Обратный билет в детство
В самом деле, разве это возможно? И где взять этот обратный билет в детство?
Для чего же тогда мы храним семейные альбомы - не для того ли, чтобы хоть на мгновение вернуться к своим истокам ? Все-таки есть какая-то магическая притягательная сила в этих старых черно-белых фотографиях, многие из которых уже начали желтеть.
В пятидесятые годы мой отец увлекся фотоделом, да так серьезно, что ему выделили кладовку, в которой он колдовал с проявителями, закрепителями, ванночками, увеличителем ...Хорошо помню висящие для просушки пленки, “карточки”, которые потом всей семьей рассматривались и обсуждались. Так что архив собрался очень ценный!
Вот они, мои любимые дедушка с бабушкой! Каким я помню деда? Высокий. чуть сутуловатый, сероглазый, черноволосый, с крупным носом, с усами. как у Максима Горького, он казался суровым, неулыбчивым, но только внешне. В Баку он добирался с братом из далекой Симбирской губернии по Волге, которая, как известно, впадает в Каспийское море. В начале прошлого века там, в Баку, открывались нефтепромыслы, строились нефтеперерабатывающие заводы, нужны были рабочие, и братья Нобели обещали и приличное жалование, и жилье. Так и оказались на берегу Каспия братья Лысовы - Ефим и Данила.
Когда братья обзавелись семьями, они получили жилье в коттеджах - власти дали им его совершенно бесплатно! Кстати, эти коттеджи стоят в рабочем поселке до сих пор, и живут в них потомки первых поселенцев.
О сдержанности и немногословности деда Данилы в нашей семье сохранилась история. Вот дед пришел с работы - он уже был мастером - умылся, переоделся, сел за стол. Бабуля подает ему обед, снует от плиты к столу, ставит тарелки, хлеб, соль, зелень и попутно рассказывает все новости за день. Дед молча ест. Потом, когда бабушка присядет и замолчит, он поднимает голову от тарелки и невозмутимо спрашивает:
-Ты не устала, мать? Дай языку передохнуть.
Бабушка всплескивает руками:
-Ну, ты подумай! Я тут стараюсь, стараюсь ничего не забыть. Да с тобой онеметь можно!
-Нет,- спокойно усмехается дед,- тебе это не грозит.
Мы с сестрой хихикаем, дед нам подмигивает нам - и вот уже все мы, в том числе и бабушка, заливаемся хохотом.
Сколько я себя помню, никогда в бабушкином доме не было слышно ни криков, ни скандалов, ни обидных прозвищ. Дед сам не сквернословил и строго следил за этим. А уж как любил читать! В поселковом клубе была неплохая библиотека, и я уверена, что не осталось там книги, которую в семье не прочли. И еще помню, как после обеда дед просил меня принести ему газеты, и я, сидя на скамеечке, читала ему страницу за страницей.
В доме было два входа, и по обе стороны высадил дедушка деревья и цветы. Алыча, инжир, груша, грецкий орех… Больше всего дедуля любил розы и разводил их, несмотря на бакинскую жару и нехватку воды. Там, под кустом любимой розы, и нашли его, когда случился инсульт, после которого он так и не поправился. На последней фотографии дедушка совсем уже старенький, в окружении внуков, которых он обнимает за,плечи…
Бабушка была полной противоположностью деда : маленькая, кругленькая, чуть рябоватая от перенесенной в детстве оспы, с зачесанными назад гладкими волосами, звонким голосом, плавной речью, изобилующей массой поговорок и присказок на все случаи жизни.
Мама рассказывала мне, что, когда она с отцом и мною, совсем еще маленькой, ехала в поезде в Баку, одна женщина из соседнего купе оказалась соседкой по поселку. Она тайком поманила маму : зайди, мол, скажу что-то.
-Ой, девка, смотри! Смотри, в какую семью едешь! Хозяин-то весь день на работе, а командует в доме баба Маня, свекруха, значит, твоя. Там два Петиных брата, оба еще неженатые, да еще сестра с мужем и дочкой. Ох, не завидую я тебе!
Мама вернулась в свое купе, и папа сразу заметил ее настроение.
-Что она тебе наговорила?
Мама расплакалась и рассказала. Отец нахмурился, посмотрел на нее , потом сказал:
-Запомни раз и навсегда: никогда и никому я не дам вас в обиду - ни тебя, ни дочку. А маму мою ты и сама увидишь.
