Сычёв

Мои шаги гулко отзываются эхом по школьному коридору. Мерно, но громко они слышны, как у всякого спешащего человека. Тревогу я пытаюсь скрыть наигранным любопытством, пока все кабинеты, в которые заглядываю, необыкновенно пусты, как и залы, и все пространства, где ищу присутствие хоть кого. Стесняюсь вслух сказать об этом, пусть в надежде быть услышанным, но чтобы не показаться в глупом положении перед самим собой, когда никто не отзовется, — молчу. То и дело улыбка непроизвольно искажается плаксивой гримасой, от того страшнее мне становится, как задумываюсь об этом.
Я не стану плакать, на то нет причин. Верно, слишком позднее время, и школа уже закрыта, потому я никак не могу повстречать ни одной живой души тут. Да, как вижу, солнце зашло, а облака опалены оранжевым светом, но отчего же я тогда так задержался, и чем был увлечен, что даже не помню самого дня?
Не стоит задумываться, всё равно делать тут нечего. Лучше поспешу к выходу, пока ноги носят, а то непонятная слабость в них, и в руках, —  так некстати стала ощущаться, да словно усиливаться. Не было бы стыдно своей жалкой походки, увидь её кто, и даже будь я в самом неказистом виде, —  не ощутил бы никакого стеснения.
Но нет и сторожа Аркадия в своей будочке у входа, что очень странно. Главные двери заперты и не поддаются усилиям. Хорошо, что мне известно расположение окна на подземном этаже, которое возможно открыть хитрым движением и выбраться наружу. Правда, пройти придется через темнеющий лестничный пролет, который лишает меня определенной уверенности, что со мной всё будет в порядке.
Держась за перила, осторожно ступая на каждую ступеньку, впоследствии оказываюсь в полнейшей темноте, и боюсь издать шум, словно могу им привлечь кого то. Но в самом коридоре светло, пока с улицы угасающее солнце его освещает, и я могу разбираться с окном, хоть и не получается это делать так быстро, как получалось прежде. Пальцы дрожат, и очень медленны, слабы.
Как вдруг слышится невероятно громкий, даже оглушительный, словно выстрел, звук захлопывающейся двери. То где то на этажах, и я замираю, выпучив глаза. Будто кто-то невероятно быстро бегает... Нет, даже скачет. Эхо от столкновения копыт с каменным полом слышно по всей школе, и само существо стремительно направляется к лестничным пролётам, что можно понять по искажающимся звукам. Я в страхе озираюсь на тускло освещенный коридор, и вновь пытаюсь открыть окно, судорожно дергая ручку.

После, помню только посеревшее небо, серые дома, холодный осенний воздух. Я недолго бежал, сбил дыхание, от того перешёл на неуверенный шаг, но тем позволил себе чаще озираться. Вновь никого вокруг. Ни животных, птиц, ни света в окнах домов, потому я вовсе остановился. Все светофоры чернели, как и уличные фонари, супермаркеты. Накатило сильное ощущение неопределенной враждебности к себе, что я даже всхлипнул, прикрыв рот. Беспорядочно искал глазами оправдание зловещей тишины, хотя такое утешение, когда все вокруг было безлюдным, темнеющим, — не предвещало спокойствия.
Предчувствие не обмануло. Совсем недалеко находился обычный панельный дом, и именно он приковал моё внимание, так как нечто выглядывало из-за его угла, на совсем малом расстоянии от земли, словно это нечто расположилось лёжа. То было чье-то лицо, которое осторожно высовывалось, наблюдая за мной.
В этот момент я пронзительно закричал.
Слёзы брызнули из глаз, всё видение размылось. Но даже тогда я понимал, где находится мой дом, и нашел силы в себе, чтобы побежать в нужном направлении. В груди нестерпимо жгло, в голове шумело, и казалось, совсем несложно мне сойти с ума. Несложно и разбить голову, упав, когда дорогу стало сложнее различать. Багрянец неба сменился на тёмно-синий закат, что утопил всю округу в темноте, и даже кодовый замок на двери подъезда я еле видел. Лихорадочно нажимал все кнопки подряд, нервно оглядывался, пока не очутился за железной дверью. И хорошо помню, что не давал никакого объяснения всему в тот момент, но тем не менее, впервые ощутил нотки спокойствия глубоко внутри. Не могу так же сказать, почему избегал смотреть в окна, когда поднимался на свой этаж. Сердце и без того было готово выпрыгнуть из груди, а дыхание остановиться, уставшее.



Скрип входной двери протяжно раздался, и я поспешил войти, закрыв квартиру на все замки. Свет не работал, но можно было различать очертания объектов, медленно продвигаясь к гостиной. Тогда я осмелился позвать маму:

— Мама...

Возможно, сказал я это слишком тихо и робко, что даже сам не понял, шёпотом ли.

— Мама!

