалось небольшое озерцо, неглубокое и чистое. Ветра не было. Водная гладь походила на зеркало. Мы сразу обратили внимание, что наши голоса создают эхо. Стали покрикивать. Эхо отвечало чётко и громко. Скала и озеро как будто передразнивали нас, повторяя голоса. Мне приходилось слышать эхо и раньше, но такой чистоты и силы звучания ни до, ни после я не встречал. Эта перекличка природы с человеком напомнила мне одну давнишнюю историю. Вот она.
    В середине пятидесятых годов на черноморском побережье Кавказа появилась Станция Академии наук СССР. Она была создана как научная база для изучения подземных вод и инженерно-геологического строения этого региона. Первые несколько лет, Станция располагалась в г. Сочи, а позже за ней была закреплена и обустроена территория, со специализированными лабораториями, небольшими домиками для сотрудников, гаражом, мастерскими и другими подсобными помещениями. Кажется, под каким-то другим названием она функционирует до сих пор.
     В Сочи же, Станция снимала помещение у частных владельцев, довольно милых и приветливых людей. Как-то из полевой экспедиции сотрудники привезли пса по имени Джек. Это был немолодой кобель, один из тех, кто пасет и охраняет отары в горах. Он походил на крупную среднеазиатскую овчарку с мощной шеей, рваными ушами и слегка уже прогнутой спиной. Было такое впечатление, что пастухам он стал не нужен, голодал и прибился к нашим ребятам, которые его подкармливали и не обижали. За летний сезон к нему все привыкли и привезли с собой. Нрава он был незлобивого.
    Хозяева дома приняли Джека хорошо, и как-то само собой он получил статус их собаки. Когда Станция начала готовиться к переезду, хозяевам подарили щенка овчарки. И тут, тоже как-то само по себе, Джек оказался снова не удел. Кому нужны старики. Встал вопрос, куда его девать. Все решили, что обязательно возьмем его с собой, и он будет наш общий. Но когда переехали, эти благие намерения были забыты. Стало очевидным, что всехних собак не бывает. Они могут быть ничьи, но не всех. И Джек определился у меня. Возможно, он сам меня выбрал, не знаю.
     Я организовал ему лежбище под довольно высоким крыльцом нашего «финского» домика у своей квартиры.
    Псом он был свободным. Бегал, где хотел, никому не мешал. Я кормил его кашами и приносил остатки еды и кости с мясом из столовой, расположенного рядом санатория. Джек  мне нравился и, наверное, он это чувствовал. Скоро он привязался ко мне. Ходил за мною как тень, хотя никогда не приставал, не лез с ласками. Вел себя как телохранитель, не отпуская из поля зрения. Если я чем-то был занят, лежал в сторонке, в нескольких метрах от меня. Когда я начинал двигаться, он сразу настораживался, потом садился, и когда я пересекал невидимую для меня, но контрольную для него, черту, он вскакивал и двигался за мною, не отпуская дальше намеченного им предельного расстояния. Его поведение было каким-то трепетным и не навязчивым.
     На пляже, когда я находился в море, он вел себя очень беспокойно. Если что-то было не по нём, начинал бегать вдоль берега и сильно нервничать. Я был молодой, многого не понимал и не оценил всей эмоциональной глубины его поведения и меру любви пса ко мне. Наверное, поэтому мне пришла совершенно пошлая идея  пошутить. Теперь-то я понимаю, что над подлинными чувствами шутить нельзя. Их надо уважать и беречь.
     Видя его беспокойство, я начал изображать, что тону. Бил по воде руками, погружался с головой в воду, звал Джека на помощь. Он метался вдоль уреза воды как угорелый. Надо сказать, что собаки с гор воды опасаются. Джек не был исключением. Большая вода являлась для него своеобразным генетическим табу. Он боялся этой воды, но боялся и за меня. А мне, было интересно, сможет ли он свой страх преодолеть. Я испытывал его. Теперь-то я понимаю, что в этом была какая-то подлость.
     И вот … Джек бросился в воду и поплыл ко мне. По-существу он «бросился на амбразуру». Это был его подвиг. Подвиг во имя меня, меня, который был этого не достоин. Конечно, я обнял его, но … рассмеялся. Думаю, в его глазах это выглядело предательством.
     После этого его отношение ко мне резко изменилось. Он обиделся, и я стал ему безразличен. 
     Через какое-то время мне пришлось уехать в экспедицию на Кубань. Не было меня несколько месяцев. Джек опять стал ничейной собакой и приспособился кормиться у студентов, палатки которых на летнее время стояли в нашем общественном саду, а также у столовой санатория.  Когда я вернулся он уже жил сам по себе. Студенты уехали. Никто не обращал на него внимания. Он почти «переселился» в соседний санаторий. Дежурил у тамошней столовой, провожал отдыхающих на море и обратно. Относились к нему как к санаторской собаке. Знали, как его зовут, не обижали. У него там появились подружки. Я стал ему не нужен, и  как-то начал даже его забывать.
     Но в санатории считали, что Джек – это моя собака. И вот однажды отыскал меня тамошний завхоз и заявил, что на Джека стали жаловаться отдыхающие. Осенью это были в основном старые и пожилые люди. Они его бояться, сказал он мне, и если я не приму мер, то он, этот завхоз, Джека застрелит. Тогда я сделал в саду, где летом стояли палатки студентов, большую будку, накрыл ее шифером, протянул между деревьями проволоку и приделал к ней бегунок с длинным поводком. Сходил за Джеком, надел на него ошейник и посадил на этот поводок. Начались дожди, но Джек в свой домик не входил. Уныло ждал своего освобождения. Ведь он вырос вольным псом. На цепи никогда не сидел. Его можно было понять. Я сочувствовал ему, но ничего не мог сделать. Я боялся за его жизнь. Он не заслуживал смерти. Скоро ждать воли ему надоело. Он начал выть. Почти круглосуточно. Днём и особенно ночью. Вой был тяжелый, какой-то болезненный и рвал душу. Мои посещения он принимал радушно, но как только я уходил, он начинал выть сызнова. Мне было жаль его.
     И вдруг появился  опять санаторский завхоз. И снова были претензии:
– Джек воет, не дает отдыхающим спать, они жалуются начальству, начальство «пилит» завхоза.
И снова угроза застрелить собаку, если я ничего не смогу предпринять.  Я не знал, что мне делать. В конце концов, я освободил Джека от поводка. Он пулей полетел в санаторий, не зная, что его там ждет. С территории нашей Станции он пропал. Я не искал его. Да это было и бесполезно.
         И вот в один из дней, когда заметно похолодало, я дома занимался обработкой экспедиционных материалов и отчётом. Дело в том, что Станция еще не была полностью отстроена, и моё рабочее  место находилось у меня в комнате, а на кухне располагалась бухгалтерия. Вдруг ко мне заходит кто-то из сотрудников и говорит, что на крыльце развалился Джек, что он мешает людям ходить и мне следует как-то с ним распорядиться. Я вышел на крыльцо. Джек лежал на боку наискосок, вытянув лапы, и действительно своим громадным телом перекрывал вход в квартиру, а значит и в бухгалтерию. Я пытался его сдвинуть, но не смог. Он был очень тяжел. Почему-то, мне пришла в голову мысль, что его отравили. Я вспомнил, что в Сочи соседи наших бывших хозяев как-то пытались это сделать. Он раздражал их и вроде бы даже гонял кур. Но тогда он выжил.
     Поэтому я побежал в квартиру, взял в холодильнике бутылку молока и вернулся на крыльцо. Джека не было. Соскочив с крыльца, я увидел, что он стоит на подстилке своего бывшего лежбища. Ноги напружинены, шея изогнута и лбом он упирается в кирпичный стояк крыльца. Я сел рядом с ним, обхватил его за мощную шею и завалил на себя. В полуоткрытую пасть стал лить молоко. И вдруг он дернулся и перестал дышать. Его жизнь кончилась. Я перевернул тело и увидел на боку огромную дыру, возможно от картечи почти в упор. И понял – завхоз убил его.
*
    Оказалось, что уже два дня Джек ходил по территории Станции. Многие видели его. Но не знали, что он смертельно ранен. Поэтому никто ему не помог. Меня потрясло, что умирать он пришел к тем людям, которые хорошо к нему относились, среди которых он чувствовал себя в безопасности и мог надеяться на помощь. И как последнее пристанище он выбрал мой дом и своё место под крыльцом. Это был в его жизни, возможно единственный дом, свой дом. Все хотят умереть дома.
     Позже я подумал, что молоко, которое перед смертью текло по его губам и языку, в какой-то миг, могло создать у него иллюзию вкусного соска на теплом и мягком животе его матери, когда он ещё не видел её, но ощущал своей нежной мордочкой. Если бы так? Тогда конец его жизни замкнулся на её начало.
     Мы вывезли его в горы и там оставили на воле, среди, травы, кустов и деревьев. Эта была его малая родина.
*
     Не прошло и месяца как я узнаю, что завхоз нашего санатория погиб лютой смертью. Он с водителем поехал в горы за дровами. Погрузились. Двинулись к дому. И почему-то завхозу захотелось вести грузовик с дровами самому. У него права были, но за руль он не садился, рассказывали, лет двадцать. А тут, вот, приспичило. Дорога мокрая, под колесами раскисшая грязь, камни – такая горная грунтовка. На крутом спуске завхоз не справился с управлением, не вписался в поворот, и тяжело гружёная дровами машина сорвалась под откос горы. Водителя, который сидел на месте пассажира, выбросило из кабины, а машина полетела дальше. Она перевернулась, и завхоз был почти раздавлен. В первое мгновение им показалось, что всё обошлось. Завхоз даже вскочил на ноги и на крик водителя:
Как дела? – бодро прокричал, что он в порядке. Но тут же рухнул на траву. Оказалось, что у него сломаны почти все ребра. Они как кинжалы проткнули ему лёгкие, печень, кишечник и желудок. Он умер под вечер в больнице в мучениях и кошмарах.

     В санатории считали, что это был просто несчастный случай. Я в это не верю.


ЗАКОН «ПАСТУХА»

Полупустынная равнина. Жарища. Большая отара овец стояла, сгрудившись плотной кучей. Голова каждой спрятана под брюхо «соседки».  Я не разглядел ни травинки. Что они ели, зачем там стояли? Непонятно. Пастухов я не заметил. Зато огромных овчарок с рваными ушами и короткими культями хвостов было много. Поджарые, голодные и злые.  При моём приближении они с хриплым лаем кинулись в мою сторону. Я остановился. Они окружили меня, лаяли, рычали, свирепо скалились и не давали шевельнуться. Я стоял молча. Не знал, что делать. Ведь достаточно одной из них броситься, и я был бы разорван сворой на куски. Наконец, появились пастухи и собак отогнали.
    Я пошёл дальше. Ничего не произошло, но ощущение было не из приятных, и я помню его до сих пор, хотя прошло больше пятидесяти лет. Почему? Мало ли всяких собак на нас в жизни лает. Но эти были по-настоящему опасны и страшны. Они охраняли отару, и никто не должен был к ней приближаться.
*
     В деревне Даймище (район пос. Сиверская Ленинградской области) я подсмотрел другую картину. Довольно крупное стадо коров и мелкого скота. Пастухов двое. Они лениво возлежали на ватниках у тлеющего костра. Стадо паслось как бы само по себе. Однако, как оказалось, пастухи зорко наблюдали за ним, видимо, зная каждую скотинку «в лицо». Коровы и особенно козы постепенно разбредались по полю. Некоторые уже подходили к самому лесу. Около пастухов сидела крупная восточно-европейская овчарка, и тоже внимательно наблюдала за стадом. В какой-то момент старший пастух сделал ей знак и дал команду. Овчарка мигом полетела и, почти стелясь, по траве сделала вокруг стада петлю. Ещё и ещё, постепенно затягивая её. Коровы и остальная домашняя мелочь стали скучиваться и довольно быстро. Тех, кто отставал, овчарка принуждала гуртоваться быстрее.
Она хватала коров за «мочалку» хвоста, и висла на нём. При такой экзекуции бурёнка бросалась к стаду вскачь. Сделав своё дело, овчарка вернулась к костру в общество ленивых, но умных пастухов. Прекрасная работа. Ни шума,  ни лая. Просто сделала несколько кругов, и стадо на какое-то время собралось  вместе.
     Я замечал, что некоторые собаки инстинктивно настроены на формирование кучности, знакомого ей сообщества. Если несколько человек пошли по ягоды в лес и разбрелись, собака, сопровождающая их, будет обегать всю компанию, как бы приглядывая за каждым. Её не устраивает, чтобы знакомые ей люди уж очень сильно расходились розно. У нас с Верой был случай, когда, препятствуя нашему удалению от всех, собака опрокинула, корзину, почти полную черники. Мы вынуждены были долго подбирать ягоду, и застряли на этом месте. Потом поняли, что так и было задумано – не уходи далеко.
*
    Как-то мне пришлось видеть как бездомные городские собаки разных мастей и пород в своём районе, собирают всех сирых и брошенных. Бежит по улице собачонка. Вид у неё деловой и целеустремлённый. Забегает в какой-то дворик. Оттуда уже выбегает вдвоём с такой же шавкой. После следующего дворика их уже трое, а то и четверо.  И так, дальше и дальше.
     К вечеру, думаю, у них происходит развод по «квартирам». Информация поставлена прекрасно. Есть, разумеется,  иерархия, но, думаю и забота друг о друге – чтоб не пропасть поодиночке.
     На Кольском полуострове в пос. Ревда я видел потрясающей силы картину. Ничейных собак там много. Отношение людей к ним не просто безразличное, но, порой, очень жестокое. Какую-то псину некто окатил кипятком. На спине вся шкура слезла. Пострадавшая не могла дотянуться языком до больного места. И вот вижу, лежит на животе, рядом несколько таких же несчастных собак, и они зализывают ей ошпаренную спину.
*
     Группа, стадо позволяют существовать и выжить. Ну, а если кто-то отстал или отбился? Наверное, нужен пастух. Если есть закон агрегативности, то должен быть и закон «пастуха». Иными словами, кто-то или что-то должно работать на полноту его исполнения. 
     Сегодня Вера рассказала мне прелюбопытнейший случай.  Окна нашей квартиры выходят на просторный современный двор в спальном районе. Много деревьев, кустарников, свободная детская площадка. Сейчас всё занесено снегом. Детвора с санками в сопровождении бабушек и мам, по воскресеньям гуляют с детьми и папы. Перед самыми окнами деревья. Зимой залетают синички, свиристели, недавно были снегири. Днём появилось несколько стай мелких птичек. Они как-то быстро пролетели через двор и скрылись за крышей соседнего дома. Стаи были плотными и двигались на близком расстоянии друг от друга.
     Когда они исчезли, вдруг появилась небольшая группа таких же пташек. В их поведении чувствовалась растерянность. Как будто они не знали куда лететь. И тут появилась одна птаха. Она вернулась за отставшими. Было впечатление, что её послали, не досчитавшись своих в стае. Эта птичка облетела вокруг «заблудших» и повела их за собой догонять остальных. Ну, чем не пастух.


МИШКИ И МЕДВЕДИ

Игрушки
     Дети обожают плюшевых мишек. Такого медвежонка мы подарили нашей маленькой дочке. Медвежонок очень понравился ей. Она много с ним играла и нежно любила. Однажды к нам приехал её дядя – моряк с Дальнего Востока. Свою племянницу увидел в первый раз. Подарил ей в большой коробке изумительной красоты куклу. Разодета по последней моде. Дорогое платье, красивая причёска, изумительные туфельки. Банты. Загляденье, да и только. Но эта красавица почему-то на дочь не произвела никакого впечатления. К вечеру мы находим куклу, заброшенной  в угол и раздетую. Все наряды оказались на плюшевом мишке, который к тому времени был уже довольно затёртым и помятым.

Медвежата
     В младших классах школы я любил ходить в наш ленинградский зоосад. После войны он был беден, но мне там нравилось. Жили мы на Петроградской стороне. Мама на работе, а я таскался по музеям (они тогда были бесплатными) и паркам. В хорошую погоду перелезал через забор в зоосад. Кажется где-то на участке с белыми медведями. Начинал с них. Потом обходил ближайшие вольеры с волками, лисицами, кошачьими. Любил смотреть на маленьких медвежат. Зоосад по будням был почти пуст. Я подлезал под невысокие железные перила и подходил вплотную к медвежатам. Обычно они сосали лапу. Раз я попробовал вместо лапы подсунуть свою руку. Они принимали её как свою. И мне нравилось. Тёплые губы, мокрый язык и этакое причмокивание. 
     Я проделывал это при каждом посещении. Как-то решил угостить медвежонка конфетой. Он с удовольствием съел её. И тут же я проделал свой «трюк» с рукой. Внезапно медвежонок зарычал и ухватил меня за палец. Я успел руку отдёрнуть, но утолщение средней фаланги пальца правой руки у меня осталось до сих пор. Пометил меня медвежонок на всю жизнь.
     У бассейна с белыми медведями я до сих пор вспоминаю чей-то рассказ о том, как до войны мать уронила маленького ребёнка в воду к медведям и они убили его. Никто ничем не мог помочь. Тогда барьер над бассейном был открытым и многие детей сажали на него, чтобы тем было лучше видеть. После трагедии над барьером поставили  железную сетку. По-моему, она стоит до сих пор. Для меня она как память о погибшем малыше.
      Лет пятнадцать назад мне показали две фотографии, сделанные в нашем военном городке в заполярье. На одной молодой, но уже  довольно крупный белый медведь мирно ест варево из общей лохани со свиньями.
Удивительно. Но они друг друга не смущают и мирно поедают скоромную пищу. На второй этот же мишка поднимается по лестнице в одном из панельных домов. Никто его не боится. И он тоже.
     Не верится, что белый медведь грозный и опасный зверь. Поди, пойми их.
Следы
     Впервые следы медведя в тайге мне показал опытный геолог, с которым мы шли в маршруте где-то в районе Мамско-Чуйского нагорья (Южная Якутия). Собственно никаких следов я не увидел. Но помню, как Неелов показал мне на зелёный мох и сказал:
– Смотри, это след медведя. Недавно прошёл.
Не знаю почему, но чувства опасности или страха во мне не появилось, хотя к этому времени рассказов о встречах с медведями наслышался много. Немного позже парнишка эвенк, с которым я ходил уже в самостоятельные маршруты  частенько показывал мне стволы сухих деревьев расщеплённых по его словам медведем, «точившем» о них когти. Я разглядывал размочаленные стволы с интересом, но без должного «пиетета». Осенью в конце полевого сезона у нас с ним был небольшой контрольный маршрут. Помню, вышли на сухое болото. На  деревце сидел большой глухарь.
Не пуганы они там. У нас старенькая мелкокалиберная винтовка. Называли её «тозовкой». Решили взять глухаря на обед. Да как-то всё осечка, да осечка. Глухарь как заговорённый. Ещё подумал про себя:
– Тоже мне таёжный охотник (это про Серёгу-эвенка, чья винтовка была).
    В общем, улетел глухарь. С нами всё лето ходил довольно крупный пёс. Звали мы его Казбек. От самой Мамы (это посёлок у впадения р. Мамы в Витим) с нами увязался. Пока я занимался своим  делом, а Серёжка прицеливался в глухаря, Казбек рыскал где-то на окраине леса. Собрались уже идти дальше. Вдруг услышали истошный крик нашей собаки, и вслед ему на опушке раздался «проломный» треск кустов.
     Мы остановились и замерли. Серёжка встал рядом со своей несчастной «тозовкой». Побледнел и произнёс:
– Ну Саска (так он называл меня), сейчас придёт, котлеты из нас делать будет.
     И мы встали почти по стойке смирно. Паники не было. Но какую-то тоску в сердце я почувствовал. Ощущение осталось до сих пор.
     И тут видим, из кустов выскакивает наш Казбек. Мы к нему. Осмотрели. Всё цело, невредимо. Успокоились. Может быть, это и не медведь был, а лось. А может и медведь. При неожиданных столкновениях, они могут панически пугаться.

     Спустя десять лет, уже в низовьях Амура, снова виртуальная встреча. Остановились лагерем у небольшой таёжной речушки. Все занимались своими делами. Меня отрядили за водой. Взял ведро. Спустился к речушке.
     Смотрю, у берега вся трава полегла, будто кто-то огромный катался по ней. С краю большущая куча навоза – ещё тёплая. Постоял. Осмотрелся. Никого. Подумал, кто бы это мог быть. Набрал воды и пришёл в лагерь. Рассказываю. А мне повидавшие всякого геологи говорят:
– Да это медведь был. И видно, очень большой. Тебе повезло, что не наткнулся на него.
     Ребята, занимавшиеся заготовкой дров и валежника для костра, притащили большущий, белый уже, омытый дождями череп.
Широкий крепкий лоб, верхняя челюсть с крупными клыками. Медвежий, говорят. Стали тешится. Кто-то положил его на широкий пень. Стали по очереди рубить по нему топором. Никакого эффекта. Топор отскакивает, не оставляя даже следов. Так ничего сделать и не могли. Бросили. Я же подумал:
– Да! Такого мишку не одолеешь. Лучше держаться от него подальше.

     Уже намного позже, в нашей новгородской деревушке, много я видел у опушек леса укатанного овса и смятой высокой травы. И навоз медвежий встречал у малинников. И голос свой он частенько подавал, когда двигались в его сторону. Но так живого хозяина наших лесов и не видел. Соседям же он попадался. Говорят, новгородские медведи небольшие. Но вряд ли, человек устоит против него, случись нападение.
     В колхозно-совхозные времена, когда ещё овёс сеяли  и горох, много их выходило на края посевов лакомиться. В один из дней, пошли с Верой по грибы.  Почти сразу за деревней с краю наезженной тогда тракторами дороги, увидели отчётливые следы. Посредине дороги большая лужа. Мишка не захотел по воде шлёпать, пошёл с краю. Большие следы передних лап, задние поменьше. Мы вернулись. Позвали посмотреть соседей. Пришли. С ними была внучка. Тогда ещё ребёнок. Смотрит, вытаращив глазки. Показываем ей. Объясняем:
– Юленька! Гляди и запоминай. Когда вырастешь, сможешь сказать, что ребёнком  на даче у бабушки видела следы медведя. Он рядом в лесу живёт.
     Теперь Юленька давно стала Юлией Александровной. Живёт в Америке. Закончила университет, и работает, кажется, в Нью–Йорке. Не знаю, вспоминает ли она нашего российского медведя. Может быть,  и нет. А хотелось бы.
      В один из дачных сезонов приехала к нам московская знакомая погостить. Осень поздняя. Но всё же, решили прогуляться с ней по грибы. Она и Вера  шли по лесной дорожке, а я двинулся по краю и углубился немного в лес. Договорились, где они меня будут ждать.  Ветерок  мне на встречу. Иду и иду себе. Смотрю под ноги и вблизи. Грибы высматриваю. Не о чём не думаю. Вдруг услышал истошный крик Веры:
– Саша! Са-ша! Скорей сюда! На дорогу. Быстро на до-ро-гу…у.
Я бегом. В голове только одно:
– Что случилось? Что такое?
Знаю, Вера просто так кричать не будет. Сердце захолонуло. Подбегаю. Они со знакомой стоят у дорожки и кричат:
– Ты, что не слышишь? Ты же прямо на медведя шёл. Он рычал, ревел во всю мочь. Мы так испугались за тебя.
    И я понял. Ведь шёл я с подветренной стороны. Медведь меня чуял и слышал, а я нет. А мы знали, что он тут ходит. Разрушенные пни-муравейники, раскопанные земляные ульи пчёл, лёжки. Как-то расхотелось грибами заниматься. И мы быстренько двинулись  к дому. 
     В общем-то, у нас медведи не агрессивные. Кто их встречал, говорили, что при виде человека, они всегда убегали. Хотя…? Раз на раз не приходится.

     Агрессивность
     По телевизору показывали что-то вроде рекламного ролика о цирковых медведях.  Дрессировщик вывел перед камерой довольного крупного косолапого, ростом чуть выше человека. Цвет светло-бурый. Лобастый, широкомордый, приятного вида. Спокойный. В наморднике, ошейник с поводком. Дрессировщик усадил его на стул перед камерой. Уселся на другой стул рядом со своим подопечным по правую сторону.  Вместе с ними вышла телеведущая. Женщина средних лет. Тоже села на стул слева.
     Вся троица чинно позирует, и ведущая начинает о чём-то говорить. Не успела она закончить фразу, как дрессированный мишка крутанулся в её сторону,  в долю секунды сгрёб в охапку и свалил на пол.  Дрессировщик в растерянности  вскочил и, казалось, не знал что делать. На этом передача закончилась и больше не возобновлялась. О реакции медведя можно только гадать. Парфюмерия? Или что другое. У телеведущих бывает опасная работа.
     В верховьях реки Хосты (известный район г. Сочи) находятся знаменитые Воронцовские пещеры. Сегодня это известные  туристические объекты. В конце же пятидесятых – начале шестидесятых годов прошлого века в них проводились исследования климата. При этом использовались различного рода самописцы, ленты на которых необходимо было во время менять. Выполнял эту работу за небольшое вознаграждение местный лесник и егерь. Как-то разговаривая с ним, я спросил его:
– Что у Вас с лицом?
Правая сторона была довольно сильно изранена и покрыта тяжёлыми шрамами. Он объяснил:
– Да медведь. Этот район знаю хорошо. Давно работаю. Люблю охотиться. Медведей здесь много. На моём счету штук тридцать. Опасный и коварный зверь. И смелый. Если  поджидаете его в засаде и выстрелили, немедленно надо уходить с этого места. Он мгновенно бросается на выстрел. Даже если попали в сердце, он способен пробежать метров сорок, убить вас, потом свалиться замертво вместе с охотником.
    Последний раз вот так-то я караулил его и ранил. Конечно, с места своего сразу убежал. Начал его искать, чтоб добить. А он, оказывается, меня тоже искал. Увидел первым и схватил сзади. Стал кусать и драть. К счастью, он схватил меня вместе с кустом, довольно крупным. Это и спасло. Но самое удивительное другое. Несмотря на свой опыт, я на первых порах здорово опешил. Помню, что лихорадочно стал искать выход: как бы вырваться. Почему-то на ум пришла мысль:
– Вчера дома плотничал. И в кармане ватника должны быть крупные гвозди. Хотя бы один достать. Выковыряю ему глаза. Тогда как-нибудь сумею вырваться.
     Стал искать и наткнулся на охотничий нож. Он ведь всегда при мне. Да вот, совсем забыл про него. Просто вылетело из головы от неожиданности. Ну, когда уж нож был в руке, я сумел зарезать зверя. Слава богу, что так. А вот памятка на лице осталась. Да ладно хоть так-то. Бог милостив.


ВОРОНЁНОК

               Есть люди, к которым животные тянутся и по каким-то непонятным для нас причинам, любят их и доверяют. Я знаю несколько таких человек. Одна из них – моя жена. В нашей Берендеевке она то и дело удивляла соседей. Рассказывает, а все только руками разводят. То белка к окну «прилепится». Лапками за раму держится, заглядывает в избу своими глазками-бусинками, не боится и не убегает. То ласточка к вечеру в комнату залетит. Но мы не ловим её. Выключаем в комнате свет и сидим тихонько, ждём, когда она сама дорогу найдет на свет божий. То зайчонок малый к крыльцу подскачет. Смотрит, смотрит, обежит вокруг цветников, потом, не торопясь и не опасаясь, к изгороди, да этак спокойно и убежит. То на огороде «пасётся» – верхушки морковок объедает. Каким-то образом знает, что его не погонят. Однажды во двор забежала русская гончая – молодой кобель. Изумительной светло коричневой окраски с крупными белыми пятнами на груди, морде  и лапах.
    Cидим на лавке на крыльце, он лапами на колени, на плечи. Сильный, голенастый, неуклюжий, весь вёрткий. Так и норовит в лицо лизнуть.  Голодный был. Накормили. Ел, что называется, взахлёб. Прибежал cо стороны леса, да так и остался. Дня через два-три зашёл местный лесник. Оказалось, его пёс. Забегался от запахов в лесу, да и потерялся. Лесник  уж не надеялся  и найти. Так заглянул на всякий случай. Вначале рассердился на нас. Думал, что  мы каким-то образом его гончую  захватили. Но после того, как Вера всё объяснила, отошёл и благодарил. Когда я пообщался с этим псом, я ощутил всю красоту гончей породы и радость охоты с ними, понял, за что их любили русские помещики. Да и сегодня многие в деревнях, кто охотится, их держат. Правда, это уж не своры.
     На Веру как-то вышла матка оленя – подошла прямо к калитке. Спокойно, величаво. Покосилась умным глазом и убежала только тогда, когда Вера стала кричать меня, чтобы я посмотрел на эту красоту. На опушке как-то вышла на молодого лося. Мощное, изумительных статей животное с только ещё отрастающими пантами. Лось пробежал мимо меня крупной плавной рысью, как в танце.  В Адлере к ней подплыла небольшая стая дельфинов. Плавала рядом кругами. Здорово она тогда перепугалась, хотя никакой агрессивности в них не было. В городе на дерево прямо у нашего окна села большая сова. Откуда бы? Сидела и таращила на неё свои огромные невидящие днём глаза. Недолго просидела. Стая ворон отогнала её.
     Подобными качествами отличается и сын. Известно, что мальчики генетически наследуют материнскую линию, а девочки – отцовскую. Благодаря такому устройству мира мужская ветвь идёт от деда через его дочь на внука, хотя и бывают исключения. К сыну тоже животные всегда тянулись. Динка, о которой я уже рассказывал, при виде его ложилась и ползла к нему. При этом старалась поймать его взгляд и вся трепетала. Случилось, что у нашего соседа, хозяина Динки, её кто-то увёл. Он собрался отыскивать и звал на помощь нашего Николая, будучи уверен, что именно к нему она обязательно выйдет.
     Таких людей немало. Посмотрите ещё раз автобиографическую трилогию Горького. В первой её части «Детство» показан Санька Вяхирь, десятилетний сын нищей и всегда пьяной мордовки. Брошенный никому не нужный мальчишка, промышляющий в общей ватаге, чем бог пошлёт. А ведь заботился о матери, жалел её. И всех удивлял своей любовью к деревьям и травам. Может быть, обратили внимание, как он сердито ворчал:
– «Ну, на что траву мнёте? Сели бы мимо, на песок, не всё ли равно вам?»
Когда кто-то из мальчишек  ломал сучок ветлы, рвал бузину или срезал прут, вздёргивал плечи  и разводил руками:
– «Ну, что вы всё ломаете? Вот уж черти!»
И всем становилось стыдно. А ведь эти дети воровали и греха в том не видели. Никто их не учил беречь природу, никто к этому не понукал. А вот сидело внутри доброе и чуткое.
     Как-то к нам в гости зашла Марина. При этом меня поразил один факт. Кошка Сонька, исключительно осторожное  и чуткое животное, не спряталась, как обычно, в ванной комнате, а спокойно лежала, свернувшись калачиком на стуле. Своё удивление я Марине высказал. Она в ответ и говорит:
– Да, это не первый раз. Однажды я была у друзей, и они предупредили меня, чтобы я к их кошке не подходила. Она не любит чужих, и очень царапучая. Может и укусить.
 Через несколько минут их страшная киса сидела у меня на руках и «пела свои песенки». Хозяева глазам не верили. Хотите, я сейчас подойду к вашей Соньке, и мы быстро станем друзьями.
     Так и случилось. После этого разговор перешел на общение с животными. И она поведала мне историю с воронёнком.
– Мы жили за городом. Как-то, гуляя, я наткнулась на воронёнка. Видимо, он вывалился из гнезда. Весь взъерошенный, головёнкой испуганно вертит во все стороны, клюв раскрыт, лапки растопырены. Я к нему. Он заковылял от меня. Всё-таки мне удалось взять его в руки. Тощий, сердечко трепещет. Пристроила его за пазухой. Почувствовал тепло и безопасность. Успокоился. Принесла домой. Первым делом кормить. Чем? Вспомнила, что вороны всеядные птицы. Но это же птенец. Вначале давала ему мягкую булку, размоченную в молоке. Потом понемногу стала кормить тем, что ели сами. Окреп. Пускали его на пол.
 Но его лапки, высокие и когтистые, на полу разъезжались. Он падал, не мог без помощи встать. Приспособили ему перевёрнутый табурет. Но и на его перекладинах он тоже держался очень плохо и неуверенно. Решили, наконец, обмотать их тряпками. Усаживали. Стал держаться и постепенно привык.
– Ну, а на улицу-то его, на волю выносила?
– Вынесла, когда показалось, что его уже можно учить летать. Вначале я пускала его просто побегать по травке. Потом решила подбрасывать, провоцируя трепыхание крыльями. Получалось у него плохо. Потом он почувствовал в крыльях опору воздуха. В один из таких выходов стала подбрасывать его повыше. Но подняться до ближайшей ветки у него не получалось. Я не заметила, как наша тренировка привлекли внимание двух взрослых ворон. Они внимательно наблюдали за упражнениями моего питомца. И вот, когда я подбросила его повыше,  и он стал подниматься вверх, а потом, ослабев, завис в точке возврата, эти две вороны кинулись к нему на помощь. Снизу они стали подталкивать его своими телами, не давая падать и поощряя махать крыльями. И малыш долетел до ветки, сумел на неё сесть, уцепившись накрепко лапками.
     Я постояла, постояла. Он не упал. Взрослые его опекали и оберегали. Вороны ведь умные и очень организованные птицы. Я поняла, что в обиду они его не дадут и теперь он в «надёжных руках». Будет накормлен и обучен. Он попал в свою среду. Последний раз посмотрела на моего воронёнка. Мне показалось, что он благодарно моргнул мне своими чёрными глазками. Со спокойным сердцем ушла в дом.
     Я же подумал:
– Как тесно душа человеческая связана с душой других живых существ.

