Первые годы
2 сентября 1872 года. На крыльцо одного из Московских приютов была подброшена новорожденная девочка. Малышка не знала, что ее только что бросили родители и довольно крепко спала.
Измайлова Авдотья Исааковна, воспитательница приюта, вышла на улицу. Женщина немного утомилась от некоторых хулиганистых воспитанниц лет десяти, поэтому решила подышать свежим воздухом. Каково же было удивление воспитательницы, когда она увидела, что на крыльце стоит другая воспитательница приюта и держит на руках младенца, обернутого в одеяло.
- Сукины дети, сначала грешат, а потом за последствия отвечать не хотят, - выругалась Авдотья Исааковна, - Снова подбросили сироту. Язык что ли отвалился бы зайти внутрь и нормально ее оформить? Соврали бы, как некоторые, мол, нашли малютку на улице, не смогли пройти мимо, вот, вам принесли. Анютка, если это девочка, опять в честь тебя назовем. Давненько у нас Ань не было. Иногда бывают, подпишут хоть, кто это и как его или ее звать, а эту просто взяли и как котенка подкинули.
Младенца отнесли в помещение и начали купать.
- Девочка, - сказала Авдотья Исааковна, - Точно, Анька будет или Нюрка. И видно, родилась буквально несколько часов назад. Ну хотя бы в одеяло завернули, не замерзла дивчина.
Первые годы жизни Анна Рядченко, фамилию и отчество которой дали в честь директора приюта, провела в младенческом отделении, а уже позже, девочку перевели в ту часть приюта, в которой работала Авдотья Исааковна.
С самых первых дней Аня привязалась именно к этой воспитательнице и называла ее исключительно мамой. Женщина не препятствовала такому обращению и относилась к девочке так же хорошо, как и ко всем остальным детям.
Прошли годы. Ане было уже шесть лет. Девочка была в меру активной, в меру усидчивой, неглупой, довольно быстро усваивающей материал.
Приюток обучали рукоделию, домоводству, грамоте, счету. Ане, в основном, нравилось учиться, но иногда на нее нападали волны непослушания.
- Нюрка опять слушаться отказывается, - сказала Авдотья Исааковна то ли сама себе, то ли другой воспитательнице, после чего крикнула девочке, не особенно планируя выполнять обещание, - Нюрка, будешь баловаться – я тебя без обеда оставлю.
Проигнорировав эту реплику, девочка побежала дальше по коридору, что-то крича.
- Оставь ее разик – поймет, что нельзя бегать по коридорам и орать как резаная, - предложила воспитательница.
- Жалко, что хочешь, шесть лет всего, - ответила Авдотья Исааковна, как вдруг увидела, что Аня поскальзывается, с размаху врезается в стену и, пытаясь смягчить удар, хватается за штору и сдергивает ее с гардины.
- И это без внимания оставишь? – спросила Авдотью Исааковну воспитательница, - Она тут все разнесет.
- Нет, этого спускать на тормозах не буду, - ответила женщина, подошла к Ане, легонько шлепнула ее, а потом сказала, - Сейчас все пойдут в столовую обедать, а ты – в угол.
- Извините, мама, - сказала Аня, после чего вытерла навернувшиеся на глаза слезы и честно пошла вместе с воспитательницей в спальню своей группы.
На один из уроков рукоделия Аня прибежала запыхавшись и с опозданием.
- Нюрка, где была? – спросила Авдотья Исааковна свою воспитанницу.
- Искала свои ножницы, так и не нашла, - соврала Аня.
- Нехорошо врать, а я в окно видела, что ты сидела во дворе и выкладывала что-то из камней. Нюрка, тебе не стыдно врать? Сказала бы, что была во дворе и звонка не услышала, что в этом страшного? В следующий раз за вранье накажу.
- Простите, мама, - сказала Аня и потупила взор.
Девочка развернулась, чтобы пройти на свое место, как вдруг Авдотья Исааковна увидела, что у Ани порвано платье.
- Неаккуратно ходишь, казенную одежду не бережешь, - сказала женщина, - Не будешь беречь одежду – будешь ходить как оборванка. У тебя на этот урок дополнительное задание, подшить подол так, чтобы не было видно, что ты его разорвала.
На следующем уроке, математике, Аня постоянно крутилась за партой и отвлекала всех разговорами.
- В амбаре под крышей у воробушков вылупились птенчики, - всем говорила Аня, не обращая внимания на то, что их сейчас учат складывать цифры, - Они такие маленькие.
Аня была настолько увлечена разговорами о птичках, что даже не заметила, что к ней подошла воспитательница и за ухо вывела ее на середину класса.
- Не можешь спокойно сидеть – стой спокойно, - сказала женщина и продолжила урок, а Аня в некоторой растерянности осталась стоять, глядя на немалое количество любопытных глаз, которые смотрели уже не на доску, а на девочку.
После волны практически идеального послушания, которое всех радовало, Авдотья Исааковна как-то сказала другим воспитательницам:
- Нюрка что-то слишком долго себя идеально ведет, не к добру это.
И, буквально через несколько дней после этого разговора, у женщины из сумки пропало десять копеек. Возможно, этой пропажи Авдотья Исааковна бы не заметила, но увидев, что вся группа жует сладости, женщина спросила:
- Девочки, а кто вас угостил конфетами?
- Анька, - раздались голоса с разных сторон.
- Нюрка! – возмущенно сказала женщина и вывела девочку из спальни, - Ты меня до греха не доводи. Хочешь, чтобы я тебя прутом посекла и на горох поставила?
- Нет, мама, - опустив голову и покраснев, сказала Аня.
- Я тебя предупредила, надеюсь, ты все поняла, - сказала Авдотья Исааковна.
Однако разговора хватило ненадолго, через неделю вся группа снова ела конфеты, а у женщины снова пропали деньги.
- А в этот раз кто вас угостил? – спросила Авдотья Исааковна класс.
- Нюрка, - послышались голоса с разных сторон.
- Нюрка, я тебя предупреждала, - возмущенно сказала Авдотья Исааковна, таща за собой упирающуюся Аню, которая сообразила, что на этот раз их воспитательница говорила вполне серьезно, - Видать, моего предупреждения тебе было недостаточно.
Придя через полчаса к Ане и увидев, что девочка стоит там, где ее оставили и хлюпает носом, женщина сказала:
- Пошли.
Придя вместе с воспитанницей в пустой класс, Авдотья Исааковна сказала девочке:
- А тех, кто постарше, за воровство на каторгу отправляют. Все поняла?
- Простите, мама, - опустив голову, сказала Аня, - Я обещаю, это больше никогда не повторится.
- Очень на это надеюсь, - сказала Авдотья Исааковна.
Все дни, пока Аня старалась садиться по минимуму, группа сочувственно смотрела на девочку.
- Нюрка, прости нас, мы ведь тоже те конфеты ели, - сказала одна из воспитанниц.
- Ты у мамы деньги не воровала, - ответила Аня, - Я одна тут виновата.
- Нюрка, не расстраивайся, Авдотья Исааковна тебя простила, - сказала другая воспитанница, - Она же добрая. Ну построжилась немного.
- Она слишком добрая, а я вообще нехорошая, - сказала Аня, - И как мне теперь возвращать ее доверие?
- Не шуми на уроках, веди себя прилично и все со временем забудется, - сказала нянечка группы, которой тоже было жаль Аню, которая ходила уж слишком грустная.
- Дуся, у тебя Нюрка четвертый день грустная ходит, - сказала нянечка Авдотье Исааковне.
- Так понятное дело, я ее сначала надрала, а потом на горох поставила, наверное, слегка перегнула палку.
- Да нет, она не из-за этого переживает, - сказала нянечка, - Она расстроилась, что доверие твое потеряла. Поговори с ней, успокой, ну что же это такое, ходит девочка, как в воду опущенная.
- Нюрка, - сказала Авдотья Исааковна девочке, увидев, что она на прогулке не резвится, не играет, а уныло ковыряет палочкой листья, - Иди ко мне.
Аня с грустным лицом подошла к воспитательнице.
- Ты переживаешь, что мое доверие потеряла? – спросила женщина Аню.
- Да, - кивнула девочка.
- То есть, ты обещаешь, что такого больше никогда не повторится? – спросила Авдотья Исааковна.
- Обещаю, - ответила Аня, - Мама, пожалуйста, не надо на меня сердиться.
- Хорошо, я тебя прощаю, - сказала Авдотья Исааковна, - Если хочешь – залазь на ручки и обнимай меня, разрешаю.
Увидев, как вмиг переменилась Аня, Авдотья Исааковна обняла воспитанницу, а потом сказала:
- Ладно, Нюрка, слезай обратно, скоро уже прогулка окончится, в класс пойдем.
Учеба
Шли годы. Девятилетняя Аня постепенно взрослела, прилежно училась, в меру своих способностей, стараясь не расстраивать свою воспитательницу.
В школу девочек не водили, в приют приходили приглашенные учителя. Кто-то нравился Ане, а кого-то девочка совершенно не любила.
- Словесник тройку за сочинение поставил, только потому, что я в сочинении четыре кляксы поставила и размазала уже написанный текст так, что он поплыл, - с огорчением и некоторой обидой говорила Аня подружкам после урока литературы, - По-моему, он мое сочинение толком и не читал, только увидел грязь и поставил трояк. Ну не переписывать же мне его было, в самом деле. А так мама ругать будет.
Буквально через десять минут слова Ани сбылись, в класс пришла Авдотья Исааковна и, впечатленная результатами Ани, сказала:
- Сегодня, после урока математики, Аня остается в классе переписывать свое сочинение и будет его переписывать, пока оно не будет написано на чистовик. А потом Зиновий Егорович его проверит, я его попросила.
- Мама, так что, Зиновий Егорович мое сочинение не проверял? – возмутилась Аня, - А за что тогда тройка?
- Нюрка, если бы я у вас вела словесность, я бы в руки такую тетрадь не взяла, - сказала Авдотья Исааковна, - Можешь радоваться, что тебе эту тетрадь в руки с тройкой вернули, а не порвали и в окошко не выбросили.
Аня обиделась и решила, что переписывать сочинение она все равно не будет. Поняв, что, возможно, ее подопечная так и планирует поступить, Авдотья Исааковна сказала:
- Пока сочинение не будет написано в пристойном виде, я тебя из класса не выпущу. Не хочешь писать – будешь сидеть здесь до ночи, одна и скучать.
Решив не спорить и не тратить время, Аня решила переписать свое сочинение на уроке математики.
Иван Константинович прохаживался туда-сюда по классу и увидел, что Аня пишет, когда все его слушают, и совершенно не обращает внимания на происходящее на уроке.
- Рядченко! – как в своей школе, по фамилии назвал девочку математик, - Ты чем сейчас занимаешься?
Ответом учителю была тишина. Некоторые парочки перестали шушукаться, книга про приключения Ивана-Дурачка тоже была спешно убрана с парты на колени.
- Здесь полкласса Рядченко, вы кого конкретно имеете в виду? - раздался голос из класса.
- Аню, которая до сих пор что-то пишет, - сказал учитель.
- Анька, встань, к тебе обращаются, - почувствовала девочка тычок в бок.
Не сразу оторвавшись от переписывания сочинения, девочка встала.
- Аня, ты чем занималась, покажи тетрадь, - сказал математик.
- Я писала в тетради, - не соврав, сказала девочка.
- Покажи мне тетрадь, - услышала Аня и испугалась – девочка с самого начала урока ничего не писала.
Видя, что Аня медлит, учитель сказал:
- Раз не хочешь показывать, значит, не математику писала.
Увидев, что учитель вышла из класса, Аня тихо и слегка испуганно сказала:
- К маме пошел. Ой, что же сейчас будет?...
И действительно, учитель в класс вернулся с Авдотьей Исааковной. Женщина сразу же прошла к парте Ани, увидела там открытую тетрадь по словесности, которую девочка не додумалась убрать.
- Аня, значит, решила, не тратить время после уроков на переписывание сочинения, - сказала Авдотья Исааковна и забрала с собой тетрадь по словесности, - После урока все равно останешься на час в классе, а если учитель будет на тебя жаловаться – то только после обеда выпущу. Ей-богу, однажды не выдержу и выдеру тебя когда-нибудь за твои выходки. Иван Константинович, если вы хотите, чтобы девочка до конца урока не страдала ерундой, лучше ее вызовите к доске.
Решив у доски задачу, Аня вернулась на свое место и с грустью сказала соседке по парте:
- За сарай, доделывать трещотку, придется пойти только после обеда, ты сама слышала, что меня рано из класса не выпустят.
В один из следующих дней, после урока словесности, на котором учитель объявил, что он поставил за сочинение Ане четверку, потому что в нем не до конца был раскрыт образ главного героя, девочка сказала подруге:
- А давай историю прогуляем? Учитель же все равно не проверяет, по какой причине нас нет. А, может быть, мы заболели и в больничном крыле лежим.
- Авдотья Исааковна узнает и нам влетит по первое число, - сказала девочка.
Однако Аня идти на историю не хотела: девочка не сделала домашнее задание, получать единицу не хотела, а выучить материал за десять минут казалось невозможной задачей.
Спрятавшись в уголочке класса домоводства, куда редко кто-то заходил не на уроки, Аня начала читать книжку.
Увидев, что в класс входит нянечка, девочка не испугалась – эту бабушку она знала хорошо и понадеялась, что она ее не отведет в класс или к воспитательнице.
- Нюрка, ты чего урок прогуливаешь? – спросила она девочку.
- Баба Катя, хотела книжку дочитать, - соврала Аня.
- Срочно иди на урок, ты еще ненамного опоздала, ничего страшного, - сказала нянечка и пошла за нитками, ради которых она и пришла в этот класс.
Аня вышла из класса, но на урок не пошла – не зря же она прогуливала историю. Решив, что воспитательница не придет к ним в спальню, Аня решила переждать урок там.
- Нюрка! – возмущенно сказала Авдотья Исааковна, войдя в спальню и увидев девочку, - Ты почему не на уроке?
- Приболела, - соврала Аня первое, что пришло в голову.
- Ленью ты приболела и враньем, - сказала воспитательница, - Ничего страшного, подлечим тебя. Иди сейчас на урок, накажу после урока.
Доведя за руку Аню до класса, чтобы девочка никуда не сбежала, Авдотья Исааковна сказала учителю:
- Аня опоздала, пусть войдет.
- Пусть сразу к доске проходит, - недовольно ответил учитель, - Ну что, Аня, рассказывай о Петре I.
- Я не готова, - ответила Аня.
Увидев, что напротив ее фамилии в журнале появляется жирная единица, девочка села на свое место и огорчилась.
- От Авдотьи Исааковны сильно влетело? – спросила ее соседка по парте, - Я же говорила, попадемся.
- Сказала, что после урока накажет, - ответила Аня, - Как думаешь, просто у стенки поставит, как тогда, когда мы с тобой на математике учителю стул испачкали сажей, или одним стоянием у стенки дело не обойдется?
- За единицу да прогул может и не обойдется, - сказала подруга, - Да не переживай ты, поругает, накажет и забудется все. Можно подумать, тут все прямо примерным поведением отличаются.
После урока, узнав от учителя, что Аня не сделала домашнее задание, получила единицу и половину урока вертелась за партой, Авдотья Исааковна сказала девочке:
- Да, серьезно ты ленью заболела. Вроде бы уже взрослая невеста, а ведешь себя как маленький ребенок. Помнишь, как я тебя три года назад от воровства вылечила?
- Помню, - ответила Аня и потерла щеку, которая вдруг вспыхнула, - Мама, пожалуйста, не надо меня наказывать, я все поняла.
- Я рада, что ты все поняла, но так запомнишь на дольше, - сказала Авдотья Исааковна.
- Нюрка, ты здесь? – раздался знакомый голос из коридора.
- Здесь, - ответила Аня, - Ты в класс не заходи, а то тебя накажут.
- Когда тебе можно будет к нам вернуться? Сильно влетело?
- Мама сказала, что часа через три за мной придет. Да не заходи ты, - сказала Аня, видя, что подруга все-таки вошла, - Ты, все-таки, молодец, пошла на урок, а я решила прогулять. Что тебе учитель поставил?
- Он меня к доске не вызывал, но даже если бы и вызвал, я бы тройку, наверное, получила. Кстати, может быть, он бы и тебя не вызвал сегодня к доске, если бы ты сразу на урок пришла. А так вон как получилось.
- Теперь опять, как три года назад, неделю буду стараться садиться реже, - ответила Аня, - Что на обеде сегодня было?
- Да все как обычно, суп с лапшой, котлеты… В общем, то, что мы с утра на домоводстве и готовили, - девочка подошла ближе, - Ань, обидно как получилось, вроде за небольшой проступок и такой результат.
- Последняя капля это просто была, вот маму и довела, - сказала Аня, - Ты же сама знаешь, какая она добрая, чтобы довести ее до того, чтобы она прутом отстегала, надо сильно постараться, причем долго стараться, с одного раза не получится.
Поговорив еще немного с подругой, Аня сказала:
- Иди в спальню, нехорошо будет, если мама тебя здесь увидит. Я ведь наказана, не должна ни с кем разговаривать.
Когда часа через три, как это было и запланировано, за Аней пришла Авдотья Исааковна, девочка сказала воспитательнице:
- Мама, простите меня, я понимаю, что вела себя неправильно, глупо, больше так вести себя не буду.
Увидев, что женщина практически не сердится на нее, от сердца Ани отлегло.
- Мама, вроде бы, не сердится уже, - сказала девочка, вернувшись к классу, - Вот зачем я только ее расстраиваю? Жалко ведь человека. Нас много, а она одна, и не я одна ее довожу, кроме меня еще столько человек…
Обучение рукоделию
Незаметно пролетел еще один год. Аня стала значительно спокойнее, хотя некоторые эмоциональные всплески у девочки оставались. В свои десять лет Аня, как и все девочки, не столько учились разным предметам, сколько домоводству и рукоделию.
- А к чему девочкам знать разные науки? – говорил директор приюта, - Они скоро должны будут сами себе зарабатывать на жизнь. Захотят – потом сами все выучат, не захотят – и не надо. Главное, что читать, писать и считать умеют, а все остальное – не столь важно.
С такой подачи директора приюта, Авдотья Исааковна, вполне разделявшая это мнение, не ругала своих подопечных за низкие оценки по математике, истории, географии. После одной из провальных контрольных по геометрии расстроенный учитель пошел к воспитательнице.
- Авдотья Исааковна, из двадцати человек десять двоек, пять единиц, четыре тройки и одна четверка! – огорченно воскликнул он, - Донесите до них необходимость исправить свои оценки и улучшить знания.
- Директор смотрит на низкие оценки сквозь пальцы, и я с ним полностью согласна, - ответила воспитательница, - Могу поругать тех, кто получил единицы, а разговоры о том, что им пригодится геометрия в жизни, ведите сами.
- Ну хоть что-нибудь им скажите, - попросил учитель.
Авдотья Исааковна пришла в класс.
- Девочки, я очень огорчена, что некоторые из вас не удосужились выучить материал и получить хотя бы двойку, - сказала женщина, - Единица – это совершенно нулевые знания, возникает вопрос, а чем вы занимались на уроках, что ничего не выучили?
- Про двоечников хоть одну фразу скажите, - шепнул женщине учитель.
- Господин учитель считает, что двойка – это тоже недостаточная оценка, - продолжила женщина, - И хотя бы из уважения к учителю вы должны будете выучить то, что не выучили и переписать эту контрольную потом хотя бы на тройки.
Когда девочки, получившие единицы и двойки, пошли к учителю переписывать контрольную, Аня тоже пошла вместе с ними, хотя девочка написала работу на тройку.
- У тебя тройка, можешь не переписывать, - сказал девочке учитель.
- Мама сказала, что хотя бы из-за уважения к вам надо учить предмет, - сказала Аня, - Я выучила и хочу переписать работу.
Удивившись такому неожиданному желанию, учитель дал задание и Ане.
Проверив работу, учитель был немало удивлен.
- Аня молодец, выучила тему и переписала контрольную на пятерку, - похвалил он девочку перед классом.
Девочке было очень приятно это слышать, но положительного настроя хватило ненадолго, снова полились тройки и двойки, которые устраивали всех: и девочку, и воспитательницу, и директора, но никак не учителя.
Единственное, чего не прощала Авдотья Исааковна своим воспитанницам, так это пренебрежительного отношения к своим педагогам.
- Человек лучше вас в науке разбирается, его хотя бы за это надо уважать, - говорила она.
- Мама, почему двойки по геометрии вы легко прощаете, а за невыученное задание по Закону Божьему Ольга Васильевна ставит до конца урока посреди класса? – спросила Аня, - Да она кроме своей набожности, больше ничем похвастаться не может.
- Кончай, Нюрка, эти разговоры, нельзя так говорить, - сказала Авдотья Исааковна, - Человек глубоко верит, хорошо разбирается в науке, к нему надо относиться уважительно.
Решив, что проще учить домашнее задание, чем каждый урок стоять посреди класса, Аня постепенно изучила эту дисциплину довольно глубоко.
Так как девочек готовили к скорейшему вхождению в жизнь, готовили классы самостоятельно, под руководством кухарки, по установленному графику дежурств.
- На этой неделе мы работаем на кухне в понедельник и пятницу, - обсуждали девочки, - А малые посуду моют.
- Это да, хорошо, что мы теперь взрослые и не моем посуду, - ответил кто-то. – Я больше готовить люблю, чем грязь по тарелкам развозить.
В другие дни, когда девочки не дежурили на кухне, они шили рубашки на продажу.
- Девочки, не ленимся, работаем на результат, деньги потом на себя потратите, - говорила Авдотья Исааковна, - Говорю сразу, брак никто не оплатит, только зря материал переведете.
Получив свои первые карманные деньги, Аня решила потратить их на сладости. Примерно так же поступили и все остальные девочки.
Узнав, что большая часть средств будет положена на счет каждой из девочек, которым они смогут пользоваться после выпуска из приюта, Аня немало удивилась.
- А зачем это нужно? – спросила она воспитательницу.
- Ты сирота, бесприданница, а так какой-то капитал за душой будет, на первое время или при временных трудностях, - сказала Авдотья Исааковна.
Постепенно, желая приучить девочек к реалиям фабрики, девочкам начал ставиться план, который нужно было выполнить.
- Девочки, вот вы пока что живете здесь, работаете потихоньку, а где-то дети двенадцати лет, всего на два года старше вас, уже у станков стоят. И не стыдно вам свой план не выполнять? – периодически говорила Ирина Дмитриевна, заведующая швейным цехом, - Все равно же эти деньги на руки потом получите, смысл лениться?
Поэтому выходные дни радовали Аню больше всего. Девочка бегала по ночам смотреть на звезды, с чем постоянно боролась Авдотья Исааковна и с чем никак не могла справиться.
Обходя поздним вечером спальню, женщина нередко видела пустую кровать.
«Нюрка убежала», - думала женщина и выходила во двор приюта, чтобы найти свою воспитанницу.
Не желая попадаться Авдотье Исааковне, Аня пряталась и любовалась звездами в самых разнообразных местах, но, в большинстве случаев, все же попадалась своей воспитательнице.
- Нюрка, собачья ты дочь, куда опять сбежала? – говорила женщина, брала девочку за ухо или за руку и отводила в спальню.
Методы, с помощью которых Авдотья Исааковна пыталась отучить Аню от ночных прогулок, были разные: и доверительные беседы, и строгие разговоры, и наказания. Женщина и запирала в кладовке до утра непослушную любительницу ночной прохлады, где с утра находила ее спящей на полу и свернувшейся в клубочек, и ставила стоять к стенке, и лишала завтрака, и отвешивала материнские подзатыльники, и ставила на горох, и держала чуть ли ни неделю на хлебе и воде, и водила к директору для длинных душещипательных бесед, но все это было бесполезно. В конце концов, устав бороться и пытаться отучить девочку от ночных прогулок, воспитательница решила, что Ане это когда-нибудь надоест и она просто сама перестанет гулять по ночам.