И тут в ответ услышал шорох из спальни. Столь же осторожно проследовал туда, приоткрыл дверь, но никого не увидел. И мог бы долго в отчаянии и страхе осматривать то спальню, то коридор, если бы не услышал тихий плач, а вслед своё имя. Кто-то был под кроватью, а я, всё с мокрыми глазами, тихо подошел ближе, чтобы склониться и заглянуть под неё.
Там лежала мама с жутко заплаканным лицом, пугающим взглядом, и она сквозь слёзы меня о чём-то спросила:

— Слава... Зачем ты пришёл?

Я не знал что ответить, лишь сам заплакал.

— Кого ты привёл? —  сказала она, и её плач стал громче, да совсем как мой собственный, от чего я совсем поплыл рассудком, словно он перестал быть цельным.

— Уходи... —  повторяла она раз за разом, не сдерживая рыданий.

В тот момент раздались два мощных удара во входную дверь, да такие сильные, что сервиз в комнате зазвенел.
Я в ужасе попятился к балкону на четвереньках, спиной назад, еле успевая заглатывать ртом воздух. Плач моей матери стал очень громким.
Когда последовали очередные два удара, она сорвалась на крик, а я резко вскочил, готовый завопить. Удары стали мощнее, чаще, словно нечто стремилось выбить дверь, и та с каждым ударом скрипела всё сильнее. Когда она слетела с петель, с ужасающим грохотом отлетев в стену, уже не было слышно мне чего-либо ещё. Я в безумии разбил собой стеклянную дверь на балкон, устало свесился пополам с перил, тяжелыми усилиями силясь себя перекинуть, и потом полетел вниз, кувыркаясь в воздухе, с девятого этажа на асфальт.

#2

Незатейливая мелодия пробудила Славу к десяти часам утра. Солнце заливает всю комнату ярким светом, порождая ностальгию по давно ушедшему детству, когда перезвон колоколов недалекой церкви каждое воскресенье возвращал ото сна. Ароматы свежей сдобы и утренней каши, которую приготовила матушка, отзываются глубинным чувством счастья, со всей лёгкостью внушаемым житейскими мелочами, которые зачастую ускользают незамеченными в повседневности. О нём думают, о нём заботятся, и от нахлынувшего осознания собственной значимости для семьи трудно не улыбнуться. Можно позволить себе одеваться в тягучей дрёме, ловя уплывшим сознанием те кусочки ностальгии, когда тебя собирали в детский садик и время было столь беспечным, насколько возможно.
Но он припозднился, а нельзя заставлять ждать маму. Скорее на кухню.

— Доброе утро, мам. Сегодня моя любимая, пшённая?

Аккуратная женщина с добрым лицом обернулась на его приветствие.

— Доброго утра, Славик, — её улыбка всегда была неизменно солнечной. — Верно угадал, пшёнка. Но ты поди умойся, как раз сготовлено будет.

Сычев по пути заглянул в гостиную, где на диване вальяжно расположился папа за просмотром передачи «Дискавери», одетый как на праздничную гулянку. Бордовая рубашка без рукавов, белые шорты.

— Ты только погляди каких лещей я наловил сегодня. В ванной бултыхаются, — ухмылялся отец в песочные усы. — Сегодня будет знатный ужин.

Слава ответил мягкой улыбкой и прошёл в ванную, где его взору предстали здоровенные рыбины. Новая евро-ванная шумно полнилась ими, угрожая любого из чудищ выплеснуть на пол в тот же момент. Да, ради таких монстров не жалко заделаться профессиональным рыболовом. Материальный достаток пещерного человека выражается в этой добыче, родня нас с далёкими предками. Сычев безусловно ощущал себя сыном Одина и грозным воином.
Довольный этой боевитой мыслью, он умылся. В отражении на него нахмуренно смотрел статный, поджарый парень, не лишённый мускульной силы. Черты всамделишного викинга проскальзывали отчетливо, а татуировка в стиле «Трайбл» во все левое плечо как нельзя более удачно подчёркивала агрессивность.
Но его любования прервал вмиг узнаваемый рингтон смартфона, доносящийся из комнаты. Он наперёд знал, кто его ищет. Неспешно обтеревшись и направившись в свой уголок, он приметил краем глаза ехидный взгляд своего отца. Старый чертяка, тот никогда не упустит шанса по-мальчишески подтрунить над ним.
Особенно, когда звонила Еотова.

— Слав, что же ты на сообщения не отвечаешь? — этим нежным голоском можно было успокаивать мировые конфликты, — Звоню тебе, да сразу предупреждаю. Я уже около аптеки и стремительно направляюсь к тебе.

— Как нельзя кстати, я готов, — ответил он низким баритоном.

Ему не требовалось много времени на подготовку. Да и следовало ли так сильно прихорашиваться на встречу с девушкой, которую знаешь уже десяток лет. Закинуть две подушечки «Орбита» с апельсиновым вкусом и можно отпирать дверной замок.

— Славочка, а каша?

— В другой раз, мамуль, — бросил Сычев, благодаря магии оказавшийся уже пролётом ниже по лестнице .