И вышел в коридор. Видно, такое лицо было у него в эту минуту, что соседка быстро юркнула в купе и больше не показывалась.
Так получилось, что мой отец, самый младший из сыновей, женился первым, и мама стала “старшей” невесткой. Какая уж там “старшая” - ей было немногим больше двадцати! Свекор и свекровь приняли ее как родную, и мама на всю жизнь запомнила слова бабушки, которые она произнесла для всех:” Мы тут все родные, а у Зины здесь, кроме нас, никого нет. Вот и она теперь наша, родная”.
Постепенно дом стал заполняться: женились старший и средний братья отца, появились дети. До сих пор для меня загадка: как бабушка управлялась со всеми нами? Ей часто задавали этот же вопрос любопытные соседки:
-И как это ты, Манечка, своим колхозом командуешь? Ведь три невестки в доме!
-Да все просто,- смеялась бабушка.- На хлеб, сахар, крупу, масло постное, зелень,мясо все складываются поровну и закупаем на неделю,а то и две.Ну, а если кому захочется разносолов или конфет шоколадных - это уж сами покупают, на свои денежки.
-И не считает никто? Не пересчитывает?
-Бог миловал,- пресекала бабушка досужие расспросы.
Вот, наверное, отсюда и наше отношение друг к другу: мы с сестрами не считали и до сих пор не считаем, родные мы или двоюродные - сестры, и все! Жили в одном доме, играли вместе, читали, вышивали…
Кстати, бабушка была искусной рукодельницей и приучила к этому занятию и невесток, и нас, внучек. Мы умели вышивать и крестом - русским и болгарским- и гладью, и стебельком. Каждая из нас, которые были постарше, должна была вышить, скажем, по цветочку на картине - и тогда можно было и поиграть, и побегать на улице, и на велосипеде погонять. А сама бабушка вместе с нашими мамами вышивала и скатерти, и дорожки, и салфетки - последняя сохранилась у сестры как память о нашем детстве.
Не забыть никогда зимних вечеров! Взрослые собирались за большим круглым столом, после вечернего чаепития играли в лото или “подкидного”, а нам, маленьким, отводился уголок возле печки-голландки. Папа привозил из разных городов, куда летал, игрушки: детские сервизы чайные и столовые, игрушечную мебель, куколок и одежду для них...Вот где было раздолье для нашей фантазии!
А еще была у бабушки необыкновенно красивая шелковая кремовая шаль с бахромой - так вот она нередко служила нам занавесом в наших детских спектаклях. До сих пор хранится у меня еще одна реликвия - бабушкина скатерть, которую она вышивала в юности себе в приданое. Однажды мы с сестрой умудрились тайком заплести косички из бахромы на этой скатерти - ох и попало нам! А потом мы расплетали эти косички под строгим взглядом бабушки - урок на всю жизнь. И сейчас я набрасываю эту скатерть на плечи - как шаль, и так тепло становится на душе!
Поздними вечерами, когда все дела были сделаны, когда домочадцы расходились по комнатам, бабушка садилась у приемника и слушала радиоспектакли - была такая передача “Театр у микрофона”. Вот перед глазами так и осталась эта картина : ночник, бабушка с вышивкой в руках, и на ее лице полное погружение в то, что происходит там, в спектакле. А ведь вставала раньше всех!
Уроки бабушкиной мудрости… Мама как-то рассказала мне об одном из таких уроков.
Когда отцу предстоял полет, мама вставала в 4 или 5 утра, готовила горячий завтрак, заваривала свежий чай, садилась рядом и, полусонная, смотрела, как он ест. Ну, конечно, какой аппетит в такую рань! Но так было заведено, чтобы мама провожала папу в рейс.
Однажды бабушка увидела эту картину: сын еле ковыряет вилкой еду, а невестка, налив ему чаю, ставит еще и варенье.
-Ты что это, сынок, давно барином стал?! Ты сейчас уедешь, а жене твоей весь день работать, отдыхать не успевает!
Отчитала сына и ушла. Он смутился, поцеловал жену, отправил ее досыпать, но долго еще со смехом вспоминал, какую взбучку от матери получил.
Разумеется, в семье всякое бывает, бывали размолвки и у моих родителей. Если мама что-то делала не так, как хотелось отцу, она пыталась настоять на своем, упорствовала. Бабушка принимала сторону невестки, и папа уступал:
-А ну, с вами спорить - только время терять!
