Фотокор. Репортаж о дне России

Это был особенный день, праздничный. Правда, спроси подвыпившего прохожего, что же он собственно празднует, тот вряд ли найдет однозначный ответ. Может оно и к лучшему? Россия ведь у каждого своя. Так почему День России каждый не может отмечать по-своему?

Начинался день просто отлично. По-летнему ясно, солнечно и безгранично. Редкие облака выплывали из-за горизонта и не спеша преодолевали голубой небесный океан. Утро, о котором слагают стихи и пишут песни. А ближе к обеду я был послан редактором на три буквы. В парк КиО. Работать в праздники? Для журналиста — обычная история. Я согласился, тем более, многого от меня не требовалось. Фоторепортаж с праздничных мероприятий. Даром, что снимать я практически не умею. Но ведь можно и научиться.

Я всегда завидовал фотографам, с которыми мне доводилось работать. Нам, репортерам, приходилось выяснять подробности, вести репортажи и делать заметки на бегу. А фотографу что? Ходи, снимай лица незнакомых людей, да задницы тех, с кем не против был бы познакомиться. Одним словом, я завидовал. А вот сегодня получил свой шанс войти в число этих счастливчиков.

Шанс нужно было использовать. А жена, развод с которой был делом практически решенным, решила использовать меня напоследок. Привычная должность курьера. Без ставки, ради удовольствия. Мне вручили огромный пакет пахучего укропа, который этим летом взошел на всех грядках нашего небольшого огорода, хоть мы его и не сажали.

Ближе к четырем часам вечера редактор лично привез мне наш офисный фотоаппарат, к которому раньше меня не подпускали. Объяснил, что нажимать и чего не нажимать. Собственно, редакционный фотограф все уже настроил. От меня требовалось найти стоящие кадры и не упустить момент. В этом-то я мастер!

Жара набирала силу. Веник из укропа торчал из пакета. Выглядел я, полагаю, чудно: в рубашке и шортах, с фотоаппаратом на шее и пакетом укропа в руках. Так я и прибыл в парк на своем верном друге — красном, как кремлевская стена, велосипеде со всеми необходимыми для крутого журналиста наворотами: звонком для езды по тротуару, спидометром для скоростных рекордов и держателем для бутылки, на случай изнуряющей жары или жуткого похмелья.

В парке было многолюдно. Дети вырывались из не слишком цепких рук родителей и сновали туда-сюда, рискуя стать причиной вело крушения, родители толпились у лотков с мороженным и пивом, новобрачные устраивали фотосессии с местными достопримечательностями — памятниками советским вождям. Вожди, пережившие перестройку, лихолетье, стабильность и прочие временные отрезки родной истории, мирно ютились в тени старых деревьев. Каждый из них пострадал от благодарных потомков и лишился самого важного: у Ленина украли гипсовую кепку, Сталину отколупали усы, а Брежневу отчего-то открутили уши, которые теперь красовались в левой руке Хрущева. Никиту Сергеевича, к слову, трогать не стали. Только периодически клали в правую руку туфли, забытые посетителями парка при купании в водоеме, копать который довелось комсомольцам одной из первых пятилеток.

Я решил, что фото молодоженов вполне может украсить праздничный разворот. Свадьба в День России — романтично. Велосипед оставил у забора, приковав его надежным тросом с замком. Встал вопрос о том, стоит ли брать с собой укропные кусты? Подумав, я решил, что никому они не пригодятся, кроме матери моей жены, конечно. А потому оставил пакет болтаться на руле, а сам подался на фотоохоту.

Вдоль тропинки, ведущей к главной аллее, расположились отдыхающие. На ногах держались не все, кто-то обнимал деревья, стараясь удержать равновесие. Я пробрался в толпу свадебных гостей, продолжающих праздновать в ожидании молодых, которых мой свадебный коллега увел в живописные кусты на фотосессию. Фотоаппарат оказался довольно тяжелым и прилично оттягивал мне шею, приходилось даже поддерживать его рукой. В тот самый момент, когда я предвкушал первые в своей журналистской жизни кадры, за спиной послышался женский голос:
— Интересно, у него все такое большое?

Меня обдало жаром смущения. Желание обернуться победило, и я увидел перед собой двух улыбающихся девушек.
— Какой большой у вас фотоаппарат! — воскликнула светловолосая. Я придурковато улыбался. Жена говорит, что это мое обычное состояние.

— Простите нас, мы не хотели вас отвлекать, — улыбнулась брюнетка.
— Дааа, ничего, — протянул я, как пациент дома скорби. — Вы меня не отвлекаете.
— Тогда сфотографируйте нас! — снова перешла в атаку светленькая девушка.