Стоило распахнуть дверь парадной, как душистый день позднего лета, полный того прохладного, осеннего аромата, так ярко отозвался в сердце тёплым чувством. «Я хочу жить вечно» — той же секундой мелькнуло в мыслях. Слава глубже вздохнул, прикрыв глаза, и только мерное цоканье каблуков вывело его из транса. Еотова приближалась к нему, порождая с каждым пройденным метром всё большее нетерпение в душах обоих. Светлая девушка с точёными чертами лица, глазами тёмного неба, такой милой фигуркой. Последовали короткие приветствия, и силой сдерживающие накатившую страсть, поцелуи. Вскоре они счастливые шагали по тротуару, не имея чёткой цели куда направиться этим вечером. Перебивая друг друга, сыпались милые истории и мрачные жалобы, звончатый смех и шутливые удивления. Вся гамма эмоций переливалась на всём протяжении ненасытного общения.

Непредвиденно по пути встречается его друг Ерохин, с которым уже не до сентиментальностей при встрече. Только широкие улыбки, обнажающие белые зубы, мужское рукопожатие и пожелания хорошего дня. Сычев заслуженно пользовался авторитетом местной молодёжи на районе и не раз участвовал в подростковых разборках. Но то дела давно минувших дней. Пора оставить на суд истории прошлые подвиги и готовиться к новым свершениям, ведь уже как целое лето он абитурент престижного вуза в столице.
На минуту задуматься, так какую сторону ему не погляди, всюду налажен стабильный быт. А если случается накинуться хандре, мысли сами неизбежно возвращают обратно к любимой, которая в этот момент рядом с ним грациозно спешит, не позволяя улыбке сойти со своего прелестного лица.

— Слав, а поехали на природу? Купим чего нибудь и сразу махнём куда-нибудь далеко?

Еотова в эту секунду была готова отправиться даже в пустыню Руб-Эль-Хали, не только в здешний хвойный лес. Пожелание уехать на край света она высказала так легко, не задумываясь, что Сычеву ту же секунду сильно захотелось забрать её в не столь далекую Италию. Деньги у него были. Метнись следом ещё одна искра подобного желания от неё и он сорвался бы.

— Куда только пожелаешь... — тихо ответил он, а окончание последнего слова утонуло в объятиях и жарком поцелуе, на которое импульсивно решилась она.

— Скотоба... — нежно прошептала Еотова, а Слава нахмурился, пытаясь осознать смысл услышанного.

— Скотина, уже девять часов утра! — совсем грубо прозвучали её слова.

И тут словно зарядом тока его вышвырнуло в иную реальность. С похолодевшей спиной, мокрым лбом и отпускающим бредом.

— Я кому сказала, идиот?! Вставай!

Он тяжело разомкнул глаза. Солнечный свет не заливал комнату, а за окном шёл дождь. Мамка распахнула шторы, чтобы он скорее просыпался, накачавшись мелатонина от этих серых облаков.
Отец в гостиной безучастно смотрел типичный гала-концерт по федеральному каналу и даже не взглянул в сторону Славы, когда тот приостановился у входа его поприветствовать с добрым утром. Белая безрукавка, потертые спортивные штаны, которые он носил ещё с 90-ых, когда подрабатывал фарцовщиком. Всё в нём кричало о старости. В любом смысле этого слова.

Ванная была пуста, и Сычев ненароком обратил внимание какое выцветшее, ржавое дно у неё. От накатившей грусти даже непроизвольно вздохнулось.
Умылся.
В грязном зеркале отражался бледный, худой мальчуган, в глазах которого проглядывалась растерянность. Першило горло, хотелось прокашляться, но не было никакого желания после выслушивать скандал матери о том, что он дохнет. Пришлось притушить кашель полотенцем.

— Вчера в магазин не бегал, так сегодня жрать будешь вчерашние сосиски.

На кухне уже стыла тарелка с завтраком, а-ля «бедный крестьянин». Сваренная-пережаренная картошка, яйца, сосиски. Всё не первой свежести и не ресторанного уровня приготовления, так как было подгорелым месивом, при готовке которого вечно жалели масла.
Мама удалилась в гостиную к отцу, откуда уже с возросшей громкостью раздавалась примитивная мелодия их любимого шлягера. В доме по прежнему не стихал телевизор и не унимались крики, уже который год лишая его обитателей возможности побыть хоть недолго, но в полной тишиной.

— Кипяток закипит, себе плеснешь! В заварницу потом долей! — внезапно разнеслось по квартире.
Соседи наверняка это прекрасно слышат каждое утро и от того чаю предпочитают кофе.

Но Слава не хотел чая. Он и завтракать не хотел, скучно постукивая вилкой по картофелине, подперев голову рукой. Отказаться от еды никак нельзя, иначе поднимется хай на часа три. Выбросить тоже не вариант. Мама учёная в этом деле и знает какие места нужно проверять в первую очередь, заботясь, все ли до последней крошки поглотил сыночек. Инфернальная забота.

Прозвучал слабо слышимый сигнал оповещения на смартфоне. Это она.

Сычев встрепенулся, подобно проснувшемуся воробью, принявшись впопыхах выуживать из кармана телефон. Да, написала Мария Еотова, столь близкий друг по эпистолярной связи.
Окончив с отличием школу, она не нашла счастья в более крупном городе, который отправилась покорять с Ерохиным. Сплошные неурядицы преследовали их на новом месте и разрешение сложной ситуации было простым. Расстаться. Но после депрессия не отступила. Благо, она со школьных времён знакома со Славой. Добрым, стеснительным парнем, и находила его очень интересным, близким. Но стоило бы ей в данный момент увидеть блеск в его глазах, да нездоровую ухмылку, как всё лицемерие, которого он всегда придерживался — рухнуло бы в мгновение. Ведь она рассказывает ему о новых, пережитых страданиях, а он, в экстазе, приветствует её новые горести, заведомо продумывая, каким образом их тайно усугубить.
Надев маску утешителя, чувственного человека, и являя собой чуть ли не Мать Терезу, Сычев лишь искусно играет роль, на деле кривя ехидные гримасы экрану смартфона. Самодовольство разгоралось тем сильнее, чем страшнее было мучение наблюдаемой жертвы. Ему не стоило труда годами пребывать голодной пиявкой на теле депрессивных убогих, особенно Маши, да притом с растущим аппетитом, и это порождало все больший контраст эмоций между его тёмный альтер-эго и заурядным Славой. Чем злее он обходился с доверевшимся людьми, тем тише был в быту. А особо страшные душевные рассказы его собеседников вызывали трудно сдерживаемый нервный смех, на грани гротескного.
Но нельзя с полной уверенностью назвать Славу бессердечным, ведь в моменты психологического насилия его сердце томилось тщательно сокрытым состраданием к собеседнику и ответные муки из неизведанных глубин своей души он ощущал. Но обуреваемый томлением, насильно давил в себе любые сомнения, как давил бы их в себе каждый фермер, приставивший нож к шее любимой скотины.

#3

Тепло потянулось за ранней весной. Дни оставались по зимнему короткими, но уже как неделя, а от февральских сугробов уцелели только грязные хребты. Редкие снегопады усугубляли распутицу и нагнетали цветовую обстановку в городе, не давая мокрой земле просветлеть. Петербург в это время года особенно сер, а отдельные мостовые в городе часами пустуют, добавляя излишнее ощущение безнадёжности.
И продолжала бы пустовать одна из них, если по ней не брела одинокая фигура. Руки глубоко запрятаны в карманах длинного черного пальто, а пол-лица укрыто небрежно повязанным шарфом. Шапку он не надел, угрожая себе заполучить простуду. Но этого человека никто не отругает за беспечность, кроме него самого.
Мало кто ныне мог признать в нем Сычева. Более бледный, осунувшийся, жалкий. Недавно опьяненный свободой, та помутила его болезненный рассудок, приблизив начальную стадию шизофрении с паранойей, с которой становилось все сложнее управиться. Но не то так сильно бросалось в глаза, разительно отличая. Неведомая доселе импульсивность привела его в большой город и вся чернь в душе, что раннее множилась скромными ростками, теперь зацвела буйным цветом на внешнем облике, вылепив некрасивое лицо и болезное тело.
С тех пор, как погибла Мария, многое переменилось.

Собирался мелкий дождь. Прервав былую задумчивость, Сычев ускорил шаг, бросая отрывистый взгляд на номерной адрес каждого строения. По причине рассеяности, он никак не мог твердо запомнить место своего проживания и это становилось менее забавным с каждым днем. Возможно, от того не стоило так часто менять квартиры, но выбора у него не было. Каждый закадычный друг, что добродушно соглашался "вписать" беднягу к себе, рано или поздно ощущал всю тяжесть совместного проживания с ним, и тогда атмосфера нетерпимости словно взрывалась.

От сердца отлегло, когда Слава узнал свой дом. Довольно ветхий, с жутко утомительной для старика лестницей.

— Сычёв, так рано? У тебя ведь смена.

В квартире, не считая его, было двое сожителей — молодая пара. И раздавшийся звонкий голос принадлежал девушке Лидии, которая вышла из гостиной его встретить. Но Слава в ответ слабо улыбнулся, избегая смотреть ей в глаза, в ту минуту всё внимание уделив аккуратному развешиванию пальто. Хозяйка не унималась:

— Вновь спокойный день сегодня, потому c работы отпустили пораньше?

Не отпускали. Он просто ушёл, не задумываясь о зарплате и о мнении начальника, как делал не первый раз. Несмотря на худосочную комплекцию, его взяли охранником в убогий супермаркет, но у него не хватило терпения охранять бутылки с пивом несколько часов кряду. Деньги были необходимы только в символическом количестве, чтобы не прослыть отпетым нахлебником.

