След любви. рассказ

        "СЛЕД ЛЮБВИ.три азиатских  рассказа"


     Вторые сутки за окном вагона неслась беспрерывная панорама и лишь на станциях  пять, десять минут, невидимый киномеханик перезаряжал плёнку и поезд пробивал еще сотню километров в статичном пейзаже, упирающемся рельсами в горизонт. Когда изображение в окне вагона останавливалось, жизнь за пыльным стеклом проявлялась лишь в беспорядочном перемещении персонажей, суетившихся  вокруг замерших на жаре, седобородых истуканчиков в ватных чапанах - продавцов ржавых болтов М10х12, вентилей с остатками зелёной масляной краски, гаек, кранов, хозяйственного мыла и всяческих не нужных предметов. Местные аксакалы сидели в ряд в трёх метрах от железной дороги, не зазывая, переставляли время от времени, с места на место, свой товар на тряпочках, постеленных на землю.
   
Из съестного я купил лишь буханку чёрного хлеба, да консервированную рыбу у женщины в цветастом платье, с лицом коричневым, испещрённым морщинами, словно выжженный солнцем такыр.

   На  третьи сутки ландшафт слегка ожил - пески мы проехали ночью. Появились низкорослые деревья и редкие кишлаки. На станциях пассажиров, выходящих из душных вагонов «на воздух», обдавало сухим жаром. Взмахнув рукой, я увидел её обжаренной, будто в гриле и больше не выходил до конца пути,  наступившего таки - к вечеру четвёртого дня.

Я уехал от себя, от родительского дома и государства, пытавшегося призвать меня в армию после отчисления из института. Сейчас я знаю, что подсознательно создавал эту ситуацию сам, но духу не хватало бросить строительство ядерных установок (так это называлось там), а так - вот мол, не сдал математику, хотя вместо подготовки к экзамену я ходил по барам и кафе - искал встреч с девушками, вернувшись с «шабашки» под видом студенческого стройотряда с полными карманами денег, заработанных трудом шофёра на разбитой, с дощатым кузовом, ГАЗ-51. Возил по пыльным дорогам Казахстана московских юношей, строивших коровник. А вечером к дояркам, накидав в кузов полосатых матрасов - не пригодились, - слишком быстро все упились портвейна и вдвоём с другом мы везли «стройотряд» обратно по степи, держась столбов вдоль дороги, а  он при этом  норовил помочь мне, переключая скорости вместо меня.

   
     В этой азиатской стране, куда я вернулся, когда-то работал мой отец, и мы несколько лет жили здесь.  В шесть лет я бегал босиком по двору с ключом на шее, обжигая ноги плавящимся асфальтом. Всячески хулиганил: поджигал мусор в подвале, воевал с мальчишками, вешал кошек и бросался бутылками с карбидом, а это просто настоящая бомба.
     Под окнами была зона за огромным забором из неструганых досок - сквозь щели пробивались пыльные лучи солнца. Ленивые, разморенные зэки сомнамбулически перемещались по стройке и лишь с утра, хапанув чифира, проявляли признаки жизни, посверкивая огромным осколком зеркала на наш дом - на балконе молодая женщина, моя мать развешивала ослепительно белые простыни.

Потом меня сдали в школу, а потом и в бассейн. Цвет голубой воды, подсиненный хлоркой, длинный школьный коридор, говорящие тени на киноэкране летнего кинотеатра под открытым чёрным небом - вот те неясные блики памяти, что хранил я много лет, а теперь привёз в город моего детства, сверять с реальностью.

В чемодане лежало рекомендательное письмо начальнику участка механизации в МСУ-79 треста «Промэлектромонтаж», а в кармане семьдесят рублей, выданных смущённым отцом на Казанском вокзале: Извини, я больше не могу ничего сделать...