Спустя месяцы прогулки стали реже, однако, все равно, не реже раза в пару месяцев класс среди ночи мог услышать тихий шепот в коридоре: «Разбудишь девочек – до утра будешь стоять возле стенки».
Будто в детство вернулась
2 сентября 1883 года, одиннадцатилетие Ани. Спета «Многая лета», вручена вполне симпатичная юбка, сшитая двумя воспитанницами в последние полчаса перед праздником, по поводу праздника получены яблоки.
- Девочки, а я ведь уже почти взрослая, - сказала Аня, - А давайте на карманные деньги купим пива и отметим мой день рождения как взрослые?
К удивлению Ани, желающих испробовать такой способ празднования дня рождения, не нашлось. Поэтому девочка решила сходить в лавку одна.
- Нюрка, ты бы не ходила, - сказал кто-то из группы, - Авдотья Исааковна тебе не простит ни побег, ни, тем более, пиво. Ты же правила знаешь, нужно сходить, отпроситься, сказать, куда идешь, а потом по возвращению снова отметиться, что ты никуда не пропала.
Сразу вспомнив, как два месяца назад, после побега на речку и купания там, она остаток дня провела запертая в чулане, Аня слегка поколебалась, а потом сказала:
- Девчата, нет, я хочу почувствовать себя взрослой.
Быстро покинув двор приюта, Аня пошла в лавку. Купив там браги и выпив ее, девочка пошла обратно в приют. Во дворе приюта девочку начало тошнить, клонить в сон и Аня не придумала ничего лучше, как сесть на травку и поспать сидя.
Авдотья Исааковна заметила, что Ани нет в здании приюта.
- Девочки, Аня на улицу ушла? – спросила женщина воспитанниц.
- Наверное, - ответили девочки, не желая выдавать подругу.
- Могла бы и отпроситься, - сказала воспитательница и решила выйти на улицу уже по своим делам.
Увидев во дворе приюта Аню, лежащую на траве, Авдотья Исааковна была немало изумлена. Резкий специфический запах браги вокруг девочки заставил женщину подойти ближе.
«Напилась?» - подумала воспитательница, - «В одиннадцать лет? Быть такого не может».
Однако глаза и обоняние твердили женщине, что такое вполне могло произойти. Подойдя к девочке и начав трясти ее и легонько хлопать по щекам, Авдотья Исааковна смогла добиться того, чтобы девочка открыла глаза.
- Нюрка, пошли в здание, еще директор из окна увидит, тебе сильно попадет, - сказала она, - Не придумала ничего умнее, чем пьяной спать под директорскими окнами.
Аня с трудом встала и, опираясь на руку воспитательницы, зашла в здание.
- Тошнит? – спросила Авдотья Исааковна, глядя на воспитанницу, которая была бледнее мела.
- Да, - ответила Аня.
- Пошли в уборную, - сказала женщина.
Приведя через некоторое время девочку в спальню, Авдотья Исааковна сказала ей:
- Ложись спать. Как проснешься – приходи ко мне.
- Нюрка, в этот раз тебе точно не повезет, - начали наперебой говорить девочки, - Накажет тебя Авдотья Исааковна, гарантирую.
Под монотонное жужжание воспитанниц Аня заснула.
Проснувшись через пару часов, Аня вспомнила то, что ей говорили девочки и, понимая, что встречи с воспитательницей не избежать, снова побледнела.
- Ань, не переживай так сильно, - сказал кто-то, - Поругает, накажет, простит.
- Только бы к стенке не ставила, я ведь не выстою, упаду, - сказала Аня, - Девчата, как думаете, к чему мне готовиться?
- Готовься к разговору, без него точно не обойдется, - сказал кто-то, - А так предугадывать бесполезно.
С тяжелым сердцем Аня пошла искать воспитательницу.
- Нюрка, проснулась? – спросила Авдотья Исааковна воспитанницу, - Пошли в класс, поговорим.
«Наверное, потом в классе и оставит», - подумала Аня, - «Ну и ладно, посижу, сколько надо».
- Ну что, Нюрка, и стоило оно того, что с тобой только что было? – спросила женщина Аню.
- Нет, мама, - ответила девочка, смотря в пол.
- Обещай, что этого больше никогда не повторится, - сказала Авдотья Исааковна.
- Обещаю, мама, - ответила Аня.
- Голова болит? – раздался новый вопрос.
- Немного, - ответила Аня.
- Возвращайся в спальню и ложись дальше спать, - сказала женщина.
Аня недоуменно остановилась.
«Завтра, что ли, накажет?» - подумала девочка, - «Это мне еще до завтра в догадках мучиться?»
- Мама, - сказала Аня, - Наказывайте сейчас, я до завтра только измучусь в догадках, чего ждать.
- Иди в спальню, наказывать не буду, - ответила женщина, - Хотя за побег бы стоило.
- Спасибо вам большое, мама, - ответила Аня и вернулась в спальню.
- Ну что, Нюрка, рассказывай, - окружили девочку подруги, - Сильно ругала? Чем дело кончилось?
- Немного поругала и простила, - ответила Аня, - Я, конечно, такого совершенно не ожидала.
- Повезло, - сказал кто-то, но Аня уже не обращала на это внимания. С души девочки будто упал огромный камень: разговор прошел, она прощена.
Зимой девочки частенько гуляли по заснеженному дворику своего приюта и строили там домики из снега.
- Девчата, идите ко мне в избушку, - нередко говорила одна из девочек.
- А лучше, ко мне в гости, - подхватывала другая.
Девочки бегали от домика к домику и резвились там.
Однажды, утомившись от беготни, Аня захотела пить. В голову девочки пришла неожиданная идея: поесть снега, ведь все равно он состоит из воды, как говорили на каком-то из уроков не так давно. Аня с удовольствием глотала талую воду, а потом решила расстегнуть пальто.
- Нюрка, застегивай пальто, - сказала Авдотья Исааковна, увидев, что девочка чуть ли ни раздевается.
Аня быстро застегнула пальто снова, но было уже поздно. К вечеру девочка заболела, поднялась температура.
В больничном крыле, лежа на кровати в полном одиночестве, Аня думала о том, чтобы к ней пришел хоть кто-нибудь.
Когда в палату пришла Авдотья Исааковна, девочка была очень счастлива.
- Мама пришла! – радостно воскликнула она.
Соскочив с кровати, девочка обняла воспитательницу.
- Нюрка, ложись обратно в постель, - сказала Авдотья Исааковна, - Ты что, как маленькая, мне на шею бросаешься?
- Скучала, - ответила Аня и все так же крепко обнимала женщину.
- Ладно, Нюрка, успокойся, - сказала Авдотья Исааковна, - Как ты себя чувствуешь?
- Хорошо, - ответила Аня.
- Оптимистка! – с улыбкой сказала женщина, - Температура, кашель, а она говорит, что все хорошо.
- Но ведь и правда все хорошо, - улыбнулась Аня.
Положительный настрой девочки, по мнению врача, сыграл решающую роль в выздоровлении: к группе Аня вернулась не через неделю, как предполагали все, а на четвертый день.
Шли дни. Несмотря на то, что Аня стала гораздо спокойнее, чем была в шесть лет, иногда в девочке будто что-то просыпалась и она снова становилась маленьким неуправляемым пацаненком.
- Нюрка в детство впала, - частенько говорили окружающие, - Смотри, Исааковна ей ухо накрутила. Прямо как маленькой.
Аня, тем временем, нередко совершала совершенно необдуманные поступки. Однажды перед итоговой контрольной, к которой девочка не подготовилась, Аня задумалась. Получать единицу девочке не хотелось, а мозг настойчиво советовал Ане сорвать этот урок.
Прекрасно зная, что Авдотья Исааковна простит плохие оценки, но не плохую дисциплину на уроке, девочка решила испытать судьбу.
Приделав над дверью класса ведро с водой, Аня подгадала так, что оно обольет первого, кто войдет в класс.
Кто-то знал о планах девочки и поддерживал их, кто-то отговаривал Аню, кто-то даже не догадывался, что ждет учителя сегодня. Однако произошло весьма неожиданное событие: в класс вошла Авдотья Исааковна, чтобы предупредить, что учитель заболел и урока не будет, контрольная отменяется.
Женщина не ожидала, что на нее выльется ведро воды. В некотором шоке сказав новость, ради которой она пришла в класс, Авдотья Исааковна добавила:
- Это что за безобразие? Я пошла переодеваться, к моему возвращению чтобы все здесь было вытерто, а ведро убрано. И я надеюсь, что виновная сама признается во всем, не заставляйте меня наказывать всех.
Когда Авдотья Исааковна ушла, группа наперебой начала говорить Ане:
- Нюрка, признавайся.
- Нюрка, сходи к Авдотье Исааковне, хуже будет.
- Нюрка, иди сама.
Вздохнув, девочка пошла признаваться.
Авдотья Исааковна и ожидала увидеть Аню, и была удивлена, что это она.
- Нюрка, ты зачем это сделала? – спросила она.
- Простите, мама, хотела сорвать контрольную, - ответила девочка.
- Уже взрослая невеста, а ведет себя как шестилетка, - сказала Авдотья Исааковна, - Вот и накажу тебя как шестилетку.
- Нюрка в углу стоит, - сказал кто-то, - Я пойду, спрошу, как Авдотья Исааковна на все это отреагировала.
Аня смотрела по сторонам, вытирая набегающие слезы.
- Сильно влетело? – раздался голос.
- Да не в этом дело, мне стыдно перед мамой, - плача, сказала Аня, - Я извинилась, а она не знаю, простила ли меня.
- Потом обязательно простит, - услышала девочка в ответ, - Когда из угла выпустит?
- Через час, ну максимум два, она же дольше никогда не держала, - сказала Аня, - Ирка, я сегодня и завтра на хлебе и воде. Сама, идиотка, во всем виновата.
- Не плачь, Ань, не надо, - сказала Ира и пошла к классу.
Когда чуть больше, чем через час, Аня вернулась в спальню, девочку окружила группа.
- Нюрка, зря ты так поступила, - сказал кто-то, - И Авдотью Исааковну обидела, и учителя все равно не было, и наказали тебя. Садись к нам.
- Да я лучше постою, - сказала Аня.
- Бедненькая, высекли тебя, - раздался сочувственный голос.
- А не надо было маму доводить, - сказала Аня, - Сама виновата.
На следующий день, вечером Аня подошла к Авдотье Исааковне.
- Мама, пожалуйста, не сердитесь на меня, - сказала Аня, - Я все это не со зла делала, а по глупости.
- Ладно, Нюрка, прощу тебя, - сказала женщина.
- Спасибо, мама, я постараюсь больше не хулиганить, - обрадованно сказала девочка и обняла Авдотью Исааковну.
Фабрика
Летом 1886 года группа, с которой училась Аня, получила на руки свидетельства об окончании семилетней школы.
- Девочки, теперь вы стали самостоятельными, будете самостоятельно жить и зарабатывать себе на жизнь, - сказал директор приюта на так называемом выпускном.
Аня и радовалась тому, что наконец-то учеба окончена, и слегка огорчалась – ее жизнь кардинально изменится.
«Теперь выйду замуж, буду жить в фабричном общежитии», - думала девушка, не зная, что судьба считает совершенно иначе.
Так как четырнадцать лет Ане исполнялось только осенью, до середины сентября девочка прожила в приюте, в спальне, из которой улетело уже большинство девочек, с которыми Аня прожила долгие годы. В последние месяцы Аня провела большинство времени наедине с собой – спальню постепенно заселяли новой группой, девочками лет пяти, с которыми общаться Ане было не о чем, поэтому девочка много гуляла по городу и думала о своем будущем.
Иногда заглядывая к своим бывшим подругам, Аня видела, что некоторые из них устроились в неплохие салоны швеями, некоторые – работают на фабрике. С грустью думая о том, что швеей она не может пойти – талант к шитью невысок, а на фабрике работа – далеко не сахар, Аня вдруг в одном из фабричных общежитий увидела необычное собрание: какой-то человек раздавал листовки.
- А мне бумажку, - попросила Аня, - Я грамотная, читать умею.
- Бери, - сказал он, - Слушай, а кто ты такая?
- Я почти выпускница приюта, скоро на фабрику пойду работать, мне уже место обеспечено за прядильным станком. А все потому, что шью плохо, меня в салон брать не хотят, - сказала Аня, - Не хочу на фабрику, хочу в салоне работать или в конторе, а в приюте говорят, что я еще маленькая, чтобы в конторе работать, и школу не окончила. Поэтому ничего не поделать, только идти на фабрику, оканчивать вечернюю школу и только потом идти в контору.
- Слушай, Вась, вообще молодцы, значит, в конторе работать – маленькая, а у станка стоять – вполне нормально, - сказал человек, - Вот тебе идея для новой листовки.
- Ребятки, а где вас можно будет еще раз найти, вы мне прямо понравились, - сказала Аня, - И листовки у вас хорошие, их всем читать надо.
- Да здесь же и найдешь, - сказал человек, - Молодец ты, правильно все думаешь.
Воодушевленная Аня вышла из общежития. Девочка не знала ничего о том, что все это противозаконно, в приюте подобные темы не поднимались для обсуждения, а рассказывать об этой встрече Авдотье Исааковне Аня посчитала излишним.
В конце сентября Аня переехала из приюта в фабричное общежитие. Но в школу при фабрике девочка не смогла записаться – Аня с удивлением узнала, что она тоже семилетняя, причем учеников старше четвертого класса практически не было.
- А остальным где учиться? – удивленно спросила девочка.
- Договаривайся в обычной школе, пусть тебе дают задания и потом будешь их сдавать, - сказала учительница начальных классов, - Ты первая, кто решил пойти дальше учиться. Мало таких людей, очень мало.
Удивленная Аня сначала хотела пойти договариваться в обычную школу, но постепенно отложила это дело на неопределенный период времени: девочка сильно уставала после работы, а свободное время проводила с ребятами из кружка.
- Анька, ты прямо все свободное время на агитацию тратишь, - говорили ей.
- Да все потому, что вы правду пишете, а мне не трудно все это снова пересказывать и рассказывать людям. Ну правда, я после приюта как-то критично на мир смотрю, а дети, которые выросли на этой фабрике, в семейных комнатах общежития, нормального мира толком и не видели.
- А ты этот нормальный мир видела? – услышала девушка новую реплику, - Твоя розовая мечта – шить корсеты богатеньким дамочкам в салоне мадам Щукиной.
- Да, я бы лучше шила корсеты богатеньким дамочкам в салоне, если бы умела, но не всем же быть хорошими швеями, - ответила Аня, - А, получается, тем, кто шить хорошо не умеет, остается стоять по четырнадцать часов у станка как заведенной кукле и получать за это копейки.
- А хочешь, чтобы богатых в принципе не было? – спросили девушку.
- Ой, не знаю… - задумчиво сказала Аня, - А вот чтобы бедных не было – хочу.
- Ну вот, Ань, а в новом будущем не будет ни богатых, ни бедных, все будут одинаковыми, - сказал Василий, - Хорошие же идеи. И ты хоть на нормальный мир посмотришь, а не будешь мечтать о работе швеи в салоне.
С каждым днем работать на фабрике Ане хотелось все меньше и меньше. Начальник смены штрафовал девушку за всякие мелочи, раздражал ее, зарплата, полученная на руки, была примерно половиной от того, что должна была бы получить девочка, если бы не штрафы.
- Васька, это что такое? – чуть ли ни кричала девушка, держа в руках зарплату за месяц, - Я в приюте на хлебе и воде сидела, когда наказана была, а тут, похоже, я за свою зарплату буду месяц питаться чем попало!
- Поздравляю Анечку со вступлением во взрослую жизнь, - сказал Василий, - Теперь это твое будущее надолго, если не навсегда.
- Васька, это бардак, беспредел, х..ня! – кричала Аня, - Знаешь, Васька, мама говорила, что если будут какие-то трудности, можно будет к ней сходить за советом, но, судя по тому, что ты говоришь, для нее это будет не новость.
- Да, Ань, не новость, - ответил Василий, - Она все это заранее знала, просто вас огорчать раньше времени не хотела.
- Васька, давай листовки, пойду агитировать, - сказала Аня, - Чего тянуть до выходных, надо и в рабочие дни делом заниматься!
- Ань, осторожнее, - сказал Василий, - Только не попадись никому, ты на эмоциях.
- Не попадусь, - ответила Аня, подумав не о полиции, а о руководстве фабрики.
Приход девушки на фабрику и ее рассказ о том, что она в приюте раз в день ела мясные блюда, а оставалась на хлебе и воде только тогда, когда доводила свою воспитательницу, вызвал смех среди рабочих.
- Девочка первую зарплату получила, - сказал кто-то, - Дивчина, успокойся, все нормально.
- Да ни х.. это не нормально! – возмутилась Анна, вдруг вспомнив, что за матерные выражения она бы тотчас услышала замечание от Авдотьи Исааковны, которая хоть сама и позволяла себе разные выражения, но не разрешала девочкам говорить подобным образом.
После пятнадцатиминутного монолога и раздачи листовок, Аня пошла в следующее общежитие, потом в следующее. Девушка не видела, что за ней появился «хвост» и даже не знала, что такое в принципе бывает. После выхода из одного из общежитий девушка увидела вдалеке черную тюремную карету, которая приехала явно за ней, но из-за отсутствия знаний на эту тему, Аня ничего не предприняла.
Девушка шла, думая о том, что она, наверное, уволится с фабрики, вернется в приют, будет умолять директора оставить ее там нянечкой, а, тем временем, развернет более активную агитацию в высвободившееся время, как вдруг почувствовала, что к ней подходят неизвестные ей люди.
«Разбойники», - пронеслось в голове девушки, - «Сейчас ограбят и хорошо, если не убьют».
Увидев вдалеке тюремную карету, Аня подумала о том, что, возможно, неподалеку полиция и, если на нее нападут бандиты, полиция ее защитит.
Когда Аню вдруг повалили на землю и заломили руки, девушка сдавленным голосом прокричала:
- Полиция! Помогите! Разбойники! Убивают! Пожар!
- Новенькая, неопытная, - засмеялись жандармы, - Здесь полиция, никого можешь не звать.
Очутившись в тюремной карете, Аня увидела двух жандармов по бокам от себя и заплакала.
«Меня, наверное, с какой-то преступницей спутали», - подумала она, - «Ну, хотя бы, это не разбойники были. Наверное, мы приедем в участок, и там во всем разберутся и меня скоро отпустят»
- Вы меня с кем-то перепутали, - сказала Аня жандармам, - Я ничего противозаконного не делала, я просто ходила по общежитиям и беседовала с рабочими.
- Уже во всем признается, - засмеялся жандарм, - Ты это не нам рассказывай, а следователю, он тебя с удовольствием послушает. Только говори правду, как есть, вообще ничего не скрывай, он ведь должен правду знать, как все было на самом деле.
- Все расскажу, - сказала Анна, вытирая слезы, - С самого начала, могу вообще, с самого рождения, как скажет – так и расскажу.
Арест
Тюремная карета подъехала к полицейскому участку. Анну вывели из кареты и отвели в кабинет следователя. Один из жандармов остался с девушкой наедине, чтобы посторожить ее, а второй позвал следователя в коридор, чтобы перекинуться с ним парой слов.
- Ты, главное, не спугни ее. Фотографировать потом будете, слово «допрос», «преступники» и прочее тоже не говори, - сказал жандарм, - Спрашиваешь, в чем дело, за что задержали, чем занималась, она тебе все выдаст. Она уже в карете говорила, что ее с кем-то перепутали, а она ничего не делала, а просто ходила по общежитиям и агитировала.
Поблагодарив жандарма за ценную информацию, следователь вернулся в кабинет. Сначала выяснив личность девушки, он сказал:
- Анна Харитоновна, рассказывайте, так что же произошло?
- Я сегодня получила свою первую зарплату, - начала рассказывать девушка, - Я грамотная, читать умею, поэтому свой квиточек изучила. За всякую, вы уж извините за выражение поеб.тину, у меня вычли штрафом ползарплаты.
- Пожалуйста, без матерных слов, я записываю за вами, - сказал следователь.
- Извините, - сказала Анна, - Так вот, я пошла в одно общежитие к рабочим, возмущаться, потом во второе, потом в третье…
- Может быть, стоит заменить слово «возмущаться» на «агитировать»? – уточнил следователь.
- Агитируют за что-то, а я просто выражала свое возмущение, - сказала Анна.
Однако после обыска во внутреннем кармане пальто Анны нашли немного не розданных листовок.
- Анна Харитоновна, а вы говорили, что не агитировали, - сказал следователь, - А что за листовки у вас были обнаружены?
Вдруг разревевшись, Анна сказала:
- Да, я агитировала. Против царя, за свержение самодержавия. Все то же самое, что написано в листовках. Долой царя, всю власть народу.
- Анна Харитоновна, что скажу, червонец* на Сахалине вам практически гарантирован, - сказал следователь, - Давайте теперь оформлять признание и раскаяние документально.
- В смысле, какой Сахалин? – удивилась Анна, - И я тут причем?
- Каторга на Сахалине, вы что, не знали? – спросил девушку следователь.
- Так каторга – это для воров, убийц, разбойников, - сказала Анна, - А я тут причем?
- Вы что, хотите сказать, что про политическую каторгу ни разу не слышали? – удивился следователь.
- Откуда? – удивилась Анна, - Вы еще сейчас скажите, что это противозаконно. За такое же вроде руководство с фабрики увольняет к чертовой матери, если попадешься.
- Не только, - сказал следователь, - На каторгу пойдете, это я вам гарантирую.
Вдруг все осознав, Анна разрыдалась.
- Пожалуйста, маме обо всем сообщите, пусть она все знает, - сквозь слезы сказала девушка, - Измайлова Авдотья Исааковна, воспитатель из приюта.
- Сообщим, - сказал следователь и распорядился, чтобы Анну увели в камеру.
Вдруг осознав, что она – преступница и своими показаниями она только что обеспечила себе обвинительный приговор, девушка горько заплакала.
* десять лет
Шли дни в одиночной камере. По словам следователя Анна знала, что суд и приговор будут быстрыми, поэтому уже настраивала себя на то, что пойдет по этапу. Девушку шокировал тот факт, что она пойдет на каторгу вместе с ворами и убийцами, поэтому Анна была в полном шоке. Осознание факта, что проклятые политические виноваты в том, что девушка пойдет по этапу, шокировало Анну, а известие о том, что Вася и остальные арестованы, пусть даже без ее показаний, которые она, будучи в шоке, не подумала дать, оставляло Анну полностью равнодушной.
На следующий день после ареста Анны к ней на свидание пришла Авдотья Исааковна. Анна не знала, что воспитательница решит навестить ее за решеткой, поэтому когда девушку повели на свидание, но не сказали с кем, Анна даже не догадывалась, кого увидит.
- Мама! – воскликнула Анна и бросилась на шею воспитательнице, - Не пожалели времени, чтобы прийти ко мне!
Девушка вытирала рукавом слезы и была в полном шоке от того, что она теперь преступница.
- Мама! – плакала Анна, - Вы преступницу вырастили, какой же ужас.
- Нюрка, ты зря в политику полезла, - сказала женщина, тоже вытерев слезу, - Нюрка, я даже не знала, даже не думала, что ты под суд за политику пойдешь… Хоть бы все более-менее обошлось, Нюрка, не попасть бы тебе на Сахалин…
- Откуда же я знала, что за это тоже есть статья? – вздохнула Анна, - Была уверена, что при самом худшем раскладе с фабрики выгонят. Я про политическую каторгу даже и не слышала никогда.
- Нюрка, - сказала Авдотья Исааковна, - Как только ты освободишься, приходи в приют, обсудим твое дальнейшее будущее. Твои вещи передали мне, деньги, которые были с тобой при аресте, положили на твой счет в банке.
