Чужие люди

1
Сверточек нашел Барон - большой коричневый пойнтер, рано утром, когда Слава вывел его на прогулку перед школой. Была середина апреля, шесть утра; столбик термометра показывал всего-навсего три градуса по Цельсию. 
Мама велела одеться потеплее. “И шапку! - строго прибавила она. - У тебя соревнования скоро”.
Слава хотел воспротивиться, но махнул рукой. Натянул куртку, нацепил поводок на радостно повизгивающего пса и вышел.
Мальчик и собака любили эти утренние прогулки по сонным пустым улицам. Маршрут был всегда один - мимо дома, ресторана “Слобода” и новый супермаркет, непоправимо изуродовавший улицу, через пешеходный переход к озеру. Там Слава мог снять, наконец, с Барона поводок и поиграть в догонялки или палочку. Вечером такая роскошь не дозволялась; пес знал об этом, и потому начинал крутиться и приплясывать уже на переходе - своеобразный ритуал демонстрации собачьего счастья, не менявшийся годами. 
Слава смеялся. “Да потерпи ты минуту!” Барон довольно скалился в ответ. 
Добрались до озера, Слава отстегнул поводок, намотал на руку. Барон, как козленок, подскакивал на четырех лапах, вертел обрубком хвоста, улыбаясь во всю зубастую пасть.
-Ну, ищи! - крикнул Слава. Это тоже был ритуал - отыскать подходящую палку. Барон потрусил по берегу, уткнувшись носом в мокрую землю, покрытую останками грязного снега. Слава медленно двинулся вслед за ним, попутно отыскал в кармане еще с вечера припрятанную сигарету, спички и с удовольствием закурил. Если бы матушка или отец узнали - ему было бы несдобровать, хотя справедливости в этом не было: оба они курили, как паровозы. А тренер - так тот вообще его на месте бы убил. Потому курить надо было с осторожностью и только по утрам, в самом начале прогулки, чтобы дать время запаху выветриться. 
Сделав последнюю затяжку, он отшвырнул окурок и взглядом поискал Барона. Того нигде не было видно. Слава нахмурился - обычно пес не отбегал от хозяина дальше, чем на двадцать метров, считая своим долгом охранять его от всех возможный напастей. 
-Барон! Барон!
Тишина. Слава обеспокоенно завертел головой. Собаки не было.
- Барооон! - заорал он во все горло. С противоположного берега донесся лай. У Славы похолодели руки. Он рванулся туда, не обращая внимания на набившийся в ботинки снег. Зимой неподалеку нашли освежеванный труп лайки, убитой местными алкашами из-за шкуры. Слава помнил, как взахлеб рыдала хозяйка - маленькая седенькая старушка в старомодных очках. 
“Убью... - сжимая кулаки, повторял он про себя. - Если что... сука... убью”
Барон продолжал лаять - громко, отчаянно, с каким-то повизгиванием, которого Слава до этого не слышал у него ни разу. Однако, когда он достиг противоположного “дикого” берега, заросшего кустарником и закиданного мусором, то обнаружил абсолютно невредимого Барона. Пес стоял, упираясь передними лапами в кучу мусора и надрывно тявкал. Слава перевел дух.
-Вот гад... - негромко, с нервным смешком сказал он. - Я чуть в штаны не наложил, а ты. Ну-ка, иди сюда. Иди, иди.
Протянул руку, но Барон увернулся и рявкнул еще два раза. Из пасти у него вырвалось облачко пара.
Слава, наконец, догадался опустить взгляд на то, что так ревниво охраняла его собака. И увидел драное одеяло. И крошечную, будто кукольную ножку, выпроставшуюся из него.


2
Когда явились полицейские, Елена Константиновна смотрела новости. Отхлебывала кофе из кружки с надписью “Любимой мамочке”, жевала бутерброд с сыром, качала головой. Нет, ну это надо же. Прямо рядом с ними, в двух шагах - и такое. По всем каналам только этот сюжет и крутят. Да что там говорить - она сама все видела. И телевизионщиков с камерами, и полицию, и “скорую”. Даже всплакнула немного.
Лицо диктора на экране приобрело сурово-скорбное выражение, брови свинулись к переносице. “Вот сейчас”, - с тоской подумала Елена Константиновна и заерзала на диване.
