О Любви. Баба Маша

- Ну, и чего мучаешься? Поедем, я тебя к бабе Маше отвезу. Она быстро тебя на ноги поставит.
Сергей Василич говорит это так спокойно, весомо, что мне хочется ему верить. Хотя, со своей стороны, понимаю, что мне уже никто не поможет. Но когда плохо, человек готов схватиться и за соломинку, лишь бы не пропасть.
- Поедем.
  Мы едем с Сергеем в маленький посёлок, недалеко от большого волжского города. Накануне прошел сильный дождь и подъехать к самому дому, где живёт баба Маша, не получается. Оставляем машину и идём пешком по грязной и скользкой дороге. Да-а, колея здесь такая глубокая, что Василичевой машине и на брюхе не проползти. Трактора что ли наковыряли?
  Подходим из-за посадки к посёлку. Небольшие частные дома, три одинаковых двухэтажки вдоль железной дороги, где удобства во дворе, да для каждой квартиры маленькие сарайчики в ряд, для дров, угля и разного старья. Маленькая станция. А вдалеке высится одинокая многоэтажка. Вот и весь посёлок.
  Сергей Василич подходит к крайнему двухэтажному дому, поднимается наверх и стучит в первую дверь. А я, как привязанная, следую за ним. Дверь открывается и мы заходим в узкий коридор.
- Здравствуй, здравствуй, Серёженька.
Кто-то обнимает Сергея, похлопывает его по плечу. Кому-то Сергей жмёт руку, отдаёт пакет и, обернувшись, машет рукой мне. Мол, подойди поближе.
- Баб Маша, я к тебе тут человека привёз, посмотри её. Может поможешь?
Василич поворачивается и пропускает меня в небольшую светлую комнату. Я невольно щурюсь, попадая из тёмного коридора на свет. А сам он, тем временем проходит мимо большой печки в маленькую кухню.
- Я вам там консервы, колбаску, булочки и так кое-что по мелочи привёз. Ты разбери там, Сергей Иваныч.
Мужчины на кухне затевают разговор. А я ловлю на себе заинтересованный взгляд, поворачиваю голову и встречаюсь взглядом с пожилой женщиной. Мудрые серо-зелёные глаза, немного подуставшие, приятное чистое лицо, добрые морщинки у глаз. На голове белый платочек прячет седые волосы, собранные в тугой узел на затылке. Синее, в мелкий цветочек, домашнее платье с длинными рукавами, закатанными почти до локтя, а поверх платья повязан широкий передник, с большими карманами. На ногах простые чулки и мягкие домашние тапочки. Натруженные маленькие руки спокойно лежат на коленях.
- Здравствуйте! - почему-то с поклоном, здороваюсь я.
- Ну здравствуй, девонька, здравствуй. Садись-ка вот на стул. Рассказывай, кто ты да что случилось с тобой.
Я успокаиваюсь, мой небольшой мандраж проходит, уступая место доверию и благожелательности.
- Баба Маша, сил у меня нет. На работе ничего тяжелее ручки не поднимаю, а вот после работы... Хозяйство у нас большое. Муж в командировках, дети маленькие ещё помогать, а у меня сил нет. Надорвалась я, наверное. Помогите.
- Ну-ка, девонька, поподробнее мне расскажи.
Я рассказываю про своё большое хозяйство, про то, как мне пришлось тяжело работать, в авральном порядке, когда моего мужа срочно увезли с аппендицитом в больницу, на операцию. А дома не осталось ни клочка соломы для скотины, не приготовлено место для свиноматки, которая вот-вот должна была опороситься. И всё это пришлось делать мне: убирать в сарай привезённую солому, чистить клетки. От тяжести такой и надорвалась.
- А ты ведь, детка, не тамошняя, - внимательно глядя на меня, говорит баба Маша, - не для тебя эта работа.
Я поднимаю глаза и удивлённо смотрю на старушку. Я же вроде не обмолвилась что не местная.
- Городская я, с правого берега. А как в село попала? Замуж за местного парня вышла, в институте познакомились.
- Ох, не надо тебе туда. А ведь тебя предупреждали. Знак был, - баба Маша сокрушенно качает головой. - Не поняла.
Что " не поняла ", кто " предупреждал " и почему " туда не надо "? Я поняла через много лет, что значили эти слова.
- Баба Маша, а вы здешняя? А откуда родом?
То ли в ответ на мою искренность, то ли разговор такой душевный получился, а может просто захотелось поговорить с незнакомым человеком, баба Маша неторопливо начинает рассказывать о себе.
Родилась она в большой крестьянской семье, на Урале. Семья была правильной, как настоящие русские семьи. Дед, крепкий мужик, был главой семьи. Бабушка хлопотала по дому да по хозяйству. Сыновья со своими семьями жили тут же, в большом родительском доме. Дед с сыновьями работали в поле, на своей земле, зимой шорничали, пимы катали, охотились. А когда работа какая подворачивалась, казённая какая оказия, дорогу там строить или ещё что, работали и там. Семья то большая, кормить надо всех. Дед пасеку держал. Огород большой был, скотины много, а главное лошади были. А бабушка со снохами всё больше по дому да по хозяйству: готовили, пряли, ткали, вязали, чинили одежду и за скотиной догляд, и за огородом присмотр. Крепко жили. Дочерей своих отдавали только в хорошие, путящие семьи. Да и девки-то такие были нарасхват, ладные, работящие, уважительные.
  Свободной минуточки ни у кого не было. Да и дед бы не позволил "ворон ловить, безобразие разводить". Когда не работали, тогда молились. С Богом жили. И грамотные были, читать, писать, считать умели все, а вот дальше образование давали только тем, кто посмышлённее был, кому это жизненно важно было. А читали всё больше Библию, Псалтирь, Чтеи минеи, по ним и детей учили читать. Так трудами своими и жили, пока не грянула революция, а с ней гражданская война. А там и до раскулачивания дожили. А какие они кулаки? Трудились много, с зарёй вставали, потемну ложились. Никогда работников со стороны не брали, всегда сами управлялись. Какие кулаки? Если свадьбы все дядья в одном и том же костюме справляли.
  Всё больше тревожных слухов доходило до семьи. То в одном селе хозяйство отобрали, а людей за Урал сослали, то в другом. Предупредил кум, что не сегодня-завтра до них очередь дойдёт. Собрал тогда дед сыновей и велел грузить скарб на подводы, и уходить в разные стороны, как можно дальше, где их никто не знает. Спасать семьи, детей. Так и сделали. А дом с постройками - сиротой остался.
  А Маша, ей тогда пять лет было, заболела. Куда с ней в дорогу? Завезли её в монастырь и оставили у монахинь, на излечение. Так и осталась Маша в монастыре. Там монашки и научили её всему. Людей лечить словом, молитвами, руками. В травах разбираться и снадобья готовить. Ткать, прясть, вышивать, всему, что сами умели и её научили. А больше всего - уметь молиться, в Бога верить.
  Когда разорили монастырь и разогнали монахинь кого куда: одних в лагеря сослали, другие по миру странницами ушли, а некоторые в "миру" осели, работать пошли. Маша пошла работать на одну из больших строек. Там встретила своего будущего мужа. Поженились, родился сын, но вскорости заболел и дожив до семнадцати годков умер. Муж погиб. Осталась одна одинёшенька. К тому времени Маша работала на железной дороге, встретила там своего второго мужа, поколесили по стране, поездили, пока не осели на Волге. Так тут и остались. От железной дороги дали им эту маленькую квартирку. Вот так и живут. И везде, где бы баба Маша не жила, приходилось ей людям помогать, лечить.
- Баба Маша, а говорят людей лечить нельзя? - Спрашиваю я.
- Э-э, милая, да Господь приведёт ко мне только того, кого можно лечить, а кого нельзя тот и не попадёт, мимо пройдет.
- А вот ты лучше посмотри, какую я красоту то сделала.
Баба Маша ведёт меня в крошечную комнату, от потолка и почти до пола увешенную иконами, а там на столике стоит златоглавая церковка, как настоящая, а перед ней на вышитой скатерке пруд с голубой водой, а по воде лебеди плавают. Лебеди так искусно сделаны, как живые. Деревья вокруг вышитого прудика стоят и все разные, некоторые из бисера сделаны, а другие не знаю из чего. А над всем этим икона Пресвятой Богородицы, вышитая бисером.
- Баба Маша, и это всё вы?
- Да кто же, девонька, я и сделала. Времени то много. Сижу молитвы читаю, а руки-то дела просят, вот и делаю.
Баба Маша любовно поглаживает скатёрку, разглаживая несуществующие складки.
- Мы с Сергеем Ивановичем почти каждый день в церковь ездим, на службу. Хорошо-то там как! Покойно. А как певчие запоют, на душе радостно.
Ой и мне хорошо рядом с бабой Машей, спокойно и радостно, как с родной бабушкой. Все тревоги, как- будто отступили, ни дать ни взять, родного человека встретила.
- Глянь-ка, девонька, что покажу.