- Хорошо, - пообещала Анна.
Сидя в камере, с тоской глядя в окно и думая о грядущем приговоре, Анна вспоминала приют.
«Мама, такая добрая, так меня любила, а я ее периодически доводила до того, что даже она меня была вынуждена наказывать», - думала Анна, - «Выпускной у нас был, красивый такой, мы были такими нарядными, праздновали, пили чай с пирожками… А зимой, помнится, мы колядовали…»
Вздохнув, вытерев слезы и повспоминав приют еще пару часов, Анна легла на койку и попыталась успокоиться. Девушка вспоминала фабричное общежитие, которое ей никогда не нравилось, плакала, думала о будущем и боялась этого.
Суд был через неделю. Анна, умывшись и вытерев слезы, собралась и была готова ехать в суд.
- Жалко, Аньку загребли, хорошая активистка была да и нас не выдала, - услышала девушка уже в суде голос Васи, но проигнорировала его существование. Злоба на политических за то, что она пошла под суд, не давала девушке покоя, поэтому Анна была рада, что она сидит довольно далеко от Васи.
Судебное следствие прошло быстро. Прокурор изложил суть обвинения, Анна с ним согласилась в полном объеме и признала свою вину. Когда девушке было предоставлено последнее слово, Анна, вытирая слезы, которые снова набежали на лицо девушки, сказала о том, что она ничего не знала, что это противозаконно, только догадывалась, что за подобные действия могут уволить с фабрики, что искренне во всем раскаивается.
Показания девушки и ее раскаяние, показания Авдотьи Исааковны, которая в своей речи охарактеризовала девушку в несколько раз лучше, чем она была на самом деле, произвели впечатление на судью. Несмотря на то, что прокурор попросил для девушки пяти лет каторги на Карийских рудниках, суд, ввиду малолетства и раскаяния подсудимой, приговорил девушку к трем годам лишения свободы.
«И поедет Нюрка на х.. по этапу», - подумала девушка, - «Все, Нюрка, п.здец тебе…»
С некоторым беспокойством и тревогой девушка начала ждать этапа.
Карийская каторга
По приговору суда на свободу девушка должны была выйти 1 ноября 1889 года. Анна знала, что скоро она пойдет этапом, однако, подготовка к этому событию немало шокировала девушку.
Для начала в камеру к девушке пришел врач.
- Жалоб нет, чувствую себя хорошо, - коротко ответила девушка.
Бритье головы налысо, к некоторому удивлению парикмахера, не шокировало девушку. Анна сразу вспомнила, как они в приюте периодически обстригали волосы до плеч, чтобы в волосах ничего не завелось, и только годам к десяти девочкам разрешали оставить себе длинные волосы.
«А когда мне было шесть лет, у половины группы почему-то завелись вши, поэтому их обрили налысо, а нас, остальных, подстригли как пацанов», - вспомнила Анна и улыбнулась.
- Чего лыбишься? – удивился парикмахер.
- Да ничего, - ответила Анна, - То в приюте вечно обстригались, то месяц назад из приюта выпустилась – снова обстригаюсь, только на этот раз под ноль.
Заковывание в кандалы немало удивило Анну.
- Я же не уголовница, - удивленно сказала она.
- А политических тем более, в кандалах держать надо, чтобы не убежали, - сказал жандарм, - Ты вообще, легко отделалась по своему малолетству, три года всего присудили.
Шокированная Анна замолчала.
Эшелон с заключенными приехал в Читу за две недели. Еще через сутки заключенные были в Нерчинске.
Осужденных вывели из вагона. Анна слегка зажмурилась от яркого солнца, которое отсвечивало от яркого снега, выпавшего в первых числах декабря.
«Сейчас бы исподтишка в маму на прогулке снежок кинуть, а не здесь в кандалах стоять», - подумала Анна.
Вдруг в голову девушки пришла неожиданная и необдуманная мысль: сбежать.
«В Москву, к маме», - подумала девушка и резко понеслась прочь.
«Спрячусь в вагоне, а потом как-нибудь доберусь до Москвы», - подумала Анна.
- Стоять, или сейчас собаку спущу! - раздался окрик конвойного.
От неожиданности Анна остановилась.
- С вот этой кандалы не снимать, а если что – одевайте ножные, - сказал конвойный, пока жандармы возвращали девушку в строй, - Как фамилия?
- Рядченко, - сказала Анна.
- Рядченко уже сегодня узнает, что бывает за попытку побега, - услышала Анна.
«Плевать», - подумала девушка. – «Будь что будет».
Арестантов построили и повели в барак. Анну уже в бараке вывели из общего строя и увели в другое помещение.
- На лавку легла, - услышала Анна и уже окончательно догадалась о том, что ее ожидает.
- В следующий раз гладить не буду, отдеру как положено, - сказал жандарм, выталкивая Анну в барак.
«И еще он говорил, что гладить не будет, да какие же у него руки тяжелые, я все про маму думала, что у нее рука тяжелая, а у этого вообще…» - подумала Анна.
Со злобой на весь мир оглядев презрительным взглядом барак, в котором собрались те, кто по мнению Анны, были отчасти виноваты в том, что она попала на каторгу и которые тоже успели кого-то сагитировать, Анна без сил упала на нары.
С огромным трудом встав на ужин, Анна посмотрела в тарелку.
- Б…ь, это что за баланда, на х.., - воскликнула Анна, - Б…ь, .баный в рот, б…ь, из-за кого я сюда попала, из-за этих распроклятых политических, они меня сюда втянули, они меня в это дерьмо с головой обмакнули, из-за них я здесь!
- Жри давай, - толкнули девушку в бок.
Анна, продолжая внутренне материться, хлебала суп с мелкими кусочками картошки, после чего, вернувшись в крохотную комнатушку, наполненную людьми, воскликнула:
- Вот из-за кого я на каторгу попала, агитаторы проклятые, политические .баные! Вот кто мне жизнь испортил!
Под нескончаемые потоки мата из уст Анны, услышав которые, Авдотья Исааковна, несмотря на свою любовь к крепкому словцу, была бы немало шокирована, кто-то из знающих людей, предвидя надвигающуюся бурю, убрал из поля зрения девушки все ножи.
Анна все кричала и материлась, что вызвало недовольство у остальных каторжан.
- Кто-нибудь, заткните ей рот, надоело слушать!
- Можно подумать, сама невинна как младенец.
- А за что же ты на каторгу загремела?
- Подставили меня, внушили ложные ценности, - возмущенно крикнула девушка, сдобрив свою речь еще одной порцией мата, - Уроды, сволочи, подонки! И вы все такие.
- Да ты у меня замолчишь сейчас! – воскликнул один из каторжан и с кулаками бросился на Анну.
Глаза девушки лихорадочно искали по комнате нож, но его не было в поле зрения. Решив обороняться кулаками, Анна с силой наносила удары обидчику.
На шум пришел конвой.
- Рядченко разбушевалась, - сказало сразу несколько человек конвою.
Жандармы растащили девушку и ее оппонента и выволокли Анну в коридор. Вдоволь отведя душу нагайкой, конвой увел Анну в карцер.
- Мамочка, милая, забери меня отсюда, - плакала Анна, лежа на холодной койке без постельного белья, - Я ведь не воровка, не убийца, за что мне все это?
Через шесть дней Анну снова вернули в барак. Все тело до сих пор болело после тяжелой руки жандармов и ночевок на жесткой койке, злоба на весь мир только усилилась.
С утра арестантов вывели на работу. Увидев, что ее отправили на худший участок, по мнению Анны, а других заключенных – на более удачных, девушка закатила скандал. Крики и словесная перепалка снова переросла в драку. Рабочий день для Анны закончился, не успев начаться.
И снова прибежала охрана, Анна очутилась в карцере, с синяками по всему телу.
«И до чего же у этих жандармов руки тяжелые», - думала Анна, вытирая слезы и приложив холодную ложку к разбитой губе, - «А я на маму в душе сердилась, говорила, что она сильно бьет. А мама ни за что в жизни бы не стала с таким маленьким промежутком снова разборки устраивать. Мне за всю мою жизнь в приюте три раза прилетало, ну еще изредка мама могла подзатыльник отвесить, но не так же часто… А то измолотили всю, лишь бы не сломали ничего. И не лень же было им руки об меня марать. Да, мамочка, разве к этому ты меня готовила? Так должна была Нюрка начать жить после приюта?»
Вздохнув, девушка осторожно улеглась на нары и снова заплакала.
Еще через шесть дней руководство рискнуло выпустить девушку обратно к заключенным. Вскоре они пожалели о своем решении. Анна снова начала проклинать каторжан и кричать о том, что они все виноваты в том, что она попала на каторгу.
Анну снова вывели из общего помещения, примерно выпороли розгами и закрыли в одиночной камере. Руководству каторги начали поступать массовые жалобы и просьбы «сделать что-нибудь с этой ненормальной» и изолировать ее от всех остальных арестантов, так как житья остальным Анна не давала. Практически сразу же руководство, опасаясь за общественный порядок, начало усилено ходатайствовать о переводе девушки из Карийской каторги в Шлиссельбург.
«У нас, все-таки, каторжная тюрьма, одиночное заключение не предусмотрено», - гласилось в послании в управление. Однако их ждало легко разочарование – когда пришел ответ, там было черным по белому написано – не того полета птица, незачем засорять Шлиссельбург мелкими малолетними агитаторами. Поэтому известие о том, что Анна должна быть отконвоирована во Владимирский централ, очень обрадовало руководство. К началу марта девица прибыла в город Владимир.
Вернемся чуть назад, ко дню последней стычки. Когда Анна, обессиленная и в слезах, упала на нары в своей одиночной камере, девушка долго кричала о несправедливости, пока не поняла, что скорее сорвет голос, чем чего-то добьется. От нервов у Анны подскочила температура. Вспоминая, как в детстве, когда она болела, Авдотья Исааковна за ручку отводила девочку в больничное крыло, подолгу сидела с ней, убеждала лечиться, чтобы быстрее вернуться к группе, девушка снова зарыдала в голос.
Поняв, что никакая Авдотья Исааковна к ней не придет, Анна с трудом встала и постучала в дверь.
Открылась форточка двери и раздался недовольный голос жандарма:
- Чего надо?
- Врача надо, умираю, - слегка приукрасила ситуацию Анна.
Не желая портить статистику по смертям именно в свою смену, жандарм пошел за врачом.
- Что именно беспокоит? - недовольно спросил врач, которого отвлекли от разговоров с завхозом, - На умирающую ты вообще не похожа.
- Все тело болит, встать нет сил, температура, - плача, сказала Анна.
- Не надо было смуту затевать, - сказал врач и дал девушке таблетку от температуры.
- Ссадины болят, - снова сказала Анна.
- А ты хочешь, чтобы у тебя сейчас все хорошо было? А кто крики, скандалы и драки затеял? Да так тебе и надо, - сказал врач и вышел из камеры.
Снова упав на нары, Анна продолжила реветь.
- Б…ь, да заткнись ты уже, - крикнул девушке жандарм, - Хорэ уже реветь, температуру только себе нагоняешь. Врач сказал, что второй раз на температуру он не придет.
Решив, что нужно как-то успокаиваться, Анна начала думать о том, что она здесь не навечно и через три года, а, может быть, и раньше, ее выпустят на свободу.
«Надо только потерпеть», - подумала девушка, - «Все будет хорошо».
Через дня два температура спала, и, хотя Анна даже не могла подумать о том, чтобы садиться, девушка чувствовала себя значительно лучше.
Известие о том, что ее не оставят на каторге, а куда-то переведут, обрадовало Анну. Девушка начала надеяться, что на новом месте все будет иначе и, не желая объявлять себя политической, решила сочинить легенду о том, что она уголовница, пытаясь забыть то, за что она действительно попала на каторгу.
«Если бы я лавку обворовала или сумку у кого-то из рук вырвала, то мне было бы легче, я бы понимала, что за дело сижу», - думала Анна, - «А так, за что я здесь? Ни за что, за свою беспросветную глупость. Так за беспросветную глупость нельзя же столь сурово наказывать, и если эти проклятые политические себя тут героями чувствуют, то я понимаю, что я здесь ни за что. И как я должна себя чувствовать в их обществе?»
Загадав на Новый год желание о том, чтобы ее перевели куда-то в другое место, девушка начала с нетерпением ожидать этапа. Ко второй половине января тело перестало болеть, Анна начала осторожно садиться.
«Б…ь, и за что мне все это?» - думала девушка, - «Точно, когда меня переведут, всем буду говорить, что я уголовница, я не хочу вспоминать, за что действительно я здесь».
Вспоминая о том, что за все свое время пребывания на Карийской каторге в бараке Анна провела от силы четыре дня, девушка думала о том, что на новом месте, возможно, ей не придется работать на всяких тяжелых работах, вроде промывки золота, а, может быть, ее и дальше будут держать в одиночке, поэтому девушке не придется работать вообще.
Однако и в своей одиночной камере Анне не сиделось спокойно. Девушка постоянно нарушала порядок, лежала на нарах днем и плевала на запреты, шумела, устраивала протесты против жандармов, которые мешали ей лежать своими окриками: стучала по двери и кричала что-то невообразимое. За свой буйный характер, о котором бы сроду не могла подумать Авдотья Исааковна, Анна вполне обоснованно получила славу неисправимой арестантки, о чем было не раз упомянуто в личном деле. За свои акции протеста Анну нередко отправляли в карцер и, из полутора месяцев после Нового года, даже в одиночной камере девушка провела не больше месяца. Жандармы, видя буйства Анны, решили не снимать с нее кандалы, и девушка оставалась в одиночном заключении в кандалах, что ее немало огорчало.
Когда во второй половине февраля к девушке в камеру пришел жандарм и объявил, что ее этапируют во Владимир, Анна обрадовалась. Девушка недоумевала, почему и в одиночном заключении она находилась в кандалах, но верила, что хотя бы во Владимире ее раскуют. Во Владимирский централ Анна приехала с новыми мыслями и надеждами.
Владимирский централ
Дорога во Владимир была быстрая. Буквально за пару недель девушку привезли в централ. Для безопасности, чтобы предотвратить возможный побег, на девушку надели еще и ножные кандалы, однако, Анна не планировала никуда сбегать хотя бы потому, что из Владимира в Москву было бы добраться значительно проще, нежели из Читы.
В централе с девушки сняли кандалы и определили ее в одиночную камеру.
«Все, теперь досижу свой срок спокойно, одна», - подумала Анна и, утомившись, легла на нары, - «Кандалы сняли, какое облегчение».
Однако, проснувшись и более внимательно рассмотрев свои руки, девушка не могла сдержать слез.
«Запястья все красные», - подумала она, - «Интересно, и когда это пройдет? Неужели так на всю жизнь и останется?»
Шли дни, недели. Анна видела, что запястья никак не бледнеют. С некоторым беспокойством однажды она спросила человека, который разносил еду по одиночным камерам:
- Не в курсе, что с моими руками? Когда все пройдет?
- А кто бы знал, - ответил он, - Пройдет когда-нибудь, надо просто набраться терпения и подождать.
Март 1887 года. Владимирский централ, 170 верст от Первопрестольной. Кабинет начальника централа.
- Ваше превосходительство, осужденную Рядченко с Карийской каторги доставили, - отчитался офицер.
- Расковали? – уточнил начальник, генерал-лейтенант N.
- Да.
- Для начала поместить в одиночную камеру, потом видно будет, - дал ценные указания начальник, - К политическим даже близко не подпускать, чтобы даже на мгновение они не пересекались, к уголовникам – посмотрим, позже видно будет.
Анна, помещенная в одиночную камеру, слегка выдохнула с облегчением. Утомительная дорога окончена, можно немного отдохнуть.
«Сначала в Забайкалье свозили, теперь во Владимир вернули», - подумала она, - «Зато здесь никого не увижу, и работать не надо».
Однако уже через пару месяцев, к июню 1887 года Анна сильно переменила свое мнение. Сидеть в одиночной камере было и морально тяжело, и скучно.
- Мне бы на работу куда-нибудь, - однажды попросила она надзирателя.
Об этой просьбе было доложено выше, и вскоре начальник централа давал новые ценные указания:
- В швейный цех не пускать, там ножницы. Мало ли что. Пусть кустарными промыслами занимается, если сможет. Ложки, там, расписывает, матрешек… Главное, нож в руки не давайте, пусть готовое раскрашивает.
«А то попадет нож в руки – кто знает, чем дело кончится», - подумала генерал, - «Она и с голыми руками на людей кидалась».
Тем временем, за эти месяцы Анна слегка успела подостыть. Девица решила, что отныне политических она будет просто тихо ненавидеть. О том, что девушка сама политическая, Анна скромно решила забыть.
К августу 1887 года Анна Рядченко уже вовсю раскрашивала игрушки, и ей доверили вырезать что-то из дерева самостоятельно, в отдельном помещении и при отсутствии других заключенных.
- Рядченко нож в руки давать только при отсутствии других заключенных, - сказал начальник централа, - Мало ли что. Еще нам убийства в централе не хватало, оправдываться замучитесь, как такое допустили.
В это время Анну перевели из одиночной камеры в общую, так как и девушка не раз просила поселить ее хоть с кем-нибудь, и руководство централа видело, что заключенная начала успокаиваться.
Впервые переступая порог общей камеры, Анна немало волновалась.
- За что на галеры* попала? – спросили ее каторжане, ждавшие этапа в Сибирь.
Вздохнув, Анна начала длинный отрепетированный рассказ о том, что она по малолетству и глупости увела любимого коня у деревенского старосты, поехала кататься по окрестным лесам, где ее и ограбили разбойники, и увели коня уже у нее. Староста же, сухарь этакий, ей не поверил, потребовал деньги, которых у девицы не оказалось. Поняв, что взять с Анны нечего, он обратился куда следует.
Этот рассказ каждый раз произносился с большим актерским талантом и даже со слезами на глазах, но большинство уголовников в него не верило. Они считали, что Анна сама что-то сделала с конем и пытается так оправдаться. Со временем рассказ обретал все новые подробности, девица вдруг «вспоминала», что разбойники были вооружены не только ножами, как в первой версии рассказа, но и пистолетами, а в окончательной версии у каждого бандита было по три ружья. Так же постепенно количество разбойников выросло с трех до восемнадцати, что только подтверждало версию остальных арестантов: врет девица. Сама коня увела, но не хочет в этом признаваться. Анну такой вариант развития событий устраивал. Главное, чтобы никто не догадался, что она не уголовница, а политическая.
- И сколько тебе за коня этого присудили? – раздался новый голос.
- Три года, - ответила Анна, - Три года за бедную лошадку, которые проклятые бандиты угнали. Жалко коняшку, у него мордочка была такая умная, а глазки черные-черные…
Заключенные разделились на два лагеря: кто-то верил Анне, а кто-то считал, что девушка нагло врет и пытается так глупо оправдаться, но никто из них даже не мог подумать, что на самом деле Анна сидит за агитацию, не ждет этапа, а останется здесь на весь свой срок и что она на Карийской каторге набрасывалась на других заключенных.
*на каторгу
Следы от кандалов на руках девицы постепенно сошли и новые партии арестантов уже шутили о том, что скоро такие красивые ручки обретут не менее красивые браслетики. Анна же оставалась все в централе и с беспокойством поглядывала в будущее: куда ей дальше подаваться? Наверное, снова на фабрику, а куда еще. К этим проклятым рабочим, которым все неймется, жандармов на них нет. Либо пьяницы, либо бабники, либо революционеры. С расстройства девица даже подумывала о том, не пойти ли уже труженицей панели, чтобы не возвращаться на фабрику. Но этот вариант пришлось тоже отбросить – слишком отталкивающим он показался Анне, в которую воспитательницы приюта в меру своих сил пытались заложить понятия о добре и зле.
В конце концов, девица решила, что она пойдет в какой-нибудь кабак половым. Ну или в кофейню официанткой, если возьмут. Все-таки, вариант лучше, хотя имеют право и отказать бывшей каторжанке.
«А вообще, наверное, самое счастливое мое время было в приюте», - подумала Анна, - «Воспитательницы всякие разные были, некоторые с нами даже занимались, как со своими детьми. Авдотья Исааковна меня, кажется, как родную дочь любила. Батюшка иногда приходил, службы служил. Периодически попечители приезжали, тоже вполне интересно было. А вот на фабрике уже самое дно началось, даже бы не подумала, что можно еще ниже упасть. А, оказывается, вполне возможно».
Докрасив очередную матрешку, девица решила, что на сегодня достаточно. С работой она справлялась быстро, по освобождению сумму должны были выплатить немалую, хватило бы на первое время.
Буквально через несколько часов их камера снова затянула «С Иркутска ворочуся» и «По диким степям Забайкалья».
Сентябрь 1887 года. После рабочего дня Анна была какая-то уставшая. На прогулке девушка ходила мало, больше сидела на траве и, как это любила делать, стояла возле забора и думала об Авдотье Исааковне.
«Мама», - думала Анна и вытирала слезы, - «Увидеть бы маму, поговорить с ней… Скоро год будет, как я за решеткой, ни за что… А все потому, что я на эту проклятую фабрику попала, с этими проклятым политическими связалась… Вон, Юлька, мимо фабрики смогла пролететь, хотя шить вообще не умела и никакой салон мадам Щукиной ей не светил…»
Анна вспомнила случай с девушкой на пять лет старше ее. Юля Рядченко, тоже сирота, тоже с фамилией директора приюта, вдруг потолстела. Никто из одногруппников не мог понять, в чем дело, ведь кормили всех одинаково и шансов набрать лишний вес на такой еде не было. Однако Авдотья Исааковна догадалась, в чем дело, и повела Юлю в один из классов для беседы.
Несмотря на то, что беседа проходила за закрытыми дверями и Авдотья Исааковна сделала все для того, чтобы о ней никто не узнал, сама Юля с расстройства растрепала ситуацию по всему приюту.
«Приходит к нам Юлька в спальню и говорит, мол, вызывает ее для разговора Авдотья Исааковна», - вспоминала Анна, - «Отводит в пустой класс, закрывает дверь, предлагает сесть и сама садится рядом.
- Юлька, какой срок и кто отец? – раздается вопрос, шокирующий девушку.
- Авдотья Исааковна, вы что? – удивляется Юля, - Я ела много, поэтому и растолстела.
- Это ты будешь своим подружкам говорить, - ответила женщина, - А мне говори правду. Какой срок, кто отец, сейчас будем думать, что дальше делать.
- Месяца четыре или пять, отец – Ванька Иванов из кузницы, что находится неподалеку.
- Сколько лет Ваньке? – с некоторой опаской спросила Авдотья Исааковна, в душе боясь, что этому Ваньке лет сорок и он женат.
- На четыре года старше меня, семнадцать, - ответила Юля.
- Нормально, - отлегло от сердца у женщины, - Женат?
- Нет, вы что, - даже обиделась Юля, - Это мой любимый, я бы не стала грешить с человеком, который уже женат.
- Замуж за него хочешь? – спросила воспитательница.
- Не знаю, - ответила Юля, - Еще ведь рано, тринадцать лет всего. Какой мне замуж, убирать, готовить, я еще не хочу так. А за ребенком ухаживать… Я же сама ребенок.
- А каким же местом ты думала, Юлечка, когда со своим Ваней наедине оставалась? – возмутилась Авдотья Исааковна, - И что насчет ребенка думаешь?
- Авдотья Исааковна, - вдруг честно сказала Юля, - Я бы все равно скоро выпустилась из приюта, пошла бы на фабрику, родила ребенка и вам бы на крыльцо подбросила. Мне он особенно и не нужен. А к бабке идти за травой – грешно».
