***

МАМОНТ

Летела белесая осенняя паутинка на слабом, еле заметном ветру; трепетали, шептались листья осин, в синем небе ярким золотом горели кроны клёнов – в этот погожий сентябрьский день на местном кладбище, встретились две женщины:
- Клань! Кого это у вас хоронят?
- Да Илюшку Мамонта, знаешь его?
- А что это случилось? Я на днях его видела живым-здоровым.
Вроде нечастный случай. На крыше что-то варили, он и упал. Вот ведь как – нынче жив, а глядь и хоронят уже.
- Пойдём, посмотрим.
- Нет, что на покойника глядеть. Да и похороны теперь стали неинтересные. Бывало, музыка играла, за душу брала. Плакали и свои, и чужие. Поплачешь – вроде камень спадёт. А теперь придут молчком и уйдут молчком. Что был человек, что нету – всё едино.
Илья Степанович Мамонтов в посёлке был человеком известным. Лучший сварщик в своём СМУ-4, да и во всей округе. Его всё время звали и с предприятий, и частники.
Даже в это смутное время, когда и за работу зарплаты не дождёшься или вообще работы нет, у него была и работа, и хорошая оплата.
Плотный коренастый мужик лет 50, был он во всём степенным и основательным, но с характером резким, иногда даже непредсказуемым. Пил он мало, но когда как – или бутылку выпьет и совсем трезвый, а то и со стопки закуражится. Это уж когда как душа срывается.
Работал он чаще всего с напарником Васей Ермаковым, своим сверстником. Но во всём противоположным – был Вася высокий худой, лысеющий. Вот он и прозвал Илью – Мамонтом, отчасти просто из-за фамилии, а отчасти оттого, что Илья буйно зарос бурой с проседью порослью: и грудь, и руки, и голова в лохматой бурой шапке седоватых волос. Вот Вася как-то и сказал:
- Ты бурый и лохматый, как ископаемый мамонт.
 Так и пошло Мамонт и всё. Он не обижался, Жена его – Зинаида – красивая, видная женщина, лет на десять его моложе, работала в местном ателье. Всего у них было в достатке – не было детей.
С первой женой он прожил 10 лет и разошёлся – детей не нажили. Когда женился на Зинаиде, как-то ей сказал:
- Нам бы теперь детей нарожать надо.
Она тоже хотела ребёнка, когда и родить, если не теперь, ей уже под 40. Но долгожданное дитё не появлялось. Она сходил на консультацию. Врачи сказали, что вполне здорова и может родить и посоветовали послать на обследование мужа.
В конце концов, он собрался с духом и поехал в Москву, у себя не пошёл поликлинику. Но в Москве его огорошили.
- К сожалению, детей у вас не будет. Это почти наверняка. Если только самая малая случайная возможность. Вот после этого Илья и загулял. Стал напропалую встречаться с женщинами и в своём посёлке и в ближних деревнях – всё искал эту случайную возможность. Но ничего не получалось, а побили его пару раз основательно. И он смирился. Как-то сразу постарел, поскучнел. А Зина относилось к нему хорошо и не только жалеючи, но и с любовью. Часто она мечтала, вот он придёт, положит ей тяжёлую руку на плечо и прошепчет в ухо горячие ласковые слова и встрепенётся она на встречу ему с любовью и желанием.
Но он приходил, молча ложился рядом, порой грубо и требовательно повёртывал её к себе, потом также отстранялся и засыпал. А она долго, глотая слёзы, глядела в тёмный потолок, чувствуя себя без вины виноватой.
Всё так бы и шло, да случилась, прямо сказать, беда.
Зина шила не только в ателье, к ней заказчицы приходили и на дом. Как-то пришла Верочка – девочка из соседнего подъезда. Зина, после примерки, поправляла платье, а Вера крутилась перед зеркалом. В свои 15 лет была она длинноногой, тонкой, высокой девчонкой и фигуры ещё никакой не было – так одни намёки. Стояла перед зеркалом в трусишках и рассматривала свою остренькую, маленькую грудь.