“Мы возвращаемся к событиям этого утра. Напоминаем, что сегодня, в шесть утра в Московском районе нашего города шестнадцатилетним Вячеславом Алешиным была обнаружена страшная находка. Гулявший с собакой мальчик наткнулся в груде мусора на новорожденного младенца, которого мать оставила умирать от холода”.
Елена Константиновна всхлипнула и отправила в рот кусок бутерброда.
На экране возник тот самый мальчик. Лицо у него было перекошено, глаза расширены.
“Я с собакой гулял. Барон убежал от меня куда-то, я его позвал. Он залаял. Когда я подошел, то увидел... вот... как сверток... увидел. Открыл его, там ребенок, весь в крови. Я подумал, что он еще не умер. Снял куртку, завернул его. Позвонил 112. Вышел к проспекту, “скорая” уже подъехала.”
“Вам не страшно было?”
“Страшно, конечно. Но то, что он лежит так, еще страшней”.
По словам врачей, ребенку, которому всего несколько часов от роду, оставалось недолго, и если бы не Вячеслав, он бы точно погиб от переохлаждения. Сейчас мальчик находится в реанимации детской областной больницы. Состояние его удалось стабилизировать. В следственном комитете уже возбудили уголовное дело и начали проверку с целью установления личности матери мальчика. По словам следствия, ей грозит до пяти лет лишения свободы.”
-Так эту шалаву же еще найти надо, - буркнула Елена Константиновна и щелкнула  пультом. - Сука, ну надо же. Саму б тебя убить.
В дверь постучали - громко. Елена Константиновна вздохнула. Откашлялась. Позвала:
-Валь! Вяля! Открой дверь, пришли.
-Я болею, - безразлично ответила дочь. - Голова болит. Сама открой.
Стук повторился.
-Вот лентяйка, - Елена Константиновна нехотя поднялась с дивана и покачиваясь с ноги на ногу, направилась в прихожую открывать. - И не стыдно ей. А мать не болеет. Ты почему не в школе, кстати? Времени-то еще часа нет.
- Отпустили, - спокойно пояснила Валя и захлопнула дверь комнаты. - Не доставай меня, а?
Елена Константиновна испустила усталый вздох, утерла губы и открыла дверь. На пороге стояли трое: молоденький участковый, коренастый мужик в штатском и женщина с чемоданчиком.
- Добрый день. Полиция, - вежливо представились они. Елена Константиновна кивнула. - Вы, наверное, слышали, что у вас тут случилось.
- Слышали, конечно, - Елена Константиновна замотала головой, как китайский болванчик. -  Вы что. Из окон видно. Тварь, слов нет.
Женщина с чемоданчиком поморщилась. Мужик откашлялся.
- Мы опрос жильцов проводим.
- Понимаю. Сама вот узнала, из новостей, - Елена Константиновна развела пухлыми руками. - Ужас, что тут скажешь.
- В квартире еще проживает кто-нибудь? - деловито вступила женщина. Ее колючий взгляд прошелся по стенам прихожей. Елена Константиновна даже поежилась. Она не любила полицию.
- Да, мама моя и две дочки. Даша и Валя.
- Угу, - женщина мимолетно обратилась глазами к участковому. - А лет им по сколько?
- Восемь и четырнадцать, - Елена Константиновна слегка насупилась. Ей не понравились хваткие манеры этой бабенки. Ну прямо вылитая бывшая свекровь. Такая же стерва.
- Дома они? Можно с ними пообщаться?
- Мама уехала к подруге. Даша в школе. Валя дома, да. Отпустили их, учительница заболела там, вроде, - Елена Константиновна и сама не знала, для чего присочинила про учительницу. Просто так было спокойнее. Чтобы не думали. - О чем вам общаться-то с ней? 
- Просто зададим пару вопросов, - невнятно пояснила женщина и ловко просочилась в прихожую. Елене Константиновне пришлось посторониться. - Ситуация такая, знаете. Неоднозначная.
- Проходите, - неохотно разрешила она. - Вон, в зал. Пойду Валю позову сейчас.
Полицейские расселись на диване. Елена Константиновна прошла в комнату дочери, без стука открыла дверь. Валя лежала на своей кровати и безучастно смотрела в потолок. Гремела музыка. Когда мать вошла, девочка уставилась на нее пустыми темными глазами. 
- Тебе чего? Сказала же - не доставай меня.
Елена Константиновна покачала головой. Нужно было ответить дочери, как следует, потребовать объяснений своему поведению, пообещать серьезно поговорить. Но она сказала только:
- Там полиция пришла.
Валя резко села на кровати. Лицо у нее было опухшим, под глазами залегла синева. Опять, небось, до утра в интернете сидела. Как откроет свои контакты и фейсбуки - так, считай, и нет ее. Елена Константиновна пробовала бороться - без толку. Дочь огрызалась, кричала, как ненормальная, а то и вовсе не обращала на мать внимания, будто сидела не перед экраном ноутбука, а перед звуконепроницаемым стеклом. Подруга, Тамара, сказала: ничего, у них у всех так. Пройдет. 
- Как это - полиция? Зачем?
- Да выйди ты, вот горе! - Елена Константиновна начала терять терпение. - Чего уставилась, как баран на новые ворота? Поговорят с тобой и все.
- Ладно, сейчас.
Елена Константиновна вышла в зал. Полицейские выжидательно смотрели на нее.
- Идет, - поджав губы, уронила она. - Чаю хотите?
- Спасибо, нет, - за всех ответила женщина. Не вежливо - властно. Через минуту  вошла Валентина. Поздоровалась, села в кресло.
Елена Константиновна поморщилась, глядя на дочь. Волосы грязные, кожа в прыщах, на плечах - черный безразмерный балахон. Полные ноги одеты в голубые носки с зайчиками. Женщина быстро и оценивающе обвела ее взглядом. Растянула в улыбке губы. Но говорить стала не она - мужик в штатском.
- Ну, привет, Валентина, - добродушно начал он.  - Чего грустная какая?
- А че радоваться? - мгновенно ощетинилась Валя. В последнее время разговаривала она только в таком тоне. И с матерью, и с сестрой, и с учителями, и с незнакомыми людьми. Елена Константиновна подумала, что за подобные выходки ее саму давно бы выдрали, как сидорову козу. Но на дочку рука не поднималась. 
- Как чего? Весна, солнышко, птички поют. Почему не в школе?
- Отпустили. Голова болит.
- А мама сказала - учительница у вас заболела.
Валя метнула на мать быстрый взгляд и пожала плечами.
- Я откуда знаю, что она вам сказала.
Мужик продолжал улыбаться лоснящимися щеками. Смотрел на Валю ласково, будто на кусок шоколадного торта.
- Слыхала, что у вас произошло?
- А я при чем?
- Я, что, сказал, что ты при чем? - удивился мужик. - Я к чему спрашиваю: может, ты слышала что-то или видела? Ребеночка-то откуда-то из ваших домов подкинули. А ты с людьми общаешься...
- Ничего я не знаю, - буркнула Валя.
- Да  с кем она общается-то, господи! - не выдержала Елена Константиновна. - С кем? Все интернет у нее да интернет. Сидит там сутками, в сетях этих.
- Заткнись! - багровея, рявкнула Валя. - Ты-то чего встреваешь? Не знаешь ничего, так и молчи!
- Как “заткнись”? - опешила Елена Константиновна. - Как “заткнись”? Ты как с матерью разговариваешь? Тебе как не стыдно? 
- Да тебя дома нет никогда, че ты вякаешь теперь! Меня спрашивают вообще-то!
- Валентина, успокойся, - доброжелательно посоветовал мужик и взмахнул рукой. - Ты чего бросаешься?
- А че она, - Валя отвернулась к стенке.
Женщина уставилась на Елену Константиновну, как удав на кролика. Та густо покраснела. Торопливо пояснила: 
- Я работаю посменно. Вахтенным методом. Инженер. Бывает, уезжаю. Дети не брошены, вы не подумайте. С ними бабушка живет, моя мама. А как еще денег заработать? Отца-то у них нет. Алименты никто не платит. Вот и приходится.
- “Бывает уезжаю”, - передразнила Валя. - На месяц!
- Валя, - тихо попросила мать. - Ты что. Я же для вас стараюсь.
Валя фыркнула и ничего не сказала. В комнате повисла тишина. Громко тикали настенные часы. Слышалось, как по проспекту несутся машины. Где-то взвыла сирена. Женщина-полицейский чуть хлопнула ладонью по обивке дивана.
- Так. Валя, надо образцы сдать.
Валя подскочила в кресле.
- Какие еще образцы? 
- Да ты не переживай, это не больно. Мы у всех такие берем. Придется прийти к нам.
- Какие образцы? - повторила Валя.
