Опалённый войной

Володя обычный советский пионер, ничем не отличающийся от своих сверстников. Учился хорошо, активист в общественной работе. Но с самого раннего детства, сколько себя помнил, обнаружил одну особенность, которую тщательно скрывал от окружающих людей. От всех: от родителей, от сестры, от друзей, одноклассников и учителей. Он стеснялся признаться в том, что с ним происходит, когда кто-то рассказывает о Великой Отечественной войне, либо фильм о ней показывают, либо книгу о войне он читает. В самых драматических местах Володя не мог сдержать слёз. Нельзя сказать, что плакал так, как плачут дети от обиды, от боли. Слёзы текут из глаз и ничего он с этим поделать не может. Слёз своих он стеснялся показывать. Ему казалось, что над ним станут смеяться. И он не ошибся. Однажды, когда Володя был октябрёнком, по телевизору показывали фильм о войне: разбомбленный эшелон, который вывозил детей. Горе детей и сопровождающих их взрослых, он чувствовал будто своё собственное. Слёзы текли по его щекам, он глотал их, украдкой вытирал. Старшая сестра Анюта случайно посмотрела на брата, увидела его лицо в слезах и насмешливо громко сказала ему:
- Ой, Вовочка, плачет! Не переживай, маленький мальчик, с тобой этого не случится.
Громко сказала. Нарочно громко, чтобы все слышали. Хотя в небольшой комнате квартиры, где собралась вся семья перед телевизором, если и не громко скажешь, то все услышат. К счастью, другие члены семьи промолчали.
«Глупая ты, - подумал Володя, но ничего сестре не ответил».
Он часто размышлял над своей особенностью. Вспоминал школьные уроки истории, на которых проходили Великую Отечественную войну. В памяти прочно сидела картинка из учебника, на которой изображён фрагмент боя 28-ми панфиловцев. Один из них в белой нательной рубашке получил пулевое ранение в сердце. «Как страшно быть на войне, - думал второклассник Володя, - живёшь, учишься, а потом раз и тебя нет». От таких размышлений жутко ему становилось. Он думал о том, что если бы сам попал на войну, то смог бы воевать? К своему ужасу он понимал, что убежал бы с фронта, испугался бы. В этом он признавался только себе. Сначала гнал эти мысли, но потом окончательно понял, что так бы оно и вышло. Ужас его охватывал от стыда перед одноклассниками. Они на уроках истории с пафосом рассказывали о подвигах советских солдат, о пионерах-героях, о молодогвардейцах. Некоторые из них сожалели, что родились после войны, что им  судьба не позволила бить фашистов. Володя сжимался от таких слов. Он радовался тому, что родился после войны, что ему не надо рисковать жизнью на войне. На уроках истории он осторожно и скупо отвечал домашнее задание, стараясь быстрее закончить. Он мог спокойно говорить о других войнах, хотя и они вызывали в нём непримиримый протест, полное неприятие, но Великая Отечественная – особый случай. Даже песни о войне могли вызвать слёзы. «Кран что ли у меня в глазах кто-то открывает, - никак сам себя не мог понять Володя». Он вспоминал ветеранов войны, которых приглашали в школу. Они рассказывали о войне без лишних эмоций. Ребята слушали ветеранов, но слушали так же, как обычный рассказ на какую-нибудь другую тему. Володя в эти моменты старался отвлечь себя мысленно от происходящего. В канун дня Победы, когда в школу приглашают ветеранов, Володя заготавливал в своей памяти какие-нибудь смешные истории, чтобы себя ими отвлекать. Он слушал ветеранов, вечером записывал их рассказы в дневник и только тогда по-своему прочувствовал их. В школе он слушал только слова, но, ни в коем случае не пытался представить картину, о которой шёл рассказ. Как только картина войны начинала прорисовываться, он тут же вспоминал свои заготовки. Они помогали отвлечься, хоть и не всегда.
