Именем Революции. Глава 4

Написан в соавторстве с Евгением Ташу – http://www.proza.ru/avtor/amulet1970

ИМЕНЕМ РЕВОЛЮЦИИ – ГЛАВА 4


«Человек рожден для счастья, но он об этом даже не догадывается»
Се Дук Сен.


   С тех самых пор, как Отец народов, Всеблагодетельный, Всезнающий, Господствующий, Всевидящий, Всеслышащий и Справедливейщий, Исправляющий силой счетовод и проводник веры, Уменьшающий и Увеличивающий Смотритель, Всемогущий Победитель Коба поселился в Хремле, его постоянно беспокоили духи прошлого. Приходили, например, по ночам, и причем – в полнейшем сраме, то Ванька Грозный с Малютой Скуратовым в обнимку; то вдрызг пьяный Ваня Кошелек, что–то нечленораздельно бормотавший не то по-статарски, не то по-смонгольски; то упитанная царевна Софья с царем Федей на загривке; то какие–то черти полосатые; то надпись кровавая на белой хремлевской стене проступит – «Мене мене текел упарсин»… Коба, конечно, понимал, что все это знаки… Оттого и приказал смыть белую краску с кирпичных стен Хремля, чтобы красная надпись на красном же кирпиче в глаза не бросалась. Вот и донесения агента Оглоблина явствовали, что этот земляной червяк Ёберия затеял какую–то свою игру… Да и А Ли докладывал об опасных магических экспериментах наркомвоенмордела Троцкого. Надо с ними заканчивать, мать его за ногу. Эти несчастные даже не представляют, в какую игру они впутались!

   – О, мой Сетх, покровитель мой! О, мой бог с красными жгучими глазами! Бог ярости, разрушения, хаоса, войны и смерти! – сказал вслух Коба, поглаживая сухой рукой свой занедюживший после вчерашнего возлияния живот. – Укрепи живот мой, дай мне вкусный стол и хороший, качественный стул. И прости мне грехи мои, как на земли, так и на небеси…

***
   Потомственный шляхтич шановный пан Ефген Надвидовский – знатный господарь белорусского местечка Гомыл, а заодно владелец полукустарной мануфактуры по производству ломовых хомутов и дуг, основанной ещё в стародавние нэпманские времена, сидел на берегу безымянной речушки и удил царь-рыбу. Изменив высокому слогу аллюзий, можно было сказать по–простецки – и ни фига он не поймал! Но ему было довольно параллельно, ибо он не столько удил, сколько размышлял своими думами, и подглядывал за всем вокруг – из чего что происходило. Ярко светило большое солнце, и пан Ефген, прячась от палящих лучей оного, поглубже втиснулся в тень прибрежного ивняка, а потому был весьма невиден с пролегаемого вдоль противоположного берега речушки тракта. Зато пану Ефгену было прекрасно видно все, что происходило на этом самом тракте.

   Пан Ефген сидел и размышлял о предстоящей на следующей неделе в Московии конской выставке «ЭквиДресс», наяву представляя барыш от проданной на сей выставке сбруи и амуниции, как вдруг увидел появившегося на тракте странного вида подобие человека.

   Облаченный лишь в одно исподнее – в кальсоны и майку, человек шел в раскорячку по тракту, шлепая по шершавому асфальту босыми ногами, и громко матерился неизвестными доселе пану Ефгену экспрессивными идиомами, взятыми явно не из словаря Гдаля или романов Теодориха Достоепшего. Пышные усы странного человека покачивались в такт босоногой ходьбы так, что издали казалось, что, разящий к тому же за версту отборнейшим перегаром, матерящийся рот хлопал своими усами-крыльями, словно отчаянно пытался оторваться от головы своего хозяина и улететь куда-нибудь нафиг и подальше. Внезапно пан Ефген узнал в странном человеке знаменитого дивизиеводца и героя Гражданской и Военных войн, чьи портреты висели в каждом детском садике – это был сам Василий Иванович.

   – Видать, хорошо погулял вчера… – с завистью подумал пан Ефген. – А мне… Эх, сам бы горилки выпил да с яишней на шкварках… да, блин, чёртова жинка опять бранить будет…. Скорей бы, уж, выставка!.. Эх, напьемся там с Шевченом бен Роман-оглы Леонидштейном из музея «Тройки»! Кучер он знатный! Одна сковородка, аки чугунный таз, для картохи с мясом у него – ого! – метр в диаметре!.. А то и полтора!..

