Счастье приходит вовремя

Мышление устроено очень странно. С одной стороны, мы можем им управлять, а с другой, все равно, как не крути, а оно живет своею жизнью и постоянно отстаивает свои интересы. От ума до мудрости, если честно, рукой подать. Но если умный бывает злым, то мудрый, обычно, изливает добро. При этом, чтобы стать мудрым, сначала придется пройти путь зла. Это настораживает. Мышление само по себе должно быть хладнокровным, не зависимым от каких-либо эмоций или чувств. Мышление призвано просчитывать. Но если оно призвано просчитывать что-то, то это что-то основывается на чувствах. Мы не мыслим просто так. Мы мыслим почему-то. Порой наши умозаключения космичны и нереальны, мы боимся своих мыслей. Поэтому мы боимся чувств, которые провоцируют опасный ход мышления. Мы всю жизнь думаем, потому что не можем вообще ничего не чувствовать. И мы всю жизнь боимся. Мы боимся себя, мы боимся других. Мы все поголовно безнадежны. И это хорошо. Потому что от нашей совершенно неумной безнадежности, родилась богиня Случайность. Она любит поиграть с «дурачками».

Я прожила свою жизнь довольно-таки неплохо. Кто-то сказал бы, что даже блестяще. Некоторые промежутки были не такими примечательными, как остальные "яркие" моменты: окончание лучшего университета города, прекрасная работа, приносящая сплошное удовольствие, замужество, дети, путешествия, внуки... Я стала писателем, и, смею надеяться, что меня не зря ставят вровень с лучшими писателями этого века. Но как ужасно, прожив столько лет, а 76 лет - это порядочный возраст - понять, что за всю свою жизнь ты не испытал и толики настоящего счастья! Счастье... Счастье... У меня было все, но у меня не было… счастья.

 Я была девятнадцатилетней девчонкой, мечтательницей и реалисткой одновременно - пугающее сочетание, но естественное в этом возрасте. Вот уже семь лет, как я сохла по одному своему приятелю, который был старше меня на восемь лет. Самое интересное то, что все мои увлечения в какой-то момент перерастали в любовь - в ту воспеваемую любовь, о которой все мечтают. А потом, в переломный момент я, кажется, заставляла себя разлюбить своих земных богов. Но с этим типом все было по-другому. Я пыталась множество раз просто выкинуть его из головы, просто не думать о нем! Но я так привыкла просыпаться с мыслью о нем и засыпать с его образом перед глазами, что было просто невыносимо не думать о том, как мне с ним хорошо. Мое эгоистичное желание видеть его, чтобы удовлетворить свою потребность лишь лицезреть возлюбленного, дошло до того, что увлечение, влюбленность, что хотите - переросло в страсть на всю жизнь. Страсть на всю жизнь! Звучит, как приговор. В сущности, так оно и было. Это приговор, который, уж не знаю за какие такие грехи, но лишил меня всего. Всего!

Муж, дети....  Я никогда не воспринимала свое замужество всерьез. А дети... я не относилась к ним, как к своим. Ну есть и есть, что с того? Для меня это были дети от какого-то постороннего человека, которого я, кажется, едва ли знала. Я вышла замуж в 25 просто потому, что банально не хотела прослыть старой девой через несколько лет. Он был, царствие ему небесное, хорошим человеком. Он любил меня. Господи, как он меня любил! Он любил меня настолько сильно, что молчаливо мирился с моей холодностью к нему! Он знал, что я нисколько его не люблю, максимум - отношусь как к другу. Я пыталась полюбить этого человека. Но у меня не вышло. Я пыталась всеми силами, но это лишь изматывало меня. Душа просто-напросто отвергала такие безумные порции упорного убеждения себя в том, что я люблю того, кто мне, извините за грубость, абсолютно по-барабану. Я старалась быть другом, но он видел, что я уже давно не была рядом с ним, как жена. Не как любовница, а как жена: как женщина, не чающая души в мужчине, которого любит. Он все равно на мне женился, не переставая надеяться на протяжении всей своей жизни, что однажды я полюблю его так же, как он меня. А я всю свою жизнь не переставала надеяться, что каким-то образом меня полюбит тот, кто впитал в себя всю мою любовь, лишив ее моих детей!