Тема войны Володю не оставляла никогда. Он постоянно жил с ней, периодически углубляясь в неё, кода оставался один. В какой-то момент он вдруг понял: «А что, если я там был?!» Это открытие потрясло его. Несколько дней он не мог опомниться. «Нет, не может такого быть! Я трус, как я мог быть на войне?» Володя гнал от себя эти мысли, считая открытие своё неудачной выдумкой. Но через минуту продолжал размышлять: «А если я там был, то кем? Вряд ли я герой, потому что я боюсь войны, боюсь погибнуть. И солдатом я не мог быть. Я бы сделал всё для того, чтобы остаться в тылу. Я готов работать круглые сутки, голодать, но не воевать. А вдруг я был полицаем?» От такой догадки рассудок Володин помутился, даже тошнота к горлу подступила, и холодный пот выступил на спине и лбу. Он возненавидел себя за трусость. Стал думать о том, смог ли бы он погибнуть за Родину? Например, погибнуть в бою? Нет, о бое ему размышлять не хотелось. Какой силой можно заставить себя подняться из окопа в атаку, когда на 90 процентов известно, что погибнешь? Это ужасно! Ради чего жил? Чтобы в какой-то день подняться навстречу пулям и погибнуть? Но зато внести одну стомиллионную часть в дело Победы. Нет, война – ужасное изобретение человечества, пусть и оборонительная, пусть и за Родину. Сейчас он думал лишь о предательстве. Вот, попал он в плен, а ему говорят фашисты, либо будь полицаем, либо тебя расстреляют. Как тут выбрать?
Несколько месяцев Володя мучительно искал ответ на свой вопрос. Плохо то, что ни с кем посоветоваться нельзя. Никто не поймёт. Постепенно Володя пришёл к выводу, что смог бы погибнуть за Родину. Хоть и страшно, он даже глаза закрывал от таких мыслей, но убеждение его укреплялось. От этого становилось легче. Он не врал сам себе. Он понимал, что самого себя не обманешь, также как и у самого себя не украдёшь. «Значит, я не служил полицаем! - Он вздохнул. – Наверное, я просто воевал. Может, погиб, а может, дожил до Победы. Но, видимо, я там точно был». После такого умозаключения, Володе хотелось представить себя уже маршалом, ну или командиром меньшего ранга. Однако он прогнал от себя эту мысль, строго запретив себе думать на эту тему. Он теперь знал, что участвовал в войне простым солдатом.
Подходил очередной день Победы. Старшая пионерская вожатая объявила, что ко дню Победы пионеры должны подготовить концерт для ветеранов. Программа концерта известна: чтение стихов о войне и исполнение песен. Концерт готовили пионеры, которые осенью будут вступать в комсомол.  Володя ужаснулся от того, что ему придётся участвовать в концерте. Он этого не выдержит. Володе, как хорошему ученику и активисту, дали большое, пронзительное стихотворение. Он понял, что на сцене не сможет его прочитать. Слёзы текли от того, что он читал его про себя. Он решил испробовать свой метод: читал стихотворение, а сам представлял что-то иное. Ничего не выходило. Володя понимал, что освободиться от участия в концерте не получится, либо нужно заболеть. Предположим, за день перед концертом он мог бы проделать такую штуку, а как быть с репетициями? «Может, открыться пионерской вожатой? Она не поймёт. Что я ей скажу? Что был на войне, хоть и родился через четверть века после неё! Засмеют».
Володя не явился на первую репетицию, чем вызвал неудовольствие пионерской вожатой. Она потребовала прочитать стихотворение. Володя сказал, что не выучил его. Дальше пошло ещё хуже. Наконец, Володя заявил, что не будет участвовать в концерте. Это вызвало бурю негодования у старшей пионерской вожатой. Мгновенно об отказе узнали завуч, директор, потом весь педагогический коллектив и ученики. Володю ругали, стыдили. Даже одноклассники не могли понять его поступка. А он, сжав губы, мечтал о том, чтобы кто-нибудь из мудрых взрослых людей спросил бы его наедине и тихонько: почему, мол, ты, Володя, не хочешь участвовать в таком празднике? Разве ты не понимаешь значение Победы, значение подвига советского народа? И тогда он назвал бы истинную причину, или бы просто сказал, что не в состоянии сдержать слёз от всего того, что относится к Великой Отечественной войне. Но такого мудрого взрослого человека не нашлось. Даже родители не догадались о доверительном разговоре. Тоже раздражённо с ним разговаривали. А он молчал. Молчал и терпел, оставаясь твёрд в своём намерении.
