Хвост

Ненависть и злость дышат мне в лицо.

Я пытаюсь собраться с мыслями, но и это мне никак не помогает.

Я не смог разобраться в своей ненависти, так как же мне разобраться в самом себе?

Я вскидываю бровь, наблюдая за происходящим: мой отец висит на петле.

Он был отвратительным человеком, настоящей мразью, лишенный нравственности и совести, он злоупотреблял наркотиками и алкоголем, часто впадал в неимоверную ярость, избивая мать и меня.

На самом деле, это я его повесил, в конце концов мне всё это надоело.

–  Что же, отец, – обращался я к мертвому телу, –  когда то это должно было произойти.

В дверь постучали.

–  Сэм, ты поговорил с отцом?, – обратилась за дверью ко мне мать.

Я промолчал.

Совсем немного и мать больше не стучит по двери.

Я держу в руке недопитую бутылку виски, в другой –  ножик.

Когда-то всё это должно было произойти.

А кто не хотел убить своего отца? По крайней мере, мне это удалось сделать, а как вам – не знаю.

Многие мне скандировали: Иисус всегда с тобой!

Но где теперь этот Иисус?

Я продолжаю стоять подле висящего тела.

–  "Бог", –  обращаюсь я к нему мысленно, –  "Где же ты?".

Молчание.

Я открыл окно и мигом прикрыл глаза тыльной стороной руки:

–  Сегодня прекрасный день. Затем повернулся к отцу: – Не так ли?

Меня общество не приняло, а мне и не требовалось.

Я часто представлял себе такую жизнь. В бегстве, в унижении, в смятении.

Я никогда не прикрывался, не прятался: я позволял им бить себя, разрывать на части, а теперь мне совсем не хочется жить.

Но я продолжаю жить.

Гудит телефон. Я достаю его из кармана и подношу к уху:

–  Алло?

–  Привет, Сэм, –  слышу я знакомый до боли голос, –  как ты?

–  Я неважно, Аня, –  отвечаю я ей.

В сердце боль... На душе печаль..

–  Чего тебе? – судорожно спрашиваю я.

Я отпиваю виски. В горле прожигается, душа немного отходит.

–  Мне ужасно за себя, –  оправдывается она, – ведь я предала тебя..

Я слышу слезы. Её голос дрожит, она заикается местами.

–  Мне ужасно за тебя, Аня, но оглядываясь назад, больше мы вместе быть не можем. Я бросаю трубку.

"Скоро здесь начнет пасти, как от дохлой гиены" – думаю я. Впрочем, дохлая гиена недалека от мертвого отца.

Я не желаю о том, что произошло со мной. В детстве. В юношестве.

В конце концов, мы сами творцы своей жизни, и сами её определяем.

Опять стуки.

–  Сэм, открой же! –  кричит мать.

Я прячу за спину руку с ножом и подхожу к двери.

Когда-то всё это должно было произойти..