В это время вошёл Илья и в недоумении остановился, не сразу поняв кто здесь. А Верочка, не испугавшись, взяла со стула платок и набросила на плечи.
- Стучать надо, дядя Илья!
Так я ж домой шёл, - пробормотал он, покраснев, и выскочил из комнаты.
Вечером спросил Зинаиду:
- Это что за пигалица была у тебя?
- Да это Вера Глухова из соседнего подъезда, разве ты их не знаешь?
- Это у Галины такая дылда выросла?
- Выросла. И бедовая. Уже с ребятами гуляет, говорят от Саньки Расторгуева аборт делала. Все теперь скоростные стали.
И ещё приходила к ним Верочка. И стало Илье казаться, вот бы дочка у него такая была. Он стал приносить домой гостинцы – то торт, то конфеты или дорогого вина. Верочка пила с ними чай, и вино, брала с собой гостинцы и иногда стреляла в Илью глазами, а он ежился от её взгляда.
Как-то она пришла, когда Зины не было дома, Илья дремал на диване.
- Зина придёт нескоро, зайди попозже, -  предупредил он.
А Вера подошла и села на диван рядом.
- Ну, я могу и подождать, мне не к спеху.
И как-то вроде невзначай положила ладошку на его открытую грудь.
- А ты и правда Мамонт – весь такой лохматый – хохотнула она.
- А это чтобы зимой теплее было, - пошутил он и поймал её за руку.
Она смотрела лукаво, немного косящим взглядом и тихонько говорила:
- Любопытно мне с тобой поиграть.
Он сгрёб её одной рукой, легонько прижал:
- Так ты же мне дочка почти, как же так?
Она беспечно ответила:
- Ну и что? Я же не родня.
- Тогда приходи вечером к Ермакову сараю. Только без обмана.
Он пошёл к Василию, взял у него ключ от сенного сарая, потом отнёс на сеновал старый большой тулуп и подушку. А потом в большом смятении стал ждать вечера. Зине сказал, что уходит на рыбалку.
Летние вечера долгие. Он сидел в сарае и думал, ну зачем он старый дурак, ждёт здесь эту девчонку? Он вздрогнул, услышав скрип открываемой двери, и встрепенулся.
- Мамонт, ты здесь?
- Да иди сюда.
Он подхватил её на руки и подсадил на сеновал и забрался сам.
Так они стали встречаться.
На сеновале хоть и летом, но дули сквозняки и Вера смеясь говорила:
- Ну,  сейчас я погреюсь.
Она забиралась на него, распластавшись на его могучем теле, как маленький лягушонок на прогретом солнцем замшелом валуне.
А он , источая сердце нежностью, целовал её нежную шейку и выступающие ключицы так осторожно, как будто боялся переломить. Тело его содрогалось от безумной страсти к этой девчонке, и когда он уже не мог больше сдерживать себя, она вдруг превращалась в неистовую жадную женщину и гибкая, вёрткая, она опустошала его, доводя до исступления. Потом тихо спала у него под боком.
А он думал – кто же она? Почему ей дана власть над ним? Вот, Зина, ведь красавица против неё, а не манит, не тревожит ни душу, ни тело. А эта игрунья – как котёнок, нет-нет, это не подходит сравнение, она хищная. Вспомнил вдруг, как дед выводил утром коня из конюшни – у того вид беспокойный, весь в поту – и дед ворчал – опять ласка объявилась. Надо капкан ставить, замучает коня.
Ласка – гибкий, небольшой зверёк – обязательно забирался в конюшню, кони беспокойно фыркали, бились. Бабы говорили – она коням в гривах косы заплетает, с конём играет. Правда, гривы были закручены в косицы. А почему кони бились – от испуга или восторга, вдруг подумалось ему. Ведь недаром назвали зверька лаской. Да, вот на кого похожа Вера, на такую хищную ласку.
Когда он целовал Веру, она смеялась.
- Нет целоваться ты не умеешь. Вот Санька Расторгуев целуется  - просто класс!
- Зачем ты мне это говоришь?
- А что? Ну, не ревнуешь же ты к нему?
- Почему нет?
- Ой, дядя Илья, это же смехота. Ну, кто Санька и кто ты? Санька мой жених, вот вернётся из Чечни, и мы поженимся.
- А как же я?
Она совсем развеселилась.
Ну, это совсем другое дело! Это просто так. Ну, ведь ску-у-у-шно.
- А почему бы тебе не погулять с ровесниками, со знакомыми ребятами.
- Да ведь сразу Саньке доложат, и даже неинтересно с ними, так -  обормоты. Вот ты делаешь мне подарки, и я радуюсь. Но ведь и ты сам радуешься, правда?
- Правда.
- А мальчишки за копейку удавятся. Да ты не бери всё это в голову, ну кто я тебе – дочка, внучка. Что из этого получится – так срамота одна. Ты вот лучше подумай – я девчонка бедная, у мамы ни гроша, а мне замуж выходить. Помоги мне приданое справить. Тебе зачем деньги копить – у Зины всё есть, у тебя тоже. Да и не надо вам лишнего. Мамонтик, ты ведь добрый!
Он всё это терпел, понимая, что Вера просто от скуки бесится, а он теряет контроль над собой. Василий убеждал:
- Ты в дурь не при, остановись, не делайся посмешищем.
-Вася, ты знаешь, гулял я, всё надеялся, может дитё родится. Но все эти бабы – ничто перед ней. А она только глянет и у меня мороз по коже.
- Но, однако, ты дурак.
 И вот приехал в отпуск Санька Расторгуев. Илья увидел его днём у магазина,
- высокий, стройный, красивый парень, сам на чеченца похож – черноглаз, чернобров, на голове его бандана  для форса. Да, пара они подходящая.
Вечером просто по привычке пошёл Мамонт к сараю, сел в углу за ящики, смотрел сквозь щель на улицу, зачем - сам не знал. И вот от гаражей напротив Санька выкатил мотоцикл, подошла и Вера. Они ссорились, и Илья всё слышал.
- Ну как ты могла спать с этим старым вонючим козлом? Ты для чего мне слово давала, письма писала!
- Да я не хотела вовсе, так получилось.
- Это как же может быть?
- Я к Зине ходила платье шить, а дядя Илья ко мне пристал, меня не выпустил.
- Это как же понять – изнасиловал?
- Ну, да…
- В нашем доме кто чихнёт за версту слышно, если бы ты крикнула – весь бы дом сбежался.
- Он сказал, чтобы я молчала. Он мне денег дал.
- И дорого он тебя оценил. Сколько отвалил?
- Две тысячи.
- Вот дурак! Да ты две сотни в базарный день стоишь! А может и нет.
- Саня, я только тебя люблю, а ты всё не едешь и не едешь, а что мне одной делать?
- А шлюха ты, Верка, только и всего. И не то беда, что гуляла, хуже, что врала. Садись, довезу до дома, и больше мне голову не морочь.
- Саня!
Они ещё что-то говорили и потом уехали. А Мамонт вышел из сарая с красным потным лицом от стыда и обиды. Дома выпил стакан водки и лёг спать. На другой день они с Василием уехали работать в ТОО «Рассвет». Пообедав захваченными из дома запасами, чтобы далеко не ходить, легли отдохнуть под берёзкой на окраине поля. Было жарко, желтела опалённая солнцем трава, земля была сухой и горячей. Василий уже подрёмывал, когда Илья неожиданно его спросил:
- Вась, а как ты с женой живёшь?
- Нормально, - сквозь дрёму ответил Василий.
- Нет, я не вообще. А вот как так ну, любовь у вас.
Василий удивлённо глянул на Илью.
- Ты бы лучше спросил, как вообще жив. А то любовь…
 - Ну, заработок у нас неплохой, чего ты нос повесил?