«И вот, приходит к нам в спальню Юлька, вся в слезах и, на наши вопросы, отвечает, что мама сказала, что рада, что она хоть понимает, что убивать детей грешно, влепила ей пощечину и, разоравшись, что собачьи дети и думают по-собачьи, а не по-человечески, сказала, что если через четыре месяца на крыльце приюта появится ребенок, отдаленно похожий на Юльку, то она ее хоть где найдет, выдерет так, что она будет месяц бояться даже думать о том, чтобы сесть, и отдаст ей этого ребенка обратно, потому что воспитывать второе поколение беспризорников она не готова», - подумала Анна, - «А еще она будет ее контролировать, чтобы ребенок никуда не делся. А что, правильно все мама сказала, это только надо было такое придумать. Нагрешила – отвечай за свои поступки».
Посмотрев куда-то вдаль, на облака, которые неслись вольными птицами по небу, Анна начала вспоминать дальше:
«А потом Юлька через неделю пришла и начала продолжение рассказывать. Мол, проплакала Юлька несколько часов, потому что воспитывать этого ребенка не хотела, а к вечеру мама остыла и сказала, что эту проблему она оставить просто так не может».
« - Ну что, Юлька, пошли к Ване, - сказала Авдотья Исааковна, - Будем беседовать с ним и его родителями. У него родители есть?
- Есть, - ответила Юля, - Нормальные, не пьющие.
- Пошли к ним, - Авдотья Исааковна взяла Юлю за руку и повела к выходу из приюта, несмотря на то, что девушка упиралась и не хотела идти.
- Ванька не знает, что я на сносях, я ему не говорила, я этого ребенка не хочу, - возмущалась Юля.
- Я тебе что днем сказала? Чтобы ребенка родила, воспитала и человеком вырастила, иначе отдеру тебя как сидорову козу, - ответила Авдотья Исааковна, - Веди меня к своему Ване.
- Я не знаю, где он живет, мы только в кузнице и за сараем с ним общались, - ответила Юля.
- Веди в кузницу, будем там разговаривать, - настаивала воспитательница.
Иван, увидев, что к нему пришла явно беременная Юлька с кем-то, был немало удивлен.
- Ваня, пошли к твоим родителям, будем разговаривать, - сказала Авдотья Исааковна, - Вы этого ребенка вместе делали, вместе должны отвечать.
- Юлька, а чего ты ко мне ходить перестала? – удивился Иван, - Про ребенка ничего не сказала. Пойдемте к родителям, поговорим, я не против.
- А все потому, что твоя Юлька ребенка в приют хотела подбросить, на крыльцо, так же, как ее в свое время подбросили, - ответила Авдотья Исааковна.
Уже в доме, разговаривая с родителями в небогатой, но приличной избе, Авдотья Исааковна сказала:
- Значит, вы не против, чтобы Ваня взял ее в жены, я тоже только за, Ваня вообще, сам такую идею выдвинул. Все, Юлька, ты замуж выходишь.
Венчание было назначено через три недели. За это время девочки из класса сшили Юле красивое платье и пошили приданое.
- Держи, Юлька, - сказала Авдотья Исааковна, - Этого белья вам года на два точно хватит, а там уже обживетесь.
- Я замуж не хочу, мне еще рано, я еще сама ребенок, - ревела Юля, - Я в церкви батюшке «нет» скажу, когда он согласие спрашивать будет.
- Скажешь в церкви батюшке «нет» - я тебя в приюте потом так выдеру, что сто раз пожалеешь, - пугала девушку Авдотья Исааковна, - Не пожалею, что беременная.
Девушка не знала, что ее просто запугивают, а воспитательница на такое не готова, поэтому даже слегка обрадовалась и сказала:
- Зато, может, выкидыш потом будет.
Но в назначенный день, Юля, красиво наряженная, решив, что другой возможности красиво погулять на свадьбе у нее не будет, не стала ничего устраивать. Переехав после венчания в дом к мужу, Юля стала домохозяйкой».
Еще раз посмотрев по сторонам, Анна подумала и сказала сама себе:
«А потом, через годик, Юлька приходила с мужем в приют, обнимала маму, плакала и говорила, что безумно благодарна ей, что выдала ее замуж за хорошего человека, которого и она любит, и он ее любит, и они вообще, второго ребенка планируют».
Вздохнув, Анна тихо сказала сама себе:
- И замуж вышла, и на фабрику не попала, вот повезло девке. А я, пока девочки гуляли со своими женихами, сидела в классе да книжки читала. Может, и мне надо было так сделать? Да не факт, что все так же хорошо бы сложилось, да и маму огорчать не хотелось бы… Хотя я ее своей судимостью и так огорчила немало.
Удивившись от того, что ее так потянуло на воспоминания, Анна услышала окрик жандарма, что прогулка окончена.
«Надо же, всю прогулку Юльку провспоминала, а надо было гулять», - огорченно подумала девушка и вернулась со всеми в камеру.
Несмотря на то, что до ночи еще было далеко, Анна без сил упала на нары и, придремав, вдруг заплакала.
- Ты чего плачешь? – толкнула в плечо девицу одна арестантка.
Анна отвлеклась от своих воспоминаний, в которых она снова будто ела яблоко по случаю Юлькиного венчания и сказала:
- Лошадку жалко, глазки ее умные черные вспоминаю… Съели, поди, разбойники, бедную малюточку.
Девушка заплакала чуть ли ни в голос. На мгновение Анна поверила в то, что она действительно сидит в неволе из-за лошади.
- Лошадей не едят, - ответила арестантка, - Все, успокойся, спи давай. Ту самую лошадку сейчас разбойники любят. Или ты ее сама сожрала и вспомнила вдруг?
- Ну тебя, я никого не ела, - ответила Анна и прекратила плакать, - Ее разбойники увели.
- Тем более, замолчи уже, - огрызнулась собеседница, - Ночь, спать давно пора.
Анна немного успокоилась, но продолжила воспоминания.
«Сюда меня хоть перевели», - подумала девица, - «Тяжело, но терпеть хоть можно. А там бы, а Карийской каторге, я до освобождения точно не дожила, что-нибудь бы произошло. Или убила бы кого-то и осталась на пожизненную каторгу, или в драке бы меня убили, или после очередной стычки бы меня жандармы выпороли и я бы померла».
Утром девушку пытались разбудить всей камерой. Анна, проплакав полночи, никак не хотела просыпаться.
Одна заключенная постаралась ее растолкать.
- Отвали от меня, морда жандармская, сколько можно уже! – слабо буркнула Анна.
- Бредит, врача бы надо, - сказал кто-то.
Вскоре девицу перевели в тюремную больницу, она действительно серьезно заболела.
- У нее тиф, хорошо, что вовремя заметили, - сказал доктор, осмотрев девицу, - Может быть, можно спасти.
- Отвали от меня, - каждый раз тихо шептала девица, когда доктор ее трогал. Вероятно, Анне чудились жандармы из Забайкалья.
- Бредит уже который день, плохо это, - как-то раз сказал доктор, - Слабенькая она какая-то, как бы не померла, статистику нам не испортила. В Забайкалье, наверное, здоровье подорвала?
- Какой, в Забайкалье здоровье подорвала? – удивился офицер, пришедший узнать ситуацию, - Она же там ни дня не работала.
Когда к концу недели девица пришла в себя и смогла отвечать на вопросы, доктор решил немного уточнить ситуацию.
- Где ты здоровье подорвала? – спросил он девицу, - В Забайкалье?
- Не знаю, - ответила Анна, - Может, в Забайкалье, может, на фабрике.
- А чем ты в Забайкалье занималась?
- На проклятых политических набрасывалась, а потом получала нагайкой или руками, по карцерам сидела. А когда перевели в одиночку – нарушала порядок, шумела и тоже по карцерам отдыхала.
- Все тут понятно, - ответил доктор.
В больнице Анна провела не месяц, как это было бы логичнее – к концу четвертой недели девица начала выздоравливать, а практически два с половиной. Врач посчитал, что Анне будет полезно отдохнуть. Девица была этому очень рада, потому что и питание больным было получше, и слабость не позволила бы работать. В конце ноября Анна вернулась в камеру. Девица до сих пор никак не могла понять, где и как она умудрилась подхватить тиф, ведь кроме нее никто не заболел. Решив, что это как-то каким-то образом надуло с улицы, Анна успокоилась.
Побег
Декабрь 1887. Врач выписал Анну из тюремной больницы, и девица снова вернулась к своим прежним занятиям. Матрешки, ложки, хохлома, гжель. Но, после длительного лечения и отдыха в больнице, девице уже не хотелось работать. Конечно, если бы Анна сказала, что она больше не будет трудиться, ее бы перестали водить в цех, но этой идеи девице показалось недостаточно. Анна решила сбежать.
Совершенно забыв о том, что в Забайкалье, в первый же день на Карийской каторге, она пыталась сбежать, а потом лежала на лавке, пыталась не реветь в голос и получала плеткой вполне заслуженное от жандарма, Анна решила снова попытать счастья, тем более, что Москва была уже совсем близко.
Куда бежать, девушка не представляла. Анна долго думала, как именно она сможет осуществить свой план. В конце концов, девушка решила, что бежать она будет во время прогулки – других возможностей девица не видела. Так же Анна, по своей наивности, даже не представляла, что ей дальше делать, после побега. Девица думала, что сможет добраться до Москвы, а там, где-нибудь на Хитровке, она сможет найти себе уголок.
Конечно, Анне было очень грустно от того, что кроме как на Хитровку, ей идти некуда, ведь еще с приюта она знала, что это – самое худшее место в Москве, но больше находиться в централе девица не хотела.
Побег был плохо спланированным и глупым. Оглядевшись вокруг и увидев, что сторожа смотрят в другую сторону, девица просто перелезла через забор и побежала. Нетрудно догадаться, что это было замечено практически сразу. Догнали Анну минут через пять. Девушка после болезни даже не могла быстро бежать, поэтому неизвестно, каким местом думала, когда решила так поступить.
Догнавшие Анну жандармы особенно не церемонились с девушкой, когда догнали ее. Девица сразу вспомнила Забайкалье и даже подумала, что та охрана была гуманнее.
Весь двор видел, как жандармы били Анну по лицу и не только, а потом, когда девушку увели в здание централа, кто-то сказал:
- А теперь розгами получит, я даже не сомневаюсь, жалко девку, дура она… Бесполезны все эти побеги, все равно найдут и вернут обратно.
Когда слова того самого человека сбылись и на Анну вылили ведро холодной воды, чтобы привести в чувство, девушка с трудом поднялась с пола.
- Иди, иди, ножками, ножками, - сказал жандарм, - А не надо было сбегать, тебя же в Забайкалье в первый день возвращали в барак и потом было примерно то же самое. Но нет, мы не понимаем, мы все забываем. Ну вот тебе повторение, раз памяти никакой.
Когда Анна маленько пришла в себя в карцере, первым делом, девушке захотелось посмотреть на себя в зеркало. Поскольку это было невозможно, девица смочила водой железную дверь и посмотрела в это импровизированное зеркало.
«Вот точно синяки на лице будут», - подумала Анна, - «Хорошо, что ничего не сломали, а то всякое могло быть».
Девица потихоньку дошла до железной кровати и прилегла туда.
«Б***ь , холодно», - выругалась она, - «Еще хлеще, чем в Забайкалье отдубасили, вот что за люди…»
Вскоре Анна была вынуждена признать, что план ее глупый, неосуществимый, был выполнен совершенно зря, и вообще, лучше досидеть срок до конца, а не так рисковать».
«Хорошо, что только в воздух пару раз предупредительно стреляли, а не на поражение», - подумала Анна.
Через неделю девица вернулась в камеру.
- Что, не понравилось на воле, решила вернуться? – услышала она ироничную реплику.
- Ага, по тебе соскучилась, - ответила Анна, - Только поэтому и вернулась.
- Бедненькая, синяки до сих пор не сошли, - раздался другой голос, - Мы тут за тебя переживали, хорошо, что все так хорошо кончилось, могло быть и хуже. Глупенькая, сбежать решила.
- Да сама знаю, что могло быть и хуже, - ответила девушка.
- Стоя теперь работать будешь? Ты же теперь до Нового года точно не сможешь сидеть, - сказал кто-то.
- Нет, я работать до Нового года не буду, уже объявила, - ответила Анна, - Буду в бараке отлеживаться, в себя приходить.
Но единственное, что радовало девицу в этой ситуации, было то, что больше идей о побеге у нее не возникало. Анна решила честно досидеть весь свой срок и освободиться с чистой совестью.
В то время, пока все заключенные были на работе, Анна и некоторые каторжане, которые не работали, оставались в бараке. Девушка ни с кем не хотела разговаривать, большую часть времени лежала и вспоминала Забайкалье, где она тоже долго не могла сесть. Так как Анна достаточно высыпалась днем, а никто из жандармов не мешал ей это делать, частенько девушка по ночам лежала им смотрела на ночное небо, вспоминая приют.
«Лучше бы сейчас как в приюте, бегать смотреть на звезды, на небо, а потом объясняться с мамой и стоять у стенки, ну пусть даже на горохе… Это все равно лучше, чем вот так, второй год здесь мучиться и понимать, что условно-досрочно ты не выйдешь…» - думала Анна, - «Да, мама меня за ночные побеги и просмотры звезд на небе наказывала всяко-разно, но уж лучше так, чем смотреть на ночное небо через окно и решетку».
В один из дней девушка вдруг вспомнила то, как она расспрашивала в приюте о своих родителях.
« - Мама, а кто мои родные родители? – спрашивала Анна Авдотью Исааковну.
- Подонки и сволочи, раз ребенка бросили, - отвечала женщина и не особенно хотела продолжать эту тему, хотя бы потому, что сама ничего не знала.
- Баба Катя, а вы знаете, кто мои родители? – приставала Аня и к нянечке.
- Алкаши какие-нибудь, которым бутылка самогонки дороже детей, - говорила женщина, - Нюрка, какая тебе разница, нормальные люди бы уже давно тебя забрали, если бы по каким-то действительно серьезным обстоятельствам им пришлось тебя временно сюда отдать. Да и вообще, нормальные люди, если что-то случается, приходят лично, оформляют документы на ребенка, а не подбрасывают, как ненужных котят. Нюрка, ты Авдотью Исааковну мамой называешь и хватит. Вот, есть у тебя мама, а отца нет. Ну бывает так, что поделать, и в семьях дети без отцов растут».
«Да, наверное, действительно какие-то алкаши меня родили и в приют подбросили», - подумала Анна, - «Хорошо, что подбросили, у меня теперь нормальная мама есть, а так бы жила в нищете, хлеб бы по праздникам ела и сдохла бы лет в пять от какой-нибудь кори».
Вздохнув, что она так расстроила своим арестом свою любимую маму, Анна решила перейти в своих мыслях на другую тему.
Январь 1888 года.
В январе Анна впервые решила написать прошение о том, чтобы выйти на поселение раньше срока. Девушка знала, что она отбыла уже практически половину назначенного ей наказания, поэтому решила составить прошение.
Читать это прошение практически никто не стал, жандармы порвали его и выбросили.
- Почему? – удивленно спросила Анна, недоумевая, почему выбросили ее прошение.
- Потому что в мае только полтора года будет, - ответил жандарм, - Рано еще писать.
Однако в феврале Анна снова решила повторить попытку. Но и это прошение было отклонено.
Узнав, что в характеристике ее назвали склонной к побегам и агрессивной, Анна возмутилась.
- С какого х.. вы пишете такую ересь про меня?! – крикнула Анна.
- Ну вот видишь, ты уже разоралась, - ответил жандарм, - И чего еще тебе надо.
Но девушка на этом не успокоилась и в марте снова написала прошение.
- Его не удовлетворят, - сказал ей жандарм, - Хотя… Знаешь, если мы с тобой сейчас пройдем в другую комнату и ты, со своей стороны, мне немного уступишь, я тебе напишу нейтральную характеристику, а дальше уже на усмотрение судьи.
- Мерзавец! – воскликнула Анна и ударила жандарма по щеке.
- В Шлиссельбурге за такое предусмотрена высшая мера, - сказал он и заломил девушке руки за спину, - А тебя чудом в Шлиссельбург не отправили, хотя руководство Карийской каторги очень об этом просило.
Узнав, что ей придется отсидеть в карцере на хлебе и воде шесть дней, Анна и жалела, что распустила свои руки, и не жалела, понимая, что иначе ответить на подобное оскорбление она не может.
Этот эпизод дошел и до начальника централа.
- Рядченко руки распускает по отношению к сотрудникам? – возмутился он, - И вы только карцером ограничились? Да, либеральничаете, господа, либеральничаете… Скоро вам так все заключенные на шею сядут. Рядченко примерно наказать при всей камере, чтобы видели, что бывает за оскорбление сотрудников.
Мало кто знал, что Анна подобным образом отреагировала на предложения обменять себя на нейтральную характеристику, но и эти люди были согласны с точкой зрения начальника.
Узнав, что ее ожидает, у Анны закружилась голова и девушка упала в обморок.
Приглашенный врач сказал, что он бы не рекомендовал воплощать в жизнь слова начальника централа хотя бы сегодня.
- Дайте ей капель, пусть посидит, в себя придет и тогда все начнем, - сказал начальник.
Анна была бледнее мела и успокоилась только через пару часов.
- Пошли, - сказал ей жандарм и кивнул врачу, - На всякий случай, постойте тоже рядом.
Когда Анну вернули в карцер, врач дал девушке таблетку от температуры, которая уже начала подниматься.
- За что?.. – плакала Анна, - Он моей девичьей чести оскорбление нанес, вполне адекватная реакция с моей стороны.
- Успокаивайся, не нагоняй себе температуру дополнительно, - сказал врач, - Вечером еще раз приду.
Порадовавшись, что хотя бы в централе врач более адекватный, чем на Карийской каторге, Анна закрыла глаза и придремала.
Девушке снилось что-то непонятное, но на темы околоприютской жизни. Проснувшись, Анна снова закрыла глаза и лежала в каком-то небытии, пока к ней снова не пришел врач.
- Не спадает температура, - вздохнул он и сказал жандармам, - В больницу ее переводить надо.
Услышав то, что начальник острога категорически против того, чтобы Анну из карцера переводили в больницу, врач решил сам с ним переговорить.
- Если Рядченко умрет, вам же бумаг много писать придется, как это произошло и почему, - слегка драматизировал ситуацию врач, - Моя хата будет с краю – я приходил в карцер, я давал препараты, а перевести девушку в больницу мне не дали. Виноватым останусь явно не я.
- Черт с ней, переводите, - сказал начальник, - Надо же, какая тонкая душевная организация, сразу на тебе, и температура, и умирает.
Пролежав до мая в больнице, Анна вылечилась и была очень благодарна врачу за то, что он не оставил ее в карцере.
- Ну ты что так реагируешь-то? – сказал он напоследок девушке, - Температуру под сорок выдаешь от волнений, ну разве это нормально? Тебе еще полтора года досиживать, постарайся уж как-то реагировать на все менее остро.
Вернувшись в камеру, Анна с тоской подумала о том, что ей сидеть еще полтора года и что вряд ли ей светит условно-досрочное освобождение и выход на поселение.
Последние месяцы заключения
Подсчитав сроки заключения, Анна поняла, что половина уже прошла. Осталась вторая половина.
И снова девица начала тосковать по Москве. Только, в этот раз, гораздо сильнее, чем несколько месяцев назад, зимой.
«Ведь я не так далеко от Москвы нахожусь, совсем рядом, не в Сибири, а выйти не могу», - подумала девица.
В глубине души Анна даже на какие-то мгновения задумывалась о побеге, но в эти моменты она сразу вспоминала, как ее возвращали в централ, как она сидела в карцере и боялась лишний раз пошевелиться, и мысли уходили туда, откуда появлялись.
Так как Владимирский централ был пересыльной тюрьмой, заключенные там менялись часто. И девица привыкла к тому, что вокруг нее все новые лица. Но вдруг у девицы началось новое весеннее обострение: она снова вдруг вспомнила то, из-за чего попала в неволю и кто в этом виноват.
Причиной этого обострения послужило то, что начальство, видя как успокоилась девица, если судить по рассказам с Карийской каторги, решило больше не изолировать ее от политических заключенных. Анна постоянно слышала от новых людей, что они осуждены по политической статье, какая нехорошая власть в стране и начинала потихоньку закипать. А то, что ее зачем-то перевели в камеру к политическим, немало шокировало девушку.
Но последней каплей для Анны стал следующий эпизод.
Девица сидела среди заключенных. Слышащиеся отовсюду песни, вроде «Замучен тяжелой неволей» и «Вы жертвою пали» потихоньку подогревали злобу девицы, но не послужили бы причиной большого конфликта.
Вдруг к Анне обратилась одна женщина:
- Ты что сидишь сычом в углу, айда с нами, песни петь и власть ругать. Ничего пока сделать не можем, так пусть хотя бы языком потреплем.
- Не хочу, - ответила Анна.
- Да не стесняйся ты, - начала убеждать ее женщина, думая, что Анна просто боится, - Здесь все свои, никто не сдаст.
- Нет здесь своих, нет и быть не может! – вдруг закричала Анна, - Свои в приюте остались, хотя и там их нету, пораскидало по всей Москве, кто у сапожника в учениках, кто в лавке служит, а кого с фабрики в Забайкалье забрали.
- Тише, тише, - начала успокаивать ее женщина, - Не волнуйся только. Сама же видишь, власть какая поганая, всех пораскидало, одна ты осталась. А во всем царь виноват.
Знала бы женщина, что будет дальше, ни за что бы не подошла к Анне. Девица накинулась на нее с кулаками и периодически крутила головой по сторонам, в поисках чего-нибудь тяжелого.
- Да вы все виноваты в том, что страну разваливаете! – кричала Анна, - А царь если и виноват, то только в том, что слишком мягко с вами, б….ми, обходится.
Краем глаза Анна увидела нож и схватила его.
- Тише, - начали говорить все со стороны, - Нож положи, мокрушницей* станешь, жизнь себе испортишь.
- А я ее и без того испортила уже, когда с этой нечистью связалась, ненавижу вас всех, - кричала Анна.
Тем временем, в камеру уже вбежал конвой и начал оттаскивать Анну от других людей, в которых та вцепилась мертвой хваткой.
- Проклятые политические, жизнь мне сломали! – кричала Анна, пока ее вели по коридору. Вдруг осознав, что ее, вполне возможно, снова ждет, девушка начала уже упираться и не идти за жандармами.
- Рядченко смекнула, что ей светит, упирается, - засмеялись жандармы, - Ничего-ничего, сейчас дойдем и снова получишь по полной программе.
И снова карцер, ставший девушке уже таким знакомым и родным. Девушка с трудом забралась на койку и, аккуратно улегшись, горько заплакала.
*убийцей
По иронии судьбы буквально на следующий день в централе была проверка. Специально приехавшие люди разбирались с ситуацией в централе, все ли идет по плану.
- Почему Рядченко, которая по приговору суда должна находиться на Нерчинской каторге, до сих пор в централе? – спросил проверяющий начальника централа.
- Почему не в Забайкалье? – от неожиданности даже переспросил начальник, - Да потому что это себе дороже, в Забайкалье ее оставлять. Вон, прочитайте ее личное дело, постановление о переводе ее в централ. Кстати, недавно за ней не уследили, так она одну женщину чуть было ножом не покалечила. Так что сейчас в карцере отдыхает, а вы говорите, почему не в Забайкалье.
Этого объяснения проверяющему хватило.
Вскоре Анна узнала, что далее она будет снова находиться в одиночной камере, для безопасности окружающих. Это известие девица приняла равнодушно. Анна отказалась выходить на работу, и все время проводила наедине с собой. Пока снова, как и в прошлом году, ближе к июлю не захотела продолжить раскрашивание матрешек – доверять режущие инструменты девушке снова побоялись.
К сентябрю 1888 года Анна окончательно успокоилась и затосковала в одиночной камере. После долгих просьб девицу снова вернули в общую камеру. Там, снова среди уголовников, девушка почувствовала себя более-менее свободно и спокойно.