- Слюну, - женщина улыбнулась. Валя с ужасом уставилась на нее.
- А если я не хочу?
- Почему? - женщина подняла тяжелый взгляд. Валя сникла.
- Так... Просто.
- Ну, и хорошо. Значит, проблем нет.Придешь к нам с мамой.
Елена Константиновна нахмурилась. В груди у нее почему-то налилась тяжесть. Вышвырнуть бы эту бабенку за дверь и забыть, как страшный сон. Да жаль, не выйдет.
- Она несовершеннолетняя. Какие образцы вы взять хотите? Для чего?
- Для ДНК-экспертизы, - невозмутимо пояснила женщина и прямо взглянула на Елену Константиновну. - Чтобы установить личность матери.
- Какая еще личность? - ахнула та. - Какая личность, вы что? Ей четырнадцать лет только. Она с мальчиками еще не встречается даже. Да она...
- Вы уверены? - насмешливо спросила женщина.- Вы дома не бываете, по вашим же словам. Следовательно, - припечатала она, - можете ничего и не знать. Сколько таких случаев было. Не переживай, это пятнадцать минут займет. Просто формальность,- это уже Вале. Та посмотрела на мать таким взглядом, что у нее захолонуло сердце даже не от подозрения - от уверенности. И никакой экспертизы не надо. Ничего не надо было - только заглянуть в дочкины глаза. Руки и ноги мгновенно отяжелели, в голове раздался протяжный гул.
- Но ведь... Была бы она беременна... я бы увидела... - слабо выдавила Елена Константиновна и мешком опустилась в кресло. - Я заметила бы... Мама моя... тоже...
- Сомневаюсь, - отрезала женщина и прищурилась. - Постановление мы вам вручим.

3
Даша была похожа на мать - веселая, пухленькая блондиночка с большими голубыми глазами; Валя росла точной копией отца. Он бросил их еще до Дашиного рождения, и мать разорвала и выбросила почти все их совместные фотографии, но Валя чудом отыскала одну, нечеткую, сделанную на плохую мыльницу: отец и мать сидят в обнимку на лавочке, в руке у отца зажата сигарета, мать сосредоточенная и даже немного грустная. Вот по этой-то фотографии Валя и определила, что у нее тяжелый овал лица, как у папочки, и нос такой же мясистый, и губы тонкие, и редкие невыразительные брови. Мать никогда не называла причину, почему вдруг случился этот разрыв, бабушка молчала тоже, и Вале всегда чудилась в этом какая-то фальшь. Отец просто был - и вдруг его не стало. Словно умер.
Даша не задавала вопросов - она-то отца не знала и не помнила, а вот Валя помнила, и очень хорошо. Помнила, как он сидел за столом, как ел и пил, как курил крепкие сигареты. Помнила, что он водил ее на каток зимой, покупал ей мороженое и игрушки. Помнила, что он тоже любил мультики. У них была целая коллекция дисков с диснеевскими полнометражками: “Король Лев”, “Аладдин”, “Спящая красавица”, “Русалочка” и другие. Потом они все куда-то делись после переезда; Валя подозревала, что мать выкинула их, как и все, что хоть как-то напоминало ей об отце. Вспоминать их прошлую жизнь - до рождения Даши - тоже было не принято. Валю обижало это, словно у нее отняли нечто очень важное. Вырвали целый кусок и не спросили. Будто она, Валя, взялась изниоткуда. Но так ведь тоже не бывает. Однажды, после того, как Дашу принесли из роддома, она даже уточнила это у матери. Мать всплеснула руками: “Ну, что ты. Конечно, ты не взялась изниоткуда. Конечно, я тебя тоже люблю”. Но Валя не поверила ей.
Когда Вале исполнилось 11, мама уже год как каталась на свою вахту, отрабатывала ипотеку, и девочки жили с бабушкой. Любимицей, конечно, была Даша. Валя ненавидела ее. Даша была воровкой. Украла у нее маму, бабушку, отца. Все украла.
Однажды, у Даши случился очередной приступ, когда бабушка была на кухне; Валя знала, что нужно сделать - дать ей ингалятор. Но она не дала. Просто стояла и смотрела, как задыхается сестра. Прибежала бабушка, отвесила старшей внучке оплеуху, провела все необходимые мероприятия, потом взяла Дашу на руки и уложила на диван. “Ты что, не понимаешь? Она могла умереть!”