Но потом бабушка обязательно находила минуту, чтобы сказать маме:
-Знаешь, не надо было так напирать на него. Ты запомни: никогда не размахивай шашкой, если хочешь своего добиться. Отойди, промолчи. Пусть он “созреет”, пусть примет решение сам.Поняла? Не воюй. Если женщина хочет войны - она ее получит, а нам-то мир нужен, правда?
Эту нехитрую ( а может, хитрую?) мудрость запомнила мама и передала ее мне.
Папа фотографировал любимую жену, Зинулю, очень много, и я смотрю, как он выбирал для ее снимков фон, место, освещение, как она подбирала наряд,чтобы на фото выглядеть особенно красивой.
А вот и фотографии моего папки! Одна из самых ранних - ему лет 17,он курсант Бакинского мореходного училища, на фоне брига “ Товарищ”, на котором они плавали по Каспийскому и Черному морям.
Вот ведь как иногда складывается судьба! Сначала отца позвало море, и в этом не было ничего удивительного для парня, выросшего в приморском городе. А потом его поманило небо! И он записался в аэроклуб, научился летать, прыгать с парашютом.
Война застала его 20-летним курсантом Качинского авиаучилища. Как у большинства его сверстников, времени на обучение в военных условиях было всего три месяца - ускоренный выпуск.И на фронт!
Но вот что меня всегда поражало : послушать папу - так веселого, смешного, курьезного на войне было так много! То они до смерти испугали девушек-летчиц, когда ради смеха выставили вдоль стены окоченевшие трупы фашистов - и девушки с визгом разбежались по летному полю. То уже в сорок пятом на даче Геринга обнаружили в погребе уникальную коллекцию коньяков и вин...Понятно, чем закончилась “дегустация”! Могли и под трибунал пойти, но комполка приказал “героям” спрятаться и отоспаться - а уж потом бушевал.
Но как менялось папино лицо, когда он вспоминал о погибших товарищах! Представь, говорил он, ты взлетаешь, с тобой еще два экипажа, а возвращаешься один.И в офицерской столовой они избегали смотреть на те места, где раньше сидели не вернувшиеся с задания.
-Ну, летун, в рубашке родился!- сказали отцу пехотинцы, успевшие вытащить его из кабины самолета, который через несколько секунд взорвался. Оказалось, что, когда отца подбили, он начал падать на дорогу, по которой шла колонна наших бойцов. И тогда невероятным усилием воли, будучи тяжело раненным, он перемахнул через дорогу и упал на минное поле. Жив остался чудом!
В Москве, в клинике Бурденко, он пролежал в гипсе почти полгода, но после лечения добился возвращения в родной полк, правда, летал уже не на истребителе, а в разведке.
И тут произошел случай, о котором отец рассказывал не очень охотно, но втайне гордился. Его вызвал на беседу особист и сказал, что если он хочет продолжать летать, то он должен подписать бумагу об отказе от брата, который попал в плен. Еще не совсем окрепший после ранения, отец кинулся на особиста, и неизвестно, чем бы закончилась эта история, если бы не командир, который решительно встал на защиту своего офицера. Так было не раз, когда надо было отстоять честь семьи, рода - и всегда это было без пафоса, без громких слов.
Сорок с лишним лет отец отдал авиации - сначала военной, потом гражданской. Стал он и “миллионером”- налетал миллион километров безаварийных полетов.
Да, кавалер Орденов Боевого Красного Знамени, Красной Звезды, Отечественной войны всех трех степеней - целый иконостас украшал его китель! Но он стеснялся пользоваться льготами, которые предоставлялись орденоносцам, говорил, что не “за это воевал”...
На фотографиях весны 45 года он, конечно, еще совсем молодой, но очень худой, уставший и… улыбающийся.
А вот более поздние, на которых он и его однополчане встречаются в селе Красном Смоленской области, где формировалась их дивизия. И я с болью в сердце отмечаю, что с каждым годом их становилось все меньше, да и встречи все реже. Но до конца своих дней мой отец гордился тем, что он был летчик-истребитель, что никогда не кривил душой, не подводил ни родных, ни товарищей.
Мы с сестрой раскладываем фотографии, с которых смотрят на нас ушедшие из жизни наши бабушки и дедушки, наши мамы и папы…
Одно я знаю точно: не прервется связь времен.
И обратный билет в детство и юность все-таки есть! Иначе почему так тянет заглянуть в семейный альбом?..
Свидетельство о публикации №217081200465