На этот раз Анна решила придумать другую легенду, почему она за решеткой. Сначала девушка хотела представиться разбойницей, потом догадалась, что ее срок в три года вряд ли совместим с легендой о том, что она пошла на каторгу за разбой. Однако легенда о бедной пропавшей лошадке, исчезновение которой повесили на девушку, Анне уже надоела. А не говорить ничего о себе, как политическим, либо отвечать на все вопросы сжато и кратко девушку тоже не устраивало. Поэтому, подумав, Анна решила придумать себе новую легенду.
- Ну и за что на галеры* попала? – спросили в первые же дни Анну заключенные, ожидавшие этапа.
К этому вопросу девица была готова, поэтому, не задумываясь, ответила:
- За кражу, - коротко ответила Анна. Сказка про лошадку девице поднадоела, и она решила сочинить что-нибудь новенькое.
- Подожди, какая еще кража? – услышала девица знакомый голос и обернулась. Чуть в отдалении стояла женщина, с которой она пару раз пересекалась в Забайкалье. По всей видимости, она возвращалась уже обратно, в Москву, - Люди, все она врет, это политическая, которую с Карийских рудников сплавили подальше, чтобы она там ничего не разнесла.
Анна слушала пересказ своей жизни в Забайкалье и снова закипала.
- Да как ты смеешь всякий бред нести! – крикнула Анна, но это не помогло.
- Итак, даже в одиночной камере она не успокоилась и целыми днями орала, что ее ни за что сослали в Сибирь, что она ни в чем не виновата, а виноваты те, кто сагитировал ее на все это… - услышала девица.
- Ты что творишь? – крикнула Анна и, будто в подтверждение своих слов, набросилась на говорящего.
Началась драка, некоторые попытались оттащить девицу от обидчицы, но это им не удалось – Анна вцепилась мертвой хваткой. Наконец, кому-то в голову пришло позвать охрану.
Стоя в карцере у зарешеченного окна с разбитой губой, девица в голос ревела от обиды – не успела она вернуться к людям, как снова что-то произошло, вспоминала охрану из Забайкалья, которая по прошествии времени казалась девице ласковыми сопровождающими, и вспоминала Московский полицейский участок, где максимум, что позволяли себе жандармы, так это аккуратно под руки таскать заключенных.
«Вот изверги…» - думала Анна, - «Вечно руки распускают, такое чувство, что свое мастерство им тренировать не на ком… Руками измолотили, плеткой прошлись, садисты какие-то…»
Со злости ударив кулаком в железную дверь, Анна сразу же пожалела о своем глупом поступке – ко всему прочему начала болеть еще и рука.
«Мало мне проблем, так еще и рука сейчас болеть будет», - подумала Анна, - «Ай, пусть болит до кучи, можно подумать, все остальное в порядке».
- Головой, головой постучи! – раздался голос за дверь, - Может, мозги обратно встанут на место. Обратно в Забайкалье захотела? Им нервы трепать. Ничего страшного, начальник сказал, что потом остаток срока будешь досиживать только в одиночке и ни на какую работу не выйдешь.
«Быстрее бы уже все заканчивалось, а то сил моих больше нет…» - подумала Анна, - «Сколько там, год и месяц осталось? И, что самое обидное, прошения не удовлетворяют, не дают раньше срока выйти. Как в камеру вернут, буду снова писать, хотя бесполезно это…»
* на каторгу
К весне 1889 года Анна успела пару раз устроить беспорядки в одиночке, так же, как и в одиночном заключении в Забайкалье, полежать на лавке и вполне заслуженно получить плетью, поскучать в карцере и все-таки успокоиться. Девушка решила, что своими криками, что она попала в заключение практически ни за что, она ничего не добьется, а только сделает себе хуже. Ближе к августу месяцу Анна окончательно успокоилась и решила ждать окончания срока заключения, попутно непрерывно строча прошения о досрочном освобождении.
- Неужели ты не понимаешь, бесполезно тебе все это писать! – недовольно буркнул жандарм, принося Анне очередной отказ, - Я же тебе давал как-то раз характеристику твою почитать, неужели непонятно? Вроде, грамотная, читать-писать умеешь, а не понимаешь, что с такой характеристикой тебя никто раньше срока не выпустит.
Анна действительно однажды прочла в характеристике, что она «агрессивная, склонная к насилию и побегам», «регулярно подвергающаяся наказаниям со стороны администрации», а по словам жандармов из Забайкалья «категорически не желающая работать и совершенно неисправимая». Девица была не согласна с этими словами, о чем и писала в прошениях, однако, все это было бесполезно.
Пару раз Анна просилась отправить ее на работу, однако, начальство стояло на своем – девица не должна встречаться с другими заключенными. Сейчас она спокойна – так нечего провоцировать человека на новые беспорядки.
Но вскоре эту точку зрения пришлось изменить: чувствуя, что она больше не может находиться одна, без общения, девушка начала разговаривать сама с собой вслух и петь. Никакими усилиями прекратить это не удавалось, поэтому Анну решили перевести в общую камеру, к уголовникам. Там девица быстро адаптировалась, начала снова рассказывать сказку про пропавшую лошадку, остальные заключенные – все так же ей не верить, Анна – считать, что пусть лучше все думают, что она с этой лошадкой что-то сделала, чем знают, что она политическая. Заключенные сменяли друг друга, а Анна оставалась в централе. Девица выходила на работу, раскрашивала матрешек и начала обратный отсчет дней до освобождения.
Октябрь 1889 года. Последние дни своего срока Анна досиживала, буквально, считая часы. Девушка все ждала того момента, когда она вздохнет полной грудью на свободе. И вот, этот день настал. Получив на руки все необходимые документы и узнав, что деньги, заработанные ей за эти годы, были переведены на ее счет, девушка в сопровождении жандармов поехала в Москву.
Анна знала, что она должна будет отметиться в полицейском участке о прибытии, встать на учет и ждать дальнейшего маршрута, что ей делать дальше.
Всю дорогу девица плакала от счастья, ведь теперь она может начать жизнь заново, но вместе с этим ее беспокоило, как жить дальше и что делать?
- Анна Харитоновна Рядченко, освободилась 1 ноября сего года, - сказала девица в участке.
Участковый записал в журнале о прибытии девицы и сказал:
- Значит так, на фабрику больше не пойдешь.
«Уже хорошо», - подумала Анна, - «Однако, куда отправят меня? Может, в еще более худшее место».
Понимая, что ей светит ссылка и выход на поселение где-то в более глухом месте, так как после каторги еще никого не оставляли в Москве, Анна грустно смотрела на жандарма.
- До весны 1891 года будешь жить в приюте и работать там нянькой, бесплатно, за еду, не получая зарплату, - сказал жандарм, - Это вместо ссылки, а то устроишь еще там чего-то. А потом – свободна, делай что хочешь.
О прибытии Анны в Москву сообщили Авдотье Исааковне и девушка прождала некоторое время в полицейском участке, пока за ней не придут.
- Мама! – плакала Анна, обнимая воспитательницу, - Вернулась Нюрка, как раз через три года. Не отпустили досрочно, все отсидела, от звонка до звонка.
- Доченька, - тоже прослезилась Авдотья Исааковна, - Я за тебя переживала, все думала, как ты там. Покажи хоть ручки, как они, нормально?
- Сошли следы от кандалов, еще два с половиной года назад, - ответила Анна, - Через три месяца, как их сняли. Мамочка, милая, простите меня за то, что я о вас плохо думала, пока жила в приюте. Думала, что вы сильно бьете. Нет, в Забайкалье, а потом в централе я поняла, что вы просто гладили аккуратненько.
Всю дорогу успокаивая Анну, которая постоянно плакала, Авдотья Исааковна привела девушку снова в приют и сказала:
- Сейчас посидим, поговорим, потом я покажу тебе твою комнату, где ты будешь жить и расскажу, что тебе предстоит дальше. А пока что посиди, отдохни.
- Хорошо, мама, - согласилась Анна.
Возвращение к прежней жизни
Авдотья Исааковна показала Анне небольшую комнату, располагавшуюся рядом с прачечной и сказала:
- Ну вот, Нюрка, теперь ты тут будешь жить.
Анна оглядела комнату – обстановка была скромной, но к другому девушка и не привыкла: кровать, маленький столик, тумбочка и вешалка на стене.
- Если хочешь, можешь попросить дворника помочь тебе полочку для книг повесить, - сказала Авдотья Исааковна, - Ну как полочку, просто доску к стене прикрутить.
- Да и без нее хорошо, - радостно ответила Анна, понимая, что она снова дома.
Оставив скромные пожитки на кровати, Анна услышала слова воспитательницы:
- Загляни в тумбочку, там вещи, которые у тебя на фабрике были. А еще пошли на склад, тебе одежду подберем. Тебя же теперь снова на довольствие поставили, пару платьев без проблем можно выделить, да и обувь тоже новую бы не мешало.
- Спасибо, мама, - со слезами ответила Анна.
- Нюрка, не плачь, все хорошо, - ответила Авдотья Исааковна.
Когда девушке была выделена одежда, Авдотья Исааковна сказала Анне:
- Ань, садись, будем разговаривать. В общем, тебя вместо ссылки определили сюда работать нянечкой. Но бесплатно. Директора приюта вызывали в полицию, чтобы согласовать с ним это, он не против. Так же директор сказал, что раз ты будешь работать бесплатно, то чтобы тебя сильно не нагружали, поэтому на тебе одна группа, пятилеток. Чем нянечка занимается, сама знаешь.
- Да, знаю, - ответила Анна, - Как же я рада, что на фабрику возвращаться не пришлось, мама, знали бы вы это!
- Нюрка, если что у детей заметишь, какие-то проблемы, лучше не сама влазь, а меня зови, понятно?
- Понятно, - ответила Анна.
- Нюрка, мне что про тебя в полиции рассказали, - сказала Авдотья Исааковна, - Ты зачем такие буйства устраивала на каторге и в централе? Ты пойми, вела бы ты себя раза в три тише, тебя бы и не били, и досрочно бы ты вышла, и не мучилась бы так, как тебе пришлось пережить.
- Мама, - со слезами на глазах сказала Анна, - Не получалось иначе, перед глазами все будто застилало, не могла себя вести как-то по-другому.
- Ладно, Нюрка, дело уже все равно прошлое, - сказала Авдотья Исааковна, - Как срок ссылки кончится, к следующей весне, надо будет тебя куда-нибудь пристроить, потому что на фабрику тебе теперь нельзя идти, чтобы ничего не случилось…
Приступив со следующего дня к своим обязанностям, наутро Анна пришла будить детей.
- Просыпаемся, - сказала она.
- Тетя Аня, дайте поспать, - раздался голос.
Вдруг вспомнив каторгу, как она не высыпалась, Анна вышла из спальни и заплакала.
- Ань, где группа? – удивленно спросила девушку Авдотья Исааковна, - Уже им время быть в столовой.
- Они попросили выспаться, - сквозь слезы сказала Анна, - Наверное, спят до сих пор.
- Нюрка, ты не в себе, что ли? Четырнадцать с хвостом лет в приюте прожила и не в курсе, что надо было будить их, вести умываться, а потом завтракать?
Видя, что девушка плачет, воспитательница добавила:
- Нюрка, успокаивайся. Эту твою оплошность я постараюсь замять, а дальше чтобы такого не было. Лучше ко мне приходи, если в чем-то сомневаешься. Ты что, после каторги головой болеешь?
- Да нет, мама, просто вспомнила, как не высыпалась, - ответила Анна.
- Это все в прошлом, надо забывать, - ответила Авдотья Исааковна и пошла к группе.
- Я не поняла, а почему все спят? – громко сказала женщина, - Подъем когда был?
- Тетя Аня разрешила нам поспать, - раздался голос.
- Анна Харитоновна вам спать не разрешала, а просто решила понадеяться на вашу самостоятельность, - ответила Авдотья Исааковна, - Вы ведь уже взрослые, а не малыши трехлетние. Хотя, наверное, вы не просто малыши, а вообще младенцы, без контроля ничего сделать не можете.
Подождав, пока группа оденется и умоется, Авдотья Исааковна повела всех на занятие по подготовке к школе.
- Авдотья Исааковна, а когда мы завтракать будем? – спросил кто-то из группы.
- А на завтрак вы уже не успели, - ответила женщина, - Поэтому теперь только обед ждать остается.
Вдруг увидев, как Анна в коридоре смотрит на все это и практически устроила истерику, женщина сказала:
- На первый раз вас прощаю, сами идите в столовую.
Проследив взглядом, что группа пошла завтракать, Авдотья Исааковна подошла к Анне и сказала:
- Да нет, ты точно на голову приболела. Чего ревешь?
- Вспомнила, как в Забайкалье кормили плохо, - запинаясь по пару раз в каждом слове, сквозь слезы сказала Анна.
Задумавшись, Авдотья Исааковна сказала:
- Нюрка, давай ты месяц отдохнешь, в себя придешь, просто отлежишься у себя в комнате. А то, я чувствую, ты вообще не в себе, какие тебе сейчас дети?
- Спасибо вам, мама, - поблагодарила девушка воспитательницу.
Через неделю, так как одна из нянечек заболела, Авдотья Исааковна решила попробовать снова поставить Анну на работу.
- Нюрка, ничего сложного, группа будет готовить ужин, а ты просто присматривай за ними и следи, чтобы они ужин готовили, а не еду воровали, - сказала женщина.
- Хорошо, я постараюсь, - согласилась Анна.
Однако все снова не заладилось. Девушка сразу увидела, что девочки не варят картошку, а приворовывают продукты.
- А ну-ка быстро все положили по местам, пока я вашей воспитательнице не нажаловалась! – попыталась построжиться Анна.
- Анна Харитоновна, Инесса Абрамовна нас сегодня без обеда оставила, пожевать чего-нибудь хочется, - начали раздаваться голоса со всех сторон.
Чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, Анна выбежала в коридор.
- За Инессой Абрамовной пошла, теперь из-за вас нас снова накажут, - раздался огорченный голос.
- А потому что надо было все по местам положить, а не перепираться, - сказал кто-то.
Тем временем, девушка бежала к своей воспитательнице.
- Авдотья Исааковна, я не могу, мне их жалко, я сразу вспоминаю, как на каторге в Забайкалье кормили плохо, - сквозь слезы сказала Анна, - Мама, пожалуйста, простите меня, но я не могу сейчас работать.
- Ладно, Нюрка, иди отдыхать, - сказала женщина и попросила другую нянечку посидеть с группой.
Прошло месяца два. Анна уже снова обвыклась в приюте и работала с детьми вполне нормально.
- Нюрка, теперь тебе надо бы школу как-то окончить, - сказала Авдотья Исааковна девушке, когда наступил январь 1890 года, - Ты же только семь классов окончила, полиция настаивает на том, чтобы ты окончила десятилетку.
Вспомнив, как она хотела окончить школу, когда пришла на фабрику, Анна решила, что это шанс получить нормальное образование.
- Мама, сводите меня в школу, поговорите с директором, - попросила Анна воспитательницу.
- Нюрка, ты чего? – удивилась Авдотья Исааковна, - Ты взрослая невеста, тебе семнадцать лет, а я пойду в школу договариваться. Сама иди, договаривайся, кстати, уже жениха искать надо, чтобы, когда твой срок так называемой ссылки окончится, ты уже замужем была, а не снова на фабрику попала.
Вздрогнув от перспективы снова попасть на фабрику, Анна пошла в школу.
- Анна Харитоновна Рядченко, - диктовала девушка свое имя и отчество, - Полиция настаивает на том, чтобы я получила десятилетнее образование.
- На три-четыре года старше всех в классе будешь, - сказал директор, - И времени всего чуть больше года. Иди договариваться с учителями, чтобы они тебя учили индивидуально.
В душе согласившись с тем, что говорит директор и поняв, что ей совершенно не хочется сидеть в классе так много времени в свои семнадцать лет, Анна пошла разговаривать с учителями.
Ближе всего к девушке был класс математики. Увидев там еще с приюта знакомого учителя, Анна вошла в класс и сказала:
- Иван Константинович, помните меня? Анна Рядченко.
- Помню… - удивленно ответил учитель, оглядел девушку с ног до головы и сказал, - С каторги вернулась?
Анна шокированно замолчала, ведь ничто в ней не могло выдать бывшую каторжанку: руки были в норме, волосы снова отрасли до плеч, внешний вид был довольно приличный.
- Да, - в полном шоке ответила Анна, - Как вы узнали?
- Среди года, именно в эту школу, обучаться по индивидуальному графику только бывшие каторжане по направлению от полиции и приходят, - ответил мужчина, - За что кандалами гремела?
- За агитацию, - ответила Анна, - А раньше срока не вышла из-за того, что все осознала и политических своими врагами считала. Драки, разборки…
- Какие намерения, учиться или аттестат получить и полиции показать, чтобы они успокоились? – спросил учитель Анну, - Говори прямо, от этого зависит, как с тобой заниматься будем.
- Учиться, - ответила Анна, - Если я что-то смогу через три года вспомнить. Шить я все равно умею плохо, а на фабрике работать не хочу. Мне только в конторе где-нибудь работать.
- Хорошо, - ответил Иван Константинович и дал девушке первое задание.
Следующим по плану у Анны был визит к учителю словесности.
- Зиновий Егорович, здравствуйте, - сказала Анна, - Помните меня? Анна Рядченко.
- Помню, - ответил учитель, - Как тебя забудешь? За что посадили-то?
- За политику, - ответила Анна, хотя ей этот разговор уже начал раздражать.
- Против царя агитировала? – спросил мужчина.
- Да, - раздраженно ответила Анна, - Господин учитель, я сюда заниматься пришла, а не подобные разговоры разводить.
- Ты чего так возмущаешься, Ань? – удивился Зиновий Егорович, - Я, может, посочувствовать тебе хотел.
- Да не нужно мне ни в какое место ваше сочувствие, я - дура, идиотка тупая, сама во всем виновата, отсидела за дело, судья меня пожалел, по малолетству всего три года присудили, хотя могли и червонец втюхать, на каторге максимум три месяца пробыла, остальное время во Владимирском централе на курорте отдыхала, что еще сказать? – девушка заревела в голос, - Надолго надо сажать проклятых политических, чтобы они простым людям жизнь не отравляли. А таких как Вася, организаторов, вообще к стенке ставить надо, чтобы их трибунал судил! Какое ко мне может быть сочувствие? Таких как я ненавидеть надо!
- Аня, успокойся и давай обсуждать твое будущее, по поводу образования, - спокойно, но твердо сказал Зиновий Егорович, - Ты какую оценку в аттестат хочешь?
- Хочу пятерку, - ответила Анна, - Но понимаю, что после каторги я уже вообще все правила позабывала. Поэтому хотя бы уж четверку.
- Понятно, - ответил учитель, - Значит, постараемся тебя до пятерки дотянуть, если получится.
- Вы уж извините, что я тут истерику устроила, я маленько не в себе еще, - ответила Анна, - Обещаю держать себя в руках.
- Хорошо, - удивленно ответил учитель.
Анна честно ходила в полицейский участок отмечаться, раз в неделю, как это было и положено, как вдруг летом девушка заотдыхалась и забыла о том, что ей нужно приходить туда каждую среду.
- Анна Харитоновна на месте? – спросил жандарм одну из нянечек, когда пришел в приют на следующий день.
- Да, она присматривает за девочками на уроке домоводства, - ответила женщина.
- Попросите кого-нибудь ее подменить, а мне надо с ней переговорить, - сказал жандарм.
Увидев жандарма, Анна сразу же вспомнила, что забыла вчера отметиться в полицейском участке.
- Простите, вчера заработалась, много дел было, не успела прийти, - сказала Анна, - С утра помнила, а к трем часам дня, когда работы стало чуть меньше, уже и забыла.
- Анна Харитоновна, вы не забывайте, что вы ссыльная, - сказал жандарм, - Вам не положено забывать отмечаться в участке. Сегодня я вас прощу, а в следующий раз – не буду.
Шокированная Анна пообещала не допускать ничего подобного, но лето сделало свое дело.
Вместе с детьми Анна уехала на пару дней на природу, с ночевкой. Естественно, девушка забыла о том, что она невыездная и должна отмечаться в участке.
Пришедший в приют жандарм узнал от дежурного воспитателя, что Анна уехала с детьми на природу, в пригород.
- Передайте Анне Харитоновне о том, чтобы она как приедет – в самом срочном порядке приехала в участок.
- Хорошо, - ответила воспитатель.
Когда Анна вернулась в город, девушка услышала о том, что за ней приходили.
- Б…ь, я же действительно в участок забыла прийти, - сказала Анна.
- При детях хотя бы не матерись! – сказала Авдотья Исааковна, - Нюрка, главное, в участке не груби и все обойдется.
Девушка срочно поехала в полицейский участок.
- Анна Харитоновна, вы почему поехали за город? – спросил девушку жандарм.
- В приюте сказали, чтобы я детей сопровождала – я поехала, - ответила Анна.
- Вы невыездная, вы уже второе нарушение режима допускаете, - сказал жандарм, - Может быть, вы уже все забыли, кто вы такая, поэтому я вам все напомню. Посидите в камере, повспоминайте, что вы в приюте делаете, что вы там вместо ссылки положенное время отбываете.
Оставшись в камере, Анна шокировано вспомнила все то, что было с ней за время отбытия срока: и жандармов, и камеры, и стычки с другими заключенными. От нахлынувших воспоминаний девушка заплакала.
Через пару дней Анну выпустили из камеры.
- За следующее нарушение режима на неделю в централ пойдете, - сказал жандарм, - Все понятно?
- Все… - ответила Анна.
Когда девушка вернулась в приют, Авдотья Исааковна сказала Анне, которая была вся в слезах:
- Нюрка, ну не переживай ты, что поделать, подержали тебя в участке, главное, что отпустили.
- Да, это главное, - ответила Анна.
Новая жизнь
К июлю 1891 года Анна окончила школу. Для девушки провели выпускные экзамены значительно позже, чем для тех, кто обучался по обычной программе, поэтому перед комиссией Анна стояла одна.
Получив аттестат с четверками, в большей своей части, девушка была очень счастлива.
«Две трети четверок, пара троек, а остальные пятерки», - радостно думала Анна, - «Это же просто чудесный результат!»
По такому случаю, Авдотья Исааковна решила поздравить свою бывшую воспитанницу.
- Нюрка, держи тебе браслетик на память, - сказала женщина, - Металлический, но красивый.
Вдруг подумав о том, что браслетик для Анны может еще долго ассоциироваться с кандалами, женщина насторожилась, будучи готовой к любой реакции своей воспитанницы, однако, Анна не обращала внимания на такие совпадения.
- Огромное спасибо вам, мама, - поблагодарила девушка и со слезами обняла Авдотью Исааковну.
- Теперь, Нюрка, надо тебе как-то замуж выходить и к мужу съезжать, - сказала женщина своей воспитаннице, - Сколько уже можно, скоро девятнадцать лет будет, а ты все в девках сидишь, нехорошо.
- Надо, мама, да вот где его взять… - задумчиво сказала Анна.
В августе снова состоялся разговор, которого Анна и ждала, и боялась. Авдотья Исааковна позвала девушку в пустой класс и сказала:
- Нюрка, ты меня, конечно, прости, но директор сказал, что раз срок твоей ссылки окончился еще в мае, то сразу, как лето кончится, тебе надо искать себе другое место. Да, я ему сказала, что на фабрику тебе нельзя возвращаться, если ты снова не хочешь пойти по этапу, но он говорит, что в приюте тебя держать уже больше нельзя.
- Понимаю, мама, - ответила Анна, - А если меня на работу нянечкой взять в приют? Оставить здесь?
- Нюрка, тебе нужно искать более перспективную работу, нежели работу нянечкой, - сказала женщина, - Воспитателем тебя директор брать отказался, ссылаясь на твою судимость, а в девятнадцать лет стать нянечкой, согласись, это не предел мечтаний.