Старшей пионерской вожатой, наверное, кто-то подсказал, а может и сама догадалась, поговорить с Володей по душам. Знала она, что Володя лучше других читает стихи и выступает со сцены. Праздник был уже совсем близко. Готовились к Первомаю, а там и день Победы рядом. Володя активно участвовал в подготовке школьного мероприятия к Первому мая. В канун Первого мая в школе будет торжественное мероприятие, а в сам этот день вся школа пойдёт в общей праздничной колонне демонстрации. Володя будет читать стихи не только на школьном празднике, но и на городском. Всё у него идёт хорошо. Он с удовольствием готовится, но в концерте 9 мая участвовать не хочет. Она решила попробовать разобраться с этой странностью. Нет ли здесь влияния каких-то нехороших сил. На Западе действуют неофашистские организации, о чём периодически информируют советские газеты. Могли они проникнуть в СССР и Володя, возможно, попал под их влияние.
Она пригласила Володю в Пионерскую комнату, села с ним рядышком для дружеского разговора.
- Володя, скажи, пожалуйста, почему ты упорно не хочешь принимать участие в концерте?
Пионерская вожатая говорила тихо, спокойно, доверительно. Володя молчал, не решаясь признаться.
- Может быть, ты попал под влияние нехороших людей? Помнишь, мы говорили о том, что в капиталистических странах существуют неофашистские организации? Мы осуждали их.
- Помню.
- В нашей стране, к сожалению, тоже есть молодые люди, которые носят свастику. Не попал ли ты под их влияние?
- Нет.
- Что для тебя Победа над фашизмом?
- Это великий праздник. Это славная Победа советского народа под руководством коммунистической партии над фашистской Германией. Она позволила нам всем жить, иначе гитлеровцы уничтожили бы нас всех.
- Правильно! Тогда, почему ты не хочешь участвовать в концерте? Скажи, Володя, тебе легче будет. Мы разберём твой случай и найдём общее решение.
Володя опять подумал о войне, или точнее сказать, вспомнил её. Крупная слезинка выкатилась их глаза. Всего лишь одна капелька. Володя отвернулся, смахнул слезинку и снова был готов встретиться взглядом с пионерской вожатой. Но этот жест не остался ею незамеченным.
- Почему ты плачешь? Тебя не ругают. Я с тобой по-дружески, доверительно разговариваю.
- Я по другой причине плачу, - с хрипотцой в голосе и совсем по-взрослому произнёс эти слова Володя.
Даже пионерская вожатая изумилась. Она на мгновение увидела перед собой взрослого мужчину, старого*, седого солдата в гимнастёрке без погон, в просоленной от пота пилотке на голове, удручённого горечью отступления, но твёрдо верящего в Победу над врагом.
Повисло томительное молчание. Каждый молчал о своём. Володя понимал его суть, а вожатая от неожиданного изумления не знала, что сказать, о чём спросить. Она, уже женщина не первой молодости, родившаяся в победный год, могла кое-что припомнить из своего трудного, но всегда счастливого, детства. Вспомнила отца, комиссованного из армии по ранению в 1944 году, умершего, когда ей было лет десять. Володя удивительным образом напомнил ей больного отца, опалённого войной.
Выйдя из оцепенения, она спросила:
- О чём же ты плачешь?
- От того, что остро переживаю горе, которое испытала наша страна, наш народ в годы войны.
Опять помолчали. Не было предела удивлению, которое Володины слова произвели на вожатую.
- Но ведь всем знакомо это чувство. Почему же ты считаешь, что переживаешь его острее других?
- Я так не считаю. Просто слёзы текут, и я ничего с этим не могу поделать. Освободите меня от концерта. Я всё равно не смогу в нём участвовать. Отдайте моё стихотворение другому.
- Хорошо, Вова. Я поняла. Можешь идти.
Володя медлил. Он ничего больше не хотел сказать. Огромный камень свалился с души его и он чувствовал такое облегчение, которое его совсем расслабило, не оставляя сил подняться и уйти. Одна минута требовалась ему для того, чтобы придти в себя, опомниться и порадоваться столь удачно завершившемуся разговору. Эта минута оказалась роковой.