- Верно, заработок есть. Только вас двое и оба работаете. Да ты вроде меня первый раз видишь, или не знаешь у меня-то 7 человек. Старшая дочь с двумя ребятками у меня – муж в Чечне пропал, почти два года никаких документов не получим, на детей ни копеечки не платят. Вторая дочь в 9-й класс пойдёт, а Пашка в 1-й. Ты разве можешь понять, сколько стоит собрать их в школу? У тебя же никогда ни о чём голова не болела. А моя Мария в двух местах уборщицей гнётся – в одном месте с 5 утра до обеда, в другом с 7 вечера – допоздна. О какой любви ей мечтать – доползти бы до кровати, а мечта главная – выспаться. И я, с тобой работаю, а то ещё слесарить иду. А ты, Илюша, с жиру бесишься. Да и вообще… У меня раз собака была – Дружок, - так средних статей кобелёк, но очень уж активный, как увидит «дамочку» - хоть с телёнка, хоть с котёнка, пристанет, не отгонишь. Пристрелили его, однако.
- Ты что же меня к кобелю приравниваешь, - обиделся Илья.
- Не то что равняю, но и одобрить никак не могу.
- Но что мне делать-то? Ну не могу я себя пересилить. Нет мне без неё жизни.
- Это ты  врёшь. Было бы забот побольше, враз бы забыл. Ну, скоро Санька её совсем приедет.
- Он же приехал.
- Это в отпуск, на 10 дней. А потом и совсем вернётся, он тебя быстро отвадит. Да не он, она сама сбежит.
В конце недели Санька действительно уже уехал, и Вера как обычно пошла к Илье.
 - Вера, когда у Расторгуева дембель?
 - Как когда? Осенью, как у всех.
- Так надо успеть приданое тебе купить.
- Ой, Илья, ты правда купишь?
- Завтра поедем в город. Приходи к автобусу в 7.30.
Вера вроде бы смутилась:
- Ну, мало ли что я говорила, зачем тебе тратиться?
- Раз обещал, я сделаю. Ну, до завтра.
Утром, когда пришла к автобусу, Вера едва узнала Илью – он был коротко подстрижен, в новом сером костюме, она даже слегка оробела, но он к ней не подошёл, сел где-то сзади с мужиками. Автобус пришёл на центральную площадь в 9 часов, магазины уже открылись. Пошли в большой универмаг.
- Ну, и что же ты мне хочешь купить? – поинтересовалась Вера.
- Да, вот посмотрим, что есть, - и, увидев в витрине белые нарядные платья, - вот сюда и пойдём.
Обращаясь к продавщице, он вроде бы слегка смущаясь, сказал:
- Вот дочка выросла, невеста уже. Помогите свадебное платье подобрать.
Вера удивлённо взглянула на него, но сразу увлеклась предложенными платьями.
- Вот какое красивое, смотри! – ахала она.
Но Илье ни одно не понравилось. Продавщица помедлила, потом предложила неуверенно:
- У нас вчера из Франции поступил свадебный комплект, но дорого стоит. Если хотите, могу показать.
- Да, да, давайте посмотрим. У меня деньги есть, не беспокойтесь.
Продавщица принесла большую красивую коробку, позвала Веру.
- Идите в примерочную.
Через некоторое время Вера вышла и Илья не сразу её узнал: воздушное белое платье облегало её стройную фигурку, голову украшала диадема из цветов, две веточки по бокам спускались к открытым плечам. Перед ним стояла прекрасная, юная и совершенно чужая ему женщина, а не та глупая девчонка с голым пупком, которую он знал. Он как-то сразу понял и осознал эту отчуждённость. А она смотрела на него вопросительно, с неуверенной улыбкой.
- Ну, как, нравится? – спросила продавщица.
 - Да, да, я сейчас оплачу. Положите как было в коробку. – Обязательно, Счастливо вам.
Когда вышли из магазина, Илья сразу проводил Веру на автобус.
- А ты разве не поедешь?
- Нет, у меня в городе дела.
Он махнул рукой и, не оглядываясь, скрылся в уличной толпе.
