Действие без деяния

Вся бытовая деятельность моя, будь то подметание пола или изучение скучной информации о природе материального мира, была для меня пыткой в сравнении с тем блаженством созерцания, которое совершенно не поощрялось моей биологической семьей. Вынуждая себя выпадать из состояния бездействия, в котором я могла, подобно дереву, безучастно наблюдать за местом, в котором оказалась, я глубоко страдала, силясь найти в себе силы и интерес хоть к какому-либо занятию.

Единственное, что, казалось, имело смысл – это творчество, позволяющее выискать крупицы красоты, будоражащие душу, приближающее меня к той неоговоренной части моего прошлого бытия, которое почему-то скрылось за непреодолимой стеной и не желало себя обнаруживать. Однако и творческий процесс, рано или поздно, демонстрировал пустоту, так как далее приятной радости созидания ни во что не трансформировался. Я была Ахиллесом, бегущим за черепахой, и никогда не достигающим ее.

Чтобы ослабить мои страдания от необходимости делать то, чему противится моя личность, Шива пришел научить меня действию без деяния, деланию без цели. И вновь со свойственной Ему спонтанностью и неиссякаемым творческим многообразием Он дал мне увидеть мир, в котором любая цель бессмысленна, так как не способна добавить хоть одну крупицу к совершенному свету мироздания.

Это видение, щедро ниспосланное мне в ответ на мои поиски, длилось недолго, однако в нем застыла сама вечность, навсегда сохранив на себе отпечаток всего возможного. Я увидела капли тягучего света в пыли на неубранном полу, где подобно россыпям звезд таились сгустки божественного присутствия. За окном, в ржавом листе железа, кинутом на тротуар, танцевали искры божественного сознания, ласкающие и лелеющие корявую форму, словно в ней выразилась вся красота Вселенной.

В пятнах на столовом покрывале застыла утренняя история завтрака. А когда я омыла их водой, свет вспыхнул и унес частицы нашей жизни в прозрачную пленочку, покрывавшую все видимое, словно наложенную на бесчисленные слои реальности. Приглядевшись к этой пленочке, я увидела смытые мною пятна, навечно сохранившие себя для всех, кто захотел бы увидеть этот отрезок моей жизни и всего, что она в себя включала.

А потом свет стал более интенсивным и в волнах этого нежно сияющего океана каждая деталь интерьера моего скромного жилища стала размываться, как наспех нарисованная фигура на воде. А когда всякие границы стерлись, мириады маленьких взрывов почти ослепили меня, тихо дрожа повсюду, куда ни падал взор. Подобно китайским фонарикам, подсвеченным изнутри, видела я атомную структуру всего живого и неживого, повторяющую себя и в малом, и в великом. Стены светились так же, как листва старого дуба за окном, ожидающая мытья посуда переливалась столь же ярко, как и сохраненный от давней поездки к морю галечный камень. Собственные руки, потерявшие привычные очертания, стали сложной структурой световых потоков, которые, однако, совершенно не отличались от красоты и сложности света дверных ручек. И даже потертости на их металлическом основании были неотъемлемой частью танца дивных вспышек.

Мир вокруг меня жил в той полноте, о которой я не подозревала, и в том неразрывном единстве, которое было от меня сокрыто. Моя попытка стереть пыль с серванта стала демонстрацией глубочайшего внедрения в зыбкую структуру всеобщего сияния. И я, наблюдающая этот заполнивший все видимое фейерверк, и мои руки в перчатках, и старый кусок ткани, собирающий пыль, и поверхность деревянной доски, и мое дыхание стали элементами единой картины, поглощающей все мое существо и рождающей состояние великой причастности к чему-то многократно большему, чем я.

Этому светящемуся миру не было дело до моих планов и целей, он не воспринимал и не чувствовал отягощающую меня необходимость поддерживать порядок ради сохранения достойного вида вещей, он лишь откликался на мои движения с такой чувствительностью и мягкостью, что превращал в танец света все, что двигалось. Там, в этом пространстве крохотных огней, жизнью становилось всё, а в ней обнаруживалась мудрость, в сравнении с которой моя мнимая бурная деятельность была призрачной тенью, едва ли касающейся истинного бытия.

Знакомство с миром света, живущего своей особой непознаваемой жизнью, мгновенно стряхнуло с моих плеч ношу важных деяний. Эта океаническая светимость не могла стать более завершенной, как бы сильно ни старалась я делать свои земные дела или, напротив, как бы безответственно к ним не относилась. Мое присутствие могло лишь свидетельствовать эту таинственную красоту светопреставления, но едва ли вносить в нее хоть сколько-нибудь заметные штрихи. Там, на уровне световых волн, мои цели рассыпались брызгами света, а мое участие становилось не более чем равноценным присутствием наряду с другими участниками картины.

Я была тем, кто действует, в мире, где действие не имело значения. Я была тем, кто свидетельствует в мире, где свидетель не являлся чем-то существенным. И все же, во мне крепло убеждение, что вся эта божественная красота разворачивалась перед моими нефизическими глазами совершенно не случайно. Она словно предназначалась именно мне, говорила со мной без навязчивости и поучения. Почти не изменяясь от моего присутствия, она рассказывала мне, что мои цели сильно преувеличены, ведь световой океан смеется над моими крохотными попытками исправить его совершенство. Мои действия равноценны сияющему пространству лишь тогда, когда ведомы желанием воссоединиться, стать частью светового единства, занять свое отнюдь не главенствующее место в мире, мудро существующем в самом себе. А потому – чтобы я ни делала, как бы ни делала – я уже в нем и этому не измениться.

Разумеется, таинство длилось недолго. Как бы мне не хотелось пребывать в этом сиянии вечно, физический мир жаждал моего возвращения. В тысячный раз я вопрошала Шиву, почему оковы материи так цепко держат мою душу и почему нельзя возвратиться в пространство чистого света навсегда. И Он дал мне ответ. С любовью и терпением, с каким родитель отвечает на настойчивое требование ребенка получить больше конфет, Он сказал, что моя сильная отождествленность с телом не позволяет мне столь молниеносно повысить вибрации, чтобы выдержать хоть сколько-нибудь длительного пребывания в астральном мире. Подобно колыбели, физический мир вынашивает меня, охраняя мой сон и пробуждая мягко и аккуратно, как того требует отношение с юным божественным созданием. На этом, однако, урок недеяния был завершен, и мне предстояло еще некоторое время перестраивать свое восприятие под новое знание.