Дерево ран

И он вошёл в город.

Голодные собаки скулили у ворот, женский плач слышался из окон. Мужчины сторонились его, и отводили взгляды. Он шёл по пыльным улицам, а после - вдоль высохшего русла реки, и не гибкие ивы стояли по её берегам, а выжженные солнцем колючие ветви. А за рекой чернело побитое спорыньёй поле ржи, и вороны кружили над падалью в овраге.

И вот он дошёл до главной площади, вокруг которой был тот город, и стал посреди неё. И собрались люди. Много людей. Мужчины и женщины. Молодые и старики. И он спросил:

- Все ли пришли сюда?

Оказалось, что пришли все, не было только одной девы, что сидела за шитьём в красивом доме из белого камня.

- Приведите мне её – сказал он.

И сказали ему:

"Кто ты таков, чтобы мы слушали тебя?"

И он ответил им:

- Долгие годы я шёл сюда. Я пришёл, и что я увидел: полноводная река пересохла, поля ваши не убраны, и зерно гниёт на корню. Ваши девы не ласканы, и от того не слышно детского смеха на улицах ваших! И женщины ваши сидят за шитьём, но не свадебные наряды невест шьют они, а саваны для стариков, что умерли этой ночью. И я смотрю на дерево бодхи, что высится на горе, а гора стоит над городом – и я вижу, что под ним никого нет. Не от того ли все ваши беды? И вот что я скажу вам: я выйду из города и сяду над ним. А когда встану, войду в ваш город и буду править.

И слушали его люди. Много людей. Мужчины и женщины. Молодые и старики.
И вышел один старик в простом платье. Он почесал голову через алую пхету, посмотрел на небо, и сказал:

- То, что для Него было дерево Бодхи, для тебя будет деревом ран.

- Это что ещё такое? – удивился Али

- Попробуй сесть под ним, и узнаешь. Но раны откроются все.

- Какие ещё раны?

- Все раны откроются разом. Все синяки и ссадины, ушибы и порезы, что были когда-нибудь на твоём теле, год назад, или в далёком детстве - все появятся вновь. Все до единой. Каждый рубец разойдётся и наполнится алой кровью. И даже палец, что ты проткнул рыболовным крючком этой весной.

Али что-то больно кольнуло в палец, и он спрятал руку за спину.

"Проклятый колдун" - подумал он - "правду говорят, нет на свете большей силы, чем сила внушения этого старика"

Палец зудел и пульсировал, будто в нём и впрямь сидел добрый десяток кривых и острых крючков, но Али не подал виду. Он твёрдо решил выполнить условия старика, чтобы город пал к его ногам.

- Так ты говоришь, все раны откроются разом?

- Вот именно.

- Что за бред – важно сказал Али. Он посмотрел на дерево, и оно, казалось, стояло совсем рядом. Он подобрал с земли камень, размахнулся, и что есть сил кинул его. Камень с глухим стуком ударил по морщинистому стволу и пал подле узловатых корней. Али пожал плечами, и пошёл прямиком к дереву.

- Плёвое дело - сказал он – Пойду и сяду под дерево, а когда встану, буду править этим городом!

И на него смотрели люди. Много людей. Мужчины и женщины. Молодые и старики.
Рядом с ним собака гонялась за собственным хвостом. Она рычала, лаяла, и крутилась, поднимая облако пыли. Али размахнулся, и пнул её ногой. Собака, заскулив, убежала прочь.

Он посмотрел на пригорок. Дерево сияло в утренних лучах, точно золотой кубок.

- Пора – сказал он. И начал подъём.

Солнце палило над маковкой, цикады стрекотали в траве, и шмель кружил над цветком татарника в полуденном мареве, а Он всё шёл. И подоспел вечер, и закат окрасил в розовый цвет камни на склоне, а он всё поднимался вверх. И когда он поднимал голову, то не было видно неба. И дерево всё было близко, но нельзя было дотронуться до него.