    Меня встретили и отвезли не в  гостиницу – прямо к себе домой. Прожив неделю на раскладушке у гостеприимной татарской семьи, я переехал в общежитие. Профессиональные права, полученные в подмосковной школе, позволили мне водить новый УАЗик, небольшой грузовичок. Но оказалось, что он предназначен быть поджопником начальнику строительного участка - надо было с утра до вечера возить пожилого мужчину из немцев, усвоившему, за время жизни в Узбекистане, все местные обычаи: ждать его возле базаров, где происходили деловые встречи с шашлыком и бесконечным зелёным чаем в многочисленных чайханах. Постоянно опаздывая - однажды за мной в общагу даже мастера прислали - я продержался от силы  три месяца и уволился.
     Настала свобода и её спутник - голод. Из общаги выселили так быстро, что пару ночей я приходил туда переночевать и, обнаружив свою металлическую койку занятой, укладывался на пыльный биллиардный стол прямо в шикарной австрийской тройке из чистой шерсти, ведь приходил я из молодёжного кафе «Флора». В те благословенные времена, денег, выданных мне отцом на Казанском вокзале, хватило надолго, ведь ужин из салата, пельменей и бутылки сухого вина, обходился мне в пять рублей с мелочью.
     Пришлось обратиться в гостиницу и утром я проснулся без всякого желания вставать. Не понимая, чем заполнить желудок, я мысленно предлагал тем ребятам, что вставили мне его при рождении, самим и позаботиться о хлебе насущном, но как я не закатывал глаза к небу, икра не намазывалась, а кофе не являлся в мой номер на втором этаже гостиницы «Сармыш», одноимённой с горным ущельем, где некогда местным учителем истории были обнаружены древние наскальные рисунки с такими же голодными юношами, гоняющимися  за ... Тут я решил спуститься в кафе.

    Прохладный зал с каменным полом и белыми скатертями на сервированных столах, до отказа заполнен крепкими юношами, поедающими свои «комплексные» обеды, махнув перед этим стакан сметаны. Сборная команда Советского Союза по плаванию в перерывах между тренировками. А подавала им симпатичная девушка в белом переднике. Присев у самых дверей, я спросил салат из капусты. Когда самодовольные спортсмены схлынули, я быстро разговорил официантку, и мы подружились. Конечно, я зашёл с козырей: Москва, то сё, вот живу в гостинице, приходи в гости и тому подобное.
     Ещё была надежда, заглянув на почту, получить посылку от мамы и я отправился через парк с летним кинотеатром, куда бегал в детстве за билетами для родителей. Помню, как-то раз, пацаны меня обманули, утверждая, что могут порвать и склеить мой рубль с помощью десятикопеечной монеты, каким-то чудом прижав её к двум половинкам жёлтой банкноты с портретом Ленина. Конечно, я остался с рваным рублём и весь в слезах побрёл домой.

   Теперь стеклянный павильон «Ветерок» торговал мороженым в бумажных стаканчиках, а рядом на свежем воздухе старик с добрым узбекским лицом обжаривал в большом казане рыбу. Выйдя на огромную площадь, пышущую жаром, укатанного в асфальт пространства возле стадиона «Согдиана», я свернул под деревья, где должен быть - я помнил,  арык вдоль тротуара. Держась в тени деревьев, мимо танцплощадки  я вышел на улицу Толстого, к нашему жёлтому, четырёхэтажному, чирчикскому дому, ведь панели для него везли из города Чирчик, что под Ташкентом.

   Зона во дворе превратилась в несколько пятиэтажек среди деревьев, насаженных трудолюбивыми дехканами, роющими арыки в сухой земле для мутной воды из реки Зарафшан. Люди, как могли, спасали город от пустынной степи, раскинувшейся до самых гор, где  за цементным заводом торчит вершина Пикушка - к её подножию мы в детстве ходили за черепахами.
А однажды в нашем дворе появился полудохлый варан со светлым пузом, песчаного цвета и размером с небольшого крокодильчика.

