Черное зеркало Глава 6

 Глава 6

Допрос членов семьи


В воскресенье, в первой половине дня, комиссар уголовной полиции Граф и его ассистент Больман появились в городке Гельзен. Там находилась фабрика и жили Йохен Баумгардт и Берт Келлер со своими семьями.

Оба двухэтажных дома стояли обособленно, под прямым углом, на западной окраине города - красивые современные дома, похожие друг на друга, но не одинаковые. К ним примыкали, как обнаружил комиссар немного погодя, большой общий сад и бассейн. Все вместе свидетельствовало о том, что здесь живут люди среднего достатка. Так жили многие в этой местности.

Фабрика, мимо которой проезжали господа из Франкфурта, была в десяти минутах ходьбы от домов. Она состояла из главного корпуса, нескольких длинных павильонов и выставочного зала с большими витринами, где экспонировались новые модели кухонь.

Когда господа, выйдя из машины, остановились в раздумье - в какую дверь позвонить, навстречу им вышла Гизела Келлер, урожденная Равински. Конечно же, все ожидали с нетерпением приезда полицейских; Ирена предупредила их накануне вечером.

 - Этот комиссар - очень симпатичный, привлекательный мужчина, - сообщила Ирена. - Совсем не такой, каким обычно представляют себе полицейскую ищейку.

 - Я не понимаю, что за выражения ты употребляешь, - удивленно сказал Берт. – Шлюха, ищейка. Тебе это совсем не идет.

 - Телевизор необычайно способствует просвещению, - ответила Ирена.

Это вспомнилось Гизеле, когда она, поздоровавшись и познакомившись с обоими господами, вошла в дом. Сегодня, еще больше чем вчера и позавчера, ей казалось невероятным то, что им пришлось пережить.

Снова стоял прекрасный теплый день, дверь ведущая в сад, была открыта, большую гостиную насквозь пронизывали солнечные лучи. Выйдя из дома, можно было увидеть сверкающую поверхность бассейна.

Воскресное утро - чудеснее невозможно себе представить. Обычно Гизела и Берт в это время играли в гольф.

Берт Келлер вышел из комнаты навстречу господам и поздоровался с ними за руку. Комиссар окинул взглядом сад и заметил: - У вас тут очень хорошо. И я прошу прощения, что помешал вам в выходной день, но вы же понимаете…

 - Да, конечно, - ответила Гизела. - И чем скорее мы покончим с этим, тем лучше для нас всех.

Комиссар внимательно рассматривал Гизелу. Это была высокая блондинка, на вид - сильная и спортивная, с красивым живым лицом. Гизела была младшей из сестер и нисколько не походила на Ирену.

Они все еще стояли перед открытой дверью. Гизела легко подняла руку и указала на противоположную террасу, которая отделялась садом, образуя заднюю часть соседнего дома.

 - Там живут моя сестра Хелла и ее муж. Они, точно так же как и мы, ожидали вашего приезда, - деловито сказала она. - Я не знаю, с кого вы хотели бы начать.

 - Не проще было бы собраться всем вместе? - спросил комиссар.

Эти слова удивили Гизелу.

 - Ах вот как? Я думала, вы хотите допросить каждого в отдельности. В детективных романах обычно так бывает.

 - Во-первых, это не детективный роман, а во-вторых, не допрос. Я хотел бы побеседовать с вами и попытаться прояснить некоторые детали.

 - Тогда - мы пойдем в дом сестры или останемся у нас?

 - Я предоставляю выбор вам, сударыня.

 - Йохен подготовил различные документы. Но я думаю, будет лучше, если они придут сюда. У моей сестры двое детей-подростков, которые иногда бывают надоедливыми. Сегодня, конечно, они из любопытства остались дома. Видите, тот, кто шатается туда-сюда по саду, - это мой племянник Лютц. И моя племянница наверняка где-нибудь поблизости. Кроме того, в доме у сестры живет о-пер-медхен. Ну так что, мы остаемся здесь?

 - Давайте. А у вас нет детей, сударыня?

 - Есть. Дочка, ей десять лет. Она проводит выходные у моей свекрови во Франкфурте.

Комиссар с симпатией смотрел на молодую женщину. Она казалась ему разумной, приятной особой. Трудно было представить, что она может быть убийцей, хотя, насколько он знал, именно она умела стрелять лучше всех.

Гизела вышла на террасу и помахала сестре с мужем, напряженно смотревшим на них.

 - Идите сюда, - позвала она.

Йохен вернулся в дом и тут же появился снова с большой папкой под мышкой.

Затем Хелла и Йохен прошли через сад к дому Келлеров. Позади них за дверью можно было разглядеть темноволосую девичью голову. Мальчик, слонявшийся по саду, присел на край бассейна.

Знакомство, приветствие,снова вежливые извинения комиссара, несколько слов о чудесной погоде и действительно необыкновенно красивом саде, в котором росли редкие сорта роз, тюльпаны и нарциссы, не говоря о прекрасных старых деревьях.

Эта „вступительная часть“ помогла Хелле преодолеть неловкость. Сад находился в ее ведении, и хотя им занимался садовник, она точно знала, какое растение когда должно цвести. Когда она перешла к описанию кустов дрока и шиповника, Йохен прервал ее.

 - Ну, хватит, - сказал он, коснувшись рукой ее руки, - я думаю, господа приехали не для того чтобы узнать, в какой последовательности у нас цветут цветы.

  - У нас есть также два великолепных вишневых дерева, - поспешно добавила Хелла. - И одна слива.

Затем она замолчала. 

В течение следующего часа комиссару не открылось ничего нового. Он мог лишь констатировать, что в этом современном доме, в присутствии двух
абсолютно нормальных семейных пар, атмосфера была значительно менее напряжена и вполне буднична по сравнению с мрачным Гроттенбрунном, где живут на все реагирующая крайне нервозно Ирена, ее душевно надломленный брат и пугливая молодая женщина, от которой не добьешься и слова. Не считая угрюмой четы Хартвигов. 

Прошлым вечером для комиссара стало полной неожиданностью, что и Пауль и Розина, глубоко преданные семье и крепко связанные с ней, почти ничего не могли ему рассказать, точнее, не захотели. Пауль Хартвиг упрямо твердил: - Я же все это уже говорил. Это все записано.

 - Да, он уже говорил это для протокола, - подтвердила Розина. О Коре им нечего было сказать, и даже о членах семьи комиссар ничего от них не услышал.

Поэтому вскоре комиссар  решил отказаться от дальнейших вопросов.

 - Здесь есть какая-то загадка, - сказал он Больману на обратном пути.

 - Вы думаете, они о чем-то умалчивают? - спросил Больман.

 - Если они что-то скрывают, значит что-то знают. Кто им запретил рассказывать о том, что они знают? Или есть что-то, что мешает им об этом рассказать?

 - Я полагаю, преданность семье; ведь они ее члены с давних пор.

 - Правильно. Во всяком случае, в существование браконьера они не верят.

Это было единственное, что Хартвиг настойчиво повторял:

 - Убить мог браконьер. Только браконьер.

 - Сперва поглядим на остаток клана, - так прозвучало последнее замечание комиссара Графа. Он замолчал, вглядываясь в вечерние сумерки.

Больман вел машину. Когда до Франкфурта оставалось совсем немного, Граф снова заговорил:

 - Все это странно, эта семейная история… Она осложняет расследование. Как вы считаете?

Больман ответил:

 - Зависит оттого, есть ли между ними взаимопонимание или они враждуют. Последнее могло бы быть нам полезно.

Во Франкфурте комиссар вышел из машины и взял такси. Ему хотелось вкусно поужинать и выпить хорошего вина, и он решил пойти в ресторан „Le Midi“.

Он плотно поел и детально обдумал весь разговор, даже сделал кое-какие записи.

Теперь ему стало ясно, что члены семьи никоим образом не враждовали, между всеми были хорошие отношения. С обоими мужчинами можно было разговаривать по существу, с Гизелой тоже. Хелла говорила не так уж много и, во всяком случае, не сказала ничего глупого.

Они еще раз обсудили все происшедшее. Так называемое собрание членов правления в четверг на фабрике и последовавший за ним ужин в Гронненбрунне, участники которого были абсолютно подавлены.

На этом комиссар остановился подробнее:

 - А почему, собственно?  Ведь насколько я понял, дела на  фабрике идут неплохо.

 - Подавленное настроение - не совсем точно сказано, - поправилась Гизела. - Было просто неуютно, как обычно, когда мы собираемся вместе. В присутствии Коры нам всем бывало не по себе. Ирена и не скрывала своей антипатии.

 - Она всегда вела себя так, когда встречалась с Корой?

 - Она практически с ней не встречалась. С тех пор как умер отец, Ирена в первый раз приехала в Гроттенбрунн. Точнеее говоря, она не была здесь с похорон отца. Вы знаете, я должна сказать вам еще кое-что и, возможно, вам это покажется безумным… шшш! - внезапно вскрикнула она и махнула рукой в сторону открытой двери, словно отгоняя мух. Очевидно, там появился Лютц. Гизела встала. - Иди отсюда! - сказала она и закрыла дверь.

 - Ах, опять этот сорванец, - простонала Хелла.

 - Да? Что вы хотели сказать? Что мне покажется безумным?

Берт поднял глаза к потолку, но Гизела уверенно продолжала:

 - Да, я должна договорить, чтобы прояснить ситуацию. Когда наш отец так неожиданно скончался три года назад… в общем, мы думали, что это она его убила.

 - Кора?

 - Да. Особенно Ирена, ее невозможно было переубедить. Но она и так была в трудном положении. Она развелась с мужем, потерпела неудачу в бизнесе и…

 - Ты что, хочешь обвинить в чем-то свою сестру? - перебил ее Йохен. - К чему эти разговоры?