Пионерская вожатая не могла оторвать взгляд от Володи. В его лице, во всей его внешности произошли такие перемены, которые потрясали её. Сыграть их ни один самый гениальный артист не в силах. Теперь ей захотелось до конца узнать тайну Володину. Она понимала, что не всё до конца он договорил. Чувствовала, что есть что-то сенсационное, что тщательно им скрывается.
Она спросила непринуждённо:
- Как ты думаешь, Володь, почему ты так остро переживаешь всё то, что связано с войной?
Так спросила, как спросила бы добрая бабушка или мама. Володя, успокоенный доверительным разговором и его финалом, потерял осторожность. Он всецело доверился этой женщине, которая ровесница его мамы. Возможно, он и не думал в это мгновение ни о каком доверии, просто обстоятельства располагали к нему. Со всей детской откровенностью, как самому близкому, родному человеку, он ответил:
- Я там был.
- Где? – не поняла вожатая.
- Мне кажется, я был на войне, потому…
Громким, раздражённым криком пионерская вожатая прервала его откровение:
- Ты с ума сошёл! Как ты можешь так говорить?! Ты кощунствуешь над памятью павших воинов! Ты, наглец, причисляешь себя к славному поколению героев! Как тебе не стыдно?! Приходи завтра в школу с родителями.
К концу этой тирады, она понял свою ошибку. В общем, ей не хотелось ругаться, но долг обязывал. Нельзя позволять своим подопечным такие крамольные мысли произносить и даже иметь их.
Володя сидел, низко опустив голову, страшно сожалея о своём признании. В очередной раз он пришёл к выводу, что нельзя взрослым рассказывать всё до конца, нельзя признаваться, поддаваясь их уговорам. Теперь все узнают о его словах и насмешками доконают его. Следовало бы сказать, что очень жалко погибших и всех тех, кто войну пережил. На том бы всё и кончилось.
Старшая пионерская вожатая будто бы прочла его мысли. Она снова сменила гнев на милость. Отпустила Володю, сказав, что не надо приходить в школу с родителями.
Володя шёл по улице в глубокой задумчивости, ничего вокруг себя не замечая. Он и не помнил, как пришёл домой. Голова болела, аппетит пропал. Володя заболел. Он не мог объяснить причину своей болезни. И врачи не находили её. Только один врач, посмотрев на Володю, определил утомление и истощение сил.
Через неделю Володя поправился. Он сознавал, что пережил какую-то такую болезнь, которая свойственна взрослым. Стал он задумчив, не по годам серьёзен.
Хоть старшая пионерская вожатая не дала хода делу, но доложила о нём администрации школы. Через некоторое время всей школе стало известно Володино признание. Задиристый Генка, какие есть в каждом классе, спросил ехидно:
- Расскажи, вояка, как там на войне?!
Кто-то из ребят не громко и не злобно посмеялся над Генкиной репликой, большинство промолчали. Удивительно быстро все забыли о происшествии. Володю никто не беспокоил. Тут и учебный год закончился, наступили летние каникулы.
Володя каждый день вспоминал разговор с пионерской вожатой. Думал он и о своих невольных слезах. Размышляя о них, пришёл к выводу: «Стану взрослым и избавлюсь от этой слабости. Ни на какой войне я не был. Это мои детские фантазии».
Владимир окончил школу на отлично. Поступил в политехнический институт, выйдя из него хорошим специалистом. Шли 90-е годы. В стране полный развал: промышленности, всей экономики, культуры, образования, самой страны. Молодой специалист Владимир Антонович нашёл приличную работу. Женился. Вырастил троих детей. Первый внук родился.
Владимир Антонович точно также чувствует войну. Как и в детстве, текут неудержимо слёзы из глаз, едва услышит песни о войне, пронзительный рассказ о ней. Он тщательно скрывает эти эмоции от окружающих, ни с кем, даже с любимой женой, не делится ими.

14.07.2017.

* Здесь словосочетание «старый солдат» характеризует не возраст солдата, а его боевой опыт. Старым солдатом можно быть и в 20 лет, пробыв, прожив на войне месяц или два. Фотография, иллюстрирующая этот рассказ, сделана мною на фестивале военно-исторической реконструкции «Щит и меч», ежегодно проходящем в Нижнем Новгороде на территории этнографического музея-заповедника «Щёлковский хутор».