Баба Маша достает фотографии детей. Я рассматриваю их и слушаю про каждого историю чудесного рождения. Сколько бездетных пар побывало у неё, скольким людям помогла она обрести счастье иметь детей. Да еще и кого хотелось, девочку или мальчика.
- Баба Маша, а как же?
-По молитвам, девонька, по молитвам. В монастырях-то знания древние хранили. Много чего монашки-то знали и умели. И молиться умели правильно, с душой, со вниманием.
- Я вот тут, сама удивилась. Котёнок поздней осенью забрёл к нашим дверям, мокрый весь, голодный. Я двери-то открыла, а он не идет, позвала его, пошёл. К тёплой печке подошёл, вон туда в уголочек, поднялся на задние лапки, а передние сложил одна к одной и на иконы молиться стал. Лапками вверх-вниз, направо налево. Вот чудеса, чтобы скотина бессловесная молилась. Первый раз в жизни видела. Божья тварь, какая - никакая, а душа у него есть. Молоко перед ним в блюдечке стоит, а он молится.
 Мы сидим с бабой Машей все ближе и ближе, всё легче и приятнее разговор.
- А у меня бабушка Катя, тоже верующая была, тоже молилась всё время и людей лечила.
- То-то я смотрю, девка ты незряшная. Ты бабушкины записи сохрани, пригодятся. Ко мне тут студент-медик ходит, ему я и передаю свои знания. Сколько нас таких лекарок-то осталось, раз, два и обчёлся, а знания сохранять надо, передавать, древние они и нужные. Вон Евдокии за 80 перевалило, она от рожи лечит. Этих рож-то 90 видов и от каждой свой заговор есть. Вот человек краснолицый, или румянец всё время на лице, кажется о здоровье говорит, а на самом деле больной - рожа. И так у каждой бабки-лекарки свои знания, свой опыт. Их бы собрать воедино  и сохранить, и людей лечить, не все-то врачи могут. Где руками и молитвой помочь можно, они режут безбожно, хирурги-то. А молиться-то все ли умеют? Перекрестил себя впопыхах, да побежал по своим делам. Э-э-х, молиться со вниманием надо, с сердцем, с душой, тогда молитва до Бога доходит. И того не знают, что за людей молиться - кровь проливать. Так-то вот, девонька.
 А времена нынче безбожные, в каждом роду Господь человека сподобит молиться за весь род, спасать значит родных своих. Как лодка это человек плывет и всех тонущих подбирает. Богу-то все нужны и молящие и пропадущие, он всех любит одинаково. Я вот когда за свой род молюсь, они ко мне все приходят, и те кого знаю, и те, кого никогда не видела, а гляжу на них и понимаю, что я их тоже знаю. Вот как, они за нас там молятся, а мы за них здесь.
 Разговор продолжается. Баба Маша снимает фотографии своего мужа и сына со стены, протирает стекло и нежно поглаживая пожелтевшие фотографии, рассказывает о них, родненьких, как с мужем встретились, как сынок родился.
 Со двора вернулись мужчины.
- Ну как, познакомились? - Возьмешься лечить, баба Маша? -заглянув в комнату спрашивает Василич.
- А где, Серёженька, ты машину оставил-то? - вопросом на вопрос отвечает баба Маша.
- Да вот тут, сбоку, у посадки, метров 70 не доехали, грязь.
- Нельзя ей ходить так далеко. Ты знаешь, Серёженька, привези-ка ты мне её, когда посуше будет, прямо к самому крыльцу. Ну, езжайте, детушки.
 Видя,  что Василич торопится, провожает нас баба Маша. Целует Сергея, меня.
- С Богом! А тебя, девонька, жду, приезжай. На том и расстались. Едем в город.
- Серёж, а сколько денег надо за лечение?
- Да ты что, не вздумай бабе Маше предложить, обидится . Она никогда денег не берёт. Привезёшь, гостинчик какой, лучше продуктами  и больше ничего не надо. Кажется понравилась ты ей, долго она с тобой разговаривала.
 Всю дорогу я думала о бабе Маше, о её трудной судьбе. С малых лет ломала её жизнь. Сиротой осталась в монастыре. Монастырская жизнь трудна, не каждый человек выдержит её, мало еды, мало сна и очень много труда. Когда разорили монастырь, совсем девочкой осталась без крова над головой. И опять тяжелый, изматывающий труд на стройках. Только обрела семью, любимого человека и тут же его потеряла. Осталась одна с малым, больным ребёнком и того отняла судьба через 17 лет. Какой же великой внутренней силы эта женщина, не сломалась, выстояла, выжила и продолжает жить с верой, с радостью в душе, да ещё и другим людям помогает, лечит.