   Внезапно из-за поворота, грохоча по ухабам, как «Вжигуль», прервав блаженные мечты пана Ефгена, вылетела черного цвета тачанка, в которую был запряжен четверик вороных рысаков. На козлах сидел, управляя четвериком, человек-пузырь, облаченный в поповскую рясу. Когда тачанка поравнялась, со шлепавшим босыми ногами по тракту Василием Ивановичем, человек в рясе внезапно натянул вожжи, остановив четверик, и, весьма ловко для своей пузатой телокомплекции спрыгнув наземь, огрел Василия Ивановича чем-то по голове. Затем пузырь в рясе запихал обездвиженного Василия Ивановича в мешок и закинул в тачанку. Хорошенько заперев дверь тачанки, человек в рясе не менее ловким движением вспрыгнул на козлы, взял в руки вожжи и, прежде чем тронуть лошадей, огляделся вокруг. Ничего не увидев подозрительного, человек в рясе огрел рысаков хлыстом и тронул вожжи. Всё также грохоча по ухабам, как «Вжигуль», зловещая тачанка покатилась дальше.

   Глядя вслед удаляющейся карете, пан Ефген с трудом вспомнил, где он видел этого пузыря в рясе – еще в Гражданскую войну в местечке Гомыл орудовала кровавая банда, которой управлял провокатор и поп–расстрига Хеорась Гапондяев. Конечно, в итоге банду окружили и уничтожили бойцы свободной армии батьки Сохно, которого, в свою очередь, но уже в Крыму, окружили и уничтожили войска Первой и Второй конных красных армий под руководством командармов З.А. Бубённого и Огородникова. Раненый батька Сохно с горсткой оставшихся в живых соратников тайными тропами оторвались от преследователей и улизнули за границу. Поп Гапондяев же исчез без следа. Поговаривали, что Хеорась Гапондяев подался не то в ВЧК, не то в Гестапо, не то в Штази, а может даже в НКВД или Моссад. В любом случае, встреча с бывшим главарем кровавой банды никому ничего хорошего не сулила. Пан Ефген понял, что остался незамеченным этим безжалостным разбойником, а потому, почитай, родился на свет заново.

   Бросив свои удочки в густые заросли ивняка, пан Ефген поспешил снять нервное напряжение штофиком гарной горилки, настоянной на остром перчике, в корчму «Трибля», которой заправлял весьма большой раздолбай, любитель выпить и побузить Аболяй Алёхин.

****
   Утро в кавполку выдалось сумбурным. Кроме подпрапорщика Дули, без вести пропали также боец Петька и комдив Василий Иванович. Маршал Обороны товарищ Сечка рвал цепи и метал икру. Дважды комиссар госбезопасности товарищ Ёберия, чтобы от переполнявшей его злости не застрелиться самому, арестовал и расстрелял нескольких случайно попавшихся под горячую руку бойцов и офицеров, обвинив оных во вредительстве, пособничестве шпионам Антанты и буржуазном очковтирательстве. Но ему от этого нисколько не полегчало...

   Оперативники из Особого Отдела ВЧК арестовали и увезли в неизвестном направлении, единственного свидетеля пропажи подпрапорщика Дули ослика Гнома...

   У Анки на нервной почве раньше времени начались совсем не «те дни»...

   Личному составу, ввиду отсутствия начпрода был объявлен «разгрузочный день» – личный состав был отправлен на станцию Голицино разгружать вагоны с углём и навозом, для удобрения скудных гумусов отечественных почв.

   По Одинцовскому дистрикту поползли различного рода слухи – один зловещее другого. Шептались о наступлении голодомора, о нашествии гуннов в Паннонию, о коварном заговоре Шухевича и Шушкевича, о нападении фашистской Германии на подпольщиков Кракова, о тоталитарной секте врунов-верунов отца Мойши Задорного, о восстании машин в Парижском гетто, о заговоре рептилоидов против дебилоидов, о повышении цен на водку, о кровавой драке между фанатами «Манчестер Юнайтед» и фанатами ОМОН, о том, что товарищ Крупская родила от товарища Сталина товарища Молотова в честь Мировой революции, о свингерской вечеринке в ГУМе, о Народном фронте против происков пришельцев-либерастов из клана Чемберлена, как и о многом-многом ином, о чем рядовым и непосвященным гражданам знать совершенно необязательно.

   Оперативники НКВД отчаянно боролись с распространением панических и антисоветских слухов, но слухи, как тараканы, множились, подобно снежному кому, катящемуся с высокой горы, или подобно Лернейской Гидре, у которой заместо одной отрубленной головы вырастало десять совершенно новеньких голов.

   Под вечер на станции Голицыно злоумышленником был совершен теракт – вредитель и враг народа Ян Амелин, притворявшийся простым советским гражданином и слесарем ремонтных мастерских подвижного состава, после бутылки водки, запитой трехлитровой банкой пива, с криком «Сталин – амбал!» совершил подрыв новогодней петарды. В результате теракта взрывной волной в станционном ресторане «Красный гудок» выбило все окна, украло столовое серебро в количестве 30 комплектов, вынесло 25 чешских сервизов на 50 персон каждый, похитило полугодовой запас продуктов, 12 ящиков коньяка и дало взятку инспектору ