Дешёвое Vino Tinto. Глава первая п

                Только человек,
                по-настоящему любящий поэзию,
                может оценить прозу.
                Solo la persona que ama la poesia puede
                en verdad valorar la prosa.      
                Е. Евтушенко
               

     Единственное, что знакомые Арины Яковлевны ставили и ставят ей в вину, - это её жизнь в одном доме с алкоголиком, от которого она давно ничего хорошего не видела, а плохого - много. Рядом с  женщиной такой очаровательной внешности, такой широкой души и стольких талантов, должен быть какой-нибудь очень достойный и щедрый мужчина. Однако героиня моего романа, очаровательная в своей чувственности, не думала и не думает, как видно, менять образ жизни.

     - Слишком много ярких мужчин, самых разных учёностей и обладателей самых высоких званий встречала я на международных симпозиумах, куда непременно брал меня с собой раньше мой ревнивый муж Лан. - Признаётся она. - Именно Лану обязана я тем, что исцелилась от непростительных и, порой, очень опасных заблуждений, в которых до общения с ним пребывала. Именно мужу обязана я и тем, что потеряла ребяческое почтение к людям, которых раньше считала очень великими и гениальными.

       Женщина позволила себе рассмеяться. Потом вздохнула и поколебавшись чуть-чуть, добавила:
      - Сейчас я с огромным стыдом вспоминаю о том девичьем, нет, скорее, детском благоговении, которое питала к учёности Лана. - Её лицо немного покривилось, словно она разжевала дольку лимона. - Но, некоторые из тех встреченных мною были "Зодчими ночи". - Продолжила Арина Яковлевна, придавая этим словам какой-то особый смысл.
     - "Зодчие ночи"... что это такое? - Спросила я.
     -  Это, когда ум от грёз переходит к реальности...
     -  К счастливому состоянию духа и тела? К творчеству? - Я посмотрела на женщину, казалось, она погружается в волшебные грёзы, в то невольное, сладкое, созерцательное состояние, нечто между сном и бдением, свойственное творческим личностям, когда у них зарождаются поэтические замыслы. В этом состояние она заговорила в рифму:
    
Ароматом нежных чувств дыша,
С видом ночи, словно с чашкой чая,
Я стояла как-то у окна .
Веяло от края и до края

Благодатью от дремавших гор,
От напевов ветерка-поэта,
От любовных откликов цветов...
И душа, тем волшебством задета,

Для любви - покорная слуга,
Думами блуждая, в отдаленье
Усмотрела зодчего ночи,
И следила в страстном умиленье

За маэстро... - Думал и глядел,
Свой туманно-росный плащ снимая,
Как войска крылатых светляков,
Факелами звёзды зажигая,

Исчезали в синих складках риз
Облачений их, и, стон счастливый
Чудился среди застывших туч.
Месяц глубоко вздохнул - смешливый,

Сонмом дум горячих окружён,
Растолкал в бока глухих служанок.
Впопыхах они упали ниц,
И, органный механизм шарманок

Ублажать стал чуткий слух земли.
И пред этим чудом отступая,
Каждый слышал голоса любви,
От которых таяли слепая

Ревность, грубость... Гордо о себе
Заявляли чувства, - как бессмертье,
Пролагающее в душах след.
Зодчий ночи ведал пыль столетий..,

Но любовь неистребима, нет!
Зодчий ночи своим карим глазом,
Вдруг, взглянул лукаво на меня
И моя ночнушка вспыхнув разом,

Обнажила стройный, смуглый стан.
В глубине зеркал запели звёзды...
На плечах почувствовав персты,
Погрузилась в призрачные грёзы,

Запрокинув лик свой с высоты.

       Просто удивительно, и сейчас в свои семьдесят лет Арина Яковлевна прямо-таки неотразима: такая вся ладная, стройная, моложавая, смугловатая, с золотистыми волосами и очень выразительными серо-зелёными глазами. Влюбиться в неё готовы многие мужчины, даже сорокапятилетние. Счастливцу она, видимо, говорит так:

Любовной страсти избегала;
Считала слабостью я страсть.
О, как о ней я мало знала -
Недооценивала власть

Благоуханной королевы.
Пред ней все чувства есть рабы...
Недугом кличут её девы,
Убийцей - общества столпы.

Людьми, играя ежечасно,
В одних агонию вселить,
Других надеждою напрасной,
Что зельем рада опоить...

Всем ложь надежд внушить стремиться.
И я увы, в её руках:
На пир ведёт или к гробнице?
Что ж, всё едино... Прочь, прочь страх!

       Я внимательно глядела на неё. Годы оставили кое-какие следы на её коже, на её лучистых глазах, на её душе, на её теле. А какую разнокалиберную жизнь она прожила! А все её любовники желанные и глубоко презираемые, ненавидимые...

     - Да поймите, - замотала она головой на мои вопросы, - Женщине, а особенно богато одаренной природой, отчаянно нужно страстно любить и, тем более, быть любимой. - Арина Яковлевна ненадолго задумалась. - Не знаю, правильно ли я поступала, что не употребляла всю свою власть над мужчинами, чтобы добиться для себя любимой хоть немного из того, чего хотелось... - дерзкое и в то же время печальное выражение появилось на её лице, которое повернулось к моему лицу.

     Я сложила руки на коленях и приготовилась к долгому разговору. Так хотелось заставить её рассказать обо всём.

     Когда она говорила мне о своём детстве и юности, у меня загорались глаза, ибо я считаю, что характер и наклонности человека закладываются именно в ту пору, а отношения девочки с родителями, особенно с отцом, всегда проецируются на дальнейшую личную жизнь женщины. А жизнь у моей героини, начавшаяся после Великой Отечественной Войны, сложилась как в авантюрных романах, казалось, её судьбу запрограммировали исключительно на любовь, приключения и терпение.
 
     Хозяйка порылась среди множества бумаг на столе, нашла нужный лист и прочла:
     - Прошу любви и веры мне, - выражение её лица  смягчилось и она сказала: - так я назвала стихотворение, которое написала этой ночью. - Женщина робко улыбалась, и её ещё тяжёлые после бессонной ночи веки, казалось, трепетали, а ресницы под ярким мексиканским солнцем, весело освещавшим комнату, отбрасывали длинные тени на гладкие чуть розоватые щёки.

В ночи лампадка светит ярче.
Случается так и в душе, -
Вдруг дума рифмой замаячит,
С кровати спрыгнешь в неглиже.

Мрак, зябко, но огнём согреты
Душа и сердце, значит - вся!
Забудется и кто ты, где ты...
Конечно, это всё не зря.

Хватаешь ручку и бумагу
И пишешь то, что видит дух.
То ты бойцом идёшь в атаку,
От канонады слаб твой слух...

То раненого с поля тащишь,
Умри, а долг твой - донести.
Война есть ад! Стихом докажешь, -
От ада надо мир спасти!

То ты в стране, где горы, море...
И светятся оливы глаз
Меж кактусов, на плоскогорье
Мецкаль с текилой зреют враз.

Ты учишь языку родному,
Культуре Родины своей
И беззаветно служишь слову,
Стихи слагаешь в буднях дней.

Как лекари  для душ - поэты,
Чей тайною окружены? -
Частицы жизни их - куплеты,
Знать клоны неземной мечты.
Глаза пиитов так печальны,
Всё ж, ярко светят людям тем,
Кто на кривых дорогах дальних,
Вдруг, заблудились в темноте.

Когда заря сожмёт в объятьях,
Целуя сонные глаза,
Тогда лишь вздумаю поспать я,-
Умчатся думы, как гроза.

Но приглядитесь, шепчут губы,
Черпнув в душевной глубине
Слова: о, мир, не будь же грубый,
Прошу любви и веры мне!

     - Как странно, - думается мне, - такая симпатичная, такая внешне счастливая и состоявшаяся, а на самом деле такая измученная, незащищённая, так переживает за Россию...
    Ну вот опять, лоб нахмурился, и брови немного сдвинулись, внутреннее возмущение зажигает её глаза огнём, улыбка на полуоткрытых губах быстро стёрлась...

