А зачем ты живёшь?

С погодой в нашем городе нынче творилось что-то невообразимое. Аномально теплый март и в меру прохладный апрель, казалось бы, подготовили нас к наступлению лета, но первые дни мая развеяли все иллюзии на этот счёт. Уж что ни говори, а снегопад на День Победы был для нас в новинку. С такими капризами природы было совершенно невозможно угадать, как одеваться, выходя из дому с утра, чтобы днём с тебя не стекало семь потов, а вечером не приходилось носиться по улицам, стуча зубами, в поисках тёплого места. Впрочем, для нашей Северной столицы погодные катаклизмы не являются чем-то из ряда вон выходящим, а уж на фоне прочих событий, происходящих в нашей богоспасаемой стране, так и вовсе перестаёшь удивляться чему бы то ни было.

Так или иначе, в один из таких майских дней я снова направлялся в гости к своему товарищу - чуть ли не единственному человеку во всей моей жизни, с которым я мог свободно говорить на любые темы , не совершая при этом определённого рода морального насилия над собой. Поддержание же социальных контактов с остальной частью моего окружения порой напоминало мне знакомую всем ситуацию, когда с вами заводит беспредметный разговор человек, изголодавшийся по общению, да и просто по обществу. По какой-то необъяснимой причине, он выбирает своей жертвой именно вас, и начинает с остервенением атаковать ваши уши нескончаемым потоком информации, в которой вы, говоря по совести, нисколько не заинтересованы. И здесь возможны две наиболее приемлемых стратегии: либо вы сразу прерываете вашего невольного собеседника и скрываетесь под каким-либо благовидным предлогом (здесь, главное, проявить чувство такта и не сильно обидеть этим человека - впрочем, порой и это не обязательно), либо же вы делаете максимально участливое лицо и пытаетесь поддержать разговор, ища в это время глазами спасительный повод поскорее ретироваться. Так вот, поскольку воспитанная во мне вежливость не позволяет прибегать к первому способу, то наибольшим спросом в моём случае пользуется второй. И общаясь с большей частью своего окружения, меня не покидает ощущение, что в какой-то момент хочется найти предлог ретироваться, что мне некомфортно находиться с этими людьми, что мне далеки и глубоко безразличны темы, которые они обсуждают. В случае же с моим товарищем, я мог пребывать в его обществе часами, и не искал предлогов отказать, если он приглашал меня куда-либо. Исходя из этого, я очень дорожил нашими взаимоотношениями, ибо был искренне уверен, что второго такого человека жизнь мне может просто не предоставить.

И вот, я прибыл в квартиру своего товарища, располагавшуюся в старом доме на Гороховой улице. Никогда не мог устоять перед очарованием комнат в домах царской постройки - высокие потолки с лепниной, просторные помещения и большие окна. Этим отличались и дома в двух других моих любимых районах Петербурга - Васильевском острове и Петроградской стороне. Квартира же моего друга была оформлена "под старину". Такие имитации, прямо скажем, не всегда получаются удачными, но здесь всё было удивительно к месту, ничего не резало глаз и не вызывало чувства диссонанса. Раздевшись и погладив растянувшегося на полу в прихожей огромного пушистого кота, который явно выражал свою радость, развалившись кверху пузом и поджав лапы, я прошествовал в гостиную, где всё также горел мой любимый искусственный камин. Мой друг предложил мне вина, но в этот день настроения пить у меня решительно никакого не было, поэтому решили ограничиться чаем.
- А где же главное украшение этого дома? - спросил я, намекая на девушку моего товарища.
- Ангелы здесь больше не живут, - с горькой усмешкой ответил он, - мы с ней несколько не сошлись во взглядах.
- Разночтения в третьем томе Хайдеггера? - сделал я неловкую попытку поиронизировать.
- Ну, если в двух словах, то наши цели на эту жизнь оказались несколько разными. Ей завладел какой-то нездоровый гедонизм, с которым примириться у меня не получилось.

Тем временем, чайник вскипел, и мы поставили завариваться чай. Я ещё не успел полностью согреться после уличной прохлады, поэтому периодически бросал полные надежды взгляды в сторону чайника с заваркой.