КАЧЕЛИ
 
Набежала волна
и отхлынула в море, стирая
письмена на песке, –
кто сотрёт письмена печали
в безутешном скорбящем сердце?..
Ёсии Исаму

 Конец петербургской  осени. Деревья уже голые.  Ночные заморозки. С сыном пришли к Верочке. Место – колумбарий при крематории. Тишина. Народа почти нет. Только у свежих захоронений печально толпятся по нескольку человек. Погост ухожен. Торжественно чисто. Наш участок только «заселяется». Вдоль дорожек, ограничивающих площади новых и будущих захоронений, высажены молодые деревца. Сейчас они выглядят как тонкие высокие прутики. Но мы знаем, что это клёны. Ещё недавно их жёлтые и красные листья создавали живой фон в этом мертвящем душу месте. Но зима закончится. Появятся и распустятся почки, зазеленеет трава. И вечный покой, ушедших от нас любимых и родных людей, приобретёт новый смысл – вечности бытия.
    На могилу дочка с внуком привезла из Адлера гальку с нашего пляжа и обломки мелких раковин, выброшенных морем после сильного шторма. В основном это ропаны. Сделали из них на могиле коврик. Посадили в уголочке тую. Создали маленький кусочек черноморского пляжа. Того, на котором Верочка выгуливала своих детсадовских ребятишек. Там я нашёл её. Там же мы купались и загорали, приезжая в Адлер.
   Обновляя каждую неделю цветы, обнаруживал, что часть гальки и раковин разбросана. Это делали вороны. Любопытные и сильные птицы. Таскают выборочно – что нравится. Наш «пляж» их привлекает. Похожу кругом, соберу разбросанное. Восстанавливаю кусочек нашего южного берега. 
    Также было и в этот раз. Постояли у надгробного камня. Тоска сжала сердце. Перекрестился. Собрались уходить. И вдруг видим:
• На соседней «делянке» крупная ворона уцепилась клювом за кончик тонкого прутика, – верхушку сбросившего листья клёна. Она висела и раскачивалась. Голая макушка сгибалась под её тяжестью и упруго выпрямлялась. Ворона раскачивалась. Но, видимо, висеть на клюве было для неё тяжеловато. Она отпускала лозинку. Подлетала к своим качелям снова и уже цеплялась лапами, перевернувшись спиной вниз. Раскачивание продолжалось. Потом опять соскок и новый «выход на арену». Появились другие вороны. Расселись на земле и с интересом смотрели на свою товарку. Никто не пытался её отогнать и захватить качели. Они просто присутствовали. Видимо, им это было интересно. А наша акробатка повторяла свой трюк с неизменным успехом. Было такое впечатление, что ей не только нравилось качаться, но и «зрительный зал» вдохновлял её как артистку на сцене. Выступление вороны закончилось тем, что верхушка обломилась. Артистка улетела. Зрители тоже покинули свои места. И тут мы обратили внимание, что вершинки всех молодых посадок сломаны. Вот тебе и качели. Хотелось только надеяться, что весной молодые деревца оживут и снова зазеленеют.
Покачав головами, мы двинулись к автобусу.
 
    Спустя некоторое время, я по делам позвонил жене не так давно умершего приятеля и в конце рассказал эту поразившую меня историю с вороной. Она нисколько не удивилась и тут же вспомнила свои наблюдения:
– Ты ведь помнишь, что наша квартира на 9-ом этаже и в большой комнате балкон. С него видны крыши соседних домов.
С Аликом мы часто выходили на него подышать свежим воздухом. У нас ведь рядом большущий зелёный массив Смоленского кладбища. Тогда на крышах было довольно много антенн, напоминавших прутья. Так я тебе скажу, что вороны на них регулярно раскачивались. Именно так, как ты описал. Цеплялись клювами, а чаще всего лапами, зависая спиной вниз И не просто висели, а именно раскачивались. Мы были уверены, что от этого они получали огромное наслаждение.

    Позже, размышляя над этими историями, я вспомнил своё раннее отрочество. Бродя по лесу, найдёшь, бывало, тонкую берёзку, залезешь на неё, уцепишься за вершинку руками, отпустишь ноги и «парашутишь». Берёзка мягко и легко сгибается и опускает тебя на землю. Каким-то образом, на глаз, выбираешь подходящее деревцо: чтобы и не сломалось и в тоже время могло, согнувшись, опустить тебя до земли. Так ведь и вороны этак-то. На толстой палке не виснут. Выходит, мы с ними в родстве. Они ломают прутик-качели. А что с  нашей берёзкой? Она не распрямляется полностью. Остаётся согбенной.  Обрекаем  её на уродство жизни. Зачем? Да, разве дети об этом думают. Им хочется качнуться. Вот и всё. А почему им хочется? А почему хочется воронам? А почему маленьких детей, чтобы успокоить, качают на руках, в колыбелях, кроватках, колясках? А почему строят для детей качели?  Почему есть качели на аттракционах? Почему качаться любят и взрослые? Молодые прытко. В преклонном возрасте  тихо и плавно. Иногда чуть-чуть. Да и глаза при этом, другой раз, закроют. В скверах есть скамейки-качалки. Нужно это нам. Успокаивает.

    Качание – некий цикл. Вверх-вниз, снова вверх и снова вниз. В природе всё так. Циклы разные по амплитуде и частоте, но процедурно они одинаковы. Биение сердца, пульсация крови и ритмы всей нашей биомеханики. Наверное, в этом разгадка качелей.
    Так что, в поведении ворон ничего странного нет. Одинаковы мы все. Вот в чём дело.


ИЛЬКОВИЧ И БЫЧОК

     Наше знакомство произошло при несколько неожиданных обстоятельствах. Он собирался купить избу. Вера Михайловна, соседка, продававшая её, проходя недалеко от нашего подворья, что-то оживлённо ему рассказывала. Неожиданно, она прокричала мне:
– Александр Николаевич! Скажите, банька за вашим домом она чья?
Я удивился, поскольку, это была её баня, правда, купленная не так давно у бабы Кати – старушки, проживающей напротив. Тем не менее, я, тоже громко, ответил:
– Как чья? Она же ваша. Вы что забыли?
Потом понял. Банька стояла на отшибе от её дома. Илькович (так мы позже называли будущего соседа) засомневался. В конце, концов, купля-продажа состоялась. Новый сосед пришёл представиться. У Верочки как раз были приготовлены свежие щи. Пригласили его в дом и накормили обедом. Позже он очень этому удивлялся:
– Ведь надо! Первый раз меня увидели, и за стол пригласили.
Много лет, до самой его кончины, мы с ним жили дружно, и он частенько бывал у нас в гостях.
    Родом с Западной Украины. Вырос без родителей. Закончил один класс сельской школы. Этим гордился. Собственно не этим, а тем, что многому в жизни научился сам и многое умел. Восемь лет в армии. Там освоил флейту и ноты. Даже руководил в своей части оркестром. Получил водительские права второго класса. Работал шофёром при освоении Кулундинской целины. Был неплохим механиком. Позже освоил ремонт телевизоров, и цветных в том числе. Это помогало ему неплохо подрабатывать, особенно в нашем небольшом сельском районе.
   Мужик колоритный. Среднего роста. Большие мозолистые руки.
Усы на украинский манер. Широколобый. Лицо породистое. Глаза умные. Но…любил крепко выпить. Правда, первые годы его жизни в нашей Берендеевке пьяным я его не видел. Уж позже… да. Любил рассказывать о своей жизни. Богата она была разными событиями и людьми. Помнил добром всех, кто помог ему в жизни. Особенно школьного учителя, который сумел сделать справку об окончании им пяти классов. Никого лихом не вспоминал.
    Были у него старенькие «Жигули-пикап». В деревню приезжал рано весной, уезжал поздно, обычно уже со снегом. Где-то, через год купил мотоблок. Сажал картошку. Мечтал завести корову. Был отзывчив. Пахал на своём мотоблоке не только себе, но и нам. Никакой мзды не брал. Ценил хорошие соседские отношения.
    Как-то добралась до нас дочка с зятем. На старой-престарой «Волге», доставшейся ему от отца. Подъезд к нам лежал через ручей, сильно разливавшийся в дожди. Машины обычно оставляли перед ним. Но тут целый месяц стояла жарища и сушь. Проезд стал доступным. Подрулил зять почти к самому дому. Постелили молодым на сеновале. Сено свежее, душистое, мягкое.  После ужина и тяжёлой дороги они уснули мёртвым сном. Ночью же неожиданно пошёл дождь. Сильный и обложной. Надо было поднять зятя, чтоб отогнал машину за ручей. Да как-то жаль было будить. Дождь лил всю ночь. К утру лучше не стало. Просвета никакого. Поохали, поахали. Решили, что ждать больше нельзя.  Надо попытаться отогнать машину за ручей. Но не получилось. Дорога превратилась в скользкий глинистый каток.

    Вернулись. Решили пробовать другой путь – через верхний лесок тракторным просёлком. Свернули на него и, соскользнули на «брюхо». Я вернулся под проливным дождём домой за топорами и лопатой. Стали рубить ветки, подкапывать. Без результата. Снова вернулся в деревню. Уже за Ильковичем. Он без обиняков сразу согласился помочь. Внимательно осмотрел нашу посадку и начал действовать. Поднял машину домкратом. Зачистил землю под днищем. Под колёса втиснули ветки. Сдали назад. И…выехали. Работа сопровождалась сильнейшими потоками дождя. Будто небо нас испытывало на прочность. Вернулись в исходную точку к нашей избе. Молодым надо уезжать. Что делать?
    Следующим утром пошёл искать новый вариант объезда. Казалось, нашёл. Полдня укладывали колею ветками. Но… Не решились. Вернулись к прямому варианту. И у ручья зять завяз капитально. Тут снова выручил Илькович.
– Ребята, без трактора теперь не обойтись.
Опытный он был шофёр. Думаю, бывал и не в таких переделках. Без церемоний пошел в соседнюю деревню, где у него стояли «Жигули». Съездил в райцентр. Нашёл тракториста. Вернулся часа через три. Нашу Волгу вытащили. А дождь всё лил, не переставая ни на минуту. Чтобы мы без Ильковича делали?
    На следующий день дочка с Сашей благополучно уехали в Питер. После их отъезда прошло всего несколько часов, и погода разгулялась. Небо стало солнечным. Дорога подсыхала на глазах. Вот те раз. Просто чудеса. Как будто не было никакого обложного дождя на трое суток.
    Позже заметил – все, кто приезжал в нашу Берендеевку впервые, попадал в похожую ситуацию. Казалось, провидение устраивало им своеобразную проверку на прочность. Зять её выдержал. Он увидел первозданную красоту новгородской земли. Влюбился в неё.  Теперь приезжает каждое лето ловить форель.
    Раз мне пришлось по делам съездить в Петербург. Обратно возвращался автобусом. Илькович обещал встретить в нашем райцентре Любытино. Случилось так, что автобус выпустили в рейс в   плохом состоянии. Да и водитель почему-то был один, хотя полагалось двое. Один работал на отрезке Петербург-Малая Вишера. Второй менял его до конечной станции Боровичи. Намучился наш шофёр до чёртиков. Мелкие поломки следовали одна за другой. Бедный шофёр что-то подкручивал, подвязывал, подбивал. Залезал под автобус. Возвращался весь чумазый, в мазуте и пыли. Сменить его или помочь было некому. С трудом доползли до Ярцево. Там пассажирам было заявлено:
– Автобус дальше не пойдёт.
Оставалось ещё 18 километров. Где-то через полчаса, начали появляться частники, как вороны на падаль. Цены взвинтили будте-нате. Мобильные телефоны ещё были редкостью. Водитель ушёл на почту звонить. Потихоньку большинство пассажиров разъехалось. Я был в нерешительности, зная, что Илькович наверняка ждёт меня.
    И вдруг вижу знакомые Жигули. Это Илькович. Приехал в Любытино, как обещал. Автобуса нет. Забеспокоился. Наконец, узнал, что мы «сломались» в Ярцево. И примчался за мной. Так было радостно и приятно. Надёжный у меня оказался сосед.
    Ездить с ним мне приходилось довольно часто. Если он собирался в Питер, всегда приходил пригласить. Мог задержать свой отъезд специально, чтобы прихватить меня. Обычно я платил ему стоимость автобусного билета, хотя он непременно отказывался. Позже понял, что дело было не в деньгах. Просто в дороге хорошо иметь спутника, на  которого можно положиться. Мало ли что. В одну из таких поездок Верочка напекла нам в дорогу сырники. За Малой Вишерой мы всегда останавливались в одном и том же месте перекусить. Заехали на нашу полянку. Я достаю сырники. Илькович – спирт. Он предпочитал Absolute.
– Александр Николаевич, может, выпьешь рюмочку.
Я не отказался. Он наливает мне и себе тоже. Заели сырниками. Предлагает повторить. Я отказываюсь. Он наливает себе. Я немного забеспокоился:
– Владимир Илькович, стоит ли? Вы же за рулём.
– А, ничего. Меня не проверяют. Я же старик.
Выпил. Поехали. Надо сказать, ездил он аккуратно. Наверное, в состоянии «выпивши» он был всегда. Чтобы не чувствовалось запаха, чем-то заедал. Был по-мужицки хитроват. Умел выкручиваться из неожиданных ситуаций:
Рассказывал:
• Раз заезжаю в Малую Вишеру. А там, сразу за речкой правый поворот с небольшим подъёмом. Останавливаться запрещено. Не помню почему, остановил машину. Ко мне сразу два мента:
– Здесь останавливаться нельзя.
– Знаю. Да вот мотор заглох.
– Как это вдруг заглох?
– А бог его знает. Машина-то уж давно не новьё.
– Ну-ка входи.
• Один из них сел за руль. Пытается завести. А у меня секретка есть. Я успел «включить» её. Ничего у мента не вышло. Тогда вдвоём они стали откатывать мой жигуль. Отошли и смотрят, что дальше. Я для вида покопался в моторе. Сел на своё место, выключил «секретку». Завёл и поехал. Они помахали мне удачного пути.
    В деревне весь в трудах. Из дальнего леса натаскал на горбе ёлочного сухостоя для ограды.  Довольно толстые и длинные хлысты.  Вкопал столбы.  Огородил участок. Рядом с ним начал строить новую избу. Купил на корню лес. Сам валил, обрубал сучки, корил. Выкопал в поле огромные валуны под углы будущего дома. Со своим приятелем подкатил их к месту стройки. Тут и я немного помогал. Нашёл местного мастера. Вместе с ним, учась и помогая на равных, поставил сруб. Потом крышу. Пропилил окна. Рамы двери, полы, потолок всё сам. Ушло у него на это несколько летних сезонов. Радовался своему труду. Ходил гордый – освоил новое для себя ремесло.
  Заготавливал сено, продавал. К сожалению, спирт постепенно сгубил его. В одну зиму в Питере случился инфаркт. От санаторной реабилитации отказался. Тяжеленные доски для пола и потолка через ручей таскал один. Раз вижу, опустился на одно колено. Отдыхает. Держится за сердце, но доску из-под руки не выпускает.
– Давайте, помогу.
– Не надо, спасибо. Сам дотащу потихоньку.
Правда, иногда звал помочь. В основном, когда двери ставил.
    Но дом, всё же, построил. Только печь не успел. Любопытно, что зять прежней хозяйки тоже собирался на этом же месте новый дом ставить. Да не сложились обстоятельства. Уехал с семьёй в Кливленд. Илькович его планы осуществил, хотя и не знал о них. Так совпало.
    Было у него две мечты – построить дом и завести корову. Первую он реализовал. А вторую не успел. Думаю, слава богу. Погубил бы только. Не складывалось у него с  животиной. Было три собаки, одна после другой. Да все постепенно пропадали. Первого, Джека, он любил особенно. В холода, когда тот был ещё щенком, даже спал с ним. И потом долго вспоминал. Надо сказать, что и нам Джек остался памятен. Внука, ещё в дошкольном возрасте, сильно покусала собака. Был он с родителями в гостях. А там в те поры ощенилась чао-чао. Внук пошел смотреть. Сунулся к щенкам. А тут мамаша. Налетела. Сильно искусала руку. К счастью, всё обошлось. Вылечили домашними средствами. Но страх к собакам остался. Казалось, непреодолимый. Приехав в деревню Гоша, естественно, не мог избежать встречи с Джеком. Тот прыгал вокруг него и норовил лизнуть от радости в лицо. Внук в ужасе. Я присел около них. Стал собаку ласкать и убедил нашего малыша, что Джек его любит. Радуется ему. Хочет с ним просто поиграть.
     Всё удалось, потому что было правдой. Теперь внук уже взрослый парень. Работает. В его жизни были и другие собаки. Но Джека он не забыл, как самое доброе и хорошее животное.
    На нашем Северо-Западе  есть очень красивые, я бы сказал, даже какие-то сочные названия:
• За'псковье, За'величье, За'лужье, За'мостье, …
По смыслу они просты и понятны – за рекой Псковой, за рекой Великой, за лугами, за мостом (наверное)… В деревушку За'лужье, что у дороги Любытино-Малая Вишера, мне с Ильковичем пришлось как-то заехать. За последними домами щипал травку маленький бычок. Милое, как все дети, создание. Доверчивый и любопытный. Подошёл и  с интересом уставился на нас. Возможно, ожидал вкусненького. Под рукой ничего такого не было. Мы просто рассматривали это неуклюжее и симпатичное создание. Не понимая, кто такие и зачем, телок растопырил свои мосластые ножки и уставился на нас, моргая белёсыми ресницами. Нос у него был белый, немножко розоватый. Илькович, глядя на бычка, весь обмяк от охватившего его счастья. Этот мужик, с затвердевшими от физического труда большими ладонями, грубыми чертами лица, выпивоха на глазах таял как снег под весенним солнцем. И неожиданно для меня стал целовать его в мокрый нос.
Телок ничего не понимал, но не делал попыток освободиться. Их биополя, видимо, сливались. Это был счастливый миг жизни для того и другого.    Когда отошли, Илькович, сказал мне:
– Александр Николаевич! Вы даже не представляете, как я люблю телят. Мальчишкой, на Украине, несколько лет пас их. Они остались во мне как часть босоного детства. Наверное, кроме них у меня никого тогда по-настоящему и не было.
    Время раскрутилось для него назад и ему стало хорошо.


РАЗОБРАЛИСЬ

  После зимы на перилах открытого крыльца нашей избы всегда много следов от посещения мелких птичек. К июлю, когда я нынче появился в нашей деревеньке, эти следы выглядели как белые засохшие лужицы с крохотными чёрными «червячками» в середине или у самого края. Я их не убирал. Ну, есть и есть. Природа!
     Июль выдался аномально жарким. Каждый день температура воздуха в тени поднималась далеко за тридцать. На небе ни облачка. Зной.  Духота. Встаю рано. После кофе с кусочком хлеба и сыром выхожу покосить по прохладе. С передыхами хватает на час-два. Потом обливаюсь водой из ведра и тащусь в избу прилечь. Кроссворды. Они почему-то приводят в норму мои давление и пульс. Подхожу  к одной из последних фотографий, где мы с Верочкой стоим, обнявшись у куста калины и цветущих флоксов.  Становится грустно и одиноко.  Ложусь читать. Через час-полтора выхожу опять покосить, а через неделю – сгребать сено и убирать. Я таскаю его к двум большим берёзам. Подкормить к зиме и на весну.  Цель простая – очистить от высоченной и уже подсыхающей на корню травы участок перед домом. При этом сохранить цветы, ещё не так давно посаженные Верочкой с любовью и вкусом. Вечером обильно поливаю их. Хочется сберечь её труд и красоту, которую она создала. Это немного греет душу. В нашей Берендеевке (из четырёх домов) я нынче  один. Совсем один. Поговорить не с кем. Телевизор и радиоприёмник сознательно не взял. Хотелось отрешиться от всего. Только автолавка по пятницам в соседней деревне. Да и то, что обсуждать? Что Веры не стало. И теперь я приехал без неё.
     Маюсь жарой ужасно. Где-то к середине месяца на небе появились редкие белые комочки. На следующий день высокая облачность уменьшила яркость солнца. Поднялся лёгкий ветерок. Температура упала. Стало полегче. Затем опять жара. Духотища.  Почти весь день в избе. На кроватях под простынёю – то на одной полежу, то на второй, то на третьей. Выхожу обливаться. Благо насос от каптированного родника в лесу пока ещё исправно работает, и свет не вырубают. И вот, когда уже совсем стало невмоготу, небо заволокло тяжёлыми тучами. Стало погромыхивать. Деревья и кусты закачало, начало гнуть и трепать.  От «гнилого угла» (так покойная баба Катя называла запад за своей избой) надвинулся дождь. И вот небо лопнуло. Разверзлись хляби небесные.
С ветром, молнией и громом. Ливень крупный и сильный. Ударил наотмашь по иссохшей земле, крышам, брёвнам избы. Залил крыльцо. Поливало как из брандспойта. Природа вздохнула. Стало прохладно и обновлено. Дышать легче. Хорошо.
     Вышел из сеней, куда меня загнала гроза. Стою у перил. Вижу – к маленькому, отмокшему от дождя, пятнышку птичьего следа пристроилась довольно крупная муха. Сидит и наслаждается вкусной для себя едой, ставшей доступной после дождя. Ну, ест и ест. И тут к её миске подлетела другая муха – помельче. Типа тех, которые в народе называют постельными. Мелкая, настырная, надоедливая и вёрткая. Посмотрела на крупную товарку, оценила её размеры. Но не убоялась. Стала пристраиваться к кормушке. Нос к носу. Большая муха резко дёрнулась навстречу и отогнала нахлебницу. Не тут-то было. Постельная муха отпрыгнул, но не улетела. Приняла боевую позу. Опустила голову, задрала брюшко почти вертикально, растопырила крылышки, сучит задними лапками – угрожает. И в такой позе начинает наступать. Снова была не допущена. Стала подходить сбоку, потом сзади, кругами. Большую муху это гневило. Она бросилась отгонять конкурентку. Но её успехи были временны. Нахалка не отступала. Топорщилась. Медленно подкрадывалась и норовила припасть к еде. Наконец, добилась своего. Большая муха перестала её отгонять. Наверное, сообразила, что еды хватит и на двоих. А может она устала бороться и ей всё это надоело. Ситуация успокоилась Консенсус был достигнут. Нахальство победило.
    Я постоял, постоял. Наконец, мирная картина мне  надоела, и я ушёл в избу готовить ужин.
     Поел молодой картошки в мундирах. С постным маслом, крупной солью, помидорами и огурцом. Вкуснотища! Потом пил чай и размышлял:
– Может, победило не нахальство. Хотя без него, конечно, не обошлось. А смелость и решительность. Ведь, если трусишь, нахальство не поможет.
     Вспомнил две истории.
История 1.
     Не то я читал о ней где-то, не то слышал от кого-то. Место и время не помню. Но они и не имеют значения.  Пусть это будет пивная или какой-нибудь паб (за бугром).
     Вечером собрались завсегдатаи. Люди разного калибра и темперамента. Накурено. Полупьяный гул голосов. И вот конфликт. Могучего сложения мужик нехорошо и громко обозвал небольшого щуплого паренька, видимо, случайно заглянувшего на кружку пива. Парнишка оказался честолюбив. Не стерпел хамства. Подошёл к обидчику и дал ему пощёчину. Амбал опешил. Взбесился. Налился кровью и отколотил малого.  Да так зло и сильно, что пришлось вызывать скорую. Парнишка амбала не выдал. Подлечился. И снова  появился в пивной. Завсегдатаи уставились на него с любопытством. Амбал особенно. Малый спокойно подходит к нему и отвешивает оплеуху.  Народ замер. Амбал налетел как ястреб на куропатку. Изметелил будте-нате.  Опять скорая. Больница Парень подлечился. Снова пришёл в пивную и дал амбалу пощёчину. Скорая. Больница. Возвращение. Оплеуха амбалу. Публика потешается, а через неделю уже ждёт повторения шоу, как рыжего в цирке. Наконец, малый пощёчинами просто затравил амбала. Тот при виде щуплого и решительного паренька стал из пивной сбегать. Потом вообще куда-то исчез.
     Принципиально похожая картина описана в известном романе  Ирвина Шоу «Молодые львы». Там главный герой, только что призванный солдатик, вызывает на ринговую дуэль весь взвод. Дерётся с каждым в отдельности. Всегда в синяках. Часто нещадно побит. Но он отстоял своё право на уважение к себе. Характер!

 История 2.
     Это уже со мной. Армения. Первый год работы. Съёмочный отряд в одном из горных районов. Живём в палатках. Конец февраля. Здесь начало весны. Солнечные тёплые дни. Сказка. До завтрака ходим с Петро Лосевым на родник обливаться. Вода чистая, ледяная. Пахнет небом. Из ведра – ах! Сердце заходится. И сразу бодрость. Захотелось большего. Решили поливать друг друга из чайника. Ледяная струйка на спину.  Это не из ведра плюхнуть. Однако, терпели.  Тоже хорошо. Завтрак. И в маршрут. Радостные были дни.
     Раз к вечеру пошёл в деревню посмотреть, как живут люди. К кяризу, собирающему воду с горных родников, приходят женщины с кувшинами. Никто не торопится. Все в ярких праздничных одеждах.
 Весёлые. Не просто за водой, а пообщаться, поболтать. В стороне, в тени развесистого  дерева сидят мужчины. Тоже перекидываются словами. Любуются на своих красавиц.
     У меня был фотоаппарат «ФЭД» с цветной плёнкой. Захотел поснимать. Только начал выбирать кадр, из толпы под тенью дерева выходит мужик:
– Эй! Не надо фотографировать. Нельзя.
– Почему?
– Да, так. Нельзя и всё. У нас не принято. Это женщины. Э!... Да ты всё равно не поймёшь. Брось, а то аппарат сломаем.
Я счёл за лучшее послушать его. Поэтому яркая цветная сцена у родника осталась только в моей памяти.
     В один из выходных недалеко от палаток кто-то увидел крупного зайца. Выскочили. Кто то побежал за ружьём. Смотрим. А охотник уже без нас есть – лиса. Подкрадывается к косому. Прямо сливается с травой.  Ползёт, не дышит. Заяц не чувствует опасности. Пасётся спокойно. Мы замерли. И вдруг с небес огромный беркут. Тоже заметил бедного зайца. Разбросил крылья и тенью на бреющем полёте летит к своему ужину. Да мы ещё тут со своим ружьём. Куда косому деваться. Заметался. Человек был ловчее. Оказалась зайчиха. Да ещё на сносях. Стало неловко, хотя понимали, что зайчиха была обречена. Беркут бы её не упустил.
    Ну, да что делать. Освежевали. Начинили тушку чесноком. Поужинали с разными травками и домашним вином.
     Вечерами  любители играли в карты. Научили и меня пульку расписывать. Да азартен я на поверку вышел. Был наказан на хорошую сумму. После этого больше смотрел, как другие играют. В одной из компаний, к которой я подсел, играли двое очень разных человека. По возрасту и характеру. Один, помню, Алёша, с Украины. Почти мальчишка. Только-только закончил геолого-геофизический техникум. Деликатный, немного  застенчивый. Другой, кажется, его звали Ервант, здоровый дядька. Широк в плечах. Массивен. Волосатые грудь и руки. Держался без церемоний, хозяином. По- русски говорил неохотно.  Не знаю, что у него под шапкой волос крутилось. Неприятный был человек. Что-то не заладилось у них за игрой. Заорал на Алёшу. Глаза выпучил и своей огромной волосатой ручищей схватил его за лицо. Казалось, пальцами глаза выдавит. Алексей обмяк. Растерялся.    Неловко было  видеть эту хамскую выходку и победоносный взгляд сильного над слабым. Внутри у меня закипело. Едва сдержавшись, я, как можно спокойней, сказал:
– Ервант, если ты что-то подобное выкинешь со мной, то берегись. Днём, конечно, мне с тобой не справиться. Но…ночью, когда ты будешь в спальном мешке, я тяжёлой палкой…. И начну с головы.
    Он убрал свою лапищу с Алёшкиного лица. Посмотрел на меня. Ничего не ответил.    Я знал, что так и сделаю. Он это понял. При мне, во всяком случае, хамства больше не проявлял.


ПОЙДУ, ПОСЛУШАЮ …

Всё жду, что кукушка
под луною сейчас запоёт, –
родные края…
Такахама Кёси

     Думаю, птиц любят все. Я знал человека, который каждую весну ходил на Cмоленское кладбище Петербурга слушать соловьёв. Для него это были счастливые минуты. К вечеру он становился сам не свой. Весь светился ожиданием. Даже внешне преображался. Недалеко жил его друг – большой знаток музыки. Миша приходил к нему загодя. Ожидал вечера. Разговоры о композиторах, игра на фортепьяно настраивали его и возбуждали. Ближе к выходу на пленер весь преображался, взгляд начинал блуждать, смотрел в никуда, на разговоры не реагировал. Он был весь там, под кронами громадных деревьев среди зарослей кустов и кладбищенской тишины. Его физическое тело ещё находилось в квартире, около нас, а духовное уже было среди божественных трелей. Он любил ходить туда один.
     Миша давно уехал из нашей страны. Устроился по специальности. Много работал на Аляске. Преуспел в деньгах. Но уверен, соловьёв Cмоленского погоста он не забудет никогда. Они будут сниться ему до конца жизни.
     Когда мы приобрели избу в глухой Берендеевке, перед окнами росли огромные кусты сирени – обычной и белой. Они стояли стеной, загораживая от жгучего полуденного солнца. К ночи в них начинал петь соловей. Светлело на душе. Бросали все дела и слушали, затаив дыхание. Разговоры замолкали. В нас входила только живая музыка отмеченного богом существа.
    *
    Людей привлекают не только соловьи. Мы слушаем и простое пение кукушки и гвалт грачей, чириканье воробьёв, крики улетающих журавлей. У них своя музыка. Она не предназначена для нас, но мы всегда с радостью и каким-то внутренним  удивлением слушаем её. Она заставляет нас молчать и  погружаться в звуковой мир природы. Мы сливаемся с ней. Это счастливые минуты. Бывало, осенью огромный клин журавлей появляется в небе, и летит в нашу сторону. Кто первый услышит или увидит их, кричит:
– Скорее, скорее, сюда. Смотрите! Журавли! А вон ещё один клин! Какие они огромные. И летят так низко.    Небо всё в криках кур-лы, кур-лы.. Все замолкаем. Только смотрим и провожаем их взглядами.
   Возвращаемся к делам просветлёнными и радостными. Нам подарен прекрасный миг.
*
     Дважды мне удалось посетить Свято–Успенский Псковско-Печерский монастырь. Первое впечатление было особенно сильным. Не помню, с какой стороны я тогда подошёл, но купола возникли неожиданно и ярко. Синий фон с золотыми звёздами. И это явление совпало с колокольным звоном. Я остановился в каком-то оцепенении. Любовался этой небесной красотой. В душе нарастала благодать.
     При втором посещении была дождливая погода. Я укрылся под навесом небольшого домика, который находился, как помнится, на уступе с видом на Лавру. Лето. Двери домика открыты. Доносились женские крики и ругань. Выяснялись домашние отношения. Семейная свара в полном разгаре. И вдруг среди этого гвалта  низкий и спокойный мужской голос:
– Прекратите! Как не стыдно. Вы же только из церкви пришли.
Поразительно, но женщины притихли мгновенно. Дождь шуршал по крыше. Как будто ангел тихо зашумел крыльям.   
*
      Но звучат не только птицы. Как-то с дочкой, ещё до школы, мне пришлось лететь в Адлер. Рейс задержался на семь часов. До ночи просидели в аэропорту. Моя девочка здорово перенервничала. Она уже настроилась на своё первое воздушное путешествие. А тут объявили:
– Рейс задерживается на два часа по метеоусловиям.
Я объяснил дочке, в чём дело. Она успокоилась. Прошли эти два часа. Она начала тормошить меня. Стали прислушиваться  к сообщениям. И вдруг снова:
– Рейс задерживается на два часа по метеоусловиям.
Слёзы. Пришлось её успокаивать всякими рассказами. Потом ещё и ещё. Наконец, в полном душевном расстройстве мы вылетели. Приземлились в Адлере ночью.  Транспорта нет. К счастью, родственники, к которым мы летели, жили недалеко. Из вещей один чемодан. Решил идти пешком. Впечатление от этой ночи у нас осталось на всю жизнь. Ощущение очень тёплого южного воздуха, который в звёздной темноте обнял и поглотил нас. И цикады.
 Их пение  преследовало всю дорогу. Это были звуки южной ночи. Ночь пела цикадами.
     Этим летом в нашей деревушке появился новый дачник – врач из Питера. По специальности совершенно приземлённый человек – хирург. Думаю, он лучше многих понимал боль, страдание людей и смерть. Но это не мешало ему оставаться в душе поэтом.
     Он мотался в деревню на своём «Рено» очень часто, делая в оба конца до 600 километров. Иногда приезжал в первой половине дня и уезжал поздним вечером. Ему нравилось у нас. Как-то перед отъездом он пошёл за деревню по проделанной мотоблоком дорожке. Солнце шло к закату. Я был на крыльце и спросил:
Уезжаете уже?
Он обернулся и ответил:
– Поеду попозже. Пойду, послушаю насекомых.
Я остался на крыльце слушать тишину.