     - Вспомните 1989 год, - говорит она со слезами на глазах, - наша надежда, наш молодой Горбачёв профукал нашу страну, и какую страну! Профукал сознательно.
     Я поддакиваю:
     - Да, с его приходом к власти во многих союзных республиках подняли голову уголовные элементы. И, в нашем дорогом дружном Советском Союзе Социалистических Республик, вдруг, появились очаги жесточайшей вражды...
     - Да, какие-то несуразные, страшные события в Приднестровье, Прибалтике, на Кавказе... -
     Арина Яковлевна пододвинула стул ко мне поближе и уселась на него верхом. 
    - Понимаете, милая, гибли тысячи честных  беззащитных людей. Но я в это не верила. Нет, нет, такого не может быть!
     Рассказчица стала нервно постукивать ладонями по своим коленям, видно было что она разволновалась:
     - Советская власть изо всех сил старалась защищать интересы тружеников страны, в каких бы отраслях они не работали и, могла стоять за честных людей смело и грозно, пока граждане страны понимали это и ценили эту нормальную жизнь. Но, как говорится, в семье не без урода, находились такие, кого  бесила невозможность открыто, нагло и жестоко обирать других, всё-равно немощные ли это старики или осиротевшие дети. - моя собеседница поёжилась, словно  от дождевых капель далёких воспоминаний.
     - Странные вещи происходили вокруг, почему-то в лесах и оврагах, а не в магазинах, находили сброшенные в огромные мусорные кучи, всевозможные продукты. Какая-то дьявольская сила вызывала в стране людское недовольство пустыми прилавками. Эта же сила заставляла людей охотится за казначейскими билетами на которых нарисован масонский знак. Американская печать сообщала, что поощряет такие страны, как Израиль, где создаются управления по разрушению Советского Союза... 
       Арина Яковлевна, устало вздохнув, взглянула на свои ноги и резким движением сбросила модные туфли с ноющих, видимо, ступней. Затем, пристально посмотрев на меня, продолжила:
     - Представьте себе праздник Первое Мая 1990 года. На трибуне Мавзолея в последний раз стояло руководство страны и КПСС во главе с Михаилом Горбачёвым.  Над "митинговой стихией" выбрасывались лозунги: "Долой Ленинизм!" "Долой  Сталинизм!" "Свободу Литве!" и тому подобное...
      Мы немного помолчали.
     - Как черти, но, не боящиеся ладана, стали выпрыгивать отовсюду нувориши и ломать государство, спеша "нарубить для себя как можно больше капусты"... Засуетились какие-то людишки, с высунутыми языками бегающие по Москве, собирающие подписи на выборах за Ельцина. И вот, случилось, в 1991 году выпивоха Ельцин в Беловежской Пуще окончательно разваливает СССР.

     Я, с горьким чувством, киваю ей головой и перечисляю: - расстрел Верховного Совета, война в Чечне, разгром вооружённых сил, геноцид советского народа… А Борису  за его предательство ещё и музей отгрохали... Это ли не позор для нашей великой страны?!
     - Разве не видно было, - горячится Арина Яковлевна, - целью революции стало безнаказанное, повторяю, безнаказанное воровство из бюджета и раздача награбленного членам их семей? -
     Голос у Арины Яковлевны девичий, подымающийся от низкого тембра до проникновенной звучности.
     - Я не историк и не политик,- говорит она, - поэтому не могу опускаться в глубины сложных политических ситуаций, но не видеть, что нашим правителям на простой народ России начхать, не могу. -
     Резко, из стороны в сторону, мотает головой:
       - Понять, почему наш народ всё терпит, тоже не могу. Ведь что получается? А вот что получается:   народу не нравилось, когда СССР говорил всем своим гражданам: вот вам бесплатные квартиры, бесплатная учёба в школах, училищах, институтах, университетах, бесплатное лечение. Если заболеете, наши дорогие советские люди, отдыхайте в санаториях по оплаченным профсоюзами путёвкам, отправляйте детей в пионерские лагеря, покупайте им хорошие книги, живите под мирным небом и помогайте в меру своих сил социализму расцветать.
Но нет, с точки зрения дикой и жестокой алчности, кое-кому из хапуг кое-чего при социализме не хватало. Заводы и фабрики, на которых люди прежде получали за честную работу хорошую зарплату, закрылись, а ларьки которые им советовали открывать пронырливые нувориши, то обворовывали, то  становились кому-то бельмом на глазу и мелкие предприниматели разорялись.
       Невдомёк честным работягам, что бизнес в России для тех лишь хорош, кто урывает себе местечко среди элиты.
        И многие научные работники и даже весьма известные учёные, которые в СССР имели хорошую зарплату, плюс за научные открытия - солидные доходы, благодаря чему являлись и состоятельной, и уважаемой частью советского общества, оказались не удел, а уж бездумно честные до наивности, доведёнными до самоубийства.
     Люди по отношению друг к другу становились злющими при злющими, как голодные собаки. И пьянство, и распущенность, конечно, набирали обороты.