 - О Господи, нет, конечно. Я только пытаюсь объяснить, почему ужин проходил так вяло. Причина была в Ирене - она держалась совершенно отстраненно. Мы ведь довольно часто встречались с Корой. Я иногда ссорилась с ней, это я признаю. И Йохен нередко делал ей выговоры за то, что она тратила слишком много денег. Моя дочка была ее поклонницей. Таким образом, мы все относились к ней по-разному. Но лучше всех находил с ней общий язык Феликс. В последнее время он часто приезжал в Гроттенбрунн, вместе с Эльзой. Коре, похоже, это не мешало. Эльзу обычно было не видно и не слышно, но Феликс охотно беседовал с Корой. Хотя он, как и все мы, безусловно, был недоволен женитьбой отца. Вы должны понять, наш отец…

Все, о чем Гизела рассказывала дальше, комиссар уже слышал от Ирены. Карл Равински, Доротея Равински, три сестры, обожавшие мать и считавшие отца идеалом - до того момента, пока он не женился во второй раз. Тогда для них он словно слетел с пьедестала, это был шок, от которого они до сих пор не оправились. Затем последовала его внезапная смерть.

„Да, - подумал комиссар, - неудивительно, что они подозревали Кору.“

 - Всвязи со смертью вашего отца не проводилось полицейское расследование? - спросил он после того, как Гизела подробно описала своих родителей и юность в Гроттенбрунне. Несколько раз ее перебивали Берт или Йохен, но это не помешало ей довести рассказ до конца.

 - Нет, - ответил за нее Йохен. - Чтобы провести расследование, мы должны были бы заявить об убийстве. Врач засвидетельствовал паралич сердца. У моего тестя было высокое давление. И чтобы окончательно расставить все точки над „i“, скажу: он умер в постели Коры. Причина смерти мужчины его возраста всегда легко объясняется, не правда ли? Если он в известном смысле перенапрягался, я вполне допускаю, что Кора была в этом виновата. Но мы не можем обвинять ее в убийстве; как вы считаете?

 - Нет.

 - Ситуация, конечно, достаточно неловкая. Поэтому мы старались об этом не говорить. И дети ничего не знают.

- Ирена тоже этого не знала. Я рассказала ей гораздо позже, - сказала Гизела, - когда я была у нее в гостях в Мюнхене и она снова завела этот разговор: „Кора отравила отца“ и все в том же роде. Я сказала ей: забудь об этом. Она его не травила, скорее всего, изматывала. Делала она это умышленно или нет - кто теперь может доказать?

 - Тесть был спортивным мужчиной, - вмешался Берт. - Он охотился, ездил верхом, вел активный образ жизни. С Корой он начал встречаться задолго до того, как женился на ней. Вряд ли секс мог его настолько измотать.

 - Как вульгарно это звучит, - прошептала Хелла. Судя по всему, она была шокирована.

 - Ну что ж, - сказал Йохен, - если мы откровенно говорим обо всем, можем поговорить и об этом.

Комиссар молча принял все сказанное к сведению.

 - Вернемся к вечеру четверга. Как выяснилось, всем было неуютно и причиной было поведение фрау Домек.

 - Дело не только в ней, - возразил Йохен. - Мы все были немного раздражены после собрания. Дела на фабрике идут хорошо, но не настолько, чтобы мы могли потакать дорогостоящим прихотям Коры.
И как только речь заходила о деньгах, мы снова злились на Кору за то, что мой тесть обделил собственных детей в ее пользу. Это сильно задело нас за живое, если уж говорить начистоту. Да еще ее высокомерное заявление, что она собирается продать Гроттенбрунн.

 - И она могла это сделать в любой момент?

 - Да. Имение принадлежит ей одной.

 - Замок и угодья, ценящиеся особенно высоко?

 - Совершенно верно.

 - Охотничьи угодья, - повторил комиссар. - Это действительно могло заставить вас почувствовать себя обделенными, если бы вы их потеряли. Насколько мне известно, все вы - заядлые охотники.

 - Мы любим лес и все, что в нем живет и растет. Речь не только об охоте, мне, например, дорого каждое дерево. Здесь все содержится в хорошем состоянии, за лесом должным образом ухаживают. Лес сам по себе неплохой капитал. И для тестя он был так же важен, как и для меня.

 - Как так вышло, что вы обе, - комиссар взглянул сначала на Хеллу, потом на Гизелу, - вышли замуж за охотников? Ваш отец поставил такое условие?

Гизела рассмеялась:

 - Нет, он был не настолько деспотичным. Просто так получилось.

- Так получилось. А точнее?

 - Мой отец, - принялся объяснять Йохен, - тоже любил ездить на охоту. Он был банкиром во Франкфурте, с отцом Хеллы они были хорошо знакомы, можно сказать, дружили. В годы, когда строилась фабрика, мой будущий тесть получил щедрый кредит от нашего банка. Все дела велись очень корректно и постепенно переросли в дружеские отношения. Кредиты были выплачены вместе с процентами, мой отец был доволен тем, что фабрика успешно работает, они с будущем тестем часто ходили обедать вместе, и однажды отец был приглашен на охоту в Гроттенбрунн. Когда я получил лицензию на право охоты, отец взял меня с собой. И там я познакомился с Хеллой. Она была в то время совсем молоденькой девушкой.

 - Я была тогда очень симпатичной, - застенчиво прошептала Хелла.

Йохен погладил ее по руке:

 - Ты и сейчас такая.

 - Хелла вышла замуж очень рано, - сказала Гизела. - Тогда еще была жива наша мама. И свадьба была прекрасной.

 - А вы? - Комиссар повернулся к Берту. - Вы тоже стали охотником благодаря вашему отцу?

 - Нет, благодаря одному другу. Я… в общем, дело было так. Мой отец погиб на войне и мама осталась одна с двумя маленькими мальчиками. У меня есть брат. В послевоенное время ей пришлось нелегко, она вынуждена была работать. Но мама была настолько умной и трудолюбивой женщиной, что через несколько лет стала секретарем шефа на большом предприятии. При этом воспитывать двух сорванцов было для нее очень утомительно, она отправила нас в интернат. Там я подружился с мальчиком, у отца которого были большие охотничьи угодья в Верхнем Гессене. Он время от времени брал меня с собой, и я был в восторге от всего, что там видел и слышал. Тогда я еще не умел стрелять, мама мне запрещала. Она и слышать об этом не хотела. „В нашем столетии уже достаточно постреляли“, - говорила она.

 - Но вы все-таки научились стрелять?

 - Гораздо позже. После того, как я познакомился с Гизелой.

 - Это произошло в Кицбулерских Альпах. Мы катались там на лыжах, - вставила Гизела.

 - Мы безумно влюбились друг в друга, - сказал Берт. По тому, как он смотрел на Гизелу, можно было догадаться, что он не жалеет о том, что они встретились в Кицбулерских Альпах.

 - Я неохотно согласился работать на фабрике; я считаю себя художником. Но это было условие, которое тесть в самом деле поставил. До того, как мы поженились, умерла мать Гизелы, и свадьбу пришлось отложить на год. Главным образом, из-за Феликса.

Комиссар узнал о том, как сестры тревожились за отчаявшегося мальчика, как они старались сделать так, чтобы он вернулся к сколько-нибудь нормальной жизни.

 - Но нам это не вполне удалось, - сказала Гизела. – Конечно, мы его любим, - ведь он наш младший брат, но с тех пор он немного не в себе.

 - Поэтому он стал наркоманом? - спокойно спросил комиссар.

Все четверо посмотрели на него с недоумением.

- Вам и это известно? - спросил Берт.

 - Сегодня утром я навел справки. Поведение фрау Домек, когда она узнала о том, что Эльза беременна, озадачило меня.

 - Феликс - человек с неустойчивой психикой. Таким он был еще в детстве, - сказала Гизела. - Мы всегда за него беспокоились и делали все, что в наших силах, чтобы его вылечить.

Комиссар решил не заострять на этом внимание. Несомненно, он узнает от своих коллег из Франкфуртского отдела по борьбе с наркотиками все, что хотел бы знать о Феликсе Равински. А также об Эльзе Равински - что она принимает или раньше принимала наркотики, он понял, как только ее увидел.

В общем и целом, теперь комиссару было известно почти все о семье Равински. Лишь убийца Коры Равински оставался неизвестным.

У герра Больмана возник еще один вопрос.

 - После того как  вы женились и стали работать на фабрике, вы все же научились стрелять? - обратился он к Берту.

 - Да. Я сдал экзамен и получил лицензию, но так и не стал большим любителем охоты. Мне просто нравится лес, я люблю бродить по лесу без всякой цели, безоружным. И утром в пятницу я тоже гулял в лесу один и без оружия.

- Хорошо. Вернемся к пятнице. Фрау Домек сказала: „Каждый из нас умеет стрелять и ни у кого нет алиби“.

 - Это похоже на нее, - пробормотал Берт.

 - Как все происходило в то утро?

Гизела рассказала об общем завтраке, о том, что Йохен заблаговременно уехал на фабрику, что Берт поздно вернулся с прогулки, о том, как Феликс присоединился к ним уже после завтрака, и, наконец, о появлении Пауля Хартвига, который сообщил, что на верхнем выгоне лежит мертвая Кора Равински.

 - А затем мы все отправились туда.

 - Кроме герра Баумгардта, - уточнил комиссар. - Он ведь был на фабрике. Кроме Эльзы и фрау Хартвиг.

 - Розина была вместе с нами. Эльза, конечно, нет.

 - Хм.

Все, включая герра Больмана, вопросительно взглянули на комиссара. Некоторое время в комнате было тихо.

Комиссар заметил сидевших на террасе мальчика и девочку. На их лицах было написано любопытство; они пытались заглянуть в комнату. Очевидно, это были дети супругов Баумгардт. У края бассейна стояла еще одна девочка, которая, больше для проформы, опиралась на веник. Вероятно, о-пер-медхен, подумал комиссар. Столько разных людей на одном клочке земли. Он попытался сосчитать всех, кто жил здесь и в Замке, но сбился со счету. Разобраться в отношениях между членами такой большой семьи было далеко не просто.