БАБОЧКА ЗАЛЕТЕЛА
 
 Конец июля. Жара не спадает уже месяц. В избе двери настежь и днём и ночью. Хотя к утру под простынёю становится прохладно. Выхожу посидеть на наш открытый большой крылец (местный диалект). Здесь тень. Солнце только начинает припекать. Смотрю на недавно выкошенный и убранный участок перед домом. Разглядываю цветы. Флоксы всё прибывают в своих пышных зонтиках. Но стало больше белых. Белизна чистая как у невесты платье. Распустился второй бутон жёлтой лилии на длинной ножке. Лепестки в крапинку. А первый в эту ночь осыпался. Остался одинокий тонкий пестик. Начали раскрываться «царские кудри». Много их нынче. Кустом. Богатые и важные. Саранка отходит. Каждое утро открывает солнцу всё меньше и меньше закрывающихся на ночь продолговатых бутонов. Громадные заросли жёлтых цветов, похожих на большие ромашки. Слева от крыльца, напротив за оградой и справа у бани. Название не знаю. Крепкие толстые стебли, высотой больше человека. Белая роза давно отцвела. Остались только три запоздалых и уже подвядших бутона на самом верху. Напоминают комочки хлопка. Куст мелких красных роз остался в одной зелени. Недавно секатором обрезал старые веточки и обломал сухие. Кругом окосил, повыдергал крапиву. В общем охорошил кусты. Верочка бы похвалила. Жасмин тоже отцвёл. Но обильно поливаю каждый день. Поднялись свежие побеги. Смотреть приятно и радостно.
     Птички активно прячутся в листве берёз и калины. Огромная теперь рябина тоже приняла их. В первый раз за много лет, на ней все ветки в гроздьях до самой макушки. Пока ещё зелёные. К осени будет очень красиво.
     Только собрался в избу, налетела гурьба касаток. Совсем молодые. Так и крутятся перед домом и самым крыльцом. Весёлые. Как дети. Беззаботные и всё бегом. Наверное, кто-то из нашего гнезда. Года два не было никого. Что-то не устраивало. Начали даже беспокоиться. Вера предложила в крохотном окошке сеновала выставить стекло. Снял. И вот помогло. Она бы порадовалась. Как-то выхожу из сеней к сеновалу, вижу, ласточка сидит в этом окошке. Смотрит на белый свет. Радуется жизни. Вторая под стрехой, как-то боком к гвоздю прилепилась. Потом каждый день стал высматривать. Сидит. Часто даже поздним вечером. Уже солнце к закату. И так на душе хорошо от этой картины. Никто не нужен. Только Верочки остро не хватает.
     Вернулся в избу. А там красивая бабочка. Сидит на занавеске окна, около Вериной фотографии. Яркая, нарядная расцветка. На краях крылышек крупные «глаза». Два на одном, два на другом. Красновато-бурая окраска всего крыла с тёмной окантовкой. Фактура бархатистая. Потом узнал – траурницей называется. Что она залетела? Может от жары спряталась. Осторожно взял в горсть. Не придавливаю, но и развернуть крылышки не даю. Немного потрепыхалась и затихла. Вынес на крыльцо и подбросил. Эх! Улетела в небо. Вспомнил японское трёхстишье:
Не беречь красы,
И не бояться смерти:
Бабочки полёт.
     В одном из рассказов после кончины Веры записал эту хокку эпиграфом. И вот снова…
     Днём ещё залетели две-три такие красавицы. Снова садились  у самой фотографии. И так каждый день. Не Верочка ли их зовёт? Красота тянется к красоте, храбрость жизни к смелости. Так хотелось бы в это поверить.
     К вечеру снова вышел на крыльцо. И вижу, перед домом совсем низко летит пара серых журавлей. Тихо и как-то уныло. Осенью поднимутся в небо высоко-высоко, закричат печальное курлы-курлы и улетят далеко-далеко.


МЫ ТАКИЕ РАЗНЫЕ И …
               
… человек – это просто
человек, ничего больше.
Курт Воннегут.

Зависть.
    Мужик из деревни, куда я хожу в автолавку (кстати, хороший человек), поведал мне пару способов навредить соседу. Зачем? Об этом он не говорил. Просто рассказал. Похвастаться, что ли?
*
    У соседа скотины много. Да вся справная. Удачливый, расчётливый,  зараза. Сена, много надо конечно. Полный сеновал. Да всё мало. Ещё в копнах держит. На первое время. Вот ему в копну то, вовнутрь, можно яблок накласть.  Это нетрудно. Запах пойдёт сильный. На него медведь непременно выйдет. Ну и разворошит сено то. Раскидает всё. А тут дожди обычно пойдут. Пока хозяин хватится, сено и пропало. Даже на подстилку в хлев не сгодится. Новое уж не заготовишь. Вот и придёт к тебе с протянутой рукой. Прикупить, значит. Понимает, что сено денег стоит и знает, что у тебя много. Поохает, поахает про свою беду. Куда и гордыня делась. Не задирай нос, значит. Ну, поломаешься, для порядку, ясно дело. Поторгуешься. Понять должон, что и у тебя скотина. Тоже кормить надобно. Но и уступишь. А как же. Сосед ведь. Смотришь, и вскорости друзьями сделались. Уважать тебя стал. Про подлянку свою, ни, ни – не проговорись даже. А так-то, что. Никакой злобы у меня к нему нет. Просто, я ведь.. не хуже его.
*
    А то вот, к примеру, кто-то новую баню рубит. Видел, небось, брёвна метят. Это обязательно. Почему? Ведь сруб то мастерят вначале в сторонке, где удобно работать. И сам понимаешь, ничего между брёвен нет. Просто их подрубают - верхнее к нижнему. На выбранном для бани месте собирают готовый сруб по брёвнышку, уже прокладывая мох между венцами. Если их не пометить, то снова в сруб не соберёшь. Ведь каждое бревно ладится под другое, индивидуально. Лесины все разные, как и люди, соображаешь. Иногда мастер, устав, решает пометить брёвна потом, когда всё закончит. Если же он приходящий, то может появиться через несколько дней. Тут уж не зевай. Раскатать надо сруб. Это не трудно. Не зря говорят ломать – не делать. Всё… Снова из них сруб не собрать. Заново надо делать. Ни в жисть не угадаешь, где какое бревно было, и под какое подрубалось.
    Конечно, хозяин сообразит, что ему напакостили. Но…, как узнаешь, кто. Так вот и учат дураков. Не ленись. Делай всё с умом. В любой работе мелочей нет. 

    Да…, с русским мужиком не соскучишься. Не хотел бы я на зуб такому попасть. Ведь  в голову не придёт, откуда вдруг несчастья посыплются.

Уроки.
    Я вот несколько лет работал с геологами на Кольском, рассказывал тот же мужичок. В буровой бригаде. Была у нас собачонка. Гуляшом прозвали. К осени шашлык из него планировали сделать. Псинка, конечно, не знала о таком раскладе её судьбы. Отъедалась себе. Разленилась совершенно. Все ей братья-товарищи. Ни на кого не лает. Спит, да ест. Решил поучить его. Подгадал как то спящего, да и накрыл железной бочкой. И ну по бочке молотком колошматить. Гуляш там со страху заметался. Начал лаять, царапать бочку то. Ну, я его, конешно, выпустил. Убежал со страху куда подальше. К вечеру успокоился. Пришёл. Поверишь, как подменили собаку. Чуткий стал. Только кто ещё вдалеке подходит, он уж голос подаёт. Хоть ночью, хоть днём. Привыкли к нему. Никто его есть-то уж не думал. Так шутили только:
• Смотри, Гуляш, будь умницей. А то не ровён час, выпьем, да и съедим. Ха! Ха! Ха!
    Хорошо, что пёс не понимал. Добрая была собачонка. Научил я её всё-таки службе.
*
    В Ленинград мы переехали из Гатчины в большую коммунальную квартиру. Помню, мама посмотрела и с грустью сказала:
• Не выбраться тебе, Саша, будет отсюда.
 Нам сразу объяснили:
• Уборка коридора, кухни и мест общего пользования происходит по графику. Неделя за жильца.
Нас было трое. Значит три недели кряду. Хотя, учитывая число соседей, дежурства выпадали через одиннадцать недель. Это было и хорошо и плохо. Хорошо потому, что не часто. Плохо потому, что за эти недели квартира доставалась нам в весьма и весьма захламлённом виде.
    Когда Верочка приступила к первой уборке, к ней подошла соседка (из аборигенов), показала, где и что делать. Посмотрела, как Вера всё надраивала и сказала:
• Вера, да ты так-то уж не старайся особо. Лёгонько, по верхам. Да и ладно.
Вера кое-как делать не привыкла. Характер не тот:
• Лина Осиповна, мы ведь здесь живём. Надо, чтоб чисто было. Думаю, сговоримся, да и ремонт сделаем. А то провода висят, обои вот-вот отвалятся. Пол из керамических плиток весь уж изъеден временем. Только грязь собирает.
    И чтобы вы думали? Возымело. Глядя на Веру, все стали стараться. И ремонт сделали. Пол линолеумом покрыли. Убрали проводку. Обои новые наклеили. Да и жить стали дружнее. Двенадцать лет там пролетело. Лина Осиповна  умерла, одни соседи получили квартиру и уехали. Мы добились второй комнаты. Потом уехала ещё одна семья. Появились новые жильцы. Но социальный климат уже был не тот, что  вначале. Позже и мы обменялись. Много лет ещё поддерживали дружеские отношения. Знаю, всё от Веры пошло. Она мне часто говорила, когда я, бывало, сетовал на неприятных для меня людей:
• Саша! Да брось ты. Ну, такие они. Такие. Понимаешь. Невмоготу тебе? Так старайся не общаться с ними. Вот и всё.
    Мудрым и добрым была она человеком. И это понимали и чувствовали все.
*
    Мы приобрели избу и земельный участок в Моровском, когда мне стукнуло пятьдесят. С удовольствием и азартом начали крестьянствовать. Приезжали на майские праздники. Копали, сажали, обихоживали ягодные кусты. Постепенно разнообразили огород. Ремонтировали избу. Шифер на крышу, новое большое и открытое  крыльцо. С сыном (ему к этому времени было уже пятнадцать лет) домкратом подняли  осевший угол избы. Выпрямили. Выйдя на пенсию, стали проводить в нашей Берендеевке (так мы называли про себя это место) всё лето. Другой раз приезжали в апреле, а уезжали со снегом. Приятели на наш летний отдых удивлялись:
• Да вы вкалываете там как «негры», И это вы называете отдыхом? Конечно грибы, ягоды. Саша рыбачит иногда. Форель, хариус.  Но земля-то столько сил требует.
Вера всегда отвечала:
• Да ведь нас не заставляют. Нам нравится. Мы с охоткой. А что, разве отдых это на пляже валяться? Наша деревня нам радость доставляет. В этом и отдых.
    Почти сразу Вера увлеклась цветами. Отвоёвывала на запущенной и брошенной земле кусочек за кусочком.  Постепенно перед крыльцом вырос цветник: от ранних сортов до поздних. За мной был полив. Из соседней деревни у нас часто появлялись гости. Смотрели, что да как. К началу учебного года приходили за цветами для внуков. Вера помогала собрать букеты. Надо сказать, что в  соседнем Квасильниково до нашего появления цветами никто из местных не занимался. Придёшь в лавку. Перед домами одна крапива. Любопытно, что при покосе эти бурьянные «оазисы» оставляли. Не тратили на них сил. А они, конечно, из года в год увеличивали свою площадь.
    Разумеется, мы никого жить не учили. Упаси бог. Но красота она уговорит кого, хочешь. И вот… Стали у нас брать и семена и корешки. Смотрим, и у местных перед домами цветы появились. Так стало приятно и хорошо на сердце. Красота облагораживает душу.


ГОРНОСТАЙ

Королевскую мантию тихо опутали травы.
Ю. Шмидт.

    На сопках Якутии встречаются полосы громадных каменных глыб, похожих на потоки. Якуты называют их каменными реками (курумами).
Начинаются они у открытых вершин (гольцов) и через многие сотни метров теряются в таёжной зоне. Производят сказочное впечатление. Гигантское нагромождение обломков скал. Будто некий небесный Голиаф шутки ради cсыпал их в широкий распадок, принося из неведомой космической каменоломни. Ничто здесь не растёт. Вероятно потому, что они движутся. Под ними слышно журчание воды. Но она недоступна. Здесь можно умереть от жажды. Воду слышишь, но она как мираж в пустыне. По этим глыбам ни лошадь, ни олень не пройдут. Человек же движется относительно легко. Но, когда, другой раз, почувствуешь, как страшная каменюга качнулась под твоей ногой, делается страшновато. Почему-то мне всегда приходила мысль:
• Не дай бог, попадёт под неё нога - как в капкан. Тогда, всё. Никто тебе помочь не сможет. Будешь «прикован» к скале, будто Прометей. И сожрут тебя ночью медведи. Бр..р..р. Ужас.
    Правда, о таких случаях я не слышал. Наверное, похожая мысль приходила в голову не мне одному. И люди вели себя осмотрительно.
     Как-то остановился на такой каменной реке. Пришла в голову идея по маршруту. Решил записать, чтобы, как говорят, мысль не потерять при новых  впечатлениях. Выбрал место. Вынул из рюкзака небольшую фанерку и подложил под себя.  Этому научил меня Неелов - опытный геолог-полевик. Полезное дело. Ведь профессиональная болезнь у большинства геологов-съёмщиков – ишиас. От холодных камней. Он всегда носил с собой небольшую дощечку. Все, говорит, подсмеивались. Зато я здоров. Так делать стал и я. Уселся поудобней. Достал пикетажку, карандаш, стал обдумывать, как построить на бумаге  свои соображения. Тихо так сижу. Сергея с собакой отослал вверх по куруму, чтобы не мешали.

    И вдруг, из какой-то щели выбежал, прямо на меня, горностай. Никогда раньше их не видел. Представление имел только по живописным полотнам Эрмитажа, где изображены короли в горностаевых мантиях. Застыл. Дыхание затаил. Боюсь пошевелиться. Как бы, не спугнуть. Наверное, он человека тоже выдел впервые. Не боится. Разглядывает меня. Я его.  Но горностай осторожен. Опять в щель заскочил. Но видно любопытство сильнее страха. Снова показался. Посмотрит, посмотрит и юрк в щель. Я не шевелюсь. Любуюсь красотой зверька. Вот подарок-то - нежданный, негаданный. Наконец, мой гость убежал. Забыл я, что и записать-то хотел. Да бог с ними, записями. Может, и вспомню потом. А нет, так и ладно. Ведь мне чудо показали!
    Вечером в лагере якуты на мой рассказ помолчали. Потом как-то проникновенно сказали:
• Повезло тебе Саска. Оченно повезло. Горностай это к счастью.