Валя знала об этом. И, наверное, хотела. Очень хотела, чтобы сестра умерла, испарилась, исчезла, чтобы не было этих бесконечных лекарств, врачей, чтобы все стало бы по-старому.
В 12 лет Валин статус в школе определился окончательно - фрик, объект насмешек для одноклассников, какие есть в любом подростковом стаде. Изредка подобным изгоям удается поставить себя выше толпы, держаться с вызовом или достоинством, но Валя так не умела. Насупленная, молчаливая девочка с бледным рыхлым лицом и большим неуклюжим телом. Ни увлечений, ни друзей - ни попыток найти то, либо другое. Наверное, Валя могла бы окунуться в учебу - если бы захотела, но в ней не было и проблеска интереса ни к одной дисциплине. Порой ей казалось, что учителя рисуют "три" в графе итоговых оценок лишь из какой-то брезгливой жалости, и от этого становилось только хуже.
Мать вызвали в школу. Классная руководительница, София Марковна, усадила ее рядом с собой, мягко сказала: “Вы знаете, мне кажется, у вашей девочки проблемы. В классе она ни с кем не общается, очень замкнутая, иногда агрессивная. Грубит учителям. На уроках спит, у доски отвечать не может или не хочет, домашние задания выполняет кое-как. С этим надо что-то делать.”
Помолчав с минуту, София Марковна неуверенно, будто стесняясь, прибавила: “Я знаю вашу семейную ситуацию, но, быть может, вы могли бы подыскать другую работу? Такую, чтобы не требовала постоянных отлучек? Это будет наилучшим выходом. Подумайте над этим.”
Мать нахмурилась, но ничего не сказала. Валя прекрасно знала, о чем она думает: о Даше, об операциях, о лечении и деньгах, которые на это уходят и еще будут уходить, но все-таки спросила: “Ну и что? Ты уволишься?”
“Нет, - мать медленно покачала головой и поджала губы. - Пока не могу. Ты же взрослая, понимаешь. Где я такие деньги еще заработаю, чтобы и на кредит хватало и вам с Дашей? Я же не себе - все вам. До капельки”.
Валя промолчала. Задавать какие-то вопросы больше не имело смысла.
В 13 Валя жила в сети. Это было единственное место на земле, где она чувствовала себя комфортно, где никто не издевался над ее прыщами и не обзывал “сисястой коровой”, не ставил подножки, не смеялся над ее заиканием. Там она была другой - такой, какой хотела быть. И там же, в одной из групп, она познакомилась с Мишей. Миша был откуда-то из пригорода, значительно старше ее, работал охранником в супермаркете. Вся его страница пестрела фотографиями шумных компаний, машин, баров и ночных клубов - какая-то далекая жизнь, о которой Валя не имела никакого представления.
Переписывались они долго - почти четыре месяца, а потом Миша предложил увидеться в реале. Валя долго думала, что соврать бабушке - мать была в отъезде, но врать ничего не пришлось. Даша попала в больницу, и Валя оказалась предоставлена сама себе - для этого она была уже достаточно взрослая.
Они встретились с Мишей вечером в центре. В действительности он оказался совсем не такой красавчик, как в сети, но Вале было плевать. Впервые в жизни она общалась с кем-то, как нормальный человек. Впервые была на свидании с парнем. От всего этого голова шла кругом. Он зашли в кино, взяли поп-корн и колу. После того, как фильм закончился, Миша повел ее к автобусной остановке. Валя шагала молча, подавленно опустив голову, и думала, что сейчас, совсем скоро подойдет нужная маршрутка, она уедет домой, в пустую квартиру, а Миша... Миша исчезнет. И все закончится. Навсегда. К глазам подступили слезы, но Миша вдруг сказал небрежно:
“Тут недалеко ребята собираются. Хочешь, пошли со мной.”
Валя согласилась, не раздумывая ни секунды. Бабушка сейчас в больнице, нянчит Дашу, и вряд ли вспомнит о том, что у нее есть еще и старшая внучка. Даже не позвонит, так же, как и мать. Они, по сути, ей никто. Чужие люди. Ее никто не ждет.
Миша привел ее на квартиру, где уже сидела целая компания: две девчонки и пятеро парней. Некоторых из них Валя видела на фотографиях в Мишином профиле. Гремела музыка, в воздухе витал сигаретный дым. Валя напряглась - ей еще не доводилось бывать среди такого скопления незнакомых людей. Заметив это, Миша покровительственно приобнял ее за плечи. “Не бойся, часик посидим и уйдем. Я тебя на такси посажу. Выпей, расслабься."