 В следующий раз к бабе Маше привёз меня муж, благо дорогу я уже знала. Встретились, как родные. Муж передал гостинец Сергею Ивановичу.
- Ты, сынок, машину где оставил? - спрашивает баба Маша мужа.
- Прямо у крыльца вашего, - отвечает тот.
- Вот и хорошо. Иди-ка в кухню, к Сергею Ивановичу, или во двор идите, а я здесь с девонькой моей займусь, - распоряжается баба Маша.
- Иди-ка сюда, девонька. Встань вот здесь. А теперь согни ногу в коленке и подыми как можно выше, к подбородку.
 Я пытаюсь это сделать, но у меня выше бедра не получается.
- Толстая я, баба Маша, жир не даёт - смущенно, как бы извиняясь говорю я.
- Ну-ка, а теперь ложись вот сюда, на кровать. И одёжку задери повыше, чтобы живот оголить.
 Я чётко выполняю её распоряжения. На досках, лежит  матрац, застеленный чистым покрывалом. Я укладываюсь, оголяя живот.
- Не бойся, девонька, не бойся, больно не будет, расслабься. Тёплые руки ощупывают мой живот.
- Да как же ты ещё ходишь, милая. Ты же всё себе сорвала. У тебя ни в руках, ни в ногах силы нет.
 И всё правда, нет у меня силы.
- Пупок у тебя со своего места сошёл. Он у нас в организме равновесие держит. Видела как куклы устроены?  У них в животе все ниточки воедино связаны, так и у нас. А у тебя все упало, и все органы вниз скатились. Как же тебе больно! - жалеючи меня говорит баба Маша.
Её руки продолжают свою работу, мнут, расправляют, подымают. Я открываю глаза и смотрю на бабу Машу. Её глаза зажмурены. Она работает с закрытыми глазами, а губы шепчут молитву.
- Положи сюда руки - закончив мять живот говорит она и кладёт мои руки на живот.
- Вот как надо, правильно, чувствуешь ямки по бокам. - "Жирная" она - передразнивает она меня.
 - Нет у тебя никакого жира.
- А теперь поднимайся. Да не так, дурёха,- пресекает она мою попытку резко подняться.
- На бочок, на бочок ложись, так. А теперь ноги опускай и вот теперь поднимайся. Только так теперь и будешь вставать. Поняла?
 Я киваю головой, мол поняла.
- Ну-ка, девонька, подними ногу, как я тебя просила. Я с тем же усилием поднимаю ногу и, о чудо, она взлетает коленом прямо к подбородку. Вот это да! Опускаю глаза вниз и понимаю - живота то нет.
- Ну, где твой живот? - удовлетворенно  спрашивает баба Маша.
- Нету его. Поставила я на место твой пупок. Но запомни, ничего тяжелого больше килограмма не поднимать, по лестницам не подниматься, и ходить тебе надо, как можно меньше. Месяц другой поберечься надо.
- Баба Маша , спасибо вам - говорю я ей.
А она вдруг пристально глядя мне в глаза говорит.
- А ты ведь молится будешь.
- Что прям сейчас что ли? - ошарашено говорю я. Понимая что это совсем не про меня, где я и где молитвы.
- Нет, не сейчас  - задумчиво, всё так же глядя мне в глаза, говорит баба Маша. - Сейчас есть кому за тебя молиться, и родители твои живы.
- А почему я буду молится? - не могу угомониться я.
- А потому что некому будет молится ни за твоих живых, ни за твоих мёртвых. - Отмахивается от меня баба Маша.
Сейчас, через много лет, я поражаюсь прозорливости бабы Маши. Ведь всё случилось так, как она и предсказала мне тогда, двадцать с лишним лет назад. Когда умерла тётя Галя, последняя молитвенница нашего рода, я была готова, принять у неё эту эстафету. И оглянувшись на своих родственников с удивлением поняла, что только я успела прийти к этому. Как баба Маша и сказала мне тогда: " Ты избрана. Тебе  молиться." Но ведь есть и старше меня,  есть и лучше меня , но видно избрана только я. И решено это на другом уровне, наверное, до моего рождения.
И ещё кое что предрекла мне мудрая женщина. Но пока этого ещё не случилось, я не буду писать об этом.
 Теперь я думаю, что две короткие встречи с этой удивительной женщиной не случайны. Они как вешки на моём пути, как огонек в степи, чтобы не сбилась с дороги, чтобы нашла верный путь, предназначенный только мне.
 Баба Маша, спасибо что Вы были в моей жизни. Спасибо, что осветили своей добротой, любовью, участием мой путь к Богу. Благодарю.