День открытых дверей в отечественной истории отрыв

НОВЕЛЛА ОПУБЛИКОВАНА В ЖУРНАЛЕ
«УРАЛЬСКИЙ СЛЕДОПЫТ» №8  2017г.

ДЕНЬ ОТКРЫТЫХ ДВЕРЕЙ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ
Новелла в стиле фэнтези (ознакомительный отрывок)

Самопожертвование… развращает тех,
кому приносят жертву.
Оскар Уайльд

Если имею дар пророчества, и знаю все тайны,
и имею всякое познание и всю веру,
так что могу и горы переставлять,
а не имею любви, - то я ничто.
Св. апостол Павел

Трассирующие пули прострачивали помещение, горящие стрелы вонзались в дубовые створки ворот, пулемёт «максим» старательно выводил речитатив, стрелецкие бердыши сновали в воздухе, как челноки,  тень атомного гриба маячила  вдалеке.
Безобразничали  в городском музее. Стилизован  он был под русский терем, но с готическими витражами, с самаркандскими изразцовыми куполами и с древнегреческим портиком при входе. Обычное дело для Чтоделатьландии. Здесь же, как в Ноевом ковчеге, кого только нет. Вот и аукается.
И – выхлестнулось.
Законсервированное с трудом в витринах и пришпиленное к стендам, наше  прошлое вырвалось на свободу и разгулялось.
Юные кавалергарды 1812 года рубились на палашах  с французскими гренадёрами, лётчики времён Великой Отечественной метелили люфтваффе, дружинники князя Олега врезались в конницу половцев, ветераны-афганцы стояли насмерть против моджахедов.
Крики, взрывы, ошметья человеческих тел, мольбы о помощи.
Как меня сюда занесло? – Пришёл с войны.
Неважно,  с какой, мало ли горячих точек в чёкнутом мире!
От всего было больно. Автобусы, где люди сдавлены, как скот, который везут на убой.  Одинокие старухи, безнадёжно волокущие за собой неподъёмные сумки. Синие тушки невинно убиенных кур в магазинах и то отзывались трагедией.
Скомканное небо;  чудовище бюрократии;  близкие, которых перестал узнавать; друзья, которые напрочь забыли: война потрепала меня капитально. Жена от меня ушла.
Это раньше ездили за мужем в Сибирь. Теперь – в Нью-Йорк за любовником.
Спасибо, оставила мне дочь.
Единственный, кто тогда не предал меня – город.
Он твердил:
-Я тебя обойму своими тенетами, обовью своими пеленами: колоннадами и парками, руками статуй и площадьми.  Я уйму твою боль своей красотой. Ты заслушаешься музыкой улиц. Ты напьёшься гармонией храмов. Если больше нет сил выносить жизнь, - иди ко мне, в параллельный мир искусства. Живи прекрасным.
 И пусть мёртвые хоронят своих мертвецов.
И – сбылось.
Бывший крутой спецназовец, я пошёл работать  чичероне в музей исторический. Водил экскурсии, пичкал детишек рассказами о святых и героях, читал дояркам из глубинки Цветаеву и Гиляровского. Орошал заблудшие души родниковой водой культуры.
И постепенно обрёл нечто.
Это называется душевным покоем, а в религиозной литературе – сладостью бесстрастия.
Но – всё рухнуло в одночасье.
Мэру приспичило провести то ли фестиваль, то ли перформанс, то ли день открытых дверей в  отечественной истории, и, конечно же, в моём музее.   
Сейчас в  узкие проходы между тематическими побоищами проныривали танцующие: раут тоже был в разгаре. Кому война, а кому мать родна. Да и затевалось-то всё как праздник.
Так что вальсировали, плясали вприсядку, рок-н-роллили, поскальзываясь на окровавленном паркете, круглолицые боярышни – коса до пят – с космонавтами;  вольный каменщик с мумией алтайской принцессы;  гимназистки в белых фартуках с рындами  в белых же терликах, с топорами под мышкой;  Лев Троцкий с неандерталихой;  комсомольцы, покорители целины,  с придворными дамами государства Урарту;  Лжедмитрий с Верой Комиссаржевской.
Светский щебет на фоне исторических реалий не прерывался.
И на каждую фразу современного бомонда эхом отзывались слова тех, кто уже стал жертвой истории.
-Да, гламурно всё организовали, стильную забабахали вечеринку…
-Наши светские мероприятия  были изысканнее. Только кончилось всё быстро. Я в восемнадцатом схоронила мать, умершую от тифа, отца расстреляли, так что даже могилы не осталось, а потомки наших крепостных сожгли имение с коллекцией итальянской живописи. Вот и весь гламур…
…А тем временем не только история подверглась форменному приступу сумасшествия. У  природы, и той крыша поехала.
В заоконном саду в мае месяце вдруг начался февраль. Метели заносили старый город  по самую крышу. Волки выли у порога, как будто это бушевал пугачёвский буран в оренбургской степи.
И гости не умолкали. Кого-то волновала прибыль. Кого-то – спасение страны.
-Этот сейшн -  прекрасный способ отмыть деньги… Удачная мысль!
-Вот кой век твердят: ах, счастье-то какое привалило жить в такой богатой стране! – А где оно, счастье-то?  По-моему, так наоборот: проклятье. Каждый жадный мерзавец тянет свои грязные лапы к нашим богатствам, тут и приходится знай – воевать всю тысячу лет истории без перерыва на обед. Да и работать никак не научимся, сокровища ж под ногами. А если б не было  у нас ни шиша, как у той Японии, пришлось бы брать только умом и трудолюбием…
…А то вдруг там, за окном, в кротком саду размером с  диванную подушку, начинался сущий июль, да не наш, а африканский: жара палила, словно в пустыне,   песчаными барханами заносило газоны, дым торфяных пожаров набивался в кроны деревьев и в лёгкие прохожим, люди терялись, блуждая в сизой мгле.
И снова жажда наживы перемежалась философией.
-Откаты увеличиваются: инфляция, милейший…
-Или ещё! Великая Россия, великая! Да что нам с того? И при Иване Грозном козыряли величием, и при Петре, и больше всего – при Сталине. А толку-то? Чем больше величия, - тем ужаснее жилось народу. Может, не над грандиозностью работать, а над добротой, например? Как вам: милосердная к своим гражданам Россия! Звучит? – По крайней мере, свежо…
Богатство губительно для человека, - но, может быть, и для страны?..
Гордыня, заставляющая алкать  величия,  смертельна для души,  - но, кажется, и для государства?..
-Вы, значит, считаете, что,  когда на нас напала фашистская Германия, нам надо было смирять гордыню, власяницу носить и оккупантов встречать хлебом-солью?..
И некогда легкомысленная стрекоза с кружевным веером грустила. Даже её история сделала философом.
-Ах, какой  душка был тот  гусар! Куда там нынешним, сплошное вырождение! Да только сгинул он под Бородином…
…Легкомысленных и занудливых танцоров одинаково теснили и толкали то Ленин со товарищи, бесцельно таскавшие своё бревно по музею туда-сюда, то древнерусские охальные скоморохи,  со свирелями, с  волынками и с медведем на сворке, то коронационная процессия Николая II, то надутые чиновники мэрии, перед которыми раскатывали ковры деловитые шестёрки.