- А чем тебе не угодил гедонизм? Жизнь у нас, как известно, одна единственная, возврату и обмену не подлежащая. На этом, не скрою, несколько безрадостном фоне, стремление как можно больше попробовать и больше успеть выглядит если не разумным, то уж по крайней мере объяснимым.
- С этим не поспоришь. Но рвение должно смеряться благоразумием. Не все, на мой взгляд, вещи достойны того, чтобы их пробовать. Зачастую и пробовать не нужно, чтобы понять их малую привлекательность, а то и прямой вред. Должна быть некоторая избирательность в плане тех вещей, которые ты пускаешь в свою жизнь. Это как не смотреть в наши дни телевизор, потому что вряд ли ты сможешь увидеть там что-нибудь полезное или жизнеутверждающее.
- Да, но ведь есть же простое человеческое любопытство. Которое, как известно, не порок. Возможно же такое, что человеку хочется попробовать что-либо просто из желания новых ощущений, просто "для галочки", чтобы, хе-хе, закрыть гештальт.
- Возможно, безусловно. Но каждое наше действие имеет последствия, а если применить сюда законы термодинамики, то будет ещё интереснее. Любое действие рождает противодействие. Уже хотя бы поэтому в своих поступках и устремлениях нужно руководствоваться не только своими собственными желаниями и потребностями, но и тем, как это воспримет окружающий тебя мир.

Мы разлили чай по чашкам и уселись на свои места возле камина. Кот тоже поспешил разлечься на ковре, протянув лапы к мерцающему искусственному пламени.

- Ну, раз уж ты сегодня один, предлагаю сходить прогуляться. Может, по пути встретим каких-нибудь прекрасных дам.
- И много ли у тебя хороших девушек, с которыми ты познакомился на улице? - оторвал глаза от камина мой друг и посмотрел на меня с явной усмешкой, ведь он прекрасно знал ответ на этот вопрос.
- Ну ладно, не хочешь - не надо. Тем более, там всё равно весьма прохладно. И всё же, если это не слишком личное, в чём заключался её гедонизм?
- Личное. Вот скажи мне, - мой собеседник встал с кресла, поставил на стол наполовину опустевшую чашку и принялся крутить себе самокрутку, - зачем ты живёшь? Зачем мы живём, вот конкретно мы с тобой, например?
Я не ожидал такого поворота событий, и этот вопрос на первое время поставил меня в тупик. Мы с моим собеседником обсуждали всякие разные темы, но на такое замахнулись впервые. Впрочем, когда-то это все равно должно было случиться, и я решил выговориться.

- Если говорить начистоту, то я не вполне это понимаю. Вообще не представляю, какой может быть смысл у нашего существования на этом плане бытия. Тот, кто это всё устроил, определенно либо ушел в глубокий запой, либо ему просто плевать на наш мир.
- Почему же так? История человеческой цивилизации полна удивительных свершений и гениальных открытий!
- Да, но вместе с этим она переполнена кровью и дерьмом. Человечество способно подарить миру прекрасные произведения искусства и мысли (хотя, миру они как раз до фени, так что оно дарит их само себе), но в то же время люди абсолютные рекордсмены по уничтожению себе подобных. Мы готовы резать друг другу глотки и бить морды ради самых абсурдных, нелепых и пустяковых поводов. Мы придумали себе нормы морали, религиозные догмы и прочую хрень, но при этом сами готовы подтереться Библией, Конституцией и всякими Женевскими конвенциями, если они мешают нам.
- Скажи, а в Бога ты веришь? - спросил меня мой собеседник, выпуская в потолок пару дымных колец.
- Нет, это ты мне скажи - как, глядя на происходящее, можно верить в Бога? - продолжал я свою речь, не замечая, что постепенно теряю контроль над потоком собственных мыслей. - Как человек, трезво смотрящий на жизнь и не заслоняющий свой взор розовыми очками или тёмной пеленой блаженного невежества, может не осознавать, что всемогущее высшее существо, будь оно на самом деле, уж точно не допустило бы такого? А наблюдая за последними событиями хочется зажмурить глаза от ужаса и уползти куда-нибудь в подвал, с огрызком свечи и буханкой черствого хлеба. Но нет, это слишком пессимистично, с таким настроен жить нельзя, так ведь? Поэтому мы все смотрим в завтрашний день с надеждой. С нетерпением ждём наступления Светлого Будущего, Второго пришествия и прочей херни. Только вот сдаётся мне, что если в этот забытый Богом мир и правда придёт Спаситель, то первой его фразой будет: "Мерзавцы, что же вы натворили?" А дальше он возьмёт свой верный огнемёт и начнёт выжигать всё то дерьмо, что мы принесли сюда.