И в этот яркий день ранней осени, бесцельно шагая по городским улицам, он почувствовал освобождение от тяжести, от какого-то гнёта своей неизбывной вины. За что, перед кем? Но вины. И вместе с тем пришла пустота – ничего и никого вокруг. И он вдруг позавидовал Васе Ермакову, вспомнив, как к тому лезут внучки, когда он возвращается, а Пашка, наоборот, прячется, ждёт наказания за разбитое у соседки стекло и Василий сердито говорит:
- Придётся постегать, однако.
Он, Илья, ещё посмеивался над ним:
- В твоём колхозе не соскучишься.
А это обычная жизнь, обычные заботы и радости. Да, радости, Разве у меня не было радости, счастья, любви? Было, но наверно всё не то и не так. А кто знает, как надо жить? Кто точно может указать, что нужно делать и когда? Да он мог усыновить ребёнка. Чужого ребёнка. Принесло бы это счастье? Кто знает?
Он вспоминал всё, что с ним случилось в эти два летних месяца и вот только теперь подумал, а как же Зина жила эти месяцы, ведь он её просто не замечал. Вспомнил, как два дня назад увидел её на улице с другими женщинами и тоже почти не узнал – у неё новая причёска, светлый брючной костюм. Раньше он её такой не видел. Вот ведь как получается, все близкие женщины вдруг стали чужими.
Но обещание я выполнил – приданое справил, пусть выходит замуж, пусть будет счастлива, думал он о Вере. Зачем мне обман или самообман? Теперь я свободен ото всего, ото всех.
Вера, вернувшись домой, разложила платье на кровати и любовалась им. Пришла мать.
- Что это у тебя? Чей наряд?
- Мой! Это мне Мамонт приданое купил.
- Ты с ума сошла. Это же сколько стоит?
- Да какая разница сколько, платье-то моё!
- Кто же поверит, что мы сами справили.
- А кому какое дело, чего ещё доказывать?
Примерно через неделю Илья с Васей варили решётку на крыше старинного дома. Дом хоть и в 4 этажа, но высокий, красивый. Там на крыше новые хозяева решили устроить летний бар.
Половина крыши была разобрана, половина ската ещё цела. Работали уже давно. Вечерело, хотя вверху ещё ярко светило солнце. Присели отдохнуть. Илья глядел в бледно-синее небо и вдруг сказал:
- Смотри, Василь, ещё солнце, а вон уже звёздочка горит.
Василий равнодушно посмотрел вверх.
- Ну и что, ведь вечер скоро.
- Да я не том. Вот видишь, какая она красивая, светлая и солнце её не затмевает, И нет её краше, и манит, так и манит. А говорят там температура миллион градусов. Вот приблизишься к такой красоте – и сразу сгоришь. Значит всё – обман. А тут на земле – вот посмотри – и он шагнул на покатую сторону крыши – вот листья у клёна горят как огонь, кажется руки сожжёшь – он протянул руку к ветвям клёна торчащим над крышей и, повернувшись к Василию, сжал ветку в руке.
- А они холодные и не греют – опять обман. Вот смотри – он сделал усилие, чтобы сорвать ветку, а его сапоги заскользили по листьям, упавшим на крышу, и, вскинув руки, хватаясь за ветку, он стал падать навзничь, спиной на улицу.
- Ах, как же, а-а-а, - закричал он и исчез.
Василий  ошеломлённо смотрел на то место, где ещё секунды назад стоял Илья и бросился к лестнице вниз. Когда он обежал угол дома, то увидел на куче строительного мусора и битого кирпича лежащего Илью с зажатыми в руке листьями клёна. Вокруг головы растекалось тёмное пятно. Кто-то уже вызвал скорую и милицию. Скорая увезла Илью в морг. Всех остальных – шофёра, сторожа, Василия забрали в милицию, составлять протокол. Василий ещё держал выпавшие из рук Ильи листья.
Всё случилось быстро и нелепо как во сне.
- Вот так, Клань, всё это случилось из-за глупой девчонки.
- Ну, нет. Он сам виноват. В 50 лет всё-таки надо голову на плечах иметь. А что упал, так может сам того хотел, кто теперь узнает?