Почта. В большом прохладном зале, стеклянной стеной открывающим улицу, изнурённую солнцем, тихо и безлюдно. Невзрачная девчушка, скрытая деревянным барьером, что-то корябала ручкой с металлическим пером на желтоватых бланках. Она нашла извещение на моё имя, а посылку в фанерном ящике, с адресом на крышке шариковой ручкой почерком мамы, вынесла симпатичная, крепкого сложения девушка в джинсах, лет двадцати двух, трёх. Было в ней что-то мальчишечье, то ли короткая стрижка с попыткой высветлить тёмные волосы, то ли угловатые плечи, не худенькие, а всё же - некий отличный от других, пластический рисунок движений и нос с горбинкой при белой коже. Макс, как мы потом её звали - фамилия была Максимова - оказалась бойкой и, прощаясь, я уже знал: сегодня в «Фархаде», дворце культуры - дискотека.

   Вечером я стоял у входа в огромный, действительно дворец, выстроенный ленинградскими архитекторами. Огромная скульптурная фигура персонажа поэмы Алишера Навои, с киркой в мускулистых руках, взмахнув, высекла мощную струю фонтана, изливающуюся в длинный мраморный бассейн. В небе уже появились близкие звёзды, а я ещё стоял - билетов не было. Тут вышла, встречая знакомых, высокая стройная блондинка и, увидев меня, слоняющегося в одиночестве, пригласила наверх и даже за свой стол. Она была с подругой, а  её муж руководил программой, сидя за пультом и показывая слайды на большом экране. Потом он подсел и мы познакомились: Лена училась на заочном в московском институте культуры, а Наиль, постарше, высокий и темноволосый - бывший музыкант.
Я танцевал с девушками по очереди и чувствовал себя уверенно, будучи одет по тогдашней моде: югославские туфли «на платформе» и джинсовая куртка - редкие здесь отголоски московской моды. Муж с женой обсуждали программу, Лена поправляла ему «ошибки речи». Он нервничал, всё это напоминало семейную свару, я направился в бар. Макса не было  среди танцующих и, прогуливаясь по длинному балкону, куда все выходили покурить, я поглядывал, выискивая почтальоншу. Она появилась с подругой, загорелой, чуть выше меня и с длинными кудрями цвета скошенного поля. Слегка ленивые движения крупного тела, придавали ей уверенную самодостаточность. Звали их Ирами...
Сухое вино лилось рекой, его обильно выдавала буфетчица под ритмичное громыхание музыки в стиле «диско», под видом загадочного напитка – так она предлагала называть вино, видимо повышая культуру конспирации. У дискотечников неплохие концертные колонки в рост человека, пульсировали нижними частотами так, что говорить, слыша друг друга, можно лишь на балконе.

   Выяснилось, что девочки живут дома и после прогулки к озеру на окраине города, ввиду химического комбината, пылающего ярким факелом из высокой трубы в чёрном небе, мы остались с Черновой одни. Постояв в подъезде, она не позволила ничего такого и поднялась на третий этаж, а я поплёлся в гостиницу.

  Наутро передо мной ясно обозначилась проблема  армии, приближался осенний призыв. Я никак не мог представить себя, беспрекословно выполняющим команды безграмотного прапорщика и марширующим в толпе одинаково одетых людей. В воспалённом воображении вставали картинки, знакомые по рассказам бывалых. А что если меня пошлют чистить сортир? А вдруг у меня будет пистолет и меня оскорбят «деды»? Страшно подумать.  Надо было устраиваться на работу с «бронью», а это только в  Комбинат, добывающий здесь уран и золото. Позвонив отцу из почтового отделения, я заручился обещанием помощи через его коллегу в тресте «Югпроммонтаж» и слегка успокоившись, позавтракал бутербродом с проперченным шпигом из посылки. За окном уже вовсю пекло.
Познакомившись намедни с дискотечником Наилем, я решил навестить его и расспросить на предмет жилья. Пройдя по раскалённой улице Узбекистанской, где был старый район двухэтажных коттеджей, построенных для первых переселенцев в конце пятидесятых, я попал в оазис в центре города. Разросшиеся виноградники прикрывали крылечки с верандами и весь тротуар вдоль домов на шесть квартир. Вокрруг разбиты сады с фруктовыми деревьями и огородами, в тени беседки и топчаны по местному обычаю. Топчан - это такой дощатый помост где-нибудь в уголке, на котором можно, застелив его мягкими матрасиками (курпача), чудно возлежать под густым зелёным покровом из виноградных листьев, увешанного тут и там огромными сочными гроздьями под матовым слоем пыли. Земля орошалась из шлангов, протянутых с кухни, но душная тень не спасала от жары. По другую сторону улицы - четырёхэтажные дома галерейного типа. Это изобретение архитекторов специально для южного климата: вдоль всего дома галереи, на которые выходят двери квартир. Но прохладно лишь в подъезде.
Поднявшись на третий этаж, я постучал в дверь. Рядом в окне отодвинулась занавеска, мелькнуло бородатое лицо Наиля. Открыв в одних трусах, он объяснил это неравной борьбой с температурой окружающей среды. Будучи татарином, отучившемся лишь в школе, он выражал свои мысли слегка витиевато. В темноте и относительной прохладе, созданной с помощью штор и одеял, он показал мне несколько слайдочек, как он их любовно называл. Его жена - Алёша, (так он называл её…) была на работе в библиотеке дворца культуры. Угостив меня дыней, он вспомнил о знакомой своей тёти, что уехала жить в Россию и может сдать однокомнатную квартиру на улице Толстого, рядом с восьмиэтажками общаги. Это была удача.