— Пристала ты, Лида. Дай мужику хоть дух перевести. — зычно раскатилось по квартире.

А это был Андрей, равный квартиросъёмщик и по совместительству молодой человек Лидии, и человек, который не первый раз предотвращал ссору любимой с навязавшимся гостем. Но заступаться за Славу он далее не стал, так как вовсю был поглощён «gta», безжалостно взрывая полицейские машины. Грохот колонок возрос и заглушил любые звуки, потому Сычев ещё глупее улыбнулся, да поспешно проследовал в ванную мыть руки, провожаемый недовольным взором.

Милая пара. Они не столь часто обременяют назойливым вниманием и не замечают странностей, что является для него важнейшим критерием в выборе места проживания. Ведь стоит только присмотреться, как любому станут видны нездоровые отклонения его психики и наружности. Пусть Сычев давно подавил в себе бросающуюся на всех мизантропию, но опустошительная изнутри ненависть обратилась тем самым бесом, что незамедлительно сточил все жизненные силы. В зеркале всё приметнее видны последствия этой ужасающей метамарфозы. На висках отчётливо прослеживается седина. В 25 лет. Морщины, темные мешки под глазами, серость лица со впалыми щёками. Повзрослел, минуя молодость. Шаг из детства сделан прямиком в вечность.
И потрясение, что пронеслось ураганом в его душе, усугубив все эти перемены в нём, но усмирив недобрый дух — свершилось недавно. Встряской послужила новость о самоубийстве Маши, и некогда столь романтичный образ смерти вмиг стал до дрожи пугающим, перетряся инфантильные представления незрелого подростка, вынудив того в панике бежать от позорного прошлого.

Раковина наполнялась водой, пока Сычев апатично разглядывал своё отражение в зеркале. Хочется умыться. И задержав дыхание, он склонился, погрузив лицо в воду. Практика контролируемого удушения непроста в освоении, но всегда одарит галлюцинациями.

Солнце слепило глаза, а изумрудная трава сгибалась волнами под дуновением ветров. ;slandsvindar, исландский ветер, что вечно дует с Атлантики, заставлял зелёный ковёр гулять как морскую гладь. Слава выпрямился, являя собой рослого викинга, олицетворяя первобытную силу мужского начала. На горизонте, у небольшого холма, виднелся его милый дом, а в загоне, поодаль от него, паслись сытые овцы.
Был слышен звонкий смех недалеко. В высокой траве бегал кот, которого безуспешно пыталась поймать Еотова. Широкий сарафан ничуть этому не мешал, да и животное не стремилось далеко убегать, соглашаясь добровольно играть с девушкой.

— Поймала!

Она радостно показывала Сычеву добычу, светясь улыбкой и как можно выше стремясь приподнять тяжёлое животное. Её черты лица, словно точённые в фарфоре - приковывали внимание. Именно этот образ был живым воплощением его тайных грёз, выражая к себе всю страсть, всю нежность, которая никогда не находила выхода.

— Погляди сколько веса нагулял. Хоть на убой... — не прекращала она ласково играться с котом.

Слава весело ухмыльнулся и приблизился к ней, заслоняя собой солнце. Кончиками пальцев приподнял её подбородок и взглянул в эти ясные, синие глаза. Как многое сейчас читалось в них, лишая дара речи.

— Скажи, как долго мне ждать?

Она спросила с милой улыбкой, прижимая пухлого кота к груди. Невинно интересовалась, когда они будут наконец вместе. В этот миг, самодовольство Сычеву было сложно скрыть и только более печальная ухмылка послужила для неё ответом. Его ждут, о нём думают. Хватает одного только ирреального ощущения незаменимости для близкого, её зависимости, как мрачная неизвестность будущего отступает перед фантасмогоричным воодушевлением. Накатывает идиллическая безмятежность, подкрепляясь поэтической любовью. Есть ли смысл вживую воплощать эти эфемерности, ежеминутно боясь за их сохранность, рискуя раз и навсегда похоронить амбиции под тягчайшей действительностью?

— Есть! — внезапно воскликнула Маша, нахмурившись, — или нет у тебя прочих страхов?

Слава был ошарашен. В ту же секунду, за её спиной приземлился огромный, чёрный ворон, отсвечивая синеватым переливом своих перьев. Крыльями примял траву, вынудив ту всю опадать вокруг. Он привёл за собой бурю, что уже окутала небо от самого горизонта и вихрем приближалась. Резкий порыв ветра заставил викинга отступить на шаг, прикрыв глаза рукой. Еотовой на поле уже не было, а только ворон под заволакивающими тучами. Темнело. По всему небосводу раскатились молнии, а после ударили глухие отголоски грома вдали. Глаз птицы внимательно изучал человека перед собой, пока клюв не распахнулся во всю ширь и не перебил гром оглушительным карканьем.

Сычев резко вынырнул. В глазах потемнело, ноги подкосились. Цепляясь скрюченными пальцами за ванну, он опустился на пол, пытался отдышаться, но в тот же момент налетел тяжёлый кашель, отдав звоном в ушах. Напомнивший карканье.

Никто не слышал происходящего, пока громыхала гостиная. Слава неуверенно поднялся, опираясь слабыми руками, дабы вновь взглянуть на себя. Несколько мгновений он наблюдал в отражении смертельно напуганного юношу, которого юность-то давно оставила. Но отчего же губы были потрескавшиеся, а кожа зелена? Капля крови медленно выступила из носа, огибая рот, и дыхание заметно участилось, стало неровным. Сычев попятился в ужасе, судорожно нащупывая рукой дверь, но та не поддавалась. Когда он силой прикладывался хлипким плечом, пытаясь ее выбить, то краем глаза видел свое отражение в зеркале, которое, он мог поклясться, статично стояло без всякого движения и наблюдало за ним. Тревога экспонентно росла, а в ушах стоял дикий гул, предвещающий безумие. Сознание терзалось, взывая к помощи, к родному, и чуть ли не впервые в жизни он ощутил нестерпимое желание увидеть родителей, броситься на колени, разрыдаться. Вернуться в свой дом, обернув жизнь вспять от той бездны, что показала свой лик. И, словно потыкая настоль сильному желанию, дверь отворилась и Слава вылетел в коридор.
Как в тумане, опрометью дошел до своей комнаты, но парочка хозяев даже не обратила внимание на него, вовсю увлеченная новой игрой. Их громкий смех неестественно искажался, ломался на множество голосов и сильнее подгонял. Вещи небрежно летели в сумку. Времени не оставалось даже на то, чтоб утереть взмокший лоб. Быстрее, еще быстрее, скорее взвалить свой скарб на плечо и убежать. Незамеченным, под аккопанемент продолжающегося хохота.

Глоток холодного воздуха придал немного трезвости сознанию, позволив обстоятельно оглядеться вокруг и осознать неочевидное. Глубокая ночь на улице. Сколько времени он пробыл дома? Пустынность перекрестков угнетала, не позволяя сверить реалии кажущегося помешательства с действительностью, где только гоняемый ветром мусор придавал оживления недвижной картине. И каждый порыв был промозглым, вынуждая глубже зарываться носом в шарф. Ноша была нелегка, ноги слабели, но в эти секунды Слава вспоминал о своей цели и впервые за долгие годы ощущал пульсирующее тепло в солнечном сплетении, отчего робко прикладывал руку к груди.
Скорее вернуться домой.

Прозвучал оклик, пробуждая от задумчивости.

— Парень, все в порядке? Ты уже с минуту стоишь перед светофором.

Сычев вздрогнул и повернулся к машине, что поравнялась рядом с ним у перекрестка. Водитель улыбался, внимательно оглядывая его.

— Еще за километр увидел тебя стоящим тут. Ждешь пока траффик стихнет?

Остроумная шутка, метко подчеркнувшая безлюдность. Неизвестно сколько еще простоял бы Слава в оцепенении, перед тем как перейти дорогу. Ему требуется помощь, как нерешительному старику, от того в ответ незнакомцу он улыбнулся и неискренне скривил рот:

— Страшный недосып. Сорвался посреди ночи к вокзалу, а сон не отпустил. Может, тебе по пути?

Последовал непринужденный смешок после просьбы, призванный расположить к себе водителя и добавить комедийности происходящему. Только мелко дрожащие пальцы Славы несильно к тому располагали, что пришлось вцепиться обеими руками в ремень сумки, силясь скрыть тремор.
Но безупречная улыбка не сошла с лица собеседника. Тот лишь выдержал некоторое время, прежде чем ответить:

— По пути. Садись.

#4

«В самое трудное для меня время
Ты протянула мне руку поддержки
И помогла пройти через все это.
Теперь все сомнения и страхи,
Что я сдерживал внутри все эти годы,
Исчезли, потому что ты со мной.»
Whitesnake - Forevermore

Гитарные рифы группы «Whitesnake» с первых аккордов не оставили безучастным незнакомца. Неспроста от принялся оттарабанивать мелодию по рулю, будто стремился воодушевить Славу импровизированным выступлением, пока тот всё сильнее мрачнел с каждой минутой. Эта картина, сюрреалистичная в разности двух характеров, была куда лучше той затянувшейся гробовой тишины с повисшими в воздухе вопросами, что предшествовала. Нежелание Сычева разделить бойкое состояние духа с тем, кто любезно протянул руку помощи, можно было списать на некультурное поведение, но оправдало паршивое самочувствие, слишком явно выдавшее себя в тот момент, когда от хриплого кашля его скрючило пополам.

— Сдаётся мне, проведёшь ночь ты прямо на вокзале, если не в медчасти. А такой расклад, поверь мне, совсем несладок. Может, у меня переночуешь?

Сколь трогательная обеспокоенность его судьбой и ночлегом. Радушие хозяина подчёркивалось удивительной способностью угадывать мысли Славы. К примеру, когда он без всякой на то просьбы приглушил громкость раскатистой песни, от которой у Сычева пухла голова.

— Сердечно на том благодарю, но я опаздываю... — как можно вежливее Сычев просипел в ответ и раскашлялся в кулак, оставив кровь на тыльной стороне ладони.

Размеренность их путешествия, да глубокая ночь, пусть и стремилась убаюкать недобрые мысли каждого в машине, но плачевное состояние Славиного здоровья показалось соседу в ту секунду совсем невесёлым.

— Держу пари, как очутишься посреди вереницы спящих людей на сиденьях, так пристроишься рядом. Сумку свою береги, а лучше клади заместо подушки.

Возникло неловкое молчание, что вновь смутило водителя и он некстати взялся рассказать банальную жизненную историю, слова которой только одурманили Сычева, понудив совсем сникнуть и прислониться к стеклу. Странность необычайно безлюдных улиц не вызывала беспокойного отклика в душе. Вообще уже ничто не тревожило и он уснул.

Тяжелая поступь викинга оставляла неровную цепь следов на чёрной саже. Все холмы, луга и степи, укутанные некогда расплавленной лавой — застыли смольным камнем, обрисовав панораму, как доселе невиданную пустыню. Солнце щедро сеяло россыпью лучей пробивавшихся из под пепельных туч, но в местах настолько редких и далёких, что интуиция невольно подталкивала неустанно брести к ним. Но какой горизонт викинг не покорял, за ним следовал ещё один, а ставшие сакральными, пучки божественного света то отдалялись, то проносились мимо, тревожа Славу колким беспокойством. Он потерял всякий счет времени, блуждая посреди черного океана без всякой на то цели, и наступил момент, когда заплетающиеся ноги совсем отказали, вынудив грузно усесться на землю. В какую сторону не обращай взор — нигде не увидеть выхода. Но стоило Сычеву понуро опустить голову, как оголенного локтя коснулся тёплый мех. Столь знакомый, родной чёрный кот, возвавший к воспоминаниям о Марии — мурлыкал и тёрся спинкой, проявляя милую нежность. Улыбка непроизвольно выступила на лице викинга, а рука сама потянулась погладить пухлого зверя, как вдруг тот громко зашипел, дернувшись от касания, словно от кипятка. Нет, только не убегай. Слава через мгновение был уже на ногах, готовый схватить его, но тщетно. Кот резко скрылся за дальним валуном и нигде более его было не заметить.
Горько раздосадованный, Сычев растерянно выискивал животное взглядом, пока не обернулся и не обомлел. Вдали причудилась еле приметная, чёрная точка, что меняла свою форму. Зато как сильно воодушевило это парня, сделавшего несколько шагов по направлению к ней, точно теперь зная, куда направляться. Но немного погодя он остановился, настороженно внимая своим ощущениям. Чувствовалась мелкая вибрация камней вокруг, которая только сильнее нарастала. Он вновь вгляделся в горизонт и сердце сжалось, а тело бросило в промозглый холод, испарив былое воодушевление. К нему с невероятной скоростью бежал фантастический голем, высотой под облака. Весь безотливно чёрный, как земля вокруг. Его увеличивающийся в размерах силуэт рвал на куски любое воображение своим гигантизмом, лишая воли к сопротивлению. Топот, по звучанию как столкновения тысячи скал, стал оглушительным, а землетрясение не позволяло стоять ровно. С застывшим ужасом в глазах и на обмякших ногах, Сычев повернулся прочь, переходя на мучительный бег, преследуемый животным страхом. Обуреваемое адским кошмаром, сознание могло позволить себе только кричать в истерике, когда чудовище накрыло его всего своей тенью, догнав.

Истошный вопль покончил с идиллией. Слава трясся в исступлении, завладеваемый разбухающим сумасшествием. Словно сосуд внутри него, что полнился многолетними страхами, раскололся и залил нутро склизким ядом. Ненормальной была и реакция соседа на безумный крик, никак не проявившего испуга или даже внимания, а только безучастно наблюдавшего конвульсии.
Не роняя и слова, он тихо остановил машину прямо посреди дороги.

— Ну-ну, в чём дело? Тише, всё будет хорошо, — успокаивал водитель, приложив холодную руку к взмокшему лбу умалишённого.

Сычёву то помогло и он стих, судорожно глотая ртом воздух, не в силах наполнить им всю грудь. По щекам струились слёзы, пока он невнятно молил незнакомца о прощении и бубнил экспромтом оправдания, которые скорее напоминали острую шизофрению. Сбивчиво рассказывал о планах, что ждут дома, что нужно поспешить. Спустя короткую паузу, в его словах проскользнуло нечто осмысленное:

— Она погибла по моей вине... Понимаешь? Покончила с собой, и я рад стараться был для того! — заистерил Слава вновь и перевёл опухшие глаза на собеседника, ища поддержку в нём.