 - Прошу прощения, - сказала Гизела, - я даже не спросила, могу ли я вам что-нибудь предложить.

Она поочередно посмотрела на господ из Франкфурта, и комиссар ответил за них обоих:

 - Нет, благодарю. Мы скоро закончим. У меня остались только два вопроса.

Он сказал это, глядя на Йохена, и тот ответил: - Да, пожалуйста.

 - Кто, помимо вас двоих, самый влиятельный человек на фабрике?

 - Герр Лоренц. Курт Лоренц, он главный бухгалтер и прокурист. Он начинал вместе с тестем.

Комиссар сделал пометку в блокноте.

 - Ему известно обо всем?

 - Да.

 - Я хотел бы поговорить с ним. Где я могу его найти?

 - Он живет в маленьком домике за фабрикой.

 - Возможно, я загляну к нему, если он дома, - сказал комиссар, обращаясь больше к самому себе.

Затем он снова замолчал. Его взгляд встретился через открытое окно со взглядом Николь, которая ему улыбалась.

 - Сколько лет вашей дочке? - он повернулся к Хелле.

 - Семнадцать, - удивленно ответила она. Она обернулась, так как сидела спиной к окну и не замечала, что ее любимцы находятся поблизости.

 - Это просто невероятно! Скажи им, что они должны исчезнуть сию же минуту, - обратилась она к Йохену.

 - Оставьте их, - сказал комиссар. - Они мне не мешают. А ваш сын намного младше? 

 - Этому хулигану четырнадцать.

 - Я предполагаю, что они оба еще не умеют стрелять, - заключил комиссар.

 - Нет. И мой старший сын тоже. Он всегда отказывался брать в руки ружье. Сейчас он учится в Гейдельберге.

 - И что он изучает?

 - Право.

 - Жалко, что он еще не закончил учебу, - задумчиво сказал комиссар. - Тогда в вашей семье был бы адвокат.

Он откинулся на спинку кресла и сложил вместе кончики пальцев обеих рук. Его взгляд медленно скользил по лицам присутствующих, и он не торопился его отводить.

 - Кто из вас застрелил Кору Равински? Это и есть мой второй вопрос.

 - О Боже! - выдохнула Хелла и заплакала.

Дольше Николь не могла выдержать. Она рывком открыла дверь и вошла, держа руки в карманах брюк.

 - Вы уже арестовали мою маму? - спросила она таким тоном, как будто только и ждала этого.

 - Вы считаете, что ваша мама могла застрелить Кору Равински? – в свою очередь холодно спросил комиссар.

 - Нет, конечно. Мама такая близорукая, она не смогла бы отличить косулю от слона.

 - Сделай так, чтобы я тебя не видел, - сказал Йохен со злостью.

Но тут рядом с сестрой появился Лютц.

 - Я знаю, кто это сделал! - прокричал он.

 - И кто же? - спросил комиссар, удерживая Йохена, который хотел вышвырнуть детей из комнаты.

 - Розина, - восторженно сообщил Лютц. - Она собиралась приготовить жаркое из косули. Она выстрелила в косулю – пенг, пенг, - и промахнулась. Хорошо еще, что лошади остались целы.

Йохен окончательно вышел из себя и влепил сыну крепкую пощечину. Такого прежде  не случалось: Йохен был очень спокойным человеком и никогда не бил своих детей. Лютц окаменел от изумления, а его сестра чуть не умерла со смеху.

 - Суперский семейный скандал! Мне страшно интересно, кто следующий получит по морде?

 - Вон! - сказал Йохен таким тоном, что дети решили отступить.

 - Не дети, а наказание! - простонала Хелла.
 
Йохен вернулся на свое место. Было заметно, что эта вспышка гнева ему самому очень неприятна.

 - Прошу прощения, - сказал он.

Комиссар молча кивнул. Николь снова одарила его через стекло улыбкой, затем обняла брата за плечи и не спеша повела его к бассейну. Там они оба присоединились к о-пер-медхен.

 - Как я слышал, вы храните свое ружье дома? - обратился комиссар к Йохену.

 - Да.

 - Почему?

 - Это очень ценная вещь - подарок моего отца, и иногда меня приглашают на охоту в другие места.

 - И эта ценная вещь надежно спрятана?

 - Конечно. Я храню его под замком. Если вы намекаете на то, что оно могло попасть в руки детей, - это невозможно.

Хелла вздохнула:

 - С этими детьми все возможно.

Гнев Йохена прошел еще не до конца.

 - Не говори ерунды. Ты хочешь сказать, что кто-то из детей разгуливал по лесу с моим ружьем?

 - Нет, Боже упаси, - испуганно закричала Хелла.

Комиссар задумчиво смотрел в сторону. Лицо его выражало смущение, но оно было заметно лишь герру Больману.

Комиссар полиции Граф, выдающийся криминалист, с результатами успешной деятельности которого можно было свободно ознакомиться в архиве полицейского управления, был в растерянности. Казалось бы, совершенно простая история: убита женщина, вокруг нее находилось достаточно людей, ненавидящих ее, причем для этого было немало причин. Кроме того, очевидно, что ее смерть выгодна всем до одного. Но он беседовал с этими людьми несколько часов и до сих пор не мог определиться, кого же ему подозревать.

