24 ушли

Мне много лет. Невольно не хочется, но думается о том, сколько ещё осталось. И размышляя о жизни, вспоминаешь тех, кто уже с тобой не поговорит, как прежде. Мне надо бы поехать на дачу, посмотреть, что там выросло, вернее , как зарос когда-то ухоженный сад. Но ноги в прямом и переносном смысле не хотят туда идти. В прямом – это потому, что, опираясь на палку, я хожу уже несколько лет, а до моего дома от станции – приличное расстояние. Машину я не переношу, меня и по молодости укачивало, а сейчас и вовсе ехать в ней не возможно. Пешком же могу добрести от станции до дома только, если ещё нести с собой раскладной табурет, иначе просто свалюсь, а если не свалюсь, то буду орать от боли в ноге. Табурет же надо нести в левой руке, в ней же сумку с продуктами, а в правой – палка. Как подумаешь, сколько трудностей надо преодолеть, чтобы взглянуть на старый сад, то уже и не хочется мучиться. А ещё мои ноги не хотят туда идти потому, что на даче были 24 человека друзей, с которыми мы начинали осваивать садовые участки, а на сегодня они умерли.

Нам участки дали в 1957 году, сейчас 2017 год, т.е. 60 лет прошли.

Вот и ушли 24 человека за это время в мир иной, а, находясь на даче, невольно начинаешь вспоминать то одного из них, то другого. Грустно. И ведь это только те, кто жил или рядом с нашим участком или напротив него. А тех, кто жил дальше я уж не считаю, хотя из них тоже были очень милые собеседники, умные люди, добрые соседи. И больно, и морально  тяжело ехать на такую дорогую сердцу и такую до каждой дощечки знакомую дачу.

Конечно, прежде всего, вспоминаются мои родители и мои два мужа (с первым я развелась задолго до его гибели). Эти четверо близких мне людей  работали на участке, строили и переделывали много чего на земле, в доме, в сараях. Мама и отчим занимались посадками кустов, деревьев, овощей, а мужья больше трудились над исправлением кое-чего в доме и над постройкой сарая. Я и дети помогали и тем, и другим.  И сегодня дом, и сарай, построенный вторым мужем, стоит, деревья и кустарники плодоносят, а им уже по 50 - 60 лет. Спасибо родителям и мужьям. Но думать об этом очень грустно.

 Рядом с нами жила семья, с которой мы были  очень дружны. При необходимости помогали друг другу на участке, особенно когда только ещё выкорчёвывали пни, рыли ямы для деревьев и кустов, приобретали саженцы. Подольские были раньше альпинистами. Они любили после дня работы вечером собрать соседей у костра, попеть всем вместе, рассказать что-нибудь интересное из жизни альпинистов. Все с удовольствием собирались на эти костры, а позже подобные костры стали устраивать и на других дачных участках.

У Тани Подольской мать прекрасно знала немецкий язык, Таня тоже закончила Иняз по специальности немецкий язык. Они дружили с немцами, проживавшими в ГДР, и те часто приезжали к ним в гости. Таня  ездила в гости в Германию, о чём с удовольствием рассказывала. Когда немецкие гости приезжали к Подольским на дачу, забавно было слышать, как все кроме Жени

( мужа Татьяны) говорят только по-немецки. Немцы же вместо того, чтобы отдыхать на природе стремились всегда что-то вскопать, посадить, разрыхлить и по этому поводу у них с хозяевами участка шли бесконечные споры. Я в школе и потом в МГУ тоже изучала немецкий язык, поэтому кое-что понимала из их перебранки, хотя говорить с ними я не могла. Мать же Тани и сама Таня общались с ними прекрасно.

Подольские жили слева от нас, если смотреть на улицу, на которой располагались наши дачи. Справа жила совсем другая семья. Если Подольские были, можно сказать «муравьями», вечно трудящимися на огороде и в саду, то Мартьяновы приезжали на дачу отдыхать.

 Они были тоже приятные люди, но работать на участке не любили. А так как Правление садового товарищества требовало, чтобы каждый владелец участка посадил определённое число плодовых деревьев и кустов, иначе обещало отобрать землю, то Мартьяновы вынуждены были что-то посадить. Сажали они быстренько и кое-как. Этим занимался сын хозяйки участка, а сама хозяйка расстилала плед на земле , клала возле себя пачку папирос и блаженно курила, утверждая, что она дышит лесным воздухом.

Так же быстренько и кое-как сын со своими приятелями построил так называемый дом. Этот дом пугал прохожих своим видом лет 20, пока его, наконец, не заменил зять хозяйки на что-то приличное.

Через дорогу от нас, чуть наискосок, жила очень милая женщина Александра Степановна, которая постоянно приносила нам угощение, сделанное собственными руками. Это могло быть варенье, какой-нибудь пирог с ягодами или капустой, или полезная настойка из трав, если кто-то простудился. Её мы любили, старались тоже чем-нибудь угостить. А приходила она очевидно потому, что жила одна, детей у неё не было, и поэтому даже пообщаться ей было не с кем. Приходил к нам и ещё один сосед, живущий сразу за перекрёстком улиц. Геннадий Александрович не только сам сажал на огороде репу  в таком количестве, что потом угощал ею всех знакомых и незнакомых, но и всячески её пропагандировал, утверждая, что она лечит от всех болезней, а растёт практически сама без всякого ухода за ней. Он был человек весёлый, остроумный, знал массу анекдотов, поэтому его появление превращалась в большой праздник среди деловой обстановки полевых работ.  Все с удовольствием отдыхали рядом с ним.

Сзади за участком Подольских жила семья, очень любившая свою овчарку. Но хозяева из неё сделали не защитницу, а игрушку. Это была удивительно добрая собака. Её излюбленное занятие было бросаться к знакомым и незнакомым на грудь лапами и облизывать им лицо. Спрятаться от этого извержения собачьей любви никто не мог, поэтому даже очень милых её хозяев мои родители редко приглашали в гости. Собака была огромная, выдержать её вес не каждый мог, особенно дети.

Невозможно описать всех 24 ушедших сейчас друзей, но в памяти и сердце они живут и сегодня. И пока я жива, бываю я на даче или нет, они не забываются, хотя на даче их отсутствие чувствуется больнее. Хотелось бы , чтобы кто-то потом добром вспомнил и  меня.