   К вечеру в дискотечной комнате, Наиль мотал плёнки с магнитофона «Ростов» на магнитофон «Маяк», проверяя микрофоны, а подтянувшиеся к семи часам помощники, продвинутые юноши из «хороших семей», перебирали слайды и таскали аппаратуру во внутренний дворик с фонтаном - по второму этажу стеклянные стены библиотеки и комнаты творческих коллективов. Когда стемнело, всё это великолепие под звёздным небом засверкало огнями цветных прожекторов  цветомузыки. Работало кафе и сухое вино не иссякало. Появились Иры и Алёша с подругой Мариной, что танцевала в программе, а потом мы сдвинули два стола и размножали деньги, бросая на стол кто рубль, кто три, а кто и пять. Но не десять - это было много.
Макс круто веселилась, подружившись с Виктором, вернувшимся из Москвы, где он бросил МИФИ. Они с Алёшей выплясывали под «Би Джис», диско-группу, последний альбом которой, он привёз с собой, а Макс, ревнуя, просила у меня ключ от квартиры тётки. Он уже был у меня в кармане и я строил планы на Чернову, что была сегодня не в джинсах - в платье с открытой загорелой спиной.
Когда дискотечники утащили наверх всю аппаратуру, праздник продолжился до глубокой ночи. Мы с Черновой спустились во внутренний дворик к фонтану и целовались, сидя на краю бассейна, устланного мраморными плитами. От них шло тепло, накопленное камнем за день, а прохлада брызг сводила с ума. Ирка решила искупаться и, кинув возле меня лёгкие трусики «неделька», спряталась за скульптурной фигурой в центре неглубокого бассейнчика. И вовремя: стеклянные двери раскрылись, появился сторож, пожилой узбек. А это что? - ткнул он коричневым пальцем в кружевное белое облачко, лежавшее на мокром тёмном мраморе возле меня. А это сверху скинули - нашёлся я, переводя опасность туда, где сверкали всполохи красного цвета и пели, врубленные на полную мощность, колонки: ««Лихорадка субботним вечером» - хит модной группы молотил по два удара в секунду всеми барабанами и бас-гитарами, многократно усиленными электричеством.
Бродя по тёмным улочкам всей компанией, мы зашли в ресторан, где Наиль прикупил «объедочки», утверждая, что это нетронутые гостями остатки банкета, аккуратно для него упакованные приятелем официантом. Опыт лабуха кабака.
В соседнем дворе он знал «праздничное» место и повёл всех туда. Это был маленький круглый бассейн, бортик его доставал мне и тогда лишь до колена. В детстве мы купались в таких лягушатниках прямо возле дома.
Звёзды спустились на крыши домов - я лежал на дне бассейна и, подняв руку, мог дотянуться до стоящей на бортике бутылки болгарского сухого вина. Чернова больше не купалась.
    Когда все разошлись, я проводил её к дому и обнял сзади, прижав к себе. Смотри, там мужик на балконе. Он же нас видит... Но я целовал её шею, пахнущую детством и не смог остановиться. Пусть смотрит.
Наутро я раскрыл холодильник - на меня дохнуло затхлостью могильной прохлады. Попив воды из-под крана, я отправился на почту, в надежде позвонить домой и занять денег у Макса. Вчера она рассказывала, что назначена начальником нашего отделения связи, так как её любовник - большой узбек из управления.
Макс энергично таскала и взвешивала на огромных железных весах бандероли, упакованные в серую ткань, облепленную сургучными печатями.