Что в этой истории не сходится? Кто из них лжет и почему он не может вывести их на чистую воду?

По-видимому, его методы не подходили для этого дела. Он не любил давить на подозреваемых, и его вежливая сдержанность, давно ставшая фирменным знаком, была здесь неуместна. Коллега Вернер, известный своими беспощадными атаками против подследственных, наверное, уже значительно продвинулся бы в расследовании. 

Комиссар спрашивал себя, думает ли о том же втихомолку Больман. Когда молчание затянулось, Гизела, которая явно разнервничалась, спросила: - Может быть, вы все же хотите чего-нибудь выпить? Соку, например? Или, лучше, кофе? 

 - Спасибо, нет, - повторил Граф.

Затем он продолжил:

 - Факты таковы, что у каждого из вас была причина желать смерти Коре Равински. После ее смерти вы получаете право свободно управлять фабрикой, - при этих словах он посмотрел на мужчин, - а у вас, - он перевел взгляд на женщин, - попросту будет больше денег. И кроме того, - теперь он сверлил взглядом всех четверых, - этим вы исправили бы ошибку, допущенную вашим уважаемым отцом и тестем. Разве не так?

На Гизелу он посмотрел последней, и она запальчиво ответила:

 - Что значит „ошибка“? Мы можем назвать вещи своими именами: отец поступил с нами несправедливо. Но мы ведь не идиоты; никто из нас не пошел бы из-за этого на убийство. Мы люди далеко не бедные и не так уж сильно страдали от присутствия Коры. Не говоря уже о том, что у нас было достаточно времени, чтобы примириться со всем происшедшим.

 - Я хотел бы это подчеркнуть, - сказал Берт. Он говорил абсолютно спокойно и смотрел на комиссара без малейших признаков нервозности. - Как уже упоминалось, прошло больше восьми лет с тех пор, как мой тесть женился на Коре. Кстати говоря, я его очень уважал и не мог полностью разделить возмущение его дочерей. Фабрика для меня - просто место работы, и я в любое время мог бы найти себе работу не хуже на каком-нибудь другом предприятии, да и сейчас могу. - Это прозвучало самонадеянно.

 - Вы уважали вашего тестя?

 - Да. Я и сегодня не изменил своего отношения к нему. Этот человек вызывал не только уважение, но и восхищение. Типичная фигура послевоенного времени и эпохи экономического чуда. Человек, прошедший войну от начала до конца со всеми вытекающими отсюда последствиями, и, между прочим, получивший два тяжелых ранения. После войны ему пришлось провести два года в плену у русских и вынести немало страданий. А затем он начал все с нуля. И добился таких успехов! Мне сорок два года, и я, если сравнивать меня с ним, живу вполне благополучно. Да, я испытывал к нему глубокое уважение, даже больше - я любил его. Поэтому я согласился работать на фабрике и остаюсь там до сих пор. В его женитьбе на Коре я не видел ничего ужасного. Я познакомился с Доротеей Равински, когда она уже была больна, и я прекрасно знаю, как ее дети ее любили. И все же нельзя было запретить Карлу Равински снова завести себе женщину, поскольку он был вовсе не таким еще старым.

 - Женщину – да, - вмешалась, ко всеобщему удивлению, Хелла, причем довольно громко, - но не такую.

Прежде чем комиссар успел что-то сказать, Берт продолжил:

 - Прошу тебя! Я говорил вам еще тогда: это его личное дело. Кора была молода и в высшей степени привлекательна. Поэтому мне как мужчине было вполне понятно, что тесть хотел обладать такой женщиной, если он мог ее получить.

 - Что ты такое говоришь? - возмутилась Гизела.

Хелла ядовито добавила: - Ты хочешь сказать - если он мог ее купить!

Комиссар выслушал все это с удовлетворением. Наконец-то они перестали сдерживать эмоции! Пощечина, которую получил Лютц, внесла оживление в общество.

Но Берт не позволил себя провоцировать:

 - Я говорю то, что есть. Дочери Карла Равински  ясно давали ему понять, что они думают по поводу его женитьбы. И ты, Йохен, признайся, - ты тоже не держал свое мнение при себе.

Йохен только пожал плечами и промолчал.

 - А вы, герр Келлер? - спросил комиссар.

 - Как уже сказано, я пытался проявить понимание. Но когда после смерти Карла Равински было оглашено завещание, это и вправду был шок для нас всех, не буду отрицать. Никто и представить себе не мог, что Кора получит все. Но посудите сами, герр комиссар: если бы кто-то хотел ее убить - один из нас или все мы - скорее всего, это произошло бы тогда. Три года назад, когда тесть умер.

 - Я так не считаю, - сказал комиссар. - А вы, герр Больман?

 - Безусловно, нет, - Больман наконец смог вставить слово. - Это было бы слишком неосторожно и слишком бросалось бы в глаза. А так - проходит пара лет, все выглядит вполне мирно, а затем Кору Равински убивают. И я полагаю, это был сговор. 