- Лучше нянечкой, чем снова на фабрику, - сказала Анна.
- Нюрка, я тебя попробую в школу учительницей устроить, если получится, - сказала женщина, - Ты с детьми полтора года проработала, знаешь, как с ними вести себя, аттестат получила, может, что и получится.
- Спасибо большое, мама, - поблагодарила Анна.
Спустя пару недель Авдотья Исааковна сказала своей воспитаннице:
- Нюрка, тебя готовы взять в пятую школу учительницей в младшие классы, - сказала женщина, - Нормально, будешь снимать комнату, на остаток – жить, а если совсем тяжко будет – заказы на шитье брать. Рубашки тоже нужно кому-то шить.
- Большое спасибо, мама, - поблагодарила девушка, - Я так счастлива, что не на фабрику снова пойду!
- Кстати, Нюрка, - сказала женщина, - Тут как раз, молодые военные окончили юнкерское училище, ищут себе жен, ты бы сходила на танцы, может, кто понравился бы? Уже и замуж неплохо выйти, девятнадцать лет, как ни крути.
Анна согласилась с этим предложением и, надев платье понаряднее, пошла на танцы. Несмотря на то, что танцевать девушка не любила и, толком, не умела, Анна танцевала со всеми, кто ее приглашал и старалась не спотыкаться и обтаптывать ноги военным, когда они приглашали ее танцевать вальс или мазурку.
Практически сразу Анне приглянулся один военный, Тимофей. После краткого знакомства Тимофей приступил к той части вопроса, ради которой он и пришел на эти танцы.
- Анна, как вы видите, я окончил юнкерское училище, не женат. Сами понимаете, меня сейчас могут забросить хоть куда. Хоть в Среднюю Азию, хоть в Персию. А буду я женатым человеком – останусь в Московском гарнизоне. Так вот, я понимаю, что такие предложения делаются несколько другими словами и несколько в другой обстановке, но вы не хотите выйти за меня замуж?
Анна была ошарашена таким предложением, а Тимофей продолжил:
- Сейчас не времена Екатерины Второй, разводы допускаются. Не понравимся друг другу – разъедемся, а вдруг что-то получится?
- А вас не пугает такой момент, что я вообще бесприданница и сирота? – спросила Анна, умолчав о том, что она еще и судимая.
- Семейным офицерам дается жилье в Москве, дадут подъемные, выкрутимся, - сказал Тимофей, - А если вы не против пока что поработать, хотя бы первый год, то вообще, ничего страшного, справимся.
- Разумеется, я планирую работать, я же не калека, - ответила Анна, - Почему я должна дома сидеть?
- Ну вот и славно, - ответил Тимофей,- Выходит, вы не против?
- Я только за, - сказала Анна, - Когда венчание?
- Через недельку хотя бы, надо же подготовиться, гостей позвать, - ответил Тимофей.
Когда Анна пришла в приют и объявила, что у нее через неделю свадьба, окружающие и удивились этой неожиданной новости, и были рады за Анну.
- Нюрка, сейчас мы тебе приданого за казенный счет организуем, - сказала Авдотья Исааковна, - Вот по такому случаю даже не просто банального постельного белья и полотенец организуем, но и подушек там всяких, одеялок… Будет тебе подарок на свадьбу от всех нас.
«Шторы, скатерть, белье постельное, посуда…» - думала Анна, пересматривая приданое, - «Богатый набор, ничего не скажешь. Прямо как у Юльки, если не лучше».
Вскоре состоялась свадьба Тимофея и Анны. Девушке так же пошили платье старшие воспитанницы и, двадцать пятого августа 1891 года, Анна стала женой Тимофея Скобинского.
После замужества
Новая семейная жизнь очень радовала Анну и девушка была в восторге от всего.
- Какие хоромы! – восклицала она, глядя на дом из пяти комнат, - Вот зачем нам двоим такой дом?
- Детки появятся, будет самое то, - ответил Тимофей.
- Но пока что нас двое, - удивленно сказала Анна, - Пять комнат на двоих, дворец!
- Ань, ты так всему удивляешься, у родителей дом побольше будет и никто не изумляется, - с улыбкой ответил Тимофей.
- Ну что, будем скреплять наш союз детьми? – спросил через пару недель после венчания Тимофей свою жену.
- Конечно, - ответила Анна, - Что это за семья, без детей?
«Скоро детки появятся, и будет самая настоящая семья», - подумала Анна. Тимофей ей нравился все больше с каждым днем и девушка ничуть не жалела о своем скоропалительном замужестве. Тимофей тоже был полностью доволен сложившейся ситуацией – Анна ему нравилась.
Вскоре после замужества Анна случайно на улице встретила свою подругу по приюту, Иру.
- Ирочка, - радостно сказала Анна, - Как я рада тебя видеть! Как у тебя дела?
- Замечательно, - ответила девушка, - Замужем третий год, работаю в салоне мадам Ельтиной, занимаюсь пошивом свадебных платьев. А у тебя как дела?
- Да тоже все хорошо, - ответила Анна, - Замуж недавно вышла, а до этого на каторгу за агитацию сходила и десятилетнюю школу потом окончила. Вот, с этого сентября учительницей в школе работаю, в младших классах.
- Да, Ань, ты всегда была, скажем так, более способная к наукам, - сказала Ира, - А мне не столько науки, сколько шитье всегда удавалось.
- Да лучше бы, Ира, мне шитье удавалось, я бы не на фабрику после приюта пошла, а в салон, - с грустью ответила Анна, - А так три года от звонка до звонка просидела.
- Грустно это, Ань, но ничего не поделать, - сказала Ира, - Главное, что сейчас у тебя все нормально.
Попрощавшись с Ирой, Анна пошла дальше, как вдруг увидела Васю.
- Анька! Освободилась! – радостно сказал он, - Анька, приходи к нам снова, у нас новый кружок должен открыться! Будем дальше бороться за свободу!
- Пошел на х..! – грубо ответила Анна, - Ты, урод, меня до каторги довел, ради этого меня мама воспитывала, чтобы жандармы меня избивали чуть ли ни раз в месяц? Что молчишь?
- Анька, ты что, рассудком повредилась после заключения? – удивленно спросил девушку Вася, - Ты еще скажи, что за царя теперь.
- Да, Вася, я за царя, а твое место – перед трибуналом, - ответила Анна, - И вообще, пошел на х.. отсюда, пока я полицию не позвала.
- Точно, на каторге рассудком тронулась, - сам себе сказал Вася и, огорчившись, что такой хороший агитатор пропал на царской каторге, пошел дальше по своим делам.
Практически сразу после замужества, в начале октября, Тимофей сказал своей жене, что его, как военнослужащего Московского гарнизона, приглашают на прием. А так как он женат, то приглашение распространяется и на его супругу.
Анна удивилась этому неожиданному известию, но не стала спорить. Девушка надела то платье, которое у нее оставалось со времен приюта, когда она работала там нянечкой и получила красивый наряд на празднование Нового года и Рождества, сделала красивую прическу и обратилась к мужу:
- Как тебе мой образ?
Тимофей замялся, не зная, что ответить. Анна выглядела неплохо, но не как замужняя дама.
«Что взять с девочки из приюта», - подумал он и решил максимально корректно сказать правду, - Анечка, хорошо ты выглядишь, вот только как девочка пятнадцати лет. Надо будет к следующему приему найти денег и купить новое платье, чтобы как замужняя дама смотрелась.
- В смысле? – удивилась Анна.
- Ну образ у тебя девичий сильно, в таких платьях незамужние мещаночки обычно ходят, - сказал Тимофей, - Ну и прическа тоже в стиле «приютка накрутила локоны на кочергу».
- Ну так я и есть и мещаночка, и приютка, - не поняла намеков Анна.
Тимофей, видя это замешательство, сказал жене:
- Я тебе говорю, с первой моей получки купим платье, ты сразу поймешь, о чем речь. А что касается причесок, ты увидишь, что обычно делают перед такими мероприятиями.
Увидев какую-то неловкость во взгляде Анны, Тимофей поспешил успокоить жену:
- Ань, да ты не переживай, какая разница, какой наряд, главное, чтобы сидел хорошо.
Анна решила больше не думать на эту тему и вскоре супруги отправились на прием.
Такое мероприятие было в новинку для Анны, поэтому девушка чувствовала себя несколько неуверенно. А большое количество военных вокруг заставило девушку вспомнить Забайкалье и Владимирский централ, где тоже было много людей в форме вокруг.
- Ань, расслабься, мы развлекаться пришли, приятно проводить время, - сказал Тимофей жене, - Сейчас поговорим, потом игры какие-нибудь будут, потом за стол позовут.
Анна попыталась расслабиться, но у нее это не получалось. Тимофей, с согласия жены, ненадолго отлучился, чтобы переброситься парой слов с друзьями из юнкерского училища, а Анна осталась одна. Разговаривать ей было не с кем, играть не хотелось. Девушка от скуки решила посмотреть по сторонам, но все было одинаково: военные и не только, люди в форме, их жены.
«Ясно, о чем Тимка говорил, платье более темное надо купить и другого фасона», - подумала Анна, - «А то стою я здесь как белая ворона, никто так не наряжен».
Девушка еще посмотрела по сторонам и вдруг побледнела – неподалеку стоял жандарм, который участвовал в ее поимке во время побега из централа и который очень немилосердно отхлестал ее тогда розгами.
- Ань, ты чего такая бледная, как будто привидение увидела? – спросил жену Тимофей.
Анна вышла из ступора и, собравшись с мыслями, сказала:
- Да не знаю, разволновалась. Не знаю, как вести себя, чувствую себя некомфортно.
- Это все потому, что ты впервые на таком мероприятии, - сказал Тимофей, - Еще пару раз сходишь и перестанешь волноваться.
Тимофей отошел на пару шагов, чтобы поздороваться с еще одним другом по училищу, а Анна вдруг увидела, что тот самый жандарм повернул голову в сторону Анны и начал на нее пристально смотреть. Девушка сначала держалась, как могла, а потом уже с трудом смогла сдерживать себя – руки предательски затряслись. К счастью, тот самый жандарм, перестал смотреть на Анну и куда-то пошел.
«Как хорошо», - выдохнула Анна, как вдруг услышала его голос совсем рядом, - А чего это каторжаночка делает на приеме для защитников Родины?
Анна растерялась и не знала, что сказать. Тимофей увидел, что жандарм подошел к ним и поприветствовал его:
- Захар, как я рад тебя видеть, давненько не встречались! Я ведь женился, давай с женой своей познакомлю.
Анна, которая в этот момент была бледнее мела, мечтала только об одном – исчезнуть куда-нибудь.
Захар недоуменно оглянулся вокруг и, не увидев из женщин никого, кроме Анны, удивленно сказал:
- Тимофей, взаимно, рад тебя видеть. Ну давай, знакомь со своей женой.
Тимофей взял за руку Анну и сказал:
- Анна Скобинская, в девичестве – Рядченко.
- Знакомы уже, - сказал Захар, - Еще в городе Владимир познакомились.
- Надо же, как бывает в жизни, - сказал Тимофей, - Анна, а ты что, недавно в Москву переехала, а до этого во Владимире жила?
Анне было плохо, горели щеки. Девушка постоянно обмахивалась веером и все равно чувствовала, что ей не хватает воздуха.
- Мадам Скобинская половину Российской Империи успела увидеть в своем юном возрасте, - сказал жандарм и тихо предложил Тимофею выйти с ним в другую комнату поговорить.
- Ань, пошли с нами, поговорим втроем, - сказал Тимофей и недоуменно посмотрел на жену.
Анна была бледная, щеки горели, на глазах наворачивались слезы.
- Не хочу, говорите вдвоем, - ответила Анна, однако, Тимофей все равно вывел ее в другую комнату.
Девушка сразу отошла к окну и начала плакать. Тимофей решил пока что отстать от жены и подошел к Захару.
- Ты зачем на политической женился? – спросил Захар Тимофея, - Твоя Анна в 14 лет была осуждена на три года за агитацию, через три месяца ее, как неуправляемую и буйную заключенную, переправили с Карийских рудников во Владимирский централ, где она продолжала свои буйства, кидалась на других политических, чудом не покалечила никого, а для полного счастья однажды сбежать решила. Ладно, удалось ее поймать и выбить эту дурную идею из дурной башки, но глаз да глаз нужен был за твоей Анечкой. Из карцера не вылазила да вечно на лавке лежала, свое заслуженное получая. Очень часто ее били.
Шокированный Тимофей не знал, что и ответить. А потом, подумав, сказал Захару:
- Знаешь, я на всякий случай Анну, будто невзначай, спросил, как она относится к подпольным кружкам, так она очень категорично ответила, что там только идиоты участие принимают. Потому что мало ли, из приюта, идей всяких могла нахвататься, но такой твердый ответ дал мне уверенность думать, что она не связана ни с чем подобным.
- Так она на каторге и в централе на политических вечно лезла, житья им не давала. Считала, что они виноваты в том, что она на каторгу попала, - сказал Захар, - Вот не знаю, чем лучше такой брак службы в Персии. По мне, лучше было бы отслужить, куда отправят, а потом снова в Москву вернуться, как я.
- Ну ей же не служить нигде, так что какая разница, что было в прошлом. А сейчас она категорически против политических настроена, что в этом плохого? - сказал Тимофей, подошел к жене и попросил ее подойти к ним.
- Очную ставку хочешь устроить? – сказала Анна, вытирая остатки слез, - Не знаю, что тебе только что сказали, но почти уверена, что правду.
Услышав краткий пересказ того самого разговора, Анна подтвердила:
- Да, я и на Карийских рудниках Нерчинской каторги, и во Владимирском централе. И да, я политических ненавижу, сволочи проклятые, жизнь мне чуть не испортили. Да, меня полиция направила работать нянечкой в приюте и оканчивать школу заочно вместо ссылки или выхода где-то на поселение. Да, я каким-то чудом умудрилась аттестат получить и на танцах с тобой познакомиться.
- Вот видишь, я же говорил, что помню ее еще давно, - подтвердил Захар.
- Ну я надеюсь, что мы уже все обсудили, больше говорить не о чем, - сказал Тимофей, - Анне нигде не служить, а домохозяйке или учительнице иметь судимость допустимо.
Когда Захар вернулся в зал, Тимофей сказал Анне:
- Да не переживай ты так, тебе же действительно, нигде не служить. Ну подумаешь, посмотрела Россию из-за колючей проволоки, свои грехи на сто раз искупила, если кто что будет говорить – так и отвечай.
- Тима, ну ты же сам меня не спрашивал, не судимая ли я, а я что-то не сказала, - ответила Анна, - Ну если правда я политических не люблю, на этот вопрос я честно ответила, а остальное ты не спрашивал.
- Да ладно, что поделать, мы же не знакомы толком были до свадьбы, - сказал Тимофей, - Я сам сказал, что у нас вся жизнь впереди, чтобы узнать друг друга лучше.
- Да больше и узнавать нечего, - сказала Анна, - Детей внебрачных у меня нет, чего-то другого – тоже. У тебя, надеюсь, тоже нет ничего такого за спиной.
- Да, у меня ничего такого за спиной нет, - подтвердил Тимофей, - Успокаивайся как-нибудь, умывайся, да пойдем обратно в залу. Не уходить же теперь с приема из-за таких новостей.
Анна быстро умылась, постаралась успокоиться и супруги снова вернулись в зал.
Первые трудности
Через несколько дней после приема, Анна с мужем сходили в магазин готовых платьев и, все-таки, купили такое платье, которое бы больше подходило замужней женщине.
- Через несколько дней еще в одно место надо будет сходить, теперь ты точно будешь выглядеть просто чудесно, - сказал Тимофей жене.
- Слушай, а зачем мне ходить на все эти приемы, разве это обязательно? – удивилась Анна.
- Не сказать, чтобы обязательно, но лучше ходить, - ответил Тимофей, - Положено так, да и что, разве тебе больше хочется дома одной сидеть, пока муж развлекается?
- Неинтересно мне там, - сказала Анна, - Ладно, пока похожу с тобой, а там видно будет.
Этот прием тоже был не слишком интересным для Анны. Девушка послонялась по залу и решила, что она больше на такие мероприятия ходить не будет. Да, дома сидеть одной скучно, но тут – ничуть не лучше.
Вдруг вдалеке Анна заметила одно синее платье, и лицо, которое помнила еще с каторги.
- Политическая проклятая! – крикнула Анна, заметив Степаниду.
Тимофей, который был в другом конце зала, увидел, что Анна буквально накинулась на Степаниду и началась драка. Молодой человек сразу бросился разнимать дерущихся, но у него это не получилось.
- Политическая проклятая, такие, как ты, жизнь мне чуть было не испортили!
- Ты сама агитацией занялась, а я у тебя виновата.
- Мало того, что тебе с приговором в свое время повезло, всего червонец получила за терроризм, так еще и освободиться досрочно умудрилась! – сказала Анна, которая была в полном шоке – девушка только что узнала, что Степанида, которая была осуждена примерно в то же время, что и Анна, умудрилась освободиться с Карийской каторги всего через пять лет.
«Я свои года от звонка до звонка отсидела, а она через пять лет освободиться умудрилась!» - в душе бушевала Анна.
- Ты чего на меня накинулась? – возмущалась Степанида, - Сама политическая, а чем-то недовольна. А я, между прочим, сюда идти не слишком хотела, меня муж сюда привел, которому приглашение пришло. И вообще, не бушевала бы ты на каторге так, как здесь, освободилась бы тоже быстро, а не через три года. Радуйся, что через три года вышла, а не осталась там на более длительное время!
- Ты замужем? – удивилась Анна, - Вот повезло тебе, идиотке, такую шалаву кто-то замуж взял!
- Можно подумать, ты невиннее младенца!
- Я, вообще-то, девицей замуж выходила, в отличие от некоторых. И на каторге никому ничего не позволяла, а кто-то за те три месяца, которые я провела на Карийских рудниках, постоянно с жандармами за угол отлучался, а потом послабления в режиме имел.
- А тебе не все ли равно, сколько у меня мужчин было? – все так же толкаясь, говорила Степанида, - Какая ты вообще жена военного, раз судимая?
- Обыкновенная, - ответила Анна.
Перебранка продолжалась еще долго. Тимофей в полном шоке наблюдал за этим, как вдруг девушек разнял кто-то из полиции.
- Все, в участок сейчас поедем, будем разбираться, - сказал жандарм.
- Давай без участка, - сказал шокированный Тимофей.
- Мне нельзя в участок, я поднадзорная, - практически одновременно с Тимофеем сказала Степанида, - У меня еще ссылка пятилетняя.
- Петр Васильевич, идите к нам, поговорим, - позвал жандарм своего начальника.
Петр Васильевич, увидев Анну, которую помнил с давних времен, Степаниду, которая была поднадзорной в их участке, Тимофея, которого знал понаслышке, немного удивился.
- Ситуация с мадам Юступовой связана? – спросил он жандарма.
- Непосредственно, они с мадам Скобинской драку затеяли, - услышал Петр Васильевич и немало изумился.
- Тимофей, ты на Анне женился? – удивленно спросил он, услышал положительный ответ и сказал молодому человеку, - Давайте в участке поговорим, без оформления документов, там меньше лишних ушей, а то тут народу многовато.
В участке разговор начался заново.
- Мадам Юступова, ваша версия событий, - сказал Петр Васильевич Степаниде.
- Петр Васильевич, меня с мужем пригласили на этот прием. Варсонофий вскоре ушел домой, ему здесь было скучно, а я решила остаться хотя бы на пару часов, чтобы развлечься. Вдруг я слышу реплику этой мымры «политическая проклятая», а потом она на меня набрасывается. Естественно, я не стала стоять столбом и дала ей очень неплохо сдачи, - ответила Степанида.
- Мадам Скобинская, вы жена офицера, как вы могли такое вообще допустить? – спросил Петр Васильевич Анну.
- Эта каторжаночка мало того, что чуть было бомбу не кинула, в свое время, так еще и вообще, практически легким испугом отделалась, в то время, как Анна три года на каторге провела за какую-то агитацию, - ответила девушка.
- Анна Харитоновна, несмотря на то, что ваша оппонентка поднадзорная и имеет все шансы сейчас отправиться на каторгу или отбывать ссылку в другом, более отдаленном месте, я не думаю, что вам хотелось бы сейчас судимость за эту драку получать, - Петр Васильевич передохнул и добавил, - Степанида Леопольдовна, если документы будут оформлены, у вас есть все возможности снова на каторгу отправиться, и не на пять оставшихся лет, а на более длительный срок. Да и, мадам Скобинская, вы от этого не застрахованы. Кто знает, какой приговор суда будет? Сами поедете кандалами греметь и мужу карьеру испортите.
- Неужели ничего нельзя сделать? – спросила Анна. Девушка не знала, что Петр Васильевич искусственно нагнетает ситуацию, а Тимофей просто не посчитал нужным вмешиваться, тоже поддерживая своего коллегу.
- Если вы готовы сейчас примириться и обе не против, то оформлять этот случай не будем, - сказал Петр Васильевич, - В интересах обеих это, Степанида Леопольдовна не поедет на каторгу, вы вторую судимость не получите.
- Я не против, - ответила Степанида, - Да, она на меня накинулась, но я готова простить эту женщину.
- Я только за, - ответила Анна, - Я каторгу помню и как бы ни относилась к этой дамочке, не хотела бы, чтобы она так же там снова страдала, как я в свое время.
Шокированная Степанида, выйдя из участка, поспешила домой. У девушки не было настроения куда-то еще заходить, хотя Степаниду радовал тот факт, что они с Анной, вроде бы, нашли какие-то точки соприкосновения.
Анна, хотя и более-менее простила Степаниду, была до сих пор на взводе. Поэтому, когда дома Тимофей решил немного поговорить с женой о том, что в людных местах надо как-то держать себя в руках, что бы ни происходило, девушка сильно взбудоражилась:
- Что, теперь ты захотел кровушки моей попить? – практически кричала Анна, - Сначала Степанида, потом в участке беседы, потом ты говоришь о том, что я такая-сякая. Ну скажи уже прямо, что такое быдло тебе в женах не нужно и что ты пожалел о том, что женился на мне.
Тимофей решил, что продолжать ссору не стоит и вышел из комнаты. Но по дороге он случайно задел и толкнул Анну.
- Совсем обнаглел, что ли? – возмутилась Анна и тоже толкнула Тимофея, только уже специально. А потом подумала и легонько ударила в грудь.
Тимофей практически на уровне рефлексов, ведь занятия по рукопашному бою в юнкерском училище проводились регулярно, дал сдачи Анне по лицу, и, пока девушка тянула руки, чтобы снова его ударить, заломил ей руку за спину и повалил на пол. Потом молодой человек вспомнил, что дело происходит не в училище и не в части, а соперник – его жена, и остановился. Тем временем, Анна встала с пола, злобно посмотрела на Тимофея и сказала:
- Вот долб..б.
Муж и жена посидели с полчаса молча, находясь в разных концах комнаты, потом практически одновременно у обоих из них появилось желание как-то разрулить ситуацию. Анна подумала, что, скорее всего, Тимофей не хотел ее специально толкнуть, а Тимофей решил, что тоже поступил неразумно, и не стоило давать жене сдачи, все-таки, это не условный противник на учениях.
- Ань, прости меня, - сказал Тимофей, - Что хочешь, военный, рефлексы, никуда их не денешь.
- Ты тоже прости меня, - сказала Анна, - Давай больше не будем ссориться, ладно?
- Конечно, давай жить мирно, - сказал Тимофей, - Кстати, у тебя сила немаленькая, должен заметить.
Помолчав, Тимофей сказал:
- Ань, ну раз тебе так неприятны эти приемы, не ходи на них. Просто я же о тебе думаю, скучать ведь будешь, пока меня дома нет.
- Давай пока не будем трогать эту тему, видно будет, - сказала Анна, - Все равно же пока ничего не ожидается, а потом, если еще куда-то пригласят, разберемся.