Я замешкался, а девушки расхохотались. Наконец, я смог снять защиту с объектива и попытался настроить фотоаппарат. Наш штатный фотограф, видимо, был полиглотом. На экране появились какие-то арабские буквы. Окончательно падать в грязь лицом не хотелось, поэтому я просто нажал кнопку «ОК» и выразил готовность к съемке.

Девушки охотно позировали. А я через видоискатель любовался брюнеткой. Нет, светленькая тоже была ничего, а ее откровенное платье приковывало взгляд даже против воли. Но брюнетка казалась мне настоящей мечтой провинциального романтика. Стройная, с длинными, прямыми, как Транссибирская магистраль, волосами и милой улыбкой, она пленила меня с первого взгляда. Я сделал несколько кадров и камера предательски запищала. Пока я пытался понять, в чем же дело, девчонки влились в компанию своих друзей.

Как раз в этот самый момент вспыхнул ожесточенный спор между двумя женщинами, предлагавшими молодоженам выпустить в небо пару белых голубей. Конфликт набирал силу. Одна из женщин предложила молодым запустить своих голубей за деньги, но ее оттеснила та, что предоставляла своих птиц совершенно бесплатно — в подарок от городской администрации в честь праздника. Птицы мира стали причиной раздора, при том, довольно громкого. В ход пошли самые разные слова. Толпа гостей радостно подхватила этот гвалт, призывая женщин к выяснению отношений в более кровопролитной форме, а именно — перестрелке голубями.

Я чувствовал себя неловкой дубиной. Собственно, моя неуверенность и расхлябанность довели меня до развода. С такими мыслями мне было не до битвы за монополию на рынке пернатых услуг. Ко мне подошла та самая брюнетка.

— Я Лена, — протянула она руку, которую я тут же пожал, ощутив ее тепло.
— Виктор.

— А я знаю, читала ваши статьи в газете.
— Серьезно? И как? — зачем-то спросил я.

Лена только улыбнулась: — Сбросите мне фото?
— Да, конечно. Куда?

Я полез в карман сумки, чтобы записать адрес электронной почты в блокнот, а когда поднял глаза, к нам уже подвалил какой-то пьяный парень и попытался обнять Елену.

— Ты, парпарация! А ну отстань от моей девушки! — он оскалил зубы и зашипел, как бездомный котенок, охраняющий невесть откуда явившуюся сосиску.

— Я так-то не твоя, — вывернулась из его объятий девушка. — Отстань, Борщ!

Толпа гостей ринулась в сторону палаток с напитками, Лену под руку ухватила ее белокурая подруга, и они вскоре скрылись среди отдыхающих. Последним в толпе растворился этот неприятный Борщ. А я так и застыл с блокнотом в руках.

Расстроенный, я не стал дожидаться молодоженов, и побитой собачонкой поплелся назад к велосипеду. Но моего верного друга на месте не оказалось. Удивительно, но не оказалось даже пакета с укропом. Кто-то спер и его. Остался только перебитый тросик с замком.

В ужасе я метался вдоль забора и хватал воздух ртом, не решаясь завопить о пропаже. Пульс набирал обороты, мысли носились в голове. Что делать? Звонить в полицию? Они почти все здесь. Тогда подойти к полицейским и заявить? Да, пожалуй, это лучший вариант.

Я высмотрел вдалеке отдыхавших на скамейке людей в форме и готов был бежать к ним, но вдруг заметил, как какой-то тип гоняет на моем велосипеде по центральной аллее парка. Я бросился к нему, а похититель чужого имущества, похоже, понял, что я хозяин транспорта и попытался умчать прочь. Фраера сгубила жадность: укроп угодил в переднее колесо, в результате чего угонщик перелетел через руль. Велосипед грохнулся на него.

Я подскочил к месту аварии, следом за мной подбежали еще несколько человек. Бедняга распластался на асфальте, правая рука его имела неестественную форму, а из головы шла кровь. Пострадавший бессвязно выл от боли.

Пока ему пытались помочь, я осмотрел велосипед. Друг мой бывал и не в таких передрягах и из очередного ДТП вышел прежним красавцем, даже звонок не поцарапался. А вот укропу пришел конец. Колесо растрепало пакет и содержимое его разлетелось по асфальту. Набежавшая толпа растоптала надежды моей жены и ее матери закатать еще больше никому не нужных огурцов.