Мама продиктовала по телефону имя-отчество директора ремонтно-механического завода горно-металлургического комбината имени 50-летия Октября - всё это я честно записал. Намечалась работа с бронью, а это главное, пока я смогу выбраться из Азии и восстановиться в институте. Макс денег не дала, но обещала меня вечером покормить.
До завода пришлось ехать на автобусе, обливаясь потом. Мне чудилось, что влага выходит из меня вместе с вином. Автобус выбрался из города, где лесозащитная полоса силилась прикрыть людей от песков. Вдали высилась труба над химкомбинатом. Это был «лисий хвост» - ядовито-оранжевый дым шёл из неё всегда, но утверждали, что учтена роза ветров, при этом, как известно, ветер дует куда хочет.
Возле кольца круглого перекрёстка я вышел на плавящийся под колёсами грузовиков асфальт и по обочине, вдоль следов, оставленных протекторами машин, стараясь не наступать на чёрную гудроновую массу, посыпанную мелким щебнем, доплёлся до проходной. Директора не было и секретарша, сидевшая под кондиционером «Апшерон», по виду - хозяйка производства, солидная, вся в золоте и с крашеной каштановой башней на голове, записала мои данные, выспросив кто да что. Когда я всё выложил, её лицо несколько смягчилось, она посоветовала мне завтра быть к началу рабочего дня, в восемь.