Наступила ночь и рассыпала по небу звёзды.  И млечный путь пестрел сквозь ветви священного дерева. И звёзды были столь крупные, что свисали с ветвей, как спелые плоды.

Налетел ветер, нагнал тучи, и пошёл дождь. Он вымок до нитки, и продолжал карабкаться вверх. Он так сильно упирался ногами, что сандалии лопнули, и слетели, и он полез босиком. И дерево всё так же было близко, но нельзя было дотронуться до его ствола, и сесть у его корней.

И ветер зашёл с другой стороны, и стал холодным, и дул без конца, так что мокрые камни покрылись льдом. И льдины, острые, как ножи, кололи босые ноги его. Вновь налетел ветер, и пошёл град, и острые градины, точно стрелы, впивались ему в лицо. А дерево всё было близко, и сквозь крону было видно небо – серое в белых облаках, и дерево было близко, но нельзя было подойти и сесть под ним. А Он всё шёл и шёл. И задрожала земля, и со склона в него полетели камни. И били камни его лицо, и резали его плоть. А Он всё карабкался вверх.

И вот показался край неба. Из последних сил Он взобрался на каменистый уступ и дополз до дерева. Кровь текла ручьём с его чела. Он упал в кровавую лужицу у корней, не в силах вздохнуть. Всё лицо его было разбито в кровь, ладони и стопы покрылись порезами, превратившись в кровавые лохмотья. На голове багровели свежие шрамы, правый бок был вспорот, а на груди зияла глубокая рана.

И подошёл тот самый старик, и дотронулся до его плеча:

- Ты всё ещё хочешь править городом?

Он собрал все силы, и повернул голову к старику:

- Да!

- Вот это – сказал старик и тронул пальцами его затылок. Перед глазами Его поплыли круги. Он вскрикнул, но старик продолжал мять пальцами рыхлые края раны:

– Тебе было семь, и ты плохо сказал об отце. Ты упал с высокого дерева, и расшибся. Это небо дало тебе знак, и более ты не позволял себе сквернословить о старших. Ты всё ещё хочешь править этим городом?

- Да! – вскрикнул Он

- Вот это – старик схватил за нос, сломанные кости затрещали под железными пальцами, а из груди Его вырвался крик, - это когда тебе было одиннадцать. Тогда в первый раз ты решил защитить свои слова. Соседские ребятишки побили тебя палками, и сломали нос. Это небо дало тебе знак, и с тех пор ты стал делать, как все мужчины - вначале думать, а после говорить. Ты всё ещё хочешь править этим городом?

- Да! – прошептал Он, и в глазах его потемнело. Старик склонился над ним, и разорвал плащаницу.

- Вот это, - старик показал на глубокую рану на его боку – ты получил, когда тебе было восемнадцать.

Старик склонился ещё ниже, сунул в рану два пальца по первые фаланги, и посмотрел Ему в глаза. Высокое небо закрутилось над головой, Он стиснул зубы и зарычал, но не отвёл взгляда.

- Ты решил испробовать на себе силу мысли, и твои дурные помыслы притянули страшную боль – сказал старик.  -  Ты стал ходить по мейханам, пить и задираться. Ты даже вошёл во вкус. Так продолжалось долго. Пока не появились те, двое, что были похожи на абреков, и у одного из них был нож. Они-то и отучили тебя от этой привычки.

Старик приблизился так, что почувствовал горячее дыхание Его на своём лице. Он склонился ещё ниже, и засунул пальцы в рану по вторую фалангу, и спросил:
- Ты всё ещё хочешь править этим городом?

И наступила тишина. Такая, что стало слышно, как ветер тронул зелёный листок высоко в кроне, а на другом конце города в светлице юная дева за шитьём уронила иголку на каменный пол. И Он прошептал беззвучно, одними губами:

- Да…

И тогда старик дотронулся до его груди. Он раздвинул края раны, что зияла от левого соска до ключицы, и вынул кровавое сердце. И тогда Он упал навзничь. Глаза закатились, и больше Он не говорил ни чего.