 - Что такое? - спросил Йохен. В его тоне был снова слышен гнев. - Вы, наверное, думаете, что мы сидели тут всей семьей и бросали жребий, кто ее убьет?

 - Тот, кто лучше всех умеет стрелять, - холодно ответил Больман.

 - Значит, Йохен и я, - подвела итог Гизела. – По вашей логике, кому-то из нас двоих  семья поручила застрелить Кору. Феликса мы исключаем, поскольку он не имеет голоса в семейном совете, и Ирену - так же, ее здесь вообще не было. Но мы, все четверо, кто сидит перед вами, еще не сошли с ума, чтобы навлечь на себя такую беду.

 - О Боже, о Боже! - причитала Хелла. - Это даже вообразить себе страшно.

Комиссар вспомнил слова Ирены Домек: „Никто из нас не настолько глуп или примитивен, чтобы совершить убийство.“ В том же духе высказалась ее сестра Гизела.

 - И я еще раз спрашиваю: почему сейчас? Почему именно сейчас? – повторил Берт. - Через три года после смерти Карла Равински.

 - Как раз на это имеются причины, - сказал комиссар. - Вы все были здесь – следовательно, круг подозреваемых расширился. Затем намерение Коры снова выйти замуж; наверняка это было вам неприятно при создавшемся положении вещей. И, наконец, ее заявление, что она хочет продать Гроттенбрунн.

 - Никому из нас она не говорила о том, что собирается замуж. Или я ошибаюсь? - Берт взглянул на остальных. Все покачали головами. - Нам об этом ничего не было известно, честное слово, если честное слово имеет какой-то вес в данной ситуации. Если бы она сказала кому-то…  мне, например, нет. Йохен, тебе?

 -Нет, ни слова, - сказал Йохен.

 - И ни моя жена, ни Хелла не стали бы держать это в секрете, если бы Кора им сообщила.

 - Может быть, она говорила об этом с фрау Домек? Или с герром Феликсом Равински?

 - Ирена, насколько мне известно, вообще не разговаривала с ней, тем более - с глазу на глаз, - сказала Гизела. - Но если бы она что-то знала, то, конечно, рассказала бы нам. А Феликс! Силы небесные, вряд ли что-то могло быть ему более безразлично, чем это.

 - А продажа Гроттенбрунна? Это вам тоже было бы совершенно безразлично?

 - Гроттенбрунн приносит нам одни убытки, - решительно заявил Йохен. - Содержать эти старые стены - довольно дорогое удовольствие, можете мне поверить.

 - Вы же сами сказали: лес - это потенциальный капитал.

 - Но не для нас, - раздраженно крикнул Йохен. - Мы с этого ничего не имеем.

 - А охотничьи угодья?

 - Это тоже не столь важно. У нас достаточно друзей, которые приглашают нас охотиться. И если бы она и вправду собралась продавать Гроттенбрунн, думаю, ей понадобилась бы моя помощь. Кто помешал бы мне продать имение кому-то из друзей, чьими гостями мы могли бы быть в любое время?

 - Но тогда она стала бы еще богаче, чем прежде, - прервал его Больман. - И мужчина, за которого она собиралась замуж, мог бы серьезно осложнить вам управление фабрикой, учитывая их немалые деньги.

После этих слов снова воцарилось молчание. Затем заговорила Гизела, и впервые стали заметны ее усталость и растерянность:

 - Все это звучит очень убедительно. Но я клянусь, мы ничего не знали о предполагаемом браке.

 - Что значит „я клянусь“? - резко спросил комиссар. - Вы может поклясться за всех?

Гизела бросила на него гневный взгляд.

 - Да, могу. Мой муж сказал бы мне об этом. Йохен сказал бы нам. И Хелла, уж конечно, не стала бы это скрывать. Ирена - нет, и Феликс - тоже нет.

 - Вы не упомянули еще двоих, за кого могли бы поклясться: Пауля и Розу Хартвиг.

Гизела зло рассмеялась.

 - По-вашему, это они убили? Розина в жизни не держала в руках ружье. А Пауль…

 - Он, по всей вероятности, очень хорошо стреляет.

 - Да, он хорошо стреляет. Но назвать Пауля убийцей… Это абсурд!

Комиссару вспомнилось угрюмое молчание супругов Хартвиг. И Гизела, внезапно ужаснувшись, вспомнила разговор за завтраком. О том, с каким отчаянием Розина представляла себе, что им придется покинуть Гроттенбрунн. Комиссар Граф понял по выражению ее лица, что у нее мелькнула новая мысль.

 - Ну так что, фрау Келлер?

 - Мне нужно чего-нибудь выпить, - сказала Гизела и встала. - Мне нехорошо.

Она подошла к широкому шкафу, стоявшему в глубине комнаты, и открыла его, выставив на обозрение внушительное количество бутылок.

 - Я выпью немного хереса, - объявила она. - И тут есть всевозможные напитки. Пожалуйста, если кто-то чего-нибудь хочет, пусть скажет.