    Дома я пытался заснуть, борясь с жарой. С детства я помнил, что душ надо принимать не холодный, а наоборот, горячий, а чай пить не чёрный, а зелёный. Всё это я проделал несколько раз и даже накрылся влажной простыней, которая тут же стала тёплой и противной. Представил бабаёв в ватных чапанах целыми днями сидящих на рынке. Может быть, мне надеть махровый халат? Перестав бороться, я тут же уснул.
Стук в дверь. Макс принесла ещё тёплых мантов на тарелке из фольги, покрытой застывшим жиром и бутылку сухого. Разговорились. Что-то про почту, какие-то фантазии, не помню. Потом она сказала, что у них рядом девочка сидит на сберкассе, а в столе у неё ржавый револьвер. Я принялся фантазировать про ограбление, а она вдруг рассказала реальную историю. Как-то на собрании в управлении им докладывали, что группа армянских мошенников по всей стране подкладывала неоплаченные переводы на телеграфе, получая деньги в других городах по подложным паспортам. Нам хватит тысяч сорок, а паспорта мы украдём.
На следующий день я вышел на работу в бригаду «светиков». Как оказалось, это была блатная должность: время от времени менять лампочки в цехах и помещениях довольно большого завода. Забивая козла в домино, мы ждали вызова в небольшой мастерской с верстаком и металлическими стеллажами до потолка, где лежали коробки с люминесцентными лампами. Вход был с улицы, что давало независимость от мастера, а бригадиром  - парень лет двадцати двух, ходивший всегда в чистой спецовке и джинсах. Сын начальника городской футбольной команды «Заравшан», игравшей во второй футбольной лиге Советского Союза. В прошлом году Андрея выгнали из МИСИ, где он учился на том же факультете, что и я. Мы быстро сошлись. Интерес к рок-н-роллу позволил нам направить нашу энергию на создание дискотеки при заводском комитете комсомола. Целыми днями мы обсуждали свои планы, а младший  помощник толок на верстаке кукнар. Мотая запрокинутой головой, он проглатывал измельчённые маковые головки, размешанные с чаем и медленными тягучими словами успокаивал себя: «Да-а-а, ништяяк...» Когда мы шли по вызову, он плавно перемещался за нами с коробкой лампочек накаливания для кабинетов управления. В литейном цеху меняли лампы дневного освещения, перемещаясь на козловом кране под крышей, с внешней стороны раскалённой солнцем, а снизу, полуторатонной доменной печью, плавящей металл. Мокрые и чумазые мы шли в душ. За вредность нам давали молоко.
День за днём я приезжал к восьми часам, вставая по будильнику. Это был железный механизм «Севан», выигранный мной в детстве на соревнованиях по плаванию. Однажды, получив отгул за работу в субботний день, я устроил праздник. Потом, как-то внезапно уснув, я вскочил по звонку затемно, спросонья кинулся в другую сторону - лбом о стену и ринулся на остановку. Приближалась зима, темно, народу в автобусе немного. Ну, думаю, не опоздаю. Наша комната была ещё заперта, я пошёл в цех, но и там слонялись два, три электромеханика. На круглых часах над дверью кабинета мастера было около восьми. Спрашиваю, одиноко копающегося у верстака слесаря: А чего нет никого? Так ведь, говорит, уже почти восемь... И тут на меня снизошло - ведь это вечер! Я уехал домой досыпать.
     Андрей Саидович, главный светик, был парень не промах. Слегка восточной внешности в папу, но достаточно образованный - в маму учительницу, он всё поглядывал на Чернову. И как-то, покурив анаши под любимый нами «PINC FLOYD», улетел на обратную сторону Луны и, вернувшись, попросил: «Слушай, давай я - Чернову, а?» Я так же плавал в тёплом жОлтом растворе, несущим меня по течению Великой Реки и ответил: «Да бери, жалко что ли?» Но тут же включились мозги - я разработал сценарий: он приглашает её домой, я неожиданно прихожу в гости и...
 Ночью пришёл пьяный Наиль, разбудив меня мелодичным свистом лабухов: «До-ре-ми-до-ре-до!» И хотя это на их профессиональном слэнге: «А пошёл ты на...» - всё же служило нам весёлым позывным. Я вышел на балкон, звякнув батареей скопившихся бутылок. С ним была давешняя плясунья из дискотеки. Я долго ждал их, но они пропали. Вновь уснув, я вскочил от грохота вышибаемой двери. Оказалось, что они утомились стучать костяшками пальцев и принялись долбить ногами, устало прислонившись к моей многострадальной двери, где уже и так была дырка от старого замка, но не там где вставили новый, а слева возле косяка - просто перевернули дверь наоборот и все дела. Мы лениво поругались - в руках у них были длинные жёлтые бутылки вина «Cotnari», купленные с огромным трудом у сторожа ресторана - Наилька там когда-то работал, сшибая «пАрнос», как они называли деньги за объявление песен с поздравлениями. Причём слово это произносилось с ударением на первом слоге. Наилю было под тридцать и мы относились к нему с уважением, ведь он когда-то даже слесарем работал на горно-металлургическом заводе, кидая совковой лопатой урановую руду, падавшую с транспортёра - кормил семью, ведь у них с Алёшей росла дочь.
Девица его рухнула на диван, по-домашнему свернувшись, положила руки под голову и уснула. Долго мы беседовали за жизнь и под утро решили, мол, зачем создавать друг другу проблемы с дискотеками, давай работать вместе во дворце культуры. Так я стал диск-жокеем.
Через несколько дней я вёл программу, выкрикивая: «Посмотрите на экран!» - когда там появлялось огромное потустороннее лицо Мика Джаггера, что-то орёт по-английски. Дальше я импровизировал, отталкиваясь лишь от приблизительного перевода названия песни, ведь у нас не было даже музыкальных журналов - польский был за счастье. И когда однажды в ресторане пьяненький кагэбэшник спрашивал где я беру информацию, долго не мог поверить, что нигде - просто рассказываю, что придёт в голову, отталкиваясь лишь от названия песни. Гоню.
 Андрей танцевал с Черновой. Когда расходились, шепнул мне: «Завтра в два часа приходи ко мне». А назавтра было воскресенье.
Его дом стоял прямо напротив дворца культуры и слыл самым крутым. Это был комплекс из трёх зданий с магазинами, кафе, фотоателье и кассой «Аэрофлота» внизу. О двухэтажных квартирах говорил весь город, но в подъезде воняло от мусоропровода и лифт был загажен. Андрей открыл через минуту после звонка, сказав сдавленным голосом: «Ты её только не бей, а то соседи услышат, орать станет».
Я прошёл в комнату и у дивана под деревянной лестницей, ведущей наверх, увидел Чернову, натягивающую джинсы. Молча посмотрев в её бархатные от пушистых ресниц глаза, я вышел на балкон, где драматично закурил, якобы переживая измену. Зачем я это придумал?..
     А через несколько дней её родители уехали в Ростов. А мы c Андреем Саидовичем пришли в гости. А обе Иры нас уже ждали.
 Комнат было две. Мы с Черновой, после некоторых возлияний покинули гостиную и упали на девичий диван, покрытый коричневым ковром. И, как старые друзья, закончили быстро. Я встал, сохраняя мужественность, вышел к ним и сказал: «Дрюня, тебя там Чернова ждёт» - а сам лёг на такой же, разложенный диван и Макс в одних шерстяных носках оказалась верхом. С ней что-то случилось, она была на грани. Глаза её потемнели, лоб вспотел, она дрожала всем телом. Я попытался её успокоить, но она выскочила на балкон и исчезла за перилами. В одних носках!
Чернова с Андреем, слыша мои вопли и одеваясь на ходу, кинулись за ней. Она была на соседнем балконе. Ирка её оттуда выудила. Потом был «разбор полётов», ведь Чернова мечтала поступить в Ташкентское училище стюардесс - с её-то длинными ногами...