Я честно дала детям все. Я не пожалела ничего. Я не задумываясь, отдала бы за них свою жизнь, если бы было нужно. Но я не отдала бы ее так, как могла бы отдать за детей от другого человека. Этих никогда не родившихся детей я любила больше настоящих.
               
Сейчас же, когда муж ушел в иной мир, оставив меня одну два года назад, и когда птенцы свили собственные гнезда, умчавшись на крыльях любви на райский остров влюбленных, у меня наконец появилось время, за которым я только теперь могу уследить. Кажется, минувшие пятьдесят-шестьдесят лет просто испарились! Яне помню ничего. Я помню себя девятнадцатилетнюю, тот последний вечер, когда я была настоящей, и я помню себя сейчас. Я не помню, что произошло за все эти ужасно долгие годы. Годы заключения в собственной клетке!

В тот роковой вечер я была с Ним. Это произошло спонтанно. Наверное, я не должна была этого делать, но я это сделала. В сущности, я не жалею об этом. Это была одна из самых убийственных и счастливых ночей.

Накануне я узнала. Что Он женится. Конечно, на слишком идеальной барышне. Она была красивой. Она была умной. Она была... идеалом. А я?

Я должна была что-то сделать - хотя бы понять, что произошло? Я назначила встречу. Он догадался, почему. Он ведь уже давно видел мое чувство.

Мы были напряжены. Голос, словно натянутая струна, извлек какой-то звук, полились какие-то слова... Слова, слова.... Вся это вода в итоге не сточила никакого камня! Он, говорил, что Она любит его. Я говорила глазами, что люблю его сильнее. Он неуверенно отвечал на мой немой крик, что будет счастлив с Ней. Ели бы я поняла тогда, что его неуверенность в голосе - отчаяние и мольба, мы оба, возможно, не прожили бы напрасно.
 
Она не любила его. Она любила его деньги. У него же не было причины терять их, поэтому  не было и повода усомниться в ее «нежных» словах. Он любил ее податливость, он любил покупать ее любовь. Это происходило неосознанно. Она отдавала ему себя, но не безвозмездно. А он любил благодарить, доказывая себе таким образом свое мужское начало.

До того вечера я еще никогда никому себя не предлагала. Я просто не хотела этого. Мне было как-то не очень приятно от мысли, чтобы кто-то распускал свои руки и шарил ими по моему телу. Я хотела Его, но не могла преодолеть барьер, который все-таки был между нами - я чувствовала, что нужно время, чтобы стать равной ему в ответственности, взимаемой на себя за совершение поступков. В этот вечер я поняла, что если не сегодня, то никогда. Я прямо сказала, что люблю его и предъявила по-детски капризное требование поцеловать меня: я ухватилась за последнюю соломинку в надежде, что он внезапно поменяет свое решение! Я жила в сказке…

И он поцеловал меня. Из жалости или потому что сам давно хотел этого. На какой-то момент я была уверена, что теперь все хорошо! Но посмотрев в его глаза, поняла, что это было лишь мимолетное забвение. Я не верила, что он может любить Ее. В его глазах не было светящегося предвкушения счастья... Я не верила - этого просто не могло быть! Он знал, что этот его жалкий предлог неправда… Он чуть было не сказал этого, но что-то его остановило. Что? Теперь я понимаю, что это было.

Он не хотел любить. Он хотел обычной спокойной жизни, когда он соответствует общественным нормам, ничем не выделяется из всех. Если ты не такой, как все, то на тебе клеймо. Это клеймо либо освещает тебя, либо омрачает в глазах других. Так или иначе, но ты клейменный – ты на виду. Быть на виду, для некоторых предполагает непосильную ношу.

Когда человек обязуется любить другого, то он берет на себя ответственность за другого. Он автоматически обязуется разделять с ним свой духовный мир. Он хочет познать внутреннее царство своего возлюбленного.  А ему было удобно жить в своем мирке, не покушаясь на другие. Он любил меня. Он признался, что любит меня. Тогда он сказал, что любит, но… не такой любовью.