Валя послушно глотала пиво, с удивлением чувствуя, как с каждым новым глотком ее смущение куда-то уходит. Алкоголь она пробовала впервые в жизни, и через непродолжительное время вдруг ощутила необыкновенную легкость. Свободно общалась, смеялась чьим-то шуткам, шутила сама и с благодарностью смотрела на Мишу и его друзей. Все они казались ей прекрасными, умными, чуткими - особенно, девушки, Лиля и Аня.   
Вале наливали еще пива, а потом еще. Неожиданно у нее закружилась голова, тело ослаблр.
“Мне плохо, - пожаловалась она Мише. - Тошнит."
“Надо полежать, - участливо сказал он, и, переглянувшись с девушками, отвел безвольную Валю в спальню.
Валя пришла в себя, только когда Миша начал стаскивать с нее джинсы. Попыталась сказать что-то и не смогла. Язык не слушался.
“Тсс... Все нормально”, - произнес Миша и лег на нее. Что было потом, Валя не помнила целиком - только какие-то обрывки. Чьи-то жесткие руки, тяжелое дыхание. Лицо, выхваченное блеклым светом фонаря - не Мишино, другого парня. Яркий свет, чей-то громкий смех. Валя смеется тоже. Потом ее мучительно рвет в унитаз. Потом снова чужая потная тяжесть.
“Тебе нравится, да? Не, ты смотри, ей реально нравится!”
Темнота.
Очнулась она утром, на полу в чужой квартире. Из одежды на ней была только чья-то грязная футболка и носки, прочее же валялось по углам. На внутренней стороне бедер засохла кровь, живот ныл. Валя с трудом поднялась на дрожащие ноги, нашла трусы, лифчик, джинсы, кофту и рюкзак. Оделась и, покачиваясь, тихо вышла из комнаты. В зале спали двое парней. Миши среди них не было. Потом еще около часа она бродила по улицам, пытаясь определить, где находится, села в первую попавшуюся маршрутку, по утреннему времени совсем пустую. Сжалась на сидении, стараясь не смотреть перед собой, но все равно иногда ловила тревожный взгляд водителя в зеркале заднего вида.
Дома было пусто - бабушка все еще отсутствовала. Забытый мобильник недвижимо лежал на столе. Валя даже смотреть не стала - и так ясно, что ни одного вызова там нет. Вместо того, как сомнамбула, прошла в туалет, засунула два пальца в рот и вырвала. Потом забралась под душ, тщательно вымылась, приняла три таблетки кетонала и легла спать. В школу Валя в тот день не пошла.
Месячные не пришли ни в этот месяц, ни в следующий. Болела грудь, по утрам тошнило, на носу выскочило пятно, которое она замазывала украденным у матери тональником. Зря старалась - все равно мать ничего не заметила. Ни мать, ни кто-либо другой. Аккаунт Миши оказался заблокирован.
Все это время Валя жила, будто во сне; иногда она даже забывала, что беременна. Просыпалась утром, завтракала, шла в школу, возвращалась назад, делала уроки, сидела за ноутбуком, ела, ложилась спать. Ребенок порой пихался внутри, но Валя понимала это как-то отстраненно, бесчувственно. Живот не мешал. К восьмому месяцу, когда начались роды, он был едва виден.   
 


4
Елена Константиновна немного пришла в себя лишь по дороге в бассейн, когда отвозила Дашу. Дочка щебетала что-то, рассказывала, смеялась, и Елена Константиновна смеялась вместе с ней. С трудом - поначалу. Потом - уже легче. Даша всегда была ее бальзамом, ее отдушиной. Веселая, смешливая, простая. Всегда улыбается, всегда в хорошем настроении. Чтобы слезы или капризы, или - что хуже - упреки, как у старшей - никогда. 
С Валентиной они так и не перемолвились ни словом. Как только полицейские ушли, она тут же закрылась в комнате. У Елены Константиновны не достало сил снова взглянуть ей в глаза и убедиться... почти на сто процентов... Нет. Нет, нет. Валя просто испугалась. Она бы не смогла совершить подобное. Это ее-то Валя, которая и двух слов связать не может? Которая из дому выходит только по праздникам да в школу? Нет. И как ей, матери, такое могло прийти на ум? Сумасшествие, да и только. Просто очень уж поразила ее эта история. Бросить младенца умирать вот так. Господи боже мой. Ей ведь тоже предлагали отказаться от Даши. Сначала - сделать поздний аборт. Потом - оставить в роддоме.