ЛЮБОВЬ

Бог создал кошку, чтобы человек
имел возможность погладить тигра.
В. Гюго

    Наша Берендеевка. Конец весны. Тепло, солнечно. Кусты и деревья в молодой зелени. Яркая трава-мурава. До покоса ещё далеко. Тёплый и влажный  запах проснувшейся земли.  Воздух напоён свежестью и каким-то свойственным только в эту пору ароматом. Звон птичьих голосов. Первые бабочки. Прозрачная голубизна неба. Начало новой жизни. Ожидание чего-то хорошего.  На душе  светло.
      Открыли избу. С сеновала навстречу выскочила кошка. Бросилась к нам в ноги и стала истово тереться о них. Господи! Такого несчастного существа мне видеть ещё не приходилось. Тощая донельзя. Спина горбом. Позвоночник наружу.  Рёбра можно пересчитать. Откуда она? Где пережила зиму? Не знаю. Вера сразу дала  еды.
     Так и осталась у нас на лето. Пришла в себя. Отъелась. В избу почти не заходила. Обращались мы к ней незамысловато – Киска, и всё. Ближе к осени Вере показалось, что будут котята. Как-то к ночи услышали на чердаке лёгкую возню. Решила – Киска уже не одна.
     Утром поднялся на чердак. Проверил все углы и закутки. Ничего не нашёл. Позже стали замечать, Киска таскает на чердак мышей. Возня стала довольно шумной. Шло обучение.
    И вот, неожиданно для нас, с чердака скатилось на полку и затем шлёпнулось под ноги маленькое существо. Величиной с ладонь. Испуганное и «грозно» шипящее. Других котят не оказалось. Существо озиралось, засуетилось и побежало в «кошачью» дырку дверей к сеновалу. Смелости малышке было не занимать. Мамаша растерялась. Юркнула за чадом. Так и пошло. Котёнок бегал, где хотел.
    Залезал в дрова, бродил под крыльцом, карабкался по брёвнам избы, бегал по траве, залезал под доски в какие-то немыслимые щели. На мать не обращал никакого внимания. Киска вся в переживаниях. Бегала за ним в беспокойстве. На её морде выражалась полная растерянность. Казалось, вот она сядет и разведёт лапами в удивлении.
     Дело шло к холодам. Начали думать, что с нашими кошками делать. Двух взять в город не могли. Оставлять в избе – обрекать на гибель. Наконец, решили:
• Киску отвезём в Боровичи к тётушке, котёнка заберём с собой в Петербург.
Ночи становились всё холоднее. Кошки в тёплую избу не шли. Беспокоились в основном за малышку. Вера устроила им гнёздышко в чулане. Там же и миски определили. Спали мать и дочка (позже выяснилось, что это кошечка) в обнимку.
     Но наша озабоченность нарастала. По ночам стало подмораживать.  Да и  уезжать скоро. Наконец Киску отвезли. А вот малышку предстояло ещё поймать. Все обычные способы приманивания, уговаривания оказались безрезультатными. Мне было поручено изготовить большой сачок на длинной палке. Но это только ухудшило ситуацию. Малышка  вообще перестала нас подпускать. Тогда Вера придумала дождаться, когда котёнок поест и заснёт в чулане. Там были ночные сумерки и дверь закрывалась. Открыт был только кошачий лаз внизу. Технология сработала. Когда «дитя», по нашему мнению, заснуло, Вера зашла и тёплой кофтой накрыла спящее создание. Внесла в натопленную избу и передала на руки сестре, которая гостила у нас в это лето. Женя, боясь испугать котёнка, легла с ним в кровать, не раздеваясь и прижимая ласково к груди. Так и заснули вдвоём.
     Утром малышка уже резвилась на полу, цепляясь за полог, закрывающий вход в комнату, где прошла её спокойная ночь, и раскачивалась на нём.  Стали придумывать имя. Ничего путного в голову не лезло. И вдруг кого-то из нас осенило:
– Да это же Сонька, Сонечка. Если торжественно, то Софья.
Крестины состоялись. Имя к малютке будто приклеилось. Наконец, присмотрелись  к ней. Окраска наподобие русской голубой. Загордились – чувствуется порода. Носик розовый.  Мордаха спереди белая. Белая полоска разделяет ещё синие глазки. Грудка, живот и часть лап тоже белые. Белое будто разделяло тело пополам – верх и низ. Короткошерстная. Шерсть густая, плотная. Хвост не пушистый, но «массивный».  Одним словом котёнок хоть куда. Просто загляденье. Красавица, да и только.
     Подумали, что ночь в избе сблизила её с нами. Но ошиблись. Попытка Жени, взять Соньку на руки, завершилась полным конфузом и ранением. На протянутую руку это маленькое чудо-юдо бросилось в атаку и своими когтями-иголочками, нанесла длиннющую царапину на локтевой части руки, такую глубокую, что кровь закапала на пол. Пришлось заливать йодом и заклеивать бактерицидным пластырем.  При малейшем приближении рот у Соньки растягивался в какой-то прямоугольник. Она  грозно шипела и показывала тонкие и острые клыки. Шерсть вставала дыбом. Уши вытягивались в стороны. Пришлось оставить её в покое и предоставить самой себе. Конечно, из избы уже не выпускали.
     В город привезли её в просторной плетёной корзине, закрытой сверху сеткой с крупными ячейками. В квартире долго обследовала каждый уголок.
     Очень беспокоились, где и как она начнёт решать свои туалетные дела. Но всё сладилось прекрасно. Она оказалась потрясающей чистюлей. Сейчас в её «корытце» около унитаза просто стелем небольшой листок газеты. Второй листок кладём рядом на кафельный пол. Надо только вовремя и хорошо убирать. Все свои «дела» прикрывает чистыми листочком. Когда приходят гости, удивляются, что в доме кошка. Никаких запахов.
     Вскоре я заметил,   её глазки «затекают» и около носа образуются грязные комочки. Вера стала делать слабый  марганцовый раствор, и я кусочками марли протирал глаза. Она не сопротивлялась. Только вся напрягалась, когда мне приходилось лёгонько брать её за горло под мордаху.  Процедура не приносила каких-то ощутимых  результатов. Решили показать её врачам.
     Оказалось, она сильно простужена. Нам сказали:
– Ещё бы неделя – и воспаление лёгких.
Начались уколы. И тут мы нашу Соньку оценили с другой стороны.
Медсестра Вере:
– Держите крепче. Укол довольно болезненный.
На удивление Сонька лежала спокойно. Вера только слегка придерживала её и говорила ласковые слова. Укол. Наша больная даже не дёрнулась. И так  каждый день. Десять уколов. Сестра только удивлялась:
– Да! Ваша кошечка с характером. Таких я ещё не встречала. Обычно орут, вырываются. Особенно коты. А ваша терпелива и бесстрашна.
     Мы внутренне загордились. Приятно такое слышать. Хотя нашей заслуги в этом не было никакой.
      В клинике нам посоветовали стерилизовать её. Подумали, подумали и решились. Когда Соньке «стукнуло» девять месяцев, привезли её на операционный стол. Переживали. Но операцию она перенесла превосходно. Выше всяких похвал. Только пыталась сразу вставать и с мутными от наркоза глазами, шатаясь, куда-то двигалась.
     Скоро всё забылось. Сонька стала зеленоглазой и снова игривой, бойкой, радуя нас каждый день. У неё выработались чёткие ритуалы, соблюдать  которые она быстро нас приучила.

Подъём.
    Побудка в пять утра. Только Веру. Начинает ходить по ней, тычется носом в лицо, или цепляет когтями за одеяло, пытаясь сдёрнуть. Бежит на кухню к своим мискам. Вера кормит. Хотя миска с сухим кормом пустой никогда не бывает. Вообще Сонька не любит пустых мисок. Требует, чтобы в них был корм. Иногда не ест. Просто посмотрит. Убедится, что всё в порядке,  и, успокоившись, уходит. Когда мы завтракаем, обязательно при сём присутствует. Сядет на окно, смотрит на волю, спиной к нам, но с нами. Если появляются птички, начинает цокать зубами. Раз даже прыгнула на стекло, брякнулась на стол с «хорошими» последствиями для уборки.

Игра.
     Часам к двенадцати у неё возникает острое желание поиграть. Только с Верой. Она относится к ней как к подруге. Приглашение состоит в том, что Сонька запрыгивает на кровать, изгибается боком, растопыривает уши в стороны или прижимает за головой, шерсть вздыбливается и начинается танец-прыжки. Этаким скоком, скоком на четырёх лапах.
     Вера берёт в левую руку мой пояс от халата и начинает им легко помахивать, водить по кровати, делать круговые движения. Сонька убегает по коридору. Занимает исходную, выжидательную позиции. Ложится, прижимается к «земле» и … атака. Вера подкидывает конец пояса. Сонька подскакивает за ним над кроватью этакой свечкой. Иногда делает какой-то немыслимый кульбит с неповторимым поворотом. Старается поймать кушак. Ей это позволяется. Начинается катание по кровати. Перевороты через голову. При этом рот у Соньки до ушей или открыт от счастья. Она радуется и вся сияет. Потом соскакивает под стул. Замирает. И опять бросается в атаку. И так много раз. Наконец, все участники игры устают.  Сонька теряет к игре интерес. Мой кушак оставляют в покое.
     Игра обязательна. Каждый день и только с Верой. Мои попытки подменить её никогда успеха не имеют. Когда Сонька была молоденькой, непонимание или отказ поиграть вызывал у неё обиду. Казалось, она думала:
– Ах, так? Не хотите? Делаете вид, что не понимаете, заняты? Ну, я вам сейчас покажу.
     Прыжок на оконные занавески, раскачивание, раскачивание … И вот вся оконная красота уже на полу. Сонька сверху. А то и зароется в ткань с головой. Стали ругать. Начала проделывать  это без нас. Пробовали закрывать в комнату дверь. Мало помогало. Она разбегалась, прыгала на дверь. Раз, другой. Ударялась. Разбегалась снова и снова. Штурм. Ничего не выходило. Стала запрыгивать на ручку двери. Повисала на ней. И всё-таки открывала. Но никогда не мяукала, не просила, не «ныла».
     Наконец, мы сдались. Игры приносили всем радость. Сонька оказалась умнее нас.

 Ласки.
     Сонька не любит, когда её берут на руки. Вся напрягается, и, медленно и сильно извиваясь всем телом, освобождается. Видно, она только терпит и ей неприятно.
     Однако ласку любит. И в этом тоже существует ритуал. Место и время. Для ласок был выбран я. Когда я сажусь в мягкое глубокое кресло, она каким-то нутром узнаёт это. Обычно  после короткого «мяв», подбегает слева, царапает когтями обивку и запрыгивает на подлокотник мордой ко мне. Это означает, она хочет, чтобы я погладил её. При этом я всегда говорю:
– Сонечка! Девочка наша хорошая. Красавица. Умница!
     Это повторяется на все лады. Затем она поворачивается боком. Я вычёсываю её специально приобретённой расчёской. Подставляется другой бок. Если сидит спиной, всегда оборачивается и смотрит мне в лицо. При этом всё время надо говорить ласковые слова и хвалить её. Вначале я этого не понимал. Тогда она начинала меня не больно покусывать. Вначале я думал, как-то не так расчёсываю, делаю больно. Оказалось, дело в другом. Надо говорить, говорить и говорить с нею. Ласковые слова, тёплый тон:
– Королева ты наша, красавица, умница! Мы тебя любим! Курочка ты наша хорошая. Заинька.
     И всё в таком духе. Наконец, она успокаивается и просто сидит на подлокотнике. Если я не ухожу, она медленно переходит ко мне на колени. Какое-то время сидит, потом укладывалась калачиком. Иногда вытягивает лапы и упиралась ими в подлокотник. Начинаю почесывать её за ушами, провожу пальцами по спине, оставляя полоски, треплю легонько по меховым подушечкам щёк, которыми кошки обычно трутся о нас. Она жмурится и «балдеет» от приятности. Обычно даю ей посидеть пять-десять минут. Потом медленно встаю и ухожу работать. Она соскакивает и возвращается в кресло на нагретое мной место.
     В течение дня на неё никто внимания обычно не обращает. Но она всегда старается быть неподалёку. У телевизора устраивается либо рядышком с Верой, или напротив – на стуле, чтобы видеть нас, и чутко дремлет.
     В таких случаях мне вспоминается  случай с  нашей знакомой в Африке. Муся работала врачом в одном из небольших тамошних государств. Как-то её пригласили в тюрьму осмотреть заключённого. Она оказала ему помощь и рекомендовала перевести на лёгкий режим. Через месяц или два в этой стране произошёл государственный переворот. Её пациент оказался у власти (не то премьером, не то президентом). Спустя год она уезжала в Россию (тогда ещё СССР). И уже подходя к самолёту, увидела, как подъехала правительственная машина. Из неё вышел бывший пациент. Просто постоял и всё. Так он поблагодарил за помощь и показал, что помнит её. Ведь не обязательно говорить какие-то слова. Иногда достаточно побыть рядом.
     Иногда днем я выпиваю чашку чая на кухне. Сонька тут как тут. Запрыгивает на табурет и  вытягивает  лапу в мою сторону, медленно поводя ею сверху в низ. Просит погладить. При этом она тихо, тихо говорит не то «мяв» не то мяу, смотрит на меня и как-то смешно морщит носик.

     Частенько Сонька расслабляется, вытянув лапы, на коврике у кровати. И тут, достаточно только обратить на неё внимание, произнести имя. Начинает подрагивать кончик хвоста. Она слышала, что говорят о ней. Если вдруг с нашей стороны услышит:
– Сонечка! Какая ты у нас красавица. Чистюля. Девочка наша золотая.  Любим мы тебя, – тут же начинает кататься на спине. Вправо, влево. Лапы в стороны. Улыбка до ушей. Будто впитывает наши слова и светится счастьем. Всем хорошо.  Такая сцена повторяется и в деревне, когда мы сидим на крыльце, любуемся закатом и отдыхаем от дневных трудов и забот. Сонька нежится на вечернем солнышке рядом с нами. Мы нужны друг другу.

Защемило на сердце.
    Сызмалу Сонька очень осторожна. Сторонится всего незнакомого. Когда, кто-то подходит к двери в квартиру, мы узнаём об этом ещё до звонка. Она приседает на всех лапах и суетно, прижимаясь к полу, бежит к двери ванной комнаты. Когтями в панике отцарапывает дверь  и – на коврик. Если слышит, что гостей многовато, залезает под ванну и сидит там, притаившись, пока не уходит последний  гость.  Недавно, в доме меняли отопительную систему. Дверь в квартире не закрывалась с утра до самой  ночи. Работала бригада монтажников. Одни пилили трубы «болгаркой, другие снимали старую арматуру. Вытаскивали, приносили новое оборудование. Дрелили стены, ставили подвески и так дальше и тому подобное. Работа специализированная. Люди постоянно менялись, внося в квартиру разную ауру, звуки, настроения, голоса, инструменты. Для Соньки это был огромный стресс. Почти сутки она просидела в своём «подполье». Ни питья, ни воды, ни туалета. Ни о каких играх и ласках не могло быть и речи. Но вот около часа ночи «чинщики» ушли. Только закрылась дверь, Сонька тут как тут. Вся квартира была обследована заново. Она даже  заглядывала в щель между стенкой и изголовьем кровати, будто кто там мог спрятаться. Обнюхивала и осматривала все уголки, побывала за столом компьютера, осмотрела книги и кресло. Успокоилась, только убедившись, что её дом не изменился.
     Летом происходит то же самое. Приезжает зять рыбачить на форель, она прячется. Дома не показывается, в избу не заходит. С Петровичем в доме появляется много незнакомых вещей, запахов. Они настораживают её и беспокоят. Мы это понимаем. Знаем, как только Петрович соберётся к отъезду, выйдет из дома, помашет рукой и пойдёт по тропке к машине, Сонька появится мгновенно. Любопытно, что когда он просто на много часов уходит рыбачить, такого не происходит. Она появляется только и только тогда, когда он уезжает совсем.
     Приезжают сын и внук, чтобы помочь нам уехать в город. Сонька прячется снова. Хотя их, также как и зятя, она знает хорошо. Перетаскиваем вещи в машину, оставляемую в соседней деревне. Её нет. Звать бесполезно. Сборы и суета людей волнуют и пугают её. Уходим. Вера остаётся на крыльце ждать Соньку.  В доме всё успокаивается.  Сонька появляется. Вера помещает её в «перетаску». Мы встречаем их, садимся в машину и спокойно едем на зимнюю квартиру. Она спит. Никаких проблем.
     В конце этого лета, за нами приехал сын с приятелем. Припарковались почти у дома. Побыли неделю. Помогли по хозяйству, ходили в лес, на реку, отдохнули. Оба курят, вечерами любили посидеть на нашем большом открытом крыльце. Выпивали понемногу, курили, разговаривали о своих делах. Естественно Сонька в это время дом покинула.  Дни стояли ненастные и  холодные. Почти каждый день дожди.
     Оставляли для Соньки еду.  Ночью, когда все спали, я выходил в сени и звал её. Безрезультатно.  Однажды открыл дверь, смотрю, стоит у порога. В избе натоплено. Зову зайти. Порог в избах высокий. И тут я совершенно поразился.  Сонька вытянула шею прямо через порог. Мне показалось, что шея стала длинной как у жирафа. Как-то странно повернула голову и заглянула в сторону кровати, на которой спал Миша, приятель сына. Увидела спящего, и тут же шею «убрала», не переходя порога. Тогда я взял её на руки.
Живот был мокрый от травы, шёрстка влажная. Прижал к себе и внёс в избу. Прошёл в нашу комнату, опустил на кровать, закрыв при этом дверь в кухню, где спал Миша. Она тут же юркнула в соседнюю комнатушку, под кровать сына и исчезла. Утром я не нашёл её.
     Канун отъезда. Начали собираться. Снимали шланги, насос, прятали всякий скарб, поскольку за зиму нас всегда навещают воры, и весной не знаем, что найдём. В общем, хлопоты большие, долгие. Предотъездовская суета. Наконец всё, что можно попрятали.  Загрузили старенькую «Ниву». Утром отошли к машине. Дом успокоился. Никого чужого. Вера осталась на крыльце одна ждать Соньку. Её нет и нет. Отъехали за деревню, чтобы нас было не видно. Ждём. Сонька не приходит. Час, два, пошёл третий. Надо ехать. Соньки нет. Что делать. Решили двигаться. Предупредили соседа, попросили подкармливать.
    На душе муторно.  Стали успокаивать себя:
– Наверное, судьба у Соньки такая. Здесь появилась на свет, здесь и пропасть, видно суждено.
     Из города названиваем соседу:
– Как там? Появилась?
– Видел, еду ставлю. Миска всегда пустая. Но кто съедает, не знаю.
     Прошло две недели. Появилась возможность поехать. Надеялись, с нашим приездом Сонька почувствует привычный уклад жизни и придёт. На всё про всё у нас были только сутки. Переночевали. Соньки нет и нет. Переживаем. Э..эх! Приехали в пустую. Видно суждено ей пропасть тут. Где-то около полудня Вера, в который уж раз, вышла в сени. И вдруг Сонька спрыгивает с чердака, подходит к ней, как ни в чём не бывало, и начинает ласкаться о ноги. Вера подхватила её на руки. И, о боже! Сонька прижалась к ней как ребёнок.


ОНИ СКАЗАЛИ «ПРИВЕТ»

Птичка божия…
А.Пушкин

  В этот год ласточки снова свили у нас гнездо и высидели четырёх птенчиков. Вначале мне показалось, что их только двое. Каждый день выйду к сеновалу и посмотрю. Тихо, этак ненавязчиво. Вначале взрослые шарахались от меня. Постепенно поняли, что я не опасен. И стали даже при мне кормить малышей. Те тоже попервости сжимались в гнезде и затихали. Но и они свыклись с моими приходами.
    Двое птенцов, которые сразу на глазах были, росли как на дрожжах. Но мать-то знала, что их у неё четверо. Залетит сбоку и суёт мошек кому-то мне неведомому. И не зря. Выглянули ещё двое. Вначале только третий. Позже увидел, что и четвёртый головку вытягивает. Да такой маленький. Думал, что не выживет. Задавили его старшие совсем. Сидят прямо на нём. Не церемонятся.
    Вспомнил случаи у людей. Уставшая донельзя мамаша, во сне задавливала дитя своим телом. Даже выражение такое было: заспала ребёночка.
    Но ласточка-мать своё дело знала. Выкормили с отцом и этого «дохлятика».
   Вот и пёрышки появились. Вот и грудки белые стали. Уже на ласточек начали походить. Но, по-прежнему, двое так силищей и пышут, другая пара, прямо сказать, не богатыри.  Незаметно подкрался час икс. Заглянул. Двое крупных птенцов уже на краешке гнезда сидят. Крылышки чистят. Вытягивают их, как потягушки-нарастушки делают. Только что не зевают со сна. Слабеньким в гнезде просторно стало. Мамаша сидит на перекладинке, напротив. Хвостом к ним. Не отвлекает, но видно, спиной чувствует чадушек своих. На другой день один птенец перескочил уже на провод, что аккурат гнездо держит снизу. Но всё ещё рядом с гнездом. К вечеру и второй за ним перебрался. Прошел день. И вот все четверо на деревянной перекладинке. Но какая чёткая иерархия. Птенцы разделились на две пары. Головами в разные стороны, как чужие сидят. Полное неприятие. Вы там, а мы тут. Видимо, они очень разные, хотя из одного гнезда. Вот так. А мы думаем, что такое бывает только у людей.
    Ещё через два дня глянул, а гнездо пустое. Покинули его дети. Тесно там стало. На волюшку потянуло.
    На следующий день одна ласточка влетела на крыльцо, где я сидел на лавочке. Чирикнула чуть не в лицо мне и мимо в небо виражом над травой и цветами.
    Неожиданно четыре бывших птенчика сели прямо передо мной на перила крыльца. Смотрят и «заговорили»:
• Чвик. Чвик.
Я понял это как – привет, привет.
• Чвик, чвик. Чви..ик – это мы. Мы тебя знаем.
• Чвик, чивик – а ты нас узнаёшь?
• Чви..чви..чвик. Чивик, чивик – мы уже большие. Мы уже летать умеем. Смотри…
     Вспорхнули разом. Только их и видели. Потом на провода между столбами уселись. Снова  парами. Плечами крыльев прижимаются друг к другу. Одна пара от другой сидят отдельно, подальше. Видно надоело слабым угнетение в гнезде. Толстые и большие всегда сидели на них, так, что малых и не видно было.  Мать подлетает (думаю, к младшеньким), нет, нет да покормит. Наверное, чем-нибудь вкусненьким. Пара, которая из слабеньких, вечером появилась у гнезда. Одна птаха рядом на проводе прилепилась, другая прямо в гнёздышко уселась. Пищат, мать зовут. Теперь уж им недолго иждивенничать. На крыло встали. Скоро родители будут не нужны.
    Знают они меня. Это так здорово. Радостно на душе стало. Наверное, они нас различают, а мы…? Э…эх мы!
 Лёг спать. Вспомнил своих ласточек и поймал себя на том? что, засыпая, улыбаюсь.
    Через несколько дней увидел их на перекладине под крышей сеновала. Сидят как четвёрка мушкетёров плечом к плечу. Один за всех и все за одного.
    В скором времени они покинут нашу Берендеевку. А пока перед самым закатом занимают свои места на сеновале. Четверо. Пятая – матушка. Опекает ещё их. Утром пролетают мимо меня и обязательно пискнут – привет. Днём их уже не видно. Наверное, где-то кучкуются для предстоящего перелёта. Буду надеяться на встречу следующим летом.


СВИДАНИЯ

Свиданий наших                каждое мгновенье
Мы праздновали,                как богоявленье,…
А. Тарковский

     Снова я в Моровском – нашей любимой Берендеевке. Второе лето без Верочки. Внутри чувство, что она обязательно появится здесь. Как это произойдёт? Не знаю. Но уверен, что догадаюсь, когда это будет.
    Нынче удалось приехать пораньше. Привез сын с приятелем. Выехали ночью. Утром на месте. Ребята сразу организовали шланги с насосом от колодца-родника. Это главное. Я с водой. Они же всё намыли после зимы. Так приятно, когда о тебе заботятся. Даже сумели освежить постельное бельё. Быстро высохло на солнце. Пахнет свежестью и ветром. Сделали прекрасный ужин, выпили по рюмочке и часов в девять вечера рухнули спать. Позавтракали и они уехали. Я, как и прошлый год, один. Может к лучшему.  Ни радио, ни телевидения, ни соседей. Выходя не сеновал, сын обнаружил новое гнездо касаток. Прямо у сеней, за дверью на сеновал. Два птенчика. Позже рассмотрел, оказалось четыре. Головки едва видны. Только рты желтеют ободком. Родители кормят их «не покладая рук», по челночной схеме. Один только в разинутые рты мошек запихнёт, тут уж и второй на подходе. Так рад. Всё Верочка позаботилась. Заставила меня в один из приездов на сеновале стекло в оконце выставить. Вот и результат.  Не забывают касатки наш дом. Подумал, они здесь, - это знак о Вере. Живое всегда её любило и к ней тянулось.
    Прошло несколько дней. Неожиданно появился трактор-косилка. Снова покос начался. Почти как раньше, при Вере. Только теперь не вручную и не владельцы отдельных коров, а уж фермерское хозяйство сено заготавливает. Хорошо. Ещё прошлый год в соседней деревне их видел. Ходили и к нам смотреть. Спросил:
• А чего в Моровском-то не косите?
• Да там трава худая.
• Как худая?, - говорю. - При мне скоро тридцать лет как, хорошая была. Считалась лучшей в округе. И деревня-то не зря Моровское (на старой карте Муровское) зовётся. Трава-мурава. Даже из райцентра некоторые здесь покосы держали. Конечно, если не косить, да не удобрять так хорошее в плохое быстро превратится. Зарастёт всё бурьяном. Это мигом происходит.

    Может разговор этот вспомнили, может сами надумали. Только вот нынче за ум взялись. Дай-то бог. Не успели выкосить, уж и чайки появились. Не знаю, что их на покосах привлекает. Может, мышкуют, как луни. Скорей всего лягушек отлавливают. Чайки-то речные и озёрные. Раньше над этими полями, после покоса два полевых луня
 всегда охотились. Летали красиво. На бреющем. Над самой стернёй скользили. Нынче пока не видел их. Зато к вечеру аист появился. Вышагивает важно по краю  у валков, метрах в тридцати от дома. Через час обратно пошёл, уж по другой стороне поля. Но тоже важно, не торопясь и не боясь никого. Аисты ведь к людям жмутся. Их спокон веку не обижают и любят. Они это чувствуют и понимают. А вот и две трясогузки. Как давно их не было. Им же пашню подавай. Побегать, поклевать мошек, таракашек каких-нибудь. А у нас уж давно землёй никто не занимается. С Верочкиным уходом как-то всё вдруг сломалось. Соседи и приезжать перестали. На что позади нас у Вадима огородище был. Парник большущий под помидоры держали. А  второй год, как и траву-то не выкашивают. Домашние проблемы. Не до огорода стало.
    К вечеру сел на веранде, как бывало, на закат полюбоваться. Каждый вечер он разный. Окрашивает то темнеющую голубизну неба, то облака подсвечивает, то в тучах тёмных прячется. Комаров нет. Дневная жара спала. Хорошо. Каждый вечер так-то с Верой сидели. А сейчас один. Ан, нет! Синичка. Видно, почувствовала тоску мою. Села напротив, на перила. Смотрит на меня. Разглядывает. Не было ещё здесь со мной такого. Улетела. За ней тут же следом какая-то серая пичужка на этом же месте притулилась. Взглянула с любопытством. И быстро в куст калины перед крыльцом спряталась.
    Начал косить. Высвобождаю цветы. Вера сажала. Почти все целы. Маки, кажется, пропали. Нарциссы и сиреневые ирисы отцвели, и жасмин, конечно. Мальва распустилась. Флоксы проклёвываются. Цветов саранки нынче будет много. Бутоны уже совсем готовы раскрыться. Но там всё крапивой забито. Нынче она очень «урожайная» и могучая. Толстенная, крепкая, как прутья. Выше роста человека. Коса не берёт. Приходится руками выдёргивать. В рукавицах, конечно. Да ещё в двойных. Помаленьку, полегоньку привожу участок перед избой в порядок.
    В ночь на  восьмое, под утро, Вера приснилась. Идёт к дому. Уже около бывшей избы бабы Кати (это наискосок от нашего крыльца метров пятьдесят). В вязаной кофте, с широкой синей полоской под тельняшку. Любила она её. Остановилась. Смотрит на меня. Но выглядит как-то расплывчато. Будто в тумане. Что-то говорит мне. Но не слышно. Постояла, постояла и исчезла. Как растворилась. Проснулся. Уж утро совсем. Понял: это она пришла сказать мне:
• Я с тобой. Я не могу тебя оставить. Мне здесь всегда было хорошо. Так что, не убивайся. Я ведь люблю тебя. Прислушивайся. Я иногда смогу как-то дать знать о себе.

    Сегодня это будто произошло. Вечером услышал, что запела какая-то птичка. Вроде бы в листве трёх берез, что когда-то мы с Верой притащили из лесу и посадили около бани. Нас привлекло, что они растут из одного корня.  Большие уж вымахали. Прошлый год одна из них, что посередине, начала было пропадать. Листья на ней пожелтели раньше времени и опали ещё летом. Болела она. Как Вера. А нынче оправилась. Правда, вся искривилась, нагнулась как-то, но стоит, жива.  Снова в пышной листве. Оттуда и услышал:
• Тью, тью,…юю…, тью,…тьююю.
Долго так. Известно, летом птицы не поют. А вот для меня одна подала голос. Следующим вечером снова, с тех же берёз. И птичка одна: тью, тью,…юю…, тью,…тьююю. Никакой переклички. Посвистела раз и всё. С чего бы это?  Без Верочки тут не обошлось.
  Недели через три ласточки покинули гнездо. Но около избы всё ещё крутятся. Мимо крыльца туда-сюда. Другой раз прямо внутри крыльца пролетают. Казалось, хотят сказать:
• Мы ещё тут. Что-то хозяйки не видно. Привет.
Вчера, уж к вечеру совсем, одна касатка мимо меня прямо в сени влетела. Такое уже бывало раз или два. Но обычно - сразу назад. А тут нет и нет. А надо сказать, что тепло стоит июльское. Так что двери в избу до ночи всегда держу открытыми.  Забеспокоился. В комнату. А уже сумеречно. Огляделся. А она сердешная на рамку зеркала пристроилась - с другой стороны окна от нашей с Верой фотографии. Сидит, не суетится. Я и заговорил с ней:
• Ну что? В гости залетела, про Верочку напомнить. Да я её не забываю. Передавай ей привет…. . Если сможешь.
И она спокойно улетела. Такие дела. Думаю, это был ещё один знак мне. Не верите? Ну, как знаете.
Странные штуки вытворяет
иногда наше воображение. …
Мы говорили о переселении душ…
Агата Кристи.


КТО ПОБЕДИТ 

Смело мы в бой пойдём…

   Вышел из избы и неожиданно для себя увидел двух петухов. Они изготовились к бою. Были так сосредоточены, что даже не замечали меня. Позиции у них оказались разными. Панельные доски, на которых свела их судьба, чуть наклонены. Белый петух немного выше. К тому же за ним свободное пространство. Оно давало преимущество в манёвре. Чёрный петух оказался прижатым к калитке и углу избы. Возможности для манёвра у него не было. Навряд ли бойцы это понимали. Но какое-то внутреннее чутьё, возможно, определило их дальнейшее поведение. 
    Через несколько секунд белый петух бросился на противника. И грянул бой. Чёрный петух в мгновение ока был повержен. Ему не повезло.
    И я подумал:
– Что их заставило драться, что не поделили. Завоёвывали пространство, бились за кур, которых поблизости и не было, кого-то защищали? Неприязнь белого к чёрному и наоборот? Генетическая агрессивность? Игра молодой крови и молодечество?
    Позже вспомнил историю, которую мне рассказали в этом же таёжном посёлке.
    Жил там молодой парень. Крепкий и  задиристый. Как говорят в народе, достал всех. И никакого сладу с ним не было.  Решили его проучить: собраться толпой и побить. Для верности заготовили довольно толстый берёзовый дрын. Подкараулили и налетели скопом. Для верности кто-то, изловчившись, ударил его дрыном по голове. 
    Когда мне это рассказали, я с беспокойством спросил:
– Так ведь вы убить его могли.
Ответ меня и порадовал и обескуражил.
– Да нет. Он отбежал и стал грозиться нам:
– Ну, погодите! Я вас поодиночке отловлю, и получите от меня как следует.
Я, естественно, удивился:
– Как отбежал? Вы же его по голове дубинкой огрели?
В ответ услышал:
– Ну да врезали. А он будто и не почувствовал. Крепкая башка оказалась.
    Подивился я: есть же такие парни на Руси матушке. Наверное, это хорошо.
    И вспомнил ещё одну историю.
Кольский полуостров. Вечеринка.
Выпивка. Гитара. Песни. Всё ладно. И вдруг возникла драка. Мой приятель стал разнимать. Ему ударили гитарой по голове. Все оказались в милиции.  Приятель потом рассказывал мне:
– Когда составляли протокол, я в нём фигурировал как пострадавший. Было записано, что во время драки кандидата геолого-минералогических наук В.И. Г-ча  ударили гитарой по голове. При этом гитара сломалась.
   Приятель очень этой записью гордился. Ещё бы. Гитара сломалась, а его голова осталась целой.

    На Руси драк много. Но иногда дело до рукопашной не доходит. Хорошо, когда находится смелый и находчивый человек. Буровая. Идёт нормальный процесс. Неожиданно внимание всех привлекает женщина, с криком бегущая к вышке. Её почти настигает толпа совершенно озверевших мужчин. Женщина вбегает на буровую. Лицо в крови и слезах. Одежда изорвана. Умоляет спасти. Бригада остановила работу и встала на защиту. Оказалось, это цыганка. Её преследуют  разъярённые соплеменники.
   Увидев наших работяг с патрубками и буровыми ключами в руках, они в нерешительности остановились. Но пыл их не пропал. Трудно сказать, чем бы всё это закончилось, потому что через какую-нибудь минуту преследователи пришли в себя и кинулись в атаку. Но их заминки оказалось достаточно, чтобы сменный мастер сумел выдернуть шланг с буровым глинистым раствором, находящимся под высоким давлением, и направить на нападавших. Они полегли, как  под пулемётной очередью. Женщина была спасена. Не знаю только надолго ли.
    Отвага и решительность одних обычно останавливает агрессию других. Вера рассказывала мне,  как несколько ворон героически преследовали ястреба и победили его.
   Видимо, он был застигнут у гнёзд.
Вороны организовали отпор и напали на незваного гостя. Ястреб в панике стал удирать. Его преследовали. Одна ворона настигала его. Сверху наносила удар своим мощным клювом и сразу  делала вираж в сторону. Тут же удар повторяла другая ворона, летящая следом. Тут же она уступала место следующей. К этому моменту возвращалась первая ворона. И всё повторялось сызнова. Ещё и ещё. От ястреба только перья летели. Он начал метаться и, в конце концов, забился в какой-то большой куст. Вороны с победным криком вернулись восвояси. Гнездовье их встретило ликующими кар-кар-кар.
    Как-то мне пришлось услышать оценку лётных качеств ворон. Она прозвучала из уст лётчика-истребителя и была очень высокой. Это и скорость и потрясающая манёвренность. Думаю, что можно добавить ещё и отвагу, организованность и взаимопонимание в бою. Они работали как звено истребителей.
    Подыскивая картинки к этому эпизоду, я наткнулся на фотографию волка и вороны. И снова ворона нападала, а волк в недоумении поджал хвост. Наземные  силы всегда пасуют перед воздушными. Мне показалось, что волк должен отступить. А если бы появилась стая ворон? Тогда он наверняка пустился бы наутёк.
*
    История биосферы – это история побед и поражений. История человечества – это история войн. Есть ли в них победители? Ответ на этот вопрос можно найти в известной картине В.В. Верещегина «Апофеоз войны».  Известно, что на раме к картине художник написал «Посвящена всем великим завоевателям – прошедшим, настоящим и будущим». Это посвящение можно оценивать по-разному. Похвала, доведённая до абсурда, превращается в сатиру. Я думаю, что В.В. Верещагин именно это имел в виду. В войне нет победителей. Победители – это пирамида человеческих черепов в безжизненной степи и стаей воронья над ней.
   

СТРЕЛЬБА ПО ВОРОБЬЯМ 

Чтоб жизнь была с судьбой в ладу,
Тянула время как хотела, …
Чтоб нам хоть час да натянули, …
Пьер де Ронсар

    Мальчишка решил сделать рогатку. Долго искал в кустарнике рогульку, чтоб была похожа на те, что видел у пацанов. Срезал подходящую ветку. Содрал кору. Сделал на рожках ободки для резинки. Кожаный лоскут для камешков-снарядов был приготовлен заранее. Правда, резинка не новая, но ещё годилась. Начинала растягиваться легко, потом туже и туже. Почувствовал предел.  Вроде вышло неплохо. Стал пулять в небо, затем в стволы деревьев. Решил поиграть в снайпера. Сделал из картонки мишень. Приколотил к берёзе. Отошёл на три метра, на пять, семь. Дальше стал мазать. Вскоре надоело. Пошёл на охоту по воробьям. Не попал ни в одного. Воробушкам повезло.
   Почему он вспомнил свою первую рогатку? Бог его знает. Сидел в мягком кресле. Прикрыл газа. Отдыхал. И вдруг!  Как говорят, наехало. От рогатки мысль перешла на время. Оно как резинка у рогатки. Вначале растягивается. И тянется, тянется. А теперь, будто сжато до предела. Уже годы летят так, будто их и нет. Перестаёшь чувствовать. Почти как в армии:
– Ать, два! Ать два.
Вот уж и горизонт виден. У детей по-другому. К примеру, его дочка. В садике уже ныла:
– Когда я в школу пойду. Скорей бы. Когда же.., мама, папа?
Наконец. Вот и первое сентября. Первоклашки построены. Мамы, папы умильно смотрят на своих малышей. Те глазами ищут в толпе родителей. Все исполнены гордости. Цветы, музыка, улыбки. Выпускники поздравляют с началом новой жизни. Какая-то она будет. Б..у..дет. Никто не знает. Но все счастливы. Уверены в хорошем. Только в хорошем. Никак иначе.
    И вот школа превращается в будни. Класс, домашние задания. В детях накапливается усталость. Хочется отдыха. Скорей бы каникулы. Когда же они начнутся. А вот уж приближается и Новый год. Опять каникулы. Дети их так ждут. А время тянется и тянется. Сколько же можно ждать? Господи! Наконец-то. К концу каникул захотелось в школу. Появились друзья. Интересно как у них.

    Опять школа, школа. Каждый день. И по субботам. Домашних заданий всё больше.  А тут солнышко пригревать стало. На улице тепло. Снег тает. Вот и травка выглянула. Позеленели деревья. Зажелтела мать и мачеха. Такие славные цветочки. Можно маму порадовать. Принесу ей маленький букетик. Мама от такого подарка счастлива. Смеётся. Целует своё чадо в весёлые глазки. Через неделю уж полно одуванчиков. Вместе с мамой  плетут друг другу на голову венки. Становятся как два солнышка. Папа смеётся, глядя на них. 
    Наконец, первый класс позади. Удалось выехать на море.  Так
 славно. Жаль, что время снова летит быстро. Как с цепи сорвалось.
Уже и хлопоты с отъездом. И так целых десять лет. В конце школы только и думается, скорей бы всё это закончилось. Когда же начнётся новая интересная жизнь во взрослое.
    Постепенно, ощущаешь, что время уже не тянется нога за ногу, а бежит. Потом лететь начинает. И всё быстрее, быстрее. Глядь, а тебе сорок. И ты думаешь, что старик. Не успел свыкнуться – уже пятьдесят. Оказывается, в сорок ты был совсем  молодым… . А вот и маму похоронил… . Пошёл на могилку, и вдруг осознал, случилось это тридцать лет назад.
    Начинаешь понимать простое:
• Когда будущего много, много и ожиданий. Чего? Конечно, хорошего.  Это как в фильме Михаила Ромма «И всё-таки я верю». Там по ходу действия на улицах спрашивают девушек:
– Что такое счастье?
Как ответить, вот так сразу, когда микрофон у самого  рта, да ещё снимают камерой. Либо ляпнешь дурацкое, либо почти гениальное. Запомнил один ответ:
–Счастье? Его нельзя определить. В него можно только верить.

   Сергей Викторович Мейен, крупнейший палеоботаник, один из потомков  князей Голицыных связал время  с процессами:
• Время это процессы. Сколько процессов, столько и времён.
Наша жизнь состоит из событий. Когда они происходят, мы ощущаем время тем или иным образом. Когда событий нет, но мы их ожидаем, исчезает ощущение времени. Кажется, что оно стоит на месте.
    Будущее переполнено событиями. Наверное, оно и есть время. События позволяют нам его воспринимать. С возрастом события нашей частной жизни становятся прошлым. Время сжимается, так как свершившееся сохраняется только как факт и в памяти практически не имеет протяжённости. Возникает ощущение, что жизнь прошла мгновенно. В будущем ожидать уже особенно нечего. Вот время и летит. Вначале как птица, потом падает как звезда.
    Вспомнил хокку Исикава Такубоку:
• Была бы. Думаю, только
работка мне по душе –
закончу и помру…
    Эти мысли взбудоражили его. Почувствовал себя разбитым. Захотелось прилечь. Согрелся под одеялом и задремал. Во сне увидел двух воробышков. Весело чирикают. Прыгают друг перед дружкой. Ни на кого и ни на что не обращают внимания. Любовная игра. Почему-то в руке оказалась рогатка. Стал прицеливаться. Но понимал, что  не хочет их убивать. А рука натягивает резинку. Сильнее и сильнее. Неожиданно резинка рвётся и  бьёт по руке. Боль идёт от пальцев во внутрь. Щёлк! Воробьи испугались и вспорхнули. 
    Он рад, что так случилось. И полетел следом, но только не за ними, а прямо к небу, далеко и всё выше, выше. Боль прошла. Ему стало хорошо. Он уже ни о чём не думал. Время остановилось как вкопанное и стало вечностью. Главные события его ждут впереди.


ГУСАК-ОПЕКУН

Жили у бабуси два весёлых гуся…

    Этим летом июль месяц я провёл на небольшой ферме под Санкт-Петербургом.  По ряду причин мне захотелось назвать её «РО-НА». Приветливые хозяева, где-то за 60 лет. Они организовали своего рода Кемпинг. Одноэтажные деревянные домики - этакие российские бунгало Похоже, что их основой были не то  строительные балки, не то какие-то армейские автомашины.  Внутри предусмотрены все современные удобства, небольшая кухня и комнатка с телевизором. Только постельное бельё надо было привозить своё. Зато недорого.
    Каждый домик огорожен симпатичным плетнём и имел маленький дворик со столиком и скамьями. Домики расположены так, что соседей не ощущаешь. В основном это бабушки с внуками и внучками  детсадовского возраста.
   Перед домиками большое чисто выкошенное поле и значительных размеров пруд. Плетнёвая изгородь  оформляет искусственный пляж для детей. Бабушки  с малышами проводят на нём целые дни.  Дети играют в песочек, топают по тёплой водичке. Когда приезжают родители, появляются мячи. У многих комнатные собачки. Собачки бегают, лают. У всех хорошее настроение. Раздаётся весёлое детское щебетанье, визг и смех. Справа от пруда силами хозяина фермы на речке создан небольшой водопад. Изумительный почти сказочный мостик из стволов берёз перекинут через речушку. От него начинается настоящий большой лес. Огромные берёзы, почти корабельные сосны и ели. Лес чистый. По нему несколько километров тянется лесная дорога. Грибы,  необозримые заросли черничника. Сторожилы  летнего отдыха говорят – черники бывает столько, что её можно есть и сбирать лёжа.
    Но, возможно, главное удовольствие для городских детей представляет животный мир  фермы.  РО и НА   (это начальные слоги имён хозяев фермы) держат кур несушек, кур-бройлеров, небольшое стадо коз, гусей, прекрасных статей бывшего циркового,  мерина, осла с ослицей и маленьким пушистым осликом. Даже есть пара индюшек. Вся эта живность пасётся поблизости, относится к людям дружелюбно. Коня и осликов можно погладить, почесать за ухом, дать что-нибудь вкусненькое. Мерин в благодарность вытягивает переднюю ногу и слега приседает на второй.
   На следующий день после приезда я пошёл знакомиться с окрестностями и, естественно, начал с самой усадьбы и её живности.
    Направляясь к семейству ослов, я наткнулся на стадо гусей, мирно щепавших травку неподалёку от пруда. В какой-то миг я довольно близко подошёл к ним. Неожиданно большущий гусак вытянул в моём направлении шею и грозно раскрыл клюв. Позади  него находился маленький гусёнок. Он защищал его от посторонних. Я понял, что оказался нежелательным гостем, и ретировался.

    Миновало несколько дней. Вечером, прогуливаясь усадьбе, я увидел спину РО, который сидел на ящике. Подошёл. Оказалось, он присматривает за своей хохлаткой, пасущейся с целым выводком маленьких цыплят. Разговорились, и он рассказал, что эта курица  где-то на краю сеновала построила гнездо и высидела 12 яиц. Цыплята ещё очень малы и за ними нужен пригляд. Выводок дружно кучковался около матери. Но нет-нет, да цыплята, увлёкшись выщипыванием травки, отходили от матери довольно далеко. Её это нисколько не волновало.
    Рядом с выводком топтался большой гусак. Присмотревшись, я понял, что он активно охранял и опекал цыплят. Сам траву не щипал а лишь внимательно наблюдал за малышами и периодически гуртовал их около курицы. Когда цыплята всё же разбегались по сторонам, он издавал грозный крик, и они просто опрометью бежали к матери. Курица же при этом вела себя совершенно безразлично.
    Оказалось, что свою пастушью миссию гусак выполняет уже несколько дней. И всё это началось после того, как по непонятным причинам его собственные гусята погибли один за другим.  Он добровольно, если здесь уместно так сказать, принял на себя отцовские обязанности.
    И я подумал – вот с кого надо брать пример.


БОТЯ

     Ботя был желанным существом в доме. К его появлению готовились загодя. Купили маленький и   тёплый домик, мисочки, корытце для туалета, мягкие игрушки. Душевная теплота к нему появилась ещё раньше.  В общем, его появления ждали с нетерпением. По происхождению он был британцем, его любящие хозяева – русские, а имя дали от грузинского слова «батоно» (уважаемый, хозяин, господин). Почему? Их бабушка, хотя и была кубанской казачкой, но судьба её сложилась так, что в младших классах она училась в грузинской школе, мать и по совместительству свекровь, была хорошо знакома с Резо Габриадзе, имела друзей в Тбилиси. Короче говоря, в семье относились к грузинам с любовью и очень жалели, что нехорошие правители оторвали их от русских людей.  Можно считать, что котёнку было  суждено расти в интернациональной семье.
    И вот это маленькое чудо, наконец, привезли.

Радости было через край. Тёплый и пушистый комочек уютно лежал на руках. Было видно, что огромное количество его предков жило с людьми и их биополя автоматически сливались с биополем человека. Вспомнил нашу Соньку, которая, нежданно-негаданно, в таком же нежном возрасте вывалилась к нам с деревенского чердака. Она была полудикой и при попытке взять её в руки вся ощетинилась, уши сделала горизонтально в стороны, рот стал прямоугольным,  и мы услышали угрожающее шипение. Теперь она живёт с нами уже двенадцать лет, но какая-то первобытная осторожность в ней всё равно сидит. Незнакомых ей людей идущих к нам, а живём мы на пятом этаже, она каким-то образом чувствует. Когда те ещё только подходят к закрытому на кодовый замок подъезду, сразу начинает суетиться, прижимается к полу и быстро прячется. К некоторым гостям выходит, иногда даёт себя погладить, но на руки – ни, боже мой. Ко мне может сесть на коленки, когда я читаю в кресле. В общем полный контраст с Ботей, которого со временем стали ласкательно звать Ботоша.

    Ботя быстро освоил пространство комнаты. Любопытство его к миру росло, и он был допущен на остальную территорию квартиры. Когда я впервые познакомился с ним, он принял моё появление спокойно. Обнюхал и стал обследовать. В конце концов, залез мне на голову и пытался на ней улечься. Не получалось. Соскальзывал, снова залезал. И так несколько раз. Потом ему это надоело. Взобрался на кровать и стал очень забавно играть с маленьким мячиком, который я принёс ему в качестве подарка. Прыгал над ним на четырёх лапах, катал лапками, снова прыгал, катался около него, доставляя нам радость и вызывая временами смех.
     Он просто обаял меня. Потом притомился и заснул на полу около двери. Спустя недели две, разговаривая с дочкой по телефону, я спросил её про Ботю. И она рассказала удивительный случай, поразивший их всех.
    Как обычно он ел из своей мисочки. Какой-то кусочек вкусноты оказался под миской. Почувствовав это, Ботя стал пытаться достать его. Долго возился, но ничего не получалось. Тогда он принялся зубами оттаскивать миску в сторону. Долго мучился, но упорство победило, и миска была сдвинута в сторону. Кусочек любимой им еды лежал под миской. Он съел его.  Но самое удивительное было потом. Ботя снова принялся тащить зубами уже пустую миску. Причём, он не просто играл с ней, а двигал целенаправленно. Он оставил её в покое только тогда, когда миска встала на свое прежнее место. Ну и педант, наш Ботоша! В кого бы это?
    Этот необычный, вообще говоря, случай настолько заинтересовал всех, что за поведением Боти стали наблюдать с повышенным интересом. В скором времени было замечено, что когда ему очень хотелось попасть из комнаты на остальную часть квартиры, он стал подавать голос. Ничего необычного в этом не было. Но однажды, царапая своими коготочками прибитый к дверному косяку коврик, он поднялся выше и обнаружил там небольшую щель, через которую его мяуканье звучало громче. Он быстро это понял. И с тех пор, стал подавать голос только в эту щелочку.
    Откуда такая сообразительность? Думаю, это больше. чем инстинкт. Вспомнил, как по телевизору показывали попугаев, отвинчивающих шурупы в ящике, ворон, которые подбирают тонкую палочку, чтобы в кавернах старых деревьях вытащить  личинок и гусениц. И это дикие животные.

     А вот Ботя! Да! Его поведение показывает нам:
 – Человеки,  усмирите свою гордыню. Усмирите. На Земле живут и другие существа, и у них есть свой интеллект, своя психика и своя интуиция. Может быть лучше вашей.

   
СИЗАРЬ И БЕЛАЯ
 
На западном фронте  без перемен Э.М. Ремарк.

    Март. Весна удалась ранняя и тёплая. Снега почти нет. Разве что в  теневых местах остатки небольших сугробиков. Большая детская площадка в прошлых новостройках. В средней части качели, горки и разнообразные спортивные снаряды. Мамаши и бабушки заняты со своими малышами. По краям площадки скамейки. На одной из них пристроился я. Слева на соседней скамейке  какая-то бабуля кормит голубей. Солнышко пригревает. Подствил ему лицо. Прикрыл газа. И вижу себя в юности в бухте Нагаево. Сижу на льдине припая и потихоньку поддёргиваю леску самодура. Нет-нет да попадается навага. Ветра нет. Знаю, что завтра приду в школу загорелым, на удивление одноклассников.
    Около бабули воркуют голуби. Изредка они перепархивают к новым порциям накрошенного батона, которые подбрасывает старая женщина.  Её радует эта живая подвижная и воркующая толпа птиц. Напротив и справа от меня за небольшой пустующей скамейкой небольшая лужица. Наверняка вода уже тёплая. В ней сизая голубица. Наводит туалет. Распушила пёрышки, плещет крыльям, встряхивается, клювом приводит оперение в порядок. Видно, что она наслаждается жизнью. Смотреть на неё и то любо-дорого.
    Вдруг за низкой оградкой среди редких и уже по-весеннему выглядящих берёзок заметил чистое белое пятно. Это кошка. Тоже вышла на прогулку. Идёт спокойно. Нет-нет остановится, потрясёт лапками. Постоит, оглядится и двигается дальше. Спокойно, не торопясь. Этаким прогулочным кошачьим шагом.  И тут она заметила в луже голубицу. Застыла и вся преобразилась. Лапы согнулисть, тело вытянулось. Она превратилась в охотницу. Почти лежит на мелкой травке. До лужицы с сизой голубицей шагов шесть, может быть восемь. Подумал – далековато ей до добычи. Да и спрятаться, чтобы подкрасться поближе негде.
   Не знаю, заметила ли её купальщица. Скорее всего – нет. А если и заметила, не придала этому значения. Животные пространство довольно хорошо чувствуют. А может она и кошку-то видела впервые. Но у охотницы была своя мера расстояний и возможностей, наверное, и опыт.   Далее всё произошло молниеносно. Кошка преодолела разделяющие  её от голубицы метры в доли секунды. Жертва повержена и счастливая  хищница потащила добычу за пределы площадки в сторону домов.
    Кроме меня, случайного свидетеля, никто не заметил этого убийства. Дети по-прежнему играли, бабуля продолжала радоваться стае голубей, которых она кормила. Я поднялся и продолжил свою прогулку.
Почти как у Э.М.Ремарка: на западном фронте без перемен.

2017