На следующее утро, когда Тимофей ушел в часть, Анны начала собираться на работу в школу. Девушка быстро оделась и перед отходом глянула в зеркало. Увидев там синяк чуть ли ни на половину лица, Анна засмущалась и хотела даже не выходить никуда из дома. Потом девушка вспомнила, что не прийти на работу нельзя и, все-таки, пошла в школу.
- Ань, кто тебя так раскрасил? – спросила другая учительница девушку, - Неужели муж?
- Нет, на улице поскользнулась и о край лавочки ударилась, - соврала Анна.
- Теперь все, похоже, тебя будут спрашивать, - услышала девушка в ответ, - Ну да, на улицах скользко, я дважды чуть было ни упала, но все обошлось.
- Вот видишь, у тебя обошлось, а я не в том месте упала, - ответила Анна.
Когда вечером домой пришел Тимофей, он, увидев синяк на лице жены, не смог сдержать изумления.
- Да ты что… - сказал молодой человек, - Бедная, наверное, все расспросами тебя замучили?
- Угадал, - ответила Анна, - Не спросил, наверное, только ленивый, пришлось сочинять сказку про гололед и лавочку в сквере.
- Ань, прости меня, - снова сказал Тимофей, - Не должен был я женщине сдачи давать.
- Вчера же вроде все уже обсудили, - сказала Анна, - Помирились, простили друг друга, зачем еще что-то обсуждать? Пошли ужинать, сегодня настроения готовить не было, поэтому вареников взяла из-за окна и сварила.
Прошло пару дней после того самого злополучного приема. Анна даже слегка не обижалась на Тимофея, драка была благополучно забыта. Девушка все так же работала в школе и не задумывалась ни о чем.
Однажды вечером со службы пришел Тимофей и сказал своей жене:
- Ань, еще одно приглашение на прием пришло, что делать будем?
- Ты иди, а я не хочу, - ответила Анна, - Кстати, в этот раз у меня причина есть уважительная – сам видишь, что с лицом творится.
И действительно, синяк на лице Анны только-только начал сходить, однако, до полного его исчезновения было еще далеко.
- Да, сложная ситуация, - сказал Тимофей, - Ань, сходить бы на этот прием надо было бы, хотя бы на часок. Показаться гостям и уйти потихоньку. Важные люди там будут, надо, чтобы меня заметили.
- Так иди один, без меня, - сказала Анна, - В чем проблема?
- Да дело в том, что надо, чтобы тебя увидели те люди, которые распределением моим занимались. Чтобы поняли, что я действительно женат, а не просто так от командировки откосить пытаюсь, - сказал Тимофей.
- Если так уж прямо надо, я могу и с фингалом на пол-лица пойти, - сказала Анна, - Но сам понимаешь, рассказывать всем сказку про гололед и лавочку, это никаких сил не хватит.
- Понимаю, - сказал Тимофей.
Вдруг Анне пришла в голову неожиданная мысль: девушка вспомнила, как одна из воспитательниц замазывала кремом и пудрой свой синяк на руке, который она получила, упав в коридоре, перед приездом благотворителей, так почему бы ей не повторить этот номер?
- Слушай, - сказала Анна, - Как вариант, можно пудрой все прикрыть. Я в школе поспрашиваю, может, у кого-то она и найдется, ну чтобы не покупать нам ради одного раза. Как раз, на пару часов хватит, не осыплется, а дольше я оставаться не буду. Такой вариант пойдет?
- Это самый идеальный вариант был бы, - сказал Тимофей, - Тогда, получается, ты побудешь на приеме полчаса-час, покажешься, кому надо, а потом потихоньку уйдешь домой. А я останусь подольше.
- Хорошо, договорились, - согласилась Анна.
В назначенный день девушка снова нарядилась, сделала прическу, покрыла лицо слоем пудры и, вместе с Тимофеем, пришла на прием.
- Кажется, я как дешевая проститутка с таким макияжем смотрюсь, - сказала Анна, - Ну не красятся нормальные люди так, это сразу заметно.
- Зачем же такие сравнения, просто ты смотришься как человек, который впервые в жизни пудру в руках держал, ничего страшного не вижу, - подбодрил жену Тимофей, - Сейчас пройдемся по залу, немного поговорим, с кем надо, а потом иди домой спокойно.
- Хорошо, - согласилась Анна.
И действительно, вскоре девушка уже, будучи представленной нужным людям, возвращалась домой.
Дальнейшая семейная жизнь Анны и Тимофея была гладкой и спокойной. Молодые больше не ссорились, решали все проблемы путем переговоров. А буквально к концу ноября Анна поняла, что она в положении.
Девушка сразу известила об этом своего мужа. Тимофей очень обрадовался известию.
- Это просто замечательно, - сказал он жене, - Будет нормальная, полноценная семья. Как ты, сможешь работать дальше?
- Конечно, смогу, - ответила Анна, - Все нормально. Люди, вон, до последних дней в поле работают и в том же поле рожают, кто-то от станка отойти не успевает, рядом ложится, пока на фабрике работала, пару таких случаев слышала, а ты меня сейчас спрашиваешь, смогу ли я продолжить работу. Смогу, конечно, даже вопрос глупый. Это же не косой в поле махать и не на ногах весь день стоять в шумном цеху, а хорошая, спокойная работа.
- Ну ладно, тебе виднее, - улыбнулся Тимофей и обнял жену.
День рождения Тимофея
Конец ноября 1891 года. Близился день рождения Тимофея и Анна оказалась в несколько затруднительной ситуации – девушка не знала, как празднуют такое событие в семьях. Анна хорошо помнила, что в приюте на день рождения кого-то собиралась группа, виновнику торжества дарился какой-нибудь подарок, сделанный усилиями группы, зачастую, в последние пятнадцать минут перед вручением, пели «Многую лету», а потом все угощались яблоками, предварительно взятыми на кухне. Тем, кто родился после Нового года, особенно, весной, везло меньше, поскольку яблок уже не было, не сезон, поэтому в качестве угощения были пряники или прочие сладости.
Однако своему если не любимому, то довольно близкому человеку, Анна не хотела устраивать праздник по принципу приюта. Девушка вспоминала, как некоторые заключенные на каторге рассказывали о том, что родители им на день рождения накрывали стол, приходили гости, дарились подарки. Наконец, Анна решила, что вполне неплохим вариантом будет спросить у своей бывшей воспитательницы, Авдотьи Исааковны, как лучше все устроить.
- Нюрка, рада тебя видеть, - сказала Авдотья Исааковна девушке, когда та пришла в приют, - Рассказывай, как тебе замужем, нравится?
- Нравится, - ответила Анна, - Конечно, не нравится то, что мужа по приемам вечно зовут, а он меня за собой таскает, но это единственный минус.
- Радуйся, что тебя всегда зовет, было бы хуже, если бы не звал, - пошутила воспитательница.
- Мама, тут такой вопросик, - сказала Анна, - А как нормальные люди дни рождения празднуют? А то у Тимофея скоро день рождения, а я не знаю, что делать.
- Все от вашего бюджета зависит, - сказала Авдотья Исааковна, - Спроси, планирует ли он звать кого-нибудь в гости, стол накройте, подари ему что-нибудь.
- Что? – удивленно спросила Анна.
- Не знаю, ты своего мужа всяко лучше знаешь, - ответила воспитательница, - Ну книгу подари, торт испеки. Может, безделушку-сувенирчик какой, если он это любит.
- Откуда я знаю, любит он их или нет, - ответила Анна, - Знакомы всего три месяца.
- Тогда книгу дари, точно не прогадаешь, - сказала Авдотья Исааковна, - Потом не забудь прийти, рассказать, чем дело кончилось.
- Конечно, расскажу, - пообещала Анна.
На обратном пути из приюта Анна зашла в книжный магазин и растерялась. Девушка не знала, что выбрать.
- Мужу хочу что-нибудь подарить на день рождения, - сказала девушка продавцу, - А что – не знаю.
- Может быть, тогда не книгу дарить, а картину? – предложил продавец девушке, - Вот, смотрите, всякие есть.
Анна прошла чуть дальше и увидела картины разных размеров. Внимание девушке привлекла картина, на которой был изображен красивый парусник. Решив, что и размер картины оптимален – не слишком большая, но и не маленькая, и цена вполне адекватная, и покупка практичная – в доме были пока что голые стены, Анна решила остановиться именно на ней.
Вечером девушка решила спросить своего мужа, что он планирует на свой день рождения, будет ли звать гостей.
- Много гостей звать не будем, - сказал Тимофей, - Родители, несколько друзей по юнкерскому училищу и пара друзей детства. И, возможно, с женами они придут. Так что ориентироваться надо человек на десять.
- А ты говорил, много гостей звать не будем, - улыбнулась Анна, - Разве ж это мало?
- Если бы половина моих сослуживцев по различным уголкам Российской Империи не разъехалась, то и в двадцать человек можно было бы не уложиться, - сказал Тимофей, - Да ты не переживай, много еды готовить не будем, в конце концов, не пожрать они придут, а пообщаться. Кулинарию к чаю в лавке купим, тебе только пару салатов сделать и все. На второе пельменей сварим, что за окном висят, так что я уже все продумал.
- Зачем же в лавке кулинарию покупать? – удивилась Анна, - Можно подумать, я готовить не умею.
- Это чтобы тебе слишком долго на кухне не возиться, - сказал Тимофей, - Мне как-то неловко от того, что беременная жена и работает, и по дому все делает.
- А как иначе? – удивилась Анна, - Я же тебе говорю, на фабрике баба на последних месяцах беременности сначала отработает десять-двенадцать часов, потом пожрать надо приготовить, а что я? Отработала с утра до обеда и все, домой бегу как тунеядка. А дома у нас вообще, плита газовая, русскую печку топить не надо, вообще, грешно на условия жаловаться.
- Ань, просто я вспоминаю, в нашей семье все не так было. Мама не работала, перед праздниками домой звали помощницу, она все готовила на завтра, чтобы маме меньше хлопот было, - сказал Тимофей, - Но я уверен, ребеночек родится, и ты больше работать не будешь, денег хватит. Это сейчас много уходит на обустройство дома, а там будет новое звание, жалование мне поднимут, и на ребенка хватит, и лишнее останется.
- Видно будет, - сказала Анна, - А у меня другой пример перед глазами, из тех женщин, что я в жизни встречала, не работали только алкашки и профурсетки. Первым на водку много не надо было, а вторые жили за счет содержавших их мужчин. Так что разные у нас взгляды на жизнь.
- Ну ладно, правильно ты сказала, потом видно будет, - сказал Тимофей, - Может быть, родится ребеночек и ты вообще, расставаться с ним на минуту не захочешь, всякое же бывает.
На следующий день, 25 ноября, Анна подарила Тимофею подарок – картину. Молодому человеку очень понравился этот подарок, и он долго благодарил свою жену.
Ближе к вечеру Анна начала накрывать на стол. Девушка сделала несколько салатов, порезала яблоки, выложила соленья. Вскоре начали приходить гости.
- Здравствуйте, - поприветствовала Анна родителей Тимофея.
- Здравствуй, Анна, - сказала мать Тимофея, - Мы с супругом, к сожалению, ненадолго. Плохо себя чувствую, давление высокое. Так что вы приезжайте к нам в выходные, посидим по-семейному, поговорим.
Вскоре родители Тимофея, поговорив с сыном, уехали.
Тем временем, в дом начали подходить другие гости. Увидев в прихожей Захара, Анна сначала растерялась, а потом девушка вдруг подумала:
«А чего это вообще я должна тут волноваться?» - решила Анна, - «Я здесь хозяйка, он – гость, пусть ему, если что, будет неловко, что бывшая каторжаночка тут на правах хозяйки поселилась».
- Здравствуйте, проходите, - поприветствовала Анна Захара, потом других пришедших гостей. Однако вскоре произошло то событие, к которому жизнь Анну не готовила совершенно.
- Варсонофий, проходи, - сказал Тимофей другу, - Ты с женой?
- Да, - ответил Варсонофий, - Знакомься, Степанида Юступова.
Тимофей слегка замялся, ведь со Степанидой он успел познакомиться несколько ранее, на приеме. Девушка тоже не ожидала увидеть здесь Тимофея.
- Очень приятно, - сказал Тимофей, - Проходите в комнату.
Степанида, присев на диван, начала перебирать в голове события прошлого вечера.
« - Степ, пойдешь со мной завтра в гости к другу детства? – спросил девушку Варсонофий.
- Если честно, не очень хочется, - ответила Степанида. Девушка до сих пор была сама не своя из-за совершенно идиотской драки и событий в участке, незадолго до этого дня, о которых она не посчитала нужным сообщить своему мужу.
- Степ, да не надо так замыкаться в себе, - сказал Варсонофий, - Да, ты поднадзорная, но жизнь этим не заканчивается. Вот скажи мне, где написано, что ты не имеешь право ходить в гости и общаться с людьми? Нигде. Вот поэтому не надо грустить, пошли.»
Степанида нехотя дала свое согласие и решила пойти вместе с мужем. Теперь же она чувствовала себя очень неловко. А гости, из которых половина была служащими полиции, раздражали девушку.
Варсонофий с Тимофеем отошли в один уголок, Степанида решила переговорить с Анной и девушки вышли в другую комнату, а тем временем среди военных начались активные разговоры.
- Да лучше бы он в Персию поехал, чем вот так от командировки косить, - сказал Захар, - Зачем же было на политической жениться.
- Не знал он, на ком женится, - возразил кто-то другой из военных, - Вот не написано же на человеке, что он на каторге побывал. Откуда было знать?
- Да я сразу говорил, что вот так, не проверив ничего, глупо жениться. Сделал же предложение первой встречной, которая более-менее понравилась, - сказал Захар, - Да уж, если на то пошло, лучше бы заплатил, чем вот так косить от возможной командировки.
- Да ты что такое говоришь, - раздался другой голос, - Военный-коррупционер – это вообще, враг Отечества. Уж лучше жена, которая за свои грехи отплатила, сколько суд решил, чем вот так опускаться.
Тем временем, Степанида и Анна тоже разговаривали, хотя весьма неспокойно.
- Ты чего вообще сюда приперлась? – спросила Анна Степаниду.
- Захотела и приперлась, тебя не спросила, - ответила Степанида, - Я – свободный человек, хожу, где хочу и куда хочу. Вот позвал меня муж с собой – пришла, и твое мнение меня меньше всего интересует.
- Да ладно, не кипятись ты так, - сказала Анна, - А как тебе контингентик гостей? Половина из которых – жандармы? Ладно, я хозяйка, это пусть они себя неловко чувствуют, что в дом врага народа пришли, а тебе каково сейчас?
- А я, в отличие от тебя, Анечка, своей биографии не стыжусь, - ответила Степанида, - И волноваться мне незачем.
- Ну ладно, Степанидочка, давай как-нибудь уже терпеть друг друга, раз так жизнь сложилась и Тимка с Варсонофием – друзья детства, - сказала Анна.
- Ладно, - ответила Степанида, - Так уж и быть, прощу тебя за то, что ты на меня не так давно на приеме набросилась.
- Слушай, не выпендривайся ты, а то я и сейчас в глаз заехать могу, - ответила Анна.
- Можно подумать, я не могу тебе по мордасам надавать, - сказала Степанида, - Ты же сама предложила терпеть друг друга, давай как-то это уже делать.
- Ладно, - ответила Анна, - Согласна.
Тимофей и Варсонофий тоже вели между собой беседу.
- Ты только подумай, оказывается, и Анна судимая, ну ладно, меня это не пугает, и, оказывается, Степанида политическая. Ты только представь, в каком я шоке от стольких известий, - сказал Тимофей.
- Да ладно, всякое в жизни бывает, - ответил Варсонофий, - Жизнь по-разному поворачивается, чего только не происходит.
Скоро стихли разговоры и в кругу военных, и Анна со Степанидой вернулись в зал, и Тимофей с Варсонофием вернулись к гостям. Праздник пошел своим чередом.
Ближе к концу праздника, когда уже успели разойтись практически все гости, кроме особенно близких друзей, к которым относился и Варсонофий, Степанида окончательно заскучала. Виновник торжества Тимофей сидел и разговаривал с Варсонофием и еще одним близким другом, а Степанида, Анна и пара жандармов сидели другой кучкой. Анна и Степанида обсуждали и вспоминали Карийскую каторгу, два других гостя вспоминали службу где-то в Карелии.
- Кстати, я до Карелии так и не доехала, - сказала Степанида Анне, - Освободили меня от этой радостной новости. В Москве свою ссылку отбываю.
- Да ты много докуда не доехала, - сказала Анна, - Зато Анютка за какую-то проклятую агитацию половину Российской Империи исколесить успела.
Чтобы их разговор не перекликался с разговором других гостей, Анна и Степанида отошли в другую часть зала.
Тем временем, в дом Скобинских пришел запоздалый гость – Сергей, которого Тимофей знал довольно давно.
- Еще один жандарм пришел мужа поздравлять, - прокомментировала ситуацию Анна, - Пойти, что ли, представиться, или подождать, пока меня позовут?
Решив, что торопиться она никуда не будет, Анна решила подождать.
- У меня муж хороший, вот только друзья – не очень, - сказала девушка, - Из тех, с кем он общался и учился, большинство в жандармы пошло, военных, почему-то, совсем мало.
Степанида безучастно кивнула, девушке этот разговор был совершенно не интересен, однако, она решила говорить хотя бы с Анной, чтобы ей не было так скучно.
Когда вновь пришедший гость поздравил Тимофея с днем рождения, молодой человек сказал:
- Пошли, я тебя со своей женой познакомлю.
Гость остался в основной части зала, а Тимофей подошел к девушкам.
- Дамы, а давайте-ка снова вернемся все к столу, - сказал он.
Степанида совершенно нехотя прошла к столу и чуть было ни упала в обморок – тот самый Сергей был ее навязчивым сожителем с каторги, с которым она вечно ходила за угол, на что ей не так давно и указала Анна.
- Анна Скобинская, моя жена, - представил Тимофей супругу, - Степанида Леопольдовна Юступова, супруга моего друга детства.
- Мудак, который постоянно предлагал мне сходить за угол на каторге, - сказала Степанида, указывая на Сергея.
- Редкая б..дь, которая постоянно на каторге откупалась от всего известным путем, - сказал Сергей, - Она же и этим двум господам за деньги себя предлагала.
- Эти двое господ не подумали о чести мундира и деньги отдали, - сказала Степанида, попутно думая, что скажет Варсонофий, узнав обо всем этом, ведь мужчина не знал таких деталей ее биографии, хотя, возможно, и догадывался, - И, похоже, не узнали бы меня, если бы вы это не сказали. Видать, не впервой куртизанок снимать было.
- Да, не одни мы тут не без греха собрались, - сказал один жандарм второму, - Раз пошел такой вечер знакомств, надо было еще добавить, что Тимофей женат на судимой политической, которая в свои 14 лет успела увидеть половину Российской Империи.
- Да, дурдом полный, - согласился второй жандарм.
Внезапно началась драка. Сергей набросился на Степаниду, а девушка от души дала ему сдачи. Присутствующие попытались растащить дерущихся, но это получилось далеко не сразу.
- За.бись стражи правопорядка собрались, - сказала Степанида, когда ее оттащили от Сергея, - Не зря я всю эту жандармерию в гробу и белых тапочках видела, слов нет. А вам, Сергей, не стыдно было набрасываться на женщину, которая даже не является подследственной в вашем отделении, или отсутствие совести – это основной критерий для отбора в жандармы? Правильно, рыба гниет с головы, а Россия – с царя и с жандармов.
После фразы о царе, на Степаниду уже набросилась Анна.
- Да кто ты такая, политическая проклятая, чтобы о правителе так в моем доме отзываться! – воскликнула Анна и набросилась на Степаниду.
Когда все более-менее успокоилось, Анну удалось отвести от Степаниды подальше, Тимофей сказал гостям:
- Ну что, гости дорогие, как говорится, какая свадьба без драки. Если на нашем венчании все было прилично и тихо, так на первом же празднике отыгрались за все. Давайте поступим так, пусть все останется здесь, в этих стенах, а вспоминать ничего не будем. Ни то, что моя супруга была ранее судимая, ни то, какие скелеты у вас в шкафах хранятся. Потому что ваши скелеты в шкафу больше тянут на разжалование, чем мой.
- Мадам Скобинская, так что мы решили, будем терпеть друг друга из-за того, что наши мужья дружны или снова война? – спросила Степанида Анну.
- Давайте уже стараться терпеть друг друга, - сказала Анна.
- Знаешь, Тимофей, мне кажется, с учетом все сложившейся ситуации, наши будущие посиделки надо будет как-то организовывать без жен, в чисто мужской компании, чтобы таких случаев больше не было, - сказал Варсонофий.
- Это да, я что-то не подумал, - согласился Тимофей, - Ты прав.
На обратном пути домой Варсонофий сказал Степаниде, которая явно переживала из-за случившегося:
- Степа, если ты думаешь, что я осуждаю тебя, ты не права. Этот момент мы с тобой же обсуждали, я не имею права предъявлять тебе какие-то претензии из-за твоего прошлого. Единственное, не надо драки устраивать, это и нехорошо, и опасно для будущего ребенка.
- Да все понятно, - сказала Степанида, - Просто мне грустно из-за того, что я не подумала о том, что в этом обществе мне лучше не появляться, чтобы спокойнее было.
- Ну не пойдешь в следующий раз, - сказал Варсонофий, - В чем проблема? У тебя свои знакомые есть, у меня – свои.
- Мои знакомые, к сожалению, уже на том свете, - ответила Степанида, - Или прячутся на нелегальном положении. Так что, кроме университетских знакомых, у меня нет никого.
Когда все гости уже разошлись по домам, а стол был убран и посуда вымыта, Тимофей решил поговорить со своей женой.
- Ань, не надо так буйно реагировать на все, - сказал он, - Как-то гибче быть надо, с той же Степанидой, вот зачем ты на нее набросилась?
- Зачем я на нее набросилась? – воскликнула Анна, - Знаешь ты это или не знаешь, рассказали тебе уже или нет, я на каторге чуть было ножиком такую не порезала, которая начала систему ругать, да и в централе такое же было.
- Все я знаю, - сказал Тимофей, - Только не надо, не волнуйся, ты, все-таки, беременная.
- Какие мы подозрительно ласковые сегодня, - обиженно сказала Анна, - А что же руки не заламываешь и мордой в пол не укладываешь, как в прошлый раз? Или сразу ночью подушкой придушишь?
- Ань, ты не в себе, - сказал Тимофей и ушел к себе в комнату.
Посидев немного одна и поразмыслив над ситуацией, Анна решила, что она действительно совершенно без повода обидела Тимофея и решила пойти к нему.
- Тима, прости меня, обидела я тебя ни за что ни про что, - сказала Анна, - Если тебе легче будет, ну дай мне в морду, я переживу как-нибудь.
- С ума сошла, что ли? - сказал Тимофей, - Я военный, я должен Родину охранять, то, что ты говоришь, с честью мундира не совместимо. Как я могу свою жену, тем более, беременную, обидеть? Я же говорил, еще раз скажу, прости меня за тот эпизод.
- Тимка, не ты должен извиняться, - сказала Анна и обняла мужа, - Давай как-нибудь жить мирно, как нормальные люди.
Жизнь семьи Скобинских
В начале декабря Анна и Тимофей должны были поехать в деревню к бабушке с дедушкой Тимофея, навестить близких людей, познакомить с молодой женой и немного отдохнуть. До этого Анна уже успела познакомиться с родителями Тимофея и произвести на них исключительно положительное впечатление.
- Анечка, вы работаете? – удивилась свекровь, - Зачем же работать в положении? Тимофей – мужчина, сможет и так семью содержать.
- Мне это совершенно не трудно, а семье будет гораздо легче, - ответила Анна, - Да и скучно дома сидеть, а так я полезным делом занята.