Но не ожидал он увидеть в ответ широкую улыбку на лице незнакомца и услышать совсем иной голос, нежели был прежде.

— Постарайся для того вновь. Где же твоя былая страсть? — ответит тот вкрадчивым басом с примесью потустороннего эхо.

И сказанное воспламенило панику как никогда прежде, словно оборвалась последняя нить, что сдерживала рассудок от падения в бездну безрассудства. Слава резко шарахнулся прочь от него, в бесполезных усилиях дергая дверцу, а после чуть не кубарем выскочил из машины на морозный воздух.
Они находились посреди растянутой трассы, по обеим сторонам которой чернела чаща хвойного леса, а хвоя здешних деревьев отражала жёлтый свет придорожных фонарей.
Ничто не казалось эфемерным, не растворяло злой сон. Ничто не могло защитить от демона, неспешно покинувшего машину и безмятежно лыбящегося при виде затравленного Сычева. Окружающий свет не оттенял у существа черты лица, от чего оно выглядело плоским, неествественным. Один только вид его всполохнул Сычева от онемения и погнал с дороги прямиком в канаву с ледяной водой. Мертвенный холод почти сразу окутал всего, но не лишил остервенелого желания бежать без оглядки. Он выкарабкался грязным, мокрым, облепленный ржавой хвоей, и побежал, спотыкаясь, не разбирая дороги. Между высокими соснами и по влажному мху.
Не слышалось по обыкновению свежего аромата осеннего леса, а только затхлый воздух склепа. Все пять чувств притупились и осталось положиться только на шестое. Даже собственная речь становилась непонятной самому себе. Словно потерявший рассудок душевнобольной, хитро улизнувший из места своего заключения, он выражал свои эмоции нечленоразделительным мычанием, а глухим вскриком гаркал всякий раз, когда замечал метающуюся от дерева к дереву мрачную тень преследователя.
Не мелькнуло в нём и проблеска здравого рассудка, когда взору открылась небольшая поляна, залитая светом полной луны. Очарованный красотой здешнего места, он сошёл с бега на шаг, и словно впервые в жизни рассматривал звёздное небо с млечным путём поперёк, напрочь позабыв о страхе, как маленький ребёнок.
От любования огнями светлого небосвода его отвлёк тихий плач девушки, совсем рядом услышанный. Под сенью развесистой ели сидела на коленях Мария и плакала, утирая ладошкой влажные щеки. Настолько манящая в белоснежном платье, что Сычев было направился к ней, безмолвно позвав по имени, но тут же из-за дерева появился преследовавший его демон, возбудив весь прежний ужас. Незнакомец скалился, и от ухмылки отдавало манией того былого наслаждения, которое Слава некогда получал от истязаний своих жертв. Но в этот раз он сам выступил жертвой и от того попятился назад, жалобно заныв и подняв руки.
Существо неспешно обошло его вокруг.
Не спустив лютых глаз, изучило мелкую дрожь и повадки сумасшедшего, когда он в ужасе прикрывал своё лицо бесформенно растопыренными ладонями, не смея шелохнуться. Вывести из оцепенения смог только пистолет марки «ТТ», наглядно ему продемонстрированный незнакомцем. Дуло без колебаний было направлено на девушку, словно нарочно вынуждая проявиться благородному порыву в душе Сычева.
Безумный в своей ярости скачок на демона, чтобы мёртвой хваткой сцепиться с ним, не предотвратил оглушительный выстрел, пришедшийся в мокрую землю. Обоих окропило грязными каплями. Нечеловеческий крик Марии ошеломил того пуще, походя на рев целого стада, но Слава завладел пистолетом, а после с неведомой силой оттолкнул противника. В то же мгновение существо переменилось в лице, стало испуганным, забитым, согнутым человечишкой, прикрывающим голову в страхе за свою жизнь. Вид столь несчастной цели перед собой пробудил в Сычеве давно угасшую ненависть, а его улыбка теперь в точности походила на былую улыбку недавнего врага. Ласковый шёпот натравливал убить улепётывающего в ужасе незнакомца, и Слава вскинул руку с пистолетом, целясь дрожащей мушкой ему в спину. Вскоре голос в голове перестал походить на ангельский и зывыл адским воплем, вынуждая прикончить беглеца.
Парень ослушался, когда волевым усилием не позволил себе спустить курок. Не потеряв улыбки, приставил пистолет к своему горлу и выстрелил.

Более ничего вокруг, кроме красной пелены он не видел. А в ушах стоял один противный, монотонный свист.
Сраженный наземь, недолгое время он пытался встать, опираясь на локоть и глухо мыча. Последние остатки рассудка проявились в просьбе, когда Слава хотел позвать Машу на помощь, но лишь тихо прохрипел:

— Мама...

Жгучая кровь заполонила рот и последние силы оставили его, свалив лицом в мёрзлый мох.

— Мама!