     - Ох, уж эта перестройка. Ох уж эти российские «буржуины», клейма на них ставить негде! - Конечно, сокрушаюсь и я, - если даже, непонятно каким образом, коррупционный бес ненадолго сядет в тюрьму, то украденные  им бюджетные деньги остаются в семье.
     - Вот именно. - Арина Яковлевна чуть закатила глаза, как бы теряя сознание от этих дум. Потом, встав на ноги, и дважды сказав, профукали СССР, продекламировала:

Я порой бессвязные слова
В цельные слагаю предложения,
Где цветут цветы, шумит листва
И по небу журавлей движение.

Начинаю память теребить,
Без конца идут воспоминания,
Страшно ведь хоть что-то позабыть
В дикой круговерти выживания.

Прочь гоню сомнений дух и злой;
Не предать забвению бывалое, -
СССР! Там нянчились с тобой
Как с дитём любимым, коли малое.

Откромсал Борис от пласта пласт...
И с тех пор на нас все беды валятся,-
Руку кто предателям подаст?
Думать надо, чтобы не печалиться.

Мир преступный смог в стране миазм
Напустить, людей напичкал пошлостью...
Революций ждём? В который раз? -
Вновь отравят алчностью и косностью...

Ощущение вины и страх
За страну томят в года жестокие.
Опростоволосится, вот так, -
Не гожусь знать по стихам в пророки я.

       - Как же Вы мне по душе, Арина Яковлевна, - сказала я искренне и просто. Мне льстит ощущение, что Вы видите во мне исповедника.
     От доверительной не хитрости этих слов лицо женщины, словно таинственный островок, окатывает тёплой приливной волной. Она медленно подняла руку, чтобы опереть на неё голову.
     Поверив моим простым словам, она ещё свободнее и детальнее повела рассказ.
      - Жаль, в этом рабстве ваятеля стихов я с трудом влачу свою ношу, тогда как другие справляются с этим легко и красиво. - Выдержала небольшую паузу.
     - Нутром я чувствую столько больших и сложных вещей, которыми нужно поделиться с людьми, но оказывается, что выразить их вслух гораздо сложнее. - Скорчив уморительную гримасу, она сцепила в замок пальцы рук и смеясь сказала:
     - Для формулировки следующих вещей нужно подкрепиться чашечками  кофе, да?
     Я кивнула и посмотрела на хозяйку дома так, как смотрит ученик на любимого преподавателя, с одобрительным прищуром.
     Мы взяли со столика на колёсиках по чашечке  душистого кофе.
     - Не признаю растворимый кофе, а Вы?
     - Я тоже.

     Сегодня пятый день наших бесед. Точнее, Арина Яковлевна рассказывает, а я внимательно слушаю.
     - У меня такое ощущение, - подытоживает она, - что кроме меня о послевоенных годах в СССР уже почти никто не помнит. Мне очень тревожно и больно, когда в интернете нарываюсь на статьи недостойные нашей трудной, но великой, героической истории... - Она тихонько, но глубоко вздохнула, чтобы успокоить нервы. 
     - Интересно, читал ли Ельцин Карамзина? Думаю, что нет, иначе обратил бы внимание на то, как здраво и толково любили и любят Россию её дети, отлично понимающие, что весь смысл нашего отечества заключается в его огромности... -

     Арина Яковлевна поднесла к губам коньяк, который вместе с пирожными был подан для кофе, пригубила и замолчала. Я решила, что пора уходить.
     - Спасибо Вам большое за сегодняшний разговор и за разрешение  донести Ваши рассказы до широкой аудитории.
     - Что ж, попробуйте, донесите, не растеряйте по дороге, - улыбнулась Арина Яковлевна, - если что забудете, звоните. Но... Я всё-таки надеюсь увидеть Вашу работу до её публикации.
     - Не сомневайтесь, - ответила я.