Ситуация на дне рождения Тимофея не вышла за пределы дома, поэтому родители не знали совершенно ничего из тех событий, чему молодая семья была очень рада.
Однако перед поездкой произошло совершенно неожиданное событие: Тимофею не пришла ожидаемая премия.
Сначала Анна хотела устроить большой скандал, потому что сразу же подумала, что это – просто повод не нести в семью деньги, а их он потратил на других женщин.
Решив не спрашивать ничего «в лоб», а просто вывести Тимофея на чистую воду, Анна начала издалека.
- Тима, так почему же тебе премию не дали? – спросила мужа Анна.
- Начальство между собой ее поделило, - ответил Тимофей.
- Да ты что… - с заметным сарказмом сказала Анна, - Какой же беспредел в армии у нас.
- Слушай, раз ты такая умная у нас, то неужели не догадываешься о настоящей причине? – прямо спросил жену Тимофей, - Или думаешь, что я просто, заныкать ее от жены решил?
- Ну и по какой же причине тебе премию не дали? – спросила Анна.
- За день рождения, - ответил Тимофей, - В части слухи пошли слегка иные, нежели все было на самом деле. Говорили, будто бы все тут перепились, а потом мордобой устроили. Несовместимые с честью офицера понятия.
- Так рассказать надо, как все было, - сказала Анна, - Что мордобой был только с участием Степаниды, а лично ты ничего подобного не устраивал.
- Бесполезно, - сказал Тимофей, - Не докажешь уже ничего.
Посокрушавшись о том, что покупку ковра придется отложить, молодые решили постараться забыть этот эпизод.
Прошло несколько дней. Тимофей пришел домой очень радостный и практически с порога сказал своей жене:
- Пришли в часть незапланированные деньги, поэтому мне решили все-таки премию выдать, - сказал он, - Вот так, Анечка, а если бы я хотел все на баб потратить, как ты могла подумать, то уж этот факт скрыть от тебя было бы проще простого.
- Тима, ну не обижайся на меня, подумала что-то не то, - сказала Анна, - Еще не хватало ссориться из-за пустяков.
Вскоре молодые начали собираться в дорогу.
- Мы же на выходные только едем? – уточнила у мужа Анна. Получив утвердительный ответ, девушка сказала, - Ну что, тогда и вещей с собой брать не будем, одну ночь можно и так переночевать.
Взяв родительскую коляску, молодые поехали в деревню.
Знакомство с бабушкой и дедушкой Тимофея прошло еще легче и непринужденнее, чем с родителями. Анна практически сразу почувствовала, что она дома и вела себя совершенно естественно. Однако на обратном пути произошла совершенно неожиданная ситуация – вдалеке опытным глазом Тимофей увидел разбойников.
- Ань, нужно остановиться, - сказал Тимофей, - Это же та банда, которую ищут уже давно, надо не спугнуть их.
- А если они нас заметят и нападут? – спросила Анна мужа.
- Не заметят, мы далеко,- сказал Тимофей, - И смотрят они в другую сторону. А вот мы их видим, поэтому надо воспользоваться ситуацией и выследить их.
Поняв, где находится логово преступников, Тимофей сказал Анне:
- Ну что, теперь точно их поймают, - сказал он жене, - Завтра с утра сообщу, что мы с тобой видели и уже точно им не отвертеться.
- Это хорошо, - сказала Анна, которая до сих пор слегка дрожала. Девушке было и холодно, и страшно.
- Ань, все, успокойся, мы почти дома, - сказал Тимофей, - Сейчас лошадку родителям отвезем, извозчика наймем, и домой быстро вернемся, чай пить.
- Хорошо, - сказала Анна.
Добравшись, наконец-то до дома, Анна с огромным облегчением вздохнула и сказала мужу:
- Вот теперь можно спать спокойно, - девушка улыбнулась и сказала, - Пошли чай пить, а то я замерзла что-то.
Январь 1892 года. Анна сидела дома и готовила ужин. Девушка очень ждала возвращения своего мужа со службы, как вдруг совершенно неожиданно раздался стук в дверь.
«Наконец-то», - обрадованно подумала девушка и побежала открывать дверь.
- Тима пришел, - радостно сказала Анна, - Что нового на службе?
- Да на службе ничего нового, вот только рассказывали очень интересный факт. Девушку задержали, которая в Москве взрыв устроила, помнишь, обсуждали мы с тобой это не так давно.
- Вот идиотка, - сказала Анна, - И кто же она? Уже выяснили?
- Степанида Леопольдовна Юступова, та самая женщина, с которой ты на приеме подралась, - ответил Тимофей, - Если помнишь, она еще беременная была, а, когда бомбу метнула, ее взрывной волной отбросило, выкидыш произошел. А потом ее полиция быстро арестовала.
- Вот дура, - ответила Анна, - И ребенка не пожалела, и мужа своего, и сама сейчас под высшую меру пойдет и справедливо это будет. Уж лучше бы не отпускали ее с Карийской каторги, хотя… Сама во всем виновата.
- Вот знаешь, Ань, поэтому я и в жандармы не пошел, как-то военная служба больше нравится. А Степаниду жаль слегка, если честно. Мне после выпуска из юнкерского училища предлагали и в полиции служить, и в Третье отделение был шанс пойти, но я не стал – военным быть почетнее всего и эта должность – лучшая из всех.
- А что жалеть этих политических? – удивленно сказала Анна, - Значит, когда Анну за агитацию на три года каторги осудили и условно-досрочно освобождать отказывались, это было все нормально. А тут эта шалава одну жизнь загубила и вторую чуть было под откос не пустила, то ее жалко. А то, что в жандармы не пошел – правильно, не люблю я их и тогда бы замуж за тебя не вышла. Да, политических ненавижу, а жандармов просто не люблю. Насмотрелась на них в централе.
- Ань, ну, если говорить честно, то и тебя мне жаль, - сказал Тимофей, - Ты ведь все еще до суда осознала, раскаяние было, ну зачем ведь было так тебя по полной программе в Забайкалье отправлять?
- Тима, по полной программе – это на десять лет и на Сахалин, а меня не по полной программе отправили, - сказала Анна, - Тут тоже жалеть нечего, сама во всем виновата. Просто обидно, что со мной поступили весьма гуманно, а с остальными – вообще, гуманнее некуда. Взять ту же Степаниду, досрочно освободилась. Но она и не смогла свой шанс использоваться нормально, так что сама виновата. По ней каторга плачет, причем Сахалинская.
- Учитывая то, что произошло и то, что она сразу попала в лапы полиции, то не будет никакого Сахалина, - сказал Тимофей, - Будет показательный разбор полетов и высшая мера.
- Грубо звучит, но туда ей и дорога, - сказала Анна.
- Зря ты так, Ань, - сказал Тимофей, - А представь, вдруг бы ты тогда, пять лет назад не агитацией занялась, а террором? Как бы сейчас говорила?
- Да так же бы и говорила, - ответила Анна, - Вот знаешь, я тебя доверяю, поэтому скажу те слова, которые уже говорила одной барышне на каторге, ты меня не сдашь никому. Да, царь виноват в ситуации в стране, но только в том, что излишне мягко с этими бл…ми обходится. Надеюсь, наше руководство не будет повторять ошибок прошлого и закрутит, наконец-то, гайки, наведет порядок, чтобы эти долб..бы страну окончательно не развалили.
- Ну да, частично ты права, - сказал Тимофей, - Ситуация в стране тяжелая. Но Степаниду мне немного жаль.
Посмотрев в сторону кухни, Тимофей сказал:
- Ань, давай уже заканчивать бесполезные разговоры, пошли ужинать. Я устал, проголодался, к чему нам обсуждать каких-то других людей? Без нас во всем разберутся.
- Ну ладно, - согласилась Анна, - Пошли на кухню.
Анна, в основном, узнавала все новости от мужа. Поэтому известие о том, что вскоре все участники покушения на N будут повешены, девушка отреагировала мгновенно.
- Вполне справедливо, - ответила Анна.
- Какая-то ты не такая, Ань, - сказал Тимофей, - Всем жалко людей, ну, может, закоренелых преступников жалеть и не стоит, но ту же девочку, Степаниду, как не жалко?
- Тима, не надо меня сейчас на скандал провоцировать, - сказала Анна, - Эта девочка,Степанида, двух человек планировала отправить на тот свет, удалось ей это только наполовину, но все же… В двадцать три года такой закоренелой преступницей быть.
- Ань, ты не права, - сказал Тимофей.
- Права я, - сказала Анна, - Меня в четырнадцать лет никто не пожалел, а уж тут вообще ее жалеть не за что.
Не придя к общему мнению, семья решила обсуждать другую тему.
В конце января Анна возвращалась с работы и решила купить свежую газету у мальчика. Придя домой, девушка взяла газету и начала чтение.
Известие о том, что Степанида Леопольдовна Юступова и ее подельники будут повешены 30 января на одной из площадей Москвы, привлекло внимание Анны. Девушка решила, что грех будет не сходить на такое мероприятие.
Придя в назначенное место и очень удачно встав так, чтобы ее не толкали и было все видно, Анна начала смотреть. Разговоров в толпе, основной мыслью которых было сочувствие преступникам, девушка совершенно не понимала, поэтому, когда сбоку раздался голос «ну давай барышню спросим, что она думает», Анна сразу же ответила, что так им, извергам, и надо, что она рада, что хотя бы кучкой террористов на земле станет меньше и вообще, царской охранке еще надо работать и работать, чтобы полностью искоренить в стране крамолу.
- Агент полиции в штатском, поди, она, - раздался голос того самого человека, - Поэтому стой ты молча со своими мыслями о том, что люди не виноваты, пока жандармы в участок не забрали.
- Не агент полиции в штатском, а законопослушная гражданка, - ответила Анна и подумала, - «Да, смешно называть себя законопослушной гражданкой. Судимая ведь я… Но зато хотя бы все осознала, в отличии от этих идиотов»
Когда все окончилось, с каким-то непонятным удовлетворением Анна подумала:
«Ну вот, хоть на несколько преступников в Отечестве меньше стало. Так ей и надо было, полетела к чертям в ад эта идиотка».
Вдруг Анне стало непередаваемо жаль Варсонофия, мужа Степаниды.
«А вот мужа жалко», - подумала Анна, - «Вдовцом остался. Да ладно, найдет он себе нормальную бабу, а не прожженную проститутку и террористку».
- Ну что, Ань, как день провела? – спросил Тимофей жену, когда вернулся со службы.
- Нормально, - ответила Анна, после чего задумалась и рассказала мужу о событиях прошедшего дня и о том, что она сегодня видела, - Хоть на несколько преступников на Земле меньше стало.
Задумавшись, Анна продолжила:
- Знаешь, Тима, хотя бы я своим трудом на пользу Родине свои ошибки искупила, да, не мыла золото, но хотя бы ложки и матрешек вырезала да раскрашивала, поэтому никто не может упрекнуть меня в том, что сначала агитировала, а потом вышла на свободу, нет, вот в моем случае все было строго по закону. Так же, как и с ними.
- Нет, Ань, ты не права, - сказал Тимофей, вздохнул и сказал, - Ань, такое говорить вслух нельзя, но самодержавию конец приходит. И страну уже не удержать, как военный тебе говорю. Ты это никому не говори, но это правда. Так что, как ни крути, но вторую половину жизни мы с тобой точно будем жить уже в другой стране. И никто не знает, хорошо это или плохо.
- Посмотрим, Тима, посмотрим, - ответила Анна, - Видно будет, тяжело загадывать наперед.
Середина февраля. Анна была уже на четвертом месяце беременности. Девушка до сих пор работала в школе, не планировала оттуда увольняться и на вопросы мужа отвечала, что доработает до конца учебного года, а дальше будет видно. Анну иногда волновало то, как она будет воспитывать ребенка, ведь она не знала, как все это проходит в нормальных семьях и однажды поделилась своими волнениями с мужем.
- Тима, а как я ребенка-то воспитать смогу, если сама в приюте выросла? – спросила Анна мужа, - Я же вообще не представляю, как с детьми обращаться, как его кормить, чем, особенно, пока совсем маленький будет.
- Маму мою спросим, она без проблем подскажет, - сказал Тимофей, - Да все будет хорошо, не волнуйся. Ты сама все поймешь, я уверен.
- Ну да, ты прав, на крайний случай к Авдотье Исааковне можно будет сходить, спросить, - сказала Анна.
- Кстати, Ань, к врачу бы тебе надо ходить, раз в месяц, чтобы динамику смотреть, - сказал Тимофей.
- Да ну тебя, Тима, все же нормально, смысл ходить? – удивилась Анна.
- Я не знаю, зачем, но говорят, что так положено, - сказал Тимофей.
- Я знаю, что при родах акушерку домой звать положено, - сказала Анна, - Вот придет время и позовем. Хотя я же говорила, бабы на фабрике возле станка рожали и ничего страшного, но у нас средства позволяют, рисковать не будем.
- Ань, когда придет время, в больницу поедем, это правильнее, - сказал Тимофей.
- Да ну тебя, это ты уже зря так говоришь, - улыбнулась Анна, - Слишком перестраховываешься.
С момента этого разговора прошло некоторое время. Тимофей, соскучившись по сослуживцам, решил снова пригласить их в гости.
- Ань, сможешь что-нибудь приготовить? Я еще раз скажу, как-то неправильно мы живем, мама никогда сама для гостей не готовила, а ты еще и беременная, но организуй что-нибудь, если тебе не трудно.
- Тима, ну мне же не трудно, - улыбнулась Анна, - Приготовлю все. Салатики, на второе – пельмешки сварим, которые мы с тобой неделю назад лепили, пирог я тоже испеку, допустим, с мясом и картошкой, пойдет? А повод какой?
- Конечно, пойдет, очень хороший вариант, - ответил Тимофей, - Да никакого повода, просто хотим посидеть с ребятами.
Когда снова пришли жандармы и донельзя огорченный недавними событиями Варсонофий, Анна в душе посочувствовала молодому человеку, у которого случилось такое горе и он остался вдовцом, а потом просто села за стол и наблюдала за разговорами, не принимая в них никакого участия. На этот раз прием гостей проходил мирно и без драк.
Начало марта. Анна, как обычно, пошла на работу в школу. Девушка провела два урока у младших классов, как вдруг в класс пришла заместитель директора.
- Анна Харитоновна, можно вас на минутку? – сказала она.
Анна вышла в коридор и подумала, что речь пойдет о ее беременности и планах на будущий год. Девушка хотела сказать, что пока что она не знает, будет работать или нет, но планирует, однако, вопрос был совершенно другой.
- Анна Харитоновна, скоро в школу проверка придет, вам надо будет принести справку о политической благонадежности, - услышала девушка.
«Мне же ее никто не даст», - подумала Анна, - «Я же судимая».
Видя удивление девушки, завуч добавила:
- Это дело пяти минут. Приходите с паспортом в участок, вам сразу же выдают справку. Ничего трудного. Просто вы устраивались перед самым началом учебного года, учитель нужен был срочно, справку попросить забыли.
- Мне ее могут не дать, - сказала Анна, - В четырнадцать лет один случай был…
- На кружок сходили и полиции попались? – уточнила завуч, - Да не волнуйтесь вы, дадут. Повозмущаются и дадут. Вы же сейчас, в последние несколько лет, никуда не ходили?
- Нет… - задумчиво сказала Анна.
- Вот и не переживайте, сегодня же сходите, нечего тянуть, - сказала завуч и ушла, оставив Анну в недоумении.
Вернувшись в класс и начав урок, Анна сидела в задумчивости.
- Анна Харитоновна, вы плохо себя чувствуете? – раздался голос одного из учеников.
- Нет, все хорошо, - ответила девушка и, пока дети решали примеры по математике, начала думать, что ей дальше делать.
«Из школы выгонят – Тима скажет, что ничего страшного, чтобы я не работала. А как это так, дома без дела сидеть, придется шитье на заказ брать, а это более тяжелый труд, чем детей учить, а оплата меньше… В контору беременной устраиваться глупо, ведь скоро все равно уходить. Ну неужели мне не дадут возможности доработать хотя бы до лета?» - думала Анна.
После уроков Анна собралась с духом и снова подошла к завучу.
- Ольга Захаровна, - начала Анна, - Понимаете, дело в том, что не все так просто. У меня судимость есть по политической статье.
От неожиданности завуч не знала, что сказать.
- Пусть дальше этот вопрос директор решает, - подумав, сказала она.
Но директора в этот день не было в школе. Ольга Захаровна, еще немного подумав, сказала:
- Анна Харитоновна, все равно, попробуйте сходить в полицию и получить справку. А когда была судимость и за что?
- 1886 год, за агитацию. Три года каторги на Карийских рудниках. На каторге пробыла только три месяца, из-за того, что все осознала и устраивала стычки с другими заключенными, перевели во Владимирский централ, срок досиживала там.
- Может, хоть какие-то хорошие характеристики из полиции есть? – спросила завуч Анну.
- Никаких, - уже со слезами говорила девушка, - Агрессивная и склонная к побегам, другого мне не писали.
«И кого же на работу в школу взяли», - подумала завуч, однако, вслух сказала, - Завтра директор придет, поговорите с ним.
Домой Анна пришла вся в слезах.
- В чем дело? – спросил ее Тимофей.
- Тимка, меня скоро из школы выгонят, - плача, сказала Анна, - Справку о политической благонадежности требуют.
- Выгонят и пусть сами идут к чертовой матери, - сказал Тимофей, - Не расстраивайся, подумаешь, трагедия. Дома сидеть будешь.
- Тима, дома скучно сидеть, - сказала Анна.
- Не надо плакать, пожалей себя, ты беременная, тебе нельзя волноваться, - сказал Тимофей, - Пошли, что ли, в полицию, попробуем поговорить на эту тему.
Анна и Тимофей пришли в полицию.
- Петр Васильевич, мадам справка нужна о политической благонадежности, - сказал Тимофей.
- Могу только написать документ, что мадам была судима и что в последние два года не попадала в поле зрения полиции, - сказал Петр Васильевич.
- Хотя бы так, - сказал Тимофей и вскоре они с Анной вышли из участка.
- Тимка, если меня из школы выгонят, я на фабрику больше работать не пойду, - сказала Анна, - Беременной там работать тяжело. Попробую на дом какие-то заказы на шитье брать.
- Анечка, успокойся, не надо переживать раньше времени. А если что – вообще работать не будешь, в чем проблема? – сказал Тимофей, однако, Анна слушала его вполуха.
- Тимка, придумала, если меня выгонят из школы, пойду в приют работать, той же нянечкой, - сказала Анна, - Авдотья Исааковна пристроит меня. На воспитательницу вряд ли, там людей хватает, да и я судимая, а вот нянечкой – без проблем.
- Ань, успокойся, - сказал жене Тимофей, - Завтра отдашь эту справку в школу, может, она их устроит.
На следующий день Анна пошла со справкой прямо к директору, который уже был в курсе ситуации.
- Антон Владимирович, вот та справка, которую мне дали, - сказала Анна.
- Скобинская (Рядченко) Анна Харитоновна, в период с 1886 по 1889 была в заключении на Карийской каторге и во Владимирском централе, статья – агитация, с 1889 по 1891 год по направлению от полиции работала в московском приюте нянечкой, в период с 1889 года по настоящее время приводов в полицию не имеет, - прочитал директор.
- Анна Харитоновна, а в двух словах, за что судимость? – спросил директор Анну.
- За агитацию, - ответила девушка, - С этой заразой познакомилась на фабрике, куда меня отправили после приюта. Практически сразу, как арестовали, поняла, что была не права и осознала все. Отсюда и три года, а не червонец.
- А почему же тогда на поселение раньше срока не вышли? – спросил директор Анну.
- Были стычки с другими политическими на эту тему, плохие характеристики, - ответила Анна.
- Ладно, Анна Харитоновна, работайте дальше, справка в личном деле есть, а какая – другой вопрос, - сказал директор.
Выйдя из кабинета директора, Анна пришла в учительскую и легла на диван.
- Пожалуйста, кто-нибудь замените меня, хотя бы на один урок, - сказала девушка, - Мне так плохо уже давно не было.
- А что случилось? – спросила девушку другая учительница.
- Голова болит и кружится, не хочу при детях в обморок упасть, - сказала Анна.
- Хорошо, давай я дам им задание, потом своим, а потом приду к тебе, надо же что-то делать.
Когда учительница вернулась, Анна все так же лежала.
- Валерьянки сейчас накапаю, легче станет, - сказала она.
Анна выпила капли, а потом сказала:
- Вообще не легче. Лицо горит, плохо так…
- Открой окно и подыши маленько, только не простудись, - сказала учительница и пошла в свой класс.
С момента начала урока прошло десять минут. Мимо проходящая Ольга Захаровна увидела, что Анна лежит на диване в учительской и спросила девушку:
- Вам плохо?
- Ничего страшного, сейчас в класс пойду, - сказала Анна, начала вставать и вдруг из-за того, что у девушки внезапно закружилась голова, она упала на пол.
Поднявшись с пола, Анна сказала:
- Минут через пять пойду, не хочу при детях так упасть.
Испугавшись, Ольга Захаровна спросила Анну:
- Может, к врачу сходите? За детьми другие учителя присмотрят. Вот только как вас одну по улице отпускать?
Анна попыталась встать, но снова упала, в этот раз на диван.
- Пожалуйста, попросите кого-нибудь сходить к мужу, пусть заедет за мной, - сказала Анна.
Ольга Захаровна написала записку и попросила одного из учеников из класса Анны сходить в гарнизон, который располагался неподалеку.
Через полчаса за Анной приехал испуганный Тимофей.
- Ваша жена в учительской, передайте ей, чтобы завтра на работу не выходила, пусть отлежится дома, - сказала Ольга Захаровна.
Тимофей согласно кивнул и прошел в учительскую.
Анна сидела на диване с помутившимся взглядом.
- Тимка, вот что, это проклятое прошлое вечно будет ходить за мной? – спросила мужа Анна.
- Ань, не надо так остро на все реагировать, как кисейные барышни из Смольного, относись ко всему проще. Попросили справку, ты ее принесла, все.
- Тимка, вот сроду не думала, что могу от нервов так заболеть, - со слезами сказала Анна, - Есть деньги на извозчика? Я пешком до дома могу и не дойти.
- Конечно, поедем на извозчике, - сказал Тимофей и помог жене дойти до выхода из школы.
Из извозчика в дом Тимофей заносил жену уже на руках, у девушки не было сил идти. Дав денег извозчику и попросив его съездить за врачом, Тимофей занес Анну в дом.
- Если я тем же тифом заболела, так же, как и в централе, это же ребенку будет плохо, он может не родиться, - сказала Анна и снова пустилась в слезы.
- Успокойся, все будет хорошо, - сказал Тимофей, - Не переживай раньше времени.
Пришедший врач подтвердил, что у Анны расстройство на нервной почве, выписал капли, порекомендовал неделю отдохнуть дома и ушел.
- Вот видишь, Ань, это не тиф, так что не переживай, - сказал Тимофей, - Не надо так сильно волноваться.
Когда Анна снова вышла на работу, к девушке было немало вопросов относительно ее самочувствия.
- Да все хорошо, я просто переволновалась тогда, - отвечала Анна. – С ребенком тоже все хорошо, ничего не тянет, не болит, все нормально.
Анна была очень рада, что все снова пришло в норму.
Сидя во дворе своего дома, в обнимку с любимым мужем, Анна однажды сказала своему супругу:
- Тимка, ведь все же будет хорошо? Все точно будет хорошо! Я в это непременно верю, все трудности мы преодолеем вместе.
- Конечно, Анечка, все будет хорошо, - ответил молодой человек и поцеловал супругу.
Приютка
© Copyright: Марфа Василевская, 2017
Свидетельство о публикации №217081100613
Свидетельство о публикации №217081100613
Рецензии