Старик держал в руке тёплое сердце. Оно билось в судорогах, и тяжёлые капли крови падали на сухую, землю у корней древа. Высоко в небе прокричал сокол. Старик задрал голову, так что с его головы слетела алая пхета, и посмотрел вверх. Он провёл ладонью по гладкой выбритой голове и сказал:

- Пришло время, и ты встретил женщину. И понял, что все, что были у тебя раньше –лишь девочки по сравнению с ней. И ты решил быть с ней, и разделил с нею ложе и кров. Но этого тебе показалось мало. И тогда ты разорвал себе грудь и протянул ей руку, а в руке билось кровавое сердце. И она взяла его, засмеялась, и выкинула собакам. А после повернулась спиной и пошла прочь. А ты остался один с зияющей раной в груди.

С этими словами старик кинул кровавое сердце, и оно, всё в пыли, покатилось по склону вниз. И с неба камнем упал сокол, схватил плоть, и взмыл высоко в небо. Но одна горячая капля успела упасть в пересохшее русло ручья. И тотчас из-под другого камня появилась ещё капля влаги. А после – ещё и ещё. И вскоре ручьи, что бежали с горного склона наполнили русло реки, и она забурлила, неся кровавую пену. Но вскоре прозрачный и чистый поток смыл всю кровь в море, и величавая река синей атласной лентой протянулась через весь город.

Старик сел под дерево, Он вытянул босые ноги, и рукавом утёр пот со лба. Солнце палило над самой маковкой. Лёгкий ветерок звенел в листве дерева, а рядом над кустом шиповника жужжала пчела. Серая, точно камень, ящерица замерла на морщинистом стволе дерева. Старик прикрылся ладонью от солнца, и посмотрел вниз. Далеко вперёд, до самого берега раскинулся город с белыми, как раскалённый песок, крышами домов, извилистыми улицами и пёстрыми овалами площадей. Зелёные шапки чинар и пирамидки кипарисов высились над ним. А за рыжей полоской песка начиналось бескрайнее море, что катило свои синие волны от берега и до самого горизонта. Старик вновь вытер пот со лба, и встал.

Он лежал рядом и был недвижим. Плащаница его была в крови, и изодрана в клочья. Глаза его были открыты, но зрачки закатились, и он не дышал.

Старик посмотрел наверх, туда, где ветви дерева купались в лучах солнца, и сказал:

- Великие дары, что были посланы тебе, стоили твоей боли. Отныне ты свободен от неё!

И Али пробудился. Он потрогал голову, грудь, ноги. Все раны затянулись, от них не осталось и следа.

- Ну что, ты всё ещё хочешь править этим городом? – спросил старик. Али поднял глаза, и лишь усмехнулся в ответ:

- Мне пора! – сказал он, и поднялся на ноги – Зачем один единственный город тому, у кого есть целый мир?

Он сказал так и пошёл прочь. Но, сделав шаг,  обернулся:

- Старик, ты ведь сказал не всё? Что ты ещё хотел сказать?

И старик вновь поднял голову. Солнце припекало, касаясь его морщинистого лица своими лучами, горячими, словно кровь. И белый, ослепительный диск терялся высоко в кроне, от чего узловатые ветви древа змеились, точно вены под плотью небес. Старик закрыл глаза, и сказал:

- Когда мужчина любит, он ослеплён. Его страсть так сильна, что он готов подарить женщине всё на свете, и даже небо и солнце на нём. Но разве можно кому-нибудь отдать то, что не принадлежит тебе?

- Я понял, что ты хотел сказать, старик. Спасибо, тебе! – сказал Али, поклонился старику, и пошёл прочь.

- Куда ты идёшь? – спросил старик

- Там, на другом конце города стоит новый, крепко сложенный дом. А под самой крышей светёлка с двумя окнами на восток. В той светёлке прекрасная дева сидит за шитьём. Я иду к ней, старик.

- Иди. Но помни, что шьёт она саван тому, кто умрёт этой ночью. Когда поймёшь, кому будет впору это шитьё, посмотри вокруг.