Медики дежурили рядом и вскоре появились на месте. В сутолоке и неразберихе кто-то сказал им, что я друг пострадавшего. Мои оправдания не произвели впечатления на медработников, и мне пришлось отправиться в больницу вместе с угонщиком. Велосипед мы с водителем скорой прицепили веревкой к запаске. Я трижды проверил надежность крепления, прежде чем меня затолкали в салон.

Только в приемном покое больницы я смог объяснить, что пострадавший — никакой мне не товарищ, а скорее даже наоборот. Доктор резонно предложил вызвать наряд полиции, но я как-то растерялся. В конце концов, кроме пластикового мешка с укропом и дешевого троса-замка я ничего в этой истории не потерял.

Пока я размышлял о достаточности наказания, которое понес угонщик, водитель скорой ворвался в комнату и начал на меня орать. Выяснилось, что он успел уже сгонять за роженицей с прицепленным к запаске на задних дверях велосипедом. Немного успокоившись, он сказал, что мой велосипед остался в квартире роженицы, она скоро родит, вероятно, к утру. А муж ее спит пьяный в коридоре.

Бросать велосипед в незнакомой квартире не хотелось. Я попытался выпросить ключ у будущего счастливого папаши, но выпросил только дорогущий коньяк. Мужчина протянул мне практически полную бутылку и отключился. Я спрятал алкоголь в сумку и пошел звонить жене. Та ничего не хотела слушать, а просто заявила, что не сомневалась в моих возможностях потерять даже укроп. Моя судьба ее заботила мало.

Я уселся на скамейку в больничном дворе. Мысли у меня были заняты то брюнеткой, то моим велосипедом. Елена, должно быть, сейчас окружена вниманием этого Борща. А мой двухколесный товарищ грустит в одиночестве чужой квартиры. Обидная ситуация. К тому же за несколько часов я смог сделать всего-то пару кадров, да и те имели к празднику лишь опосредованное отношение.

К двери приемного покоя подкатила очередная карета скорой помощи. Из нее выгрузили довольно бодрого старика и пытались усадить на старое облезлое кресло-каталку две медсестры, которые запросто могли быть его правнучками. Дедуля сопротивлялся, фурии в белых халатах стояли на своем.

С ужасным скрипом, громыхая на неровностях бетонного покрытия, каталка приближалась к входной двери, где предусмотрительные рабочие во время ремонта установили порог высотой не меньше 10 сантиметров. Дедулю везли спиной вперед, но он проворно развернулся и, предвкушая неладное, умолял спустить его на землю.

— Я могу и сам дойти, девчата.
— Все вы так говорите, а потом жалобы строчите. Сиди уже, почти приехали.

Дедушка выглядел довольно сухим, но приподнять каталку с ним у медсестер сил не хватило. Впрочем, похоже, они и не пытались. Каталка достигла точки соприкосновения с порогом. Со всего маху она ударилась в порог и загремела, дед сильно накренился, но удержался в седле. Медсестры выругались и предприняли новый штурм. Новый удар! Каталка загремела сильнее, а голова деда едва не ударилась о его же колени. Он, задыхаясь, протестовал, а медсестры вопили друг на друга. Решено было перепрыгнуть преграду с разгона. Третья попытка закончилась крахом: каталка влетела в порог, после чего дед вылетел с насиженного места и оказался на бетоне. Его крики о том, где он видал всю отечественную медицину, слышала вся больница.

Я снова поплелся в парк. Только занырнув в его густую тень можно было хоть немного настроиться на рабочий лад. Народа в парке еще прибавилось. Стало больше молодежи. Все готовились к праздничному концерту. Даже деревья замерли, кусты вытягивались в струнку, силясь увидеть звезд местной эстрады.

Мне встретилась компания подвыпивших школьников, по виду, восьмиклассников. Они только что обзавелись очередной бутылкой мутного «Джин-тоника» и шоколадкой. Между ребятами шла нешуточная дискуссия.

— Как делить-то? — спрашивал веснушчатый парень остальных, осматривая пьяным взглядом развернутую шоколадку. — Нас сколько? Семеро. А тут 24 дольки. На 7 не делится никак.

Остальные молча подставляли стаканчики под разливавшийся коктейль. Когда процесс розлива был завершен, справедливость деления шоколадки стала главным вопросом.
Тут произошло неожиданное. Один из ребят, в стильных темных очках и узкой майке, схватил шоколадку и начал отламывать от таящей на жаре плитки маленькие дольки. Он крутился вокруг собственной оси, выдавая товарищам по 3 дольки на брата. Когда в его руках остались последние 6, все уставились на него. А главбух компании спокойно отломал три, а три оставшихся швырнул в кусты, со словами: «Так будет справедливо».