Все эти годы он мечтал обо мне. Но он не мог быть со мной! Потому что! Потому что он мазохист! Твою мать, в чем я провинилась, что истратила свое счастье на мазохиста?! Я ведь не научилась быть такой же мазохистской, для меня все мои шестьдесят лет стали мукой, а не наслаждением. Я не умела наслаждаться миром внутри меня, мне как-то не по себе от такой шизофрении.

Мне семьдесят шесть, ему восемьдесят четыре. К восьмидесяти четырем годам он понял, что в его жизни не хватало какой-то искры! Как будто он просто просуществовал, но не жил. Ему нечего вспомнить. Было много всего, но это все тускло, потому что не было ничего настолько яркого, что могло бы осветить воспоминания.…У него не было любви, свет которой ослепляет, увлекая в райский сад….

Мы оба жили потом. Мы оба всю жизнь почему-то надеялись, что однажды нас двоих сведет судьба. Что однажды он и я начнем все сначала. Мы жили все это время потом! Потом, потом, потом... Мы боялись быть вместе, надеясь, что потом, когда-нибудь страх исчезнет и разрешит нам беспрепятственно любить друг друга.Как мы ошибались!

Весь страх в наших головах, весь страх порождают мысли. Страх не существует, как отдельная субстанция. Мы его придумываем сами и оживляем верой в него. Мы шизофреники. Мы все трусы. Все, кто живет потом. Все, кто живет в страхе.

Я очень хорошо помню своих родителей и завидую их смелости. Они уже давно умерли, и я не стану еретически говорить, что они живут в моем сердце. Я их помню и все еще люблю. Но они уже давно не живут. Не живут…

 Когда человек умирает, он умирает навсегда, и нет ни рая, ни ада. Люди веками боялись смерти, поэтому придумали сказку про рай и ад, про загробную жизнь. Про жизнь после смерти! И если ты, грешник, не можешь пересечь врата рая, то хотя бы путь в ад тебе открыт. Мы настолько боимся смерти, что всерьез верим в загробную жизнь и позволяем себе жить потом. А «потом» не настанет никогда, потому что его просто не существует.

Вчера мы встретились с Ним впервые за пятьдесят лет. Полвека разлуки, а любовь жива. Что толку от этой любви, если мы не успеем ею насладиться? У нас так мало времени, а так много всего еще не прожито!

Всю эту жизнь мы угробили на бессмыслицу, на страх. Мы принесли в жертву Пану свою жизнь. Мы язычники. Мы верим в жизнь после смерти, мы приносим жертвы богам... Но учение того самого Иисуса заключалось лишь в том, чтобы мы любили друг друга, чтобы не тратили жизнь зря. Другой жизни у нас  не будет.

Вчера мы виделись и пережили в один миг бурю чувств, водопад эмоций, омывающих каждый член дрожью и трепетом вернувшейся молодости. Как мы были взволнованы! Мы наконец-то были вместе! Когда дыхание приближающейся смерти прогнало страх, мы смогли на мгновение стать счастливыми. На мгновение! Мгновение отделяло нас от смерти, и ради этого мгновения мы жили и страдали.                Сегодня его увезли в реанимацию. Инфаркт.
Я приехала к нему сразу же, как только узнала. Чувство юмора и остроумия во мне не износились со временем, как тело, поэтому я убедила врачей, что у меня сейчас тоже случится инфаркт, так что лучше им его "предубедить, чем предотвратить". Добрые милые врачи, молодые, конечно, все поняли и согласились оставить меня рядом с Ним. Я пришла к нему ночью. Он не спал. Лунный свет бледно освещал комнату, его лицо смотрело в потолок. Услышав мой голос, он повернулся. На его глазах блестели слезы. Больше не осталось слов.

Мы лежали в объятиях друг друга и молчали. Окутывающая нас безмолвная тишина крала наше время. Мы не винили никого и ничто, мы забыли все и наслаждались счастьем быть вместе. Мы заснули, объятые теплом и вечной тишиной.