Али сделал шаг, и оказался возле того дома. Высокие стены были выложены из белого камня, а под крышей сияли два окна, что были обращены на восток. Али вошёл на высокое крыльцо, потянул за ручку тяжёлую резную дверь, и зашёл в дом. Вокруг было красиво, и чисто. Стены были все в красных драпировках, и в горнице не было окон, зато в левом углу горел очаг, и от очага в доме было так тепло и уютно, что ему тотчас захотелось остаться здесь, и не ходить больше ни куда. Но он вспомнил слова старика, поднялся по красивой резной лестнице в светёлку под крышей. Он вошёл, и увидел деву. Та сидела на большом сундуке за шитьём, и даже не взглянула не него, когда он вошёл.

- Здравствуй, красавица! – сказал он

Но она не ответила ему, продолжая шить.

- Как зовут тебя?  - спросил он, и подошёл ближе. Но дева, казалось, не слышала его, и всё работала иголкой, пронзая белую ткань – вверх-вниз, вверх-вниз. И поглядел Али на ткань, что была в её руках, и понял, что это занавески с двух окон светёлки.

- Ты сняла занавески без спросу – сказал он. Дева, развернула шитьё, и Али оторопел: это был белый саван. Дева встала, и быстро примерила саван к его росту.
- Ты не учтива к хозяевам – сказал Али – это мой дом. Гости так себя не ведут, уходи.

Но дева, усмехнувшись, продолжала шить. Тогда он схватил её за каштановые волосы, выволок из светёлки, и вышвырнул вон. Но, когда он вошёл обратно, дева была там. Она смотрела на Али во все глаза, и под левым глазом её была родинка, как маленькая звёздочка. И тогда понял он, кто перед ним. Али начал гоняться за ней, но дева ускользала от него. Али совсем выбился из сил, но вдруг вспомнил слова старика.

Он огляделся. И увидел ковёр, что лежал на полу. Стены светёлки были выбелены известью, под потолком пестрели звёзды, а в углу стоял красивый резной комод, на котором одна на другой лежали три книги. Али сделал один-единственный шаг к комоду, но всё вокруг затряслось. Он обернулся, и увидел деву: она сидела на сундуке, и тряслась так, что весь дом ходил ходуном.

Али подошёл к комоду, и взял первую книгу. Дева застонала, и затряслась пуще прежнего. Он погладил кожаный переплёт, развернул книгу, и прочитал:
- Знаю, была ты недавно у одного мужчины.

Дева закричала, и бросилась к нему, моля о пощаде, но он продолжал читать.
- Ответь, руками обнимала его?

И как только он сказал это, руки у девы оторвались по самые плечи, и со стуком упали на ковёр. Дева вскрикнула, но продолжала идти к нему, обливаясь кровью. Али взял с комода вторую книгу.

- А ногами, своими касалась его? – спросил он, и тотчас ноги её оторвались. Она упала на ковёр, и закричала. И стала ползти к нему, извиваясь всем телом, как червяк. И тогда он взял третью книгу:

- А в губы? В губы целовала его? – спросил он, и тотчас голова девы слетела с плеч, и вся она превратилась в труху.

И тогда за окнами взошло солнце, и осветило всю комнату. И увидел он, как много пыли и старых вещей в его доме.

- Надо выкинуть отсюда весь старый хлам - сказал Али, свернул ковёр, и вынес его прочь.

Он стал на крыльце, развернул ковёр, и развеял по ветру то, что было внутри.
Он сел на крыльцо и закурил. Мимо дома прошла молодая прекрасная женщина, что вела за руку девочку. Девочка посмотрела на него, и улыбнулась во весь рот, обнажив неровный частик зубов. Али улыбнулся в ответ, и девочка с матерью скрылись за поворотом. Вслед за ними пробежала ватага детей, что гонялись друг за другом, играя в салки, и смеясь.

- Ты был прав, старик – сказал он, выдыхая сизый дым – нельзя дать другому то, что не принадлежит тебе.