     Получив «зарплату» (заработанную плату), я пришёл домой пораньше в праздничном настроении. Телефона у меня не было, но я притащил с работы старенький аппарат, мечтая запараллелиться к соседскому. И это мне удалось, но звонить можно было когда соседей нет дома, ведь у них бы там затренькало. Быстренько приняв ванну, я замочил все грязные носки в ведре, приоделся в новенькие джинсы фирмы «Texas», присланные из дому и направился в поисках праздника к Наилю.
Выйдя к кинотеатру «Узбекистан», куда мы в детстве лазили через пожарную лестницу на фильм «Фанфан-тюльпан» (дети до шестнадцати не допускаются), я присел на удобную деревянную скамью напротив входа, разглядывая афиши, написанные местным художником на огромных холстах, вставленных в трёхметровые металлические рамы. Шёл индийский фильм и все, составленные в один ряд, крашеные зелёной масляной краской скамьи, были полны узбеков - юношей в тюбетейках и девушек в национальных платьях. Откуда-то несло сладким дымком травы, недалеко сидела местная компания с кассетным магнитофоном на коленях и, не стесняясь, и не боясь, курила в очередь «косяк». Чуть дальше пили из горлышка «Советское шампанское». Это меня больше поразило. Ведь дома его покупали лишь в день рождения и новый год. А тут, присев напротив друзей на корточки, приблатнённый паренёк пил не поперхнувшись, этот благородный напиток, словно лимонад. Стрельнув сигарету, я полюбовался на толпы кинозрителей, будто взбродившая протоплазма, непрерывным потоком выходившие из-за угла, где была касса. Через раскрытые стеклянные двери, кинолюбители перемещались в большой прозрачный вестибюль, там работал буфет - толкались в очередь за пирожными. Хорошо, что у них работают кондиционеры.

Огромные лица индийских героев, в конце фильма сыгравших свадьбу, как я прочёл в намалёванной кистью аннотации в углу колоритной живописи, были какими-то грустными.
Тут я понял, зачем всё это произошло у нас с Ирками. Я просто боялся влюбиться в Чернову и остаться здесь навсегда. «Восток нас пожрёт» - подумал я, поднимаясь на уютную галерею третьего этажа к моим новым друзьям.

kuznecovsasha@mail.ru