Гизела поставила на стол графин с хересом и несколько рюмок. Поскольку никто не был против, она налила каждому полную рюмку.

Сама она осталась стоять, сделала глоток и через дверь посмотрела на цветущий сад, выглядящий таким мирным в свете майского дня.

 - Ну так что же, фрау Келлер? - повторил комиссар.

 - Постепенно это превращается в страшный сон, - сказала Гизела. - Кора мертва и кто- то ее убил. Это сделал не браконьер и вряд ли один из двух типов, которые находились в Замке. Кстати, мне с самого начала не верилось, что они способны на убийство. Но именно они, герр комиссар, распространили слух, что Кора собирается замуж. Повидимому, она сказала об этом им, а не нам. И с нами они почти не разговаривали. Может быть, они сказали Розине или Паулю. Или те узнали об этом от самой Коры.

 - Гизела! - возмущенно крикнул Берт. - Неужели ты хочешь обвинить Хартвигов?

 - Нет, ни в коем случае. Я хочу лишь, чтобы в моей голове все встало на свои места. Я имею в виду последние новости. Замужество Коры. Продажа Гроттенбрунна. Никто из нас, сидящих перед вами, не совершил бы убийство из-за Гроттенбрунна. Ни из-за этого старого дома, ни из-за охотничьих угодий.

 - А Хартвиги? Пауль Хартвиг? - спросил комиссар.

 - Он бы тоже никогда не пошел на убийство ради чего бы то ни было. И если бы Гроттенбрунн действительно продали, Хартвиги в любое время нашли бы у нас пристанище. Оба. Хелле нужна помощница по хозяйству, а нам нужен садовник. Они были бы здесь у себя дома так же, как и в Гроттенбрунне. Они ведь члены нашей семьи.

 - Но они, наверное, привязаны к Гроттенбрунну, - задумчиво сказал комиссар.

 - Я больше не могу это слышать! - Хелла снова начала плакать.

 - Конечно, они привязаны к Гроттенбрунну, это естественно, - сказала Гизела. Она сделала последний глоток из своей рюмки и резким движением поставила ее на стол.

 - Но сделка еще не была заключена. Пока это были всего лишь абстрактные разговоры. Можно сказать, "газетная утка".

 - Не совсем так, - сказал Берт. - Кора несколько раз говорила со мной об этом.

 - Что она хочет продать Гроттенбрунн?

 - Да. Как-то она сказала: „Эта ваша старая развалина, которую вы называете Замком, ничего не значит для меня. Я приезжаю сюда только из-за лошадей. И из-за Тиля.“ - Чтобы комиссару было понятно, о ком идет речь, он добавил: -Тиль - это собака.

Комиссар кивнул:

 - Я его знаю. Таким образом, герр Келлер, с вами она разговаривала о продаже Гроттенбрунна. Когда это было?

 - В первый раз - примерно полгода назад. А затем… ну, я сейчас точно не помню… около двух месяцев назад. Я заезжал к ней в Замок. В тот день она была в шоке, едва не попав в аварию на своей новой машине. Я никогда прежде не видел ее такой напуганной.

 - Ты был у нее? Зачем? - испуганно спросила Гизела.

 - Я уже не помню. По какому-то деловому вопросу. Йохен всегда поручал это мне, потому что считал, что я лучше нахожу с ней общий язык. Не надо так сверкать на меня глазами, Гизела. При ней был очередной любовник.

 - „Голубой“?

 - Я не знаю, „голубой“ он или нет, - Берт повысил голос. - Меня это совершенно не интересовало. Он сидел с ней рядом, она была немного пьяна и, как я уже сказал, взвинчена из-за едва не случившейся аварии. Она заявила: „Меня же все здесь терпеть не могут, и я хочу, чтобы и вы, и эта ваша уродливая развалина – Замок исчезли из моей жизни. Я скоро его продам.“ Вот и все.

Гизела прекрасно владела собой. С графином в руках она обошла стол и снова наполнила рюмки.

Герр Больман жестом изобразил отказ.

 - Я за рулем, - сказал он.

Комиссар Граф тоже не взял рюмку. Он встал и сказал, ни к кому не обращаясь:

 - Да, нам пора. Мы поедем. Уже полдень, воскресенье, не будем вам мешать. У вас есть время, чтобы все обдумать и обсудить. Боюсь только, что встречаться в такой уютной обстановке, как сегодня, мы больше не сможем. Кора Равински убита. И я непременно выясню, кто это сделал, не сомневайтесь. Дальнейшие беседы состоятся в полицейском управлении во Франкфурте. Всего доброго.

Это было краткое и недружелюбное прощание. Гизела и Берт проводили господ до двери, никто не произнес ни слова.

Вернувшись в комнату, Гизела закричала:

 - Проклятие, меня уже тошнит от всего этого! Признайтесь, кто-то из вас ее убил? И, Берт, что, черт побери, у тебя было с этой женщиной?!

Затем она опустилась в кресло и разрыдалась. Никто еще не видел Гизелу плачущей.


Конец шестой главы.