“Ребенок-инвалид. Вы задумайтесь только. Вам нужна такая обуза?”
Но ей была нужна. В отличие от мужа. 
“Или я - или она. Выбирай.”
И она выбрала.
Елена Константиновна поймала в зеркале заднего вида голубой Дашин взгляд и улыбнулась. Для того, чтобы младшая дочь могла полноценно дышать и развиваться, ей пришлось много работать. Пришлось отказаться от личной жизни. Пришлось даже - и Елена Константиновна чувствовала за собой смутную вину - задвинуть на задний план старшую дочь. Но та ведь была здорова, ей не требовался постоянный уход и постоянное наблюдение, и Елене Константиновне казалось, что Валя должна понять это. Однако, вышло иначе: Валя, как капризный ребенок, тянула все на себя. Упрекала, обвиняла, дерзила. Хотя - чего ей могло не хватать? У Вали имелась отдельная комната (Даша спала с матерью), карманные деньги, ноутбук, телефон последней модели, айпад - то, чего - и Елена Константиновна наверняка знала это - не было у большинства ее одноклассников. И, тем не менее, она была несчастна. Куда несчастнее, чем ее сестра-инвалид.
“Нужно что-то решать с этим, - размышляла Елена Константиновна, глядя с балкона, как плавает с тренером ее младшая дочь. - Может, к психологу отвести ее? Или перейти в другую школу, раз так тяжело в этой? Нет, надо что-то решать, и быстро...”
На обратной дороге Елена Константиновна включила радио. Шли новости. Шумиха вокруг найденного младенца не стихала. Ведущий сообщал, что полиция просмотрела записи почти с двух десятков камер в районе. Так же на месте преступления работали кинологи. Ребенок жив, находится в палате интенсивной терапии, куда неравнодушные граждане привезли целую гору пеленок, памперсов и смесей. Уже нашлись и семьи, готовые усыновить мальчика.
Елена Константиновна вздохнула. Хорошо, что ребенок хотя бы не останется один.  С родной матерью ему не повезло, но наверняка повезет с приемными родителями.
Она остановилась возле супермаркета, проводила глазами “скорую” с мигалками. Подумала, что сегодня надо бы приготовить ужин - настоящий, хороший ужин, может быть, запечь мясо - Даша очень любит, или... Мимо пронеслась еще машина - полицейская, кажется. Что-то мягко ударило в грудь. Елена Константиновна снова села за руль. Даша удивленно-испуганно смотрела на нее.
- Мам, ты чего?
- Ничего, ничего. Садись. Я попозже съезжу, сама. Поехали скорее.
Даша подчинилась.
...У подъезда набились машины. “Скорая”, полиция, МЧС. По лестнице спускались врачи с носилками - головой вперед. Елена Константиновна ударила по тормозам, выскочила из машины, дернулась сквозь толпу. На нее оборачивались, шептались. Кто-то сказал: “мать”, но Елена Константиновна, еще как следует не рассмотрев восковое лицо девушки, уже знала.
- Валя! - закричала она. - Валечка!
Ее зажали с двух сторон полицейские. Она рвалась из их рук, плакала, говорила что-то бессвязное. Дверцы “скорой” захлопнулись с резким скрежещущим звуком; взвыв сиреной, машина уехала. Елена Константиновна бессмысленно смотрела ей вслед. Обернулась на полицейских, на соседей. Те отводили глаза в сторону, будто боялись заразиться чем-то. Она так и стояла во дворе - растерянная, одинокая, виноватая, пока, наконец, кто-то не взял ее за руку и не отвел домой. Через покореженную болгаркой дверь влетал сквозняк, в квартире пахло паленым. Пол под ногами был заляпан кровью. Наверное, Валя ходила тут, звала на помощь. Но никто не откликнулся, никто не пришел. В какой же она больнице? Елена Константиновна обнаружила, что не помнит.
Даша сидела рядом и тихо плакала. Елена Константиновна попыталась улыбнуться, погладить ее по голове, сказать что-нибудь... и не могла. Слов больше не было.
Тикали часы.