В конце своей гневной тирады я обнаружил себя стоящим в центре комнаты, сжимая в руке опустевшую чашку. В помещении как будто бы стало на пару градусов теплее, а кот, до этого вознамерившийся вздремнуть у камина, сейчас выглядывал из-под кресла, уставив на меня два немигающих глаза, в которых читалось явное недоверие. Однако мой друг сохранял ледяное спокойствие, докуривая самокрутку и задумчиво разглядывая лепнину на потолке.

- Ну, колись, мерзавец, где таких крамольных идей нахватался? Экзистенциализмом проникся?
- А чем ещё проникаться? Все остальные религиозно-философские направления так или иначе сводятся к самообману и банальному бегству от страха собственной смерти. Я всё-таки предпочитаю быть честным хотя бы с самим собой и не навешивать на объективную реальность гирлянды приукрашиваний и наивных суеверий.

Мой собеседник задумчиво прошелся по комнате, направляясь к массивному книжному шкафу. Некоторое время он стоял неподвижно, уставившись глазами в длинные ряды корешков стоящих на полках книг. Наконец, развернувшись в мою сторону, он посмотрел на меня исподлобья и спросил:

- Ну и как тебе живётся с таким мировоззрением?
- Если честно, - ответил я, закуривая, - то довольно паршиво. С одной стороны, тебя не связывают никакие догмы и правила религиозных учений, нет никаких обрядов и ритуалов, которые тебе нужно выполнять и соблюдать. Нет, это не означает полное отсутствие тормозов и вседозволенность, просто я, например, могу проще смотреть на вопросы искусственного оплодотворения, абортов, контрацептивов, поедания свинины и прочих подобных вещей. И мой взгляд на мир не сужается рамками парадигмы какого-то одного вероучения. Но с другой стороны - мне страшно. И порой на меня накатывает самый настоящий экзистенциальный ужас, от осознания того, что я всего лишь временный гость на этой земле, и отпущенный мне срок не то чтобы очень велик. Как там было у моего любимого Булгакова: "Человек не просто смертен - он, видите ли, внезапно смертен". А смерти я боюсь. Не как явления - в медицинском учусь все-таки, со смертью регулярно сталкиваюсь - а именно собственной кончины.
- Ну, это как раз вполне нормально. Смерти боятся все, ничего такого в этом нет. Ладно, давай сменим тему, и пойдём все-таки прогуляемся.

На улице, тем временем, потихоньку сгущались сумерки, заходящее солнце ещё бросало на город свои последние лучи. Мы вышли на набережную и пошли в сторону верфей. На фоне ярко-оранжевого неба на западе возвышались тёмные контуры портовых кранов и трубы заводов, создавая своеобразную картину индустриального пейзажа. Мимо нас порой проезжали велосипедисты и проходили собачники со своими питомцами. Мы спустились к воде, стоя на ступеньках гранитной лестницы, последние из которых терялись в плещущихся внизу черных водах холодной Невы.

- На это можно смотреть вечно. - заметил я, доставая сигарету. - Что ни говори, а я чертовски рад, что родился именно здесь и именно сейчас. Времена не выбирают, в них живут и умирают.

В ответ мой друг не проронил ни слова, устремив свой взор на запад, любуясь отблесками лучей закатного солнца на глади Невы, уносящей свои волны в Финский залив, а дальше - в Балтийское море и Мировой океан.

- Знаешь, чего я жду от смерти? - продолжил я, выдыхая горький сигаретный дым. - Я хочу увидеться со всеми, кто когда-либо жил. Хочу попасть туда, где коротают вечность все известные мертвецы. У викингов была Вальгалла - зал для воинов, павших в бою. Было бы замечательно, если б такое место и правда существовало. Как же было бы приятно пожать руку Павлову и Сеченову, поговорить с Мечниковым и Бурденко. А особенно поделиться мыслями с врачами древности и средневековья: с Галеном и Авиценной, с Парацельсом и Везалием, с Амбруазом Паре и Жаном Ларреем. Причём говорить с ними на равных, как с коллегами по ремеслу, как говорит преемник со своими наставниками. Надеюсь, я проживу свою жизнь так, что мне не стыдно будет предстать перед ними. Пусть это и всего лишь мои фантазии.