Несколько секунд царила тишина. Потом кто-то воскликнул: «Сука, ты же даже не скидывался!». — «Точно, нахрена выкидывать-то?! Лучше бы сожрали!» — поддержал его другой.

Начался шум, перерастающий в потасовку. Кто ударил первым, я не заметил, но вскоре все они лупили одного из своих друзей. При том, почему-то веснушчатого. Прохожие завопили, тут же объявились полицейские. Ребята бросились врассыпную. Патрульным удалось схватить только одного из всей компании, самого толстого и агрессивного. А я помог подняться побитому. У него сочилась кровь из губы, одежда была в грязи, но он выглядел бодро и даже умудрялся переговариваться с полицейскими.

— Отвали, Доширак! — кричал он, когда молодой сержант пытался оказать ему первую помощь. В ответ, стоявший рядом лейтенант, двинул ему под дых и затолкал в машину. Я возмутился, что так нельзя, но мне погрозили интересным путешествием в кутузку и я отступил.

Полицейские совещались, стоит ли им ловить остальных школьников, или ограничиться этой сладкой парочкой. До меня долетели обрывки фраз про полную камеру задержанных на митинге. Свободных мест в этом отеле, видимо, не оставалось, а потому остальных ловить не стали.

Побитый мальчишка хрипел на заднем сидении. Я протянул ему бутылку воды через открытое окно. Он отпил и передал ее своему толстому соседу, который был абсолютно подавлен и всхлипывал.

— Почему ты назвал его Дошираком? — меня почему-то волновал этот вопрос.
— В изоляторе не кормят, а этот козел арестантам Доширак заваривает по 100 рублей за пачку.

— Откуда ты знаешь?
— Бывалый! — с гордостью заявил конопатый, вытирая кровь. Машина повезла их с другом в отдел.

Я, наконец, пробрался к сцене. И как раз вовремя. Веселье набирало обороты. Я расчехлил фотоаппарат и принялся за дело. Артисты и зрители выдавали эмоции, а я их фиксировал. Получалось здорово, в этом нет сомнений. Но убедиться стоило бы.
Я хотел было просмотреть отснятые кадры, но тут на сцену поднялась Ирина Печенкина, моя школьная любовь. Конечно, чувства уже давно прошли, но Ирина оставалась единственной певицей в нашем городе, о ком можно было сказать — звезда. Да, глубоко провинциальная, но все же звезда. Она была в шикарном красном платье с вырезом, в который умещались все ее длиннющие ноги. Я щелкал затвором камеры все три песни напролет. Наконец, Ирина попрощалась с публикой и удалилась в объятия своего мужа, криминального элемента, с которым замутила еще в школе, клюнув на его старенькую «БМВ» и брутальную лысину.

Я снова засобирался полистать отснятый материал, но вдруг почувствовал, как кто-то ущипнул меня за задницу. Я едва не взвизгнул. С надеждой не увидеть там какого-нибудь пьяного мужика, я обернулся. От меня с хохотом убегала та блондинка со свадьбы. Она повернулась и махнула рукой. Я стал пробираться за ней сквозь толпу. Вскоре я снова оказался в их компании. Была там и Лена, продолжавшая отбиваться от назойливого Борща.

— О, фотограф, давай, сделай красиво, — завопил он при виде меня и попытался обнять Лену для снимка. Девушка легко отстранилась от нахала.

— А, далеко не уйдет, — крикнул Борщ в след уходящей Лене и принял боевою стойку. Я смотрел на него в визир и представлял, как бью его наглую рожу.

— Фотограф, снимки не забудь прислать!
— Кому?

Но они стали пробиваться к сцене, где руководители города поздравляли молодоженов с главным праздником в жизни.

А меня толпа подталкивала назад. Я и не противился. В конце концов, лучше сосредоточиться на работе, чем на недоступной мечте.

Я немного поснимал официальную часть и решил оставить немного заряда аккумуляторов на съемку фейерверка. На задворках толпы собрались в основном пьяные и маргинальные личности, а также молодые мамаши со своими грудными детьми в разношерстных колясках. Рядом со мной, правда, стояли двое весьма интеллигентного вида мужчин. Один из них, обладатель пышных усов, как будто оторванных у одной из статуй, то и дело возмущался качеством звука, доносящегося со сцены. На одной из залихватских песен, исполнитель которой скакал по сцене, как брошенный с большой высоты теннисный мяч, он повернулся ко мне и спросил:

— Молодой человек, вы понимаете, о чем поет этот болван?
— Хали-гали, паратрупер, нам с тобою было супер, — процитировал я песню.

Усатый на несколько секунд замер, после чего обратился к мужчине рядом:

— Юноша, вы поняли, о чем говорил этот кретин? — и указал головой на меня.
— Ни слова. — Отрапортовал тот.

Я, кажется, покраснел. Нужно было что-то ответить, заявить, что я вовсе никакой не кретин, но желания доказывать что-то не было. Пока я стоял и переваривал произошедшее, заиграли одну из песен Виктора Цоя, и усатый вновь повернулся.

— Вы разбираете, о чем поют эти никчемные?
— Они поют по-английски, — решил схитрить я.

Усатый недоверчиво повернулся к моему соседу и тот безапелляционно заявил: «Врет».

— Вокруг одни проходимцы, — заключил усатый и стал прислушиваться. А я решил покинуть это изысканное общество.

Фейерверк помог забыть о событиях последних минут. Я снова достал фотоаппарат и принялся щелкать кадр за кадром. В окошко моего видоискателя сыпались разноцветные искры, которые я не переставал ловить объективом. Да, эти кадры украсят наш праздничный разворот. Красота и магия огня всегда в цене у читателей, которых интересует визуальное наполнение газеты.

Наконец, праздник закончился, и люди стали расходиться. Я смог уединиться со своей камерой на одной единственной свободной скамейке на набережной. По соседству женщина громко разговаривала по мобильному, когда к ней подошла нетрезвая особа пост-бальзаковского возраста. Вода и ветер соединились в рупор и доносили до меня подробности светской беседы.

— Извините, это вы работаете в парковом туалете?
— Ну, я, и что? — оторвалась от телефона сидящая женщина.

— Написано, что он работает до 23 часов, а сейчас только без десяти, — обозначила свою позицию пришедшая дама.
— Сопливых вовремя целуют. Мочись в штаны, сейчас жарко, высохнет! — заявила вдруг хозяйка отхожего места.

За этим последовала громкая ссора с использованием самых ужасных слов, которые вы могли слышать в спортивном баре при просмотре игр российских футболистов. Кажется, матерился даже абонент на том конце телефонного разговора. Уверен, что слышал, как из трубки летели проклятия в адрес родственников незадачливой дамы.

Я попытался сосредоточиться на работе. Стал просматривать отснятые кадры и потерял дар речи. Кроме двух фотографий Лены с подругой-блондинкой я смог оценить только арабские буквы. Дрожащими от волнения руками я щелкнул крышкой отсека карты памяти и как осел уставился на совершенно пустой слот для накопителя информации. В беспамятстве я упаковал камеру в сумку, из которой пришлось извлечь коньяк, и уставился в пустоту.

Весь день я впустую прощелкал затвором камеры, а завтра мне предстоит тяжелый разговор с редактором. Первым желанием было бежать за границу или хотя бы в деревню. Вторым — утопиться. И оно постепенно перевешивало. В кармане завибрировал телефон. Я обреченно ответил на вызов незнакомца.

— Алло, Виктор?
— Да, кто это?

— Виктор, это Елена. Я насчет снимков.
Услышав ее приятный голос, я совершенно растерялся. В тысячный раз за день.

— Откуда у вас мой номер? — и опять из меня вылетали не те вопросы, которые стоило задавать.
— Вы простите, но я нашла его через ваших коллег. Запишите почту?

— Вы знаете, Елена, мне немного не до того, — сознался я.
— А что случилось? — спросила она так, будто ей и правда было это интересно.

— Ничего хорошего. Кажется, я потерял работу.

Она немного помолчала.
— А где вы сейчас?
— На набережной, готовлюсь к погружению на самое дно в пучину темных вод. Если только они меня не отторгнут, — так себе шутка, конечно. Но на большее я способен не был.

— На какое время оно назначено? — поинтересовалась девушка.
— Не знаю, я планировал еще напиться коньяком за 40 тысяч и оплакивать свою судьбу. Минут 15 это займет точно.

— Дождитесь меня, я приду вас проводить. У меня есть шоколадка за 40 рублей.
— Из двадцати четырех долек, — высказал я нелепое предположение.
Повисла пауза.

— Кажется, их здесь больше. Но лишние мы можем выбросить, — предложила Лена.
— Не нужно. Не нужно вам на это смотреть. Жалкое зрелище.

— Тогда постарайтесь, чтобы оно было пристойным. Пятнадцать минут, — она повесила трубку.

Жара уступала место ночной прохладе. С воды тянуло запахом цветущих болот. Где-то далеко надрывно распевали песни Высоцкого. Фонари подсвечивали качающиеся фигуры, удаляющиеся прочь от праздника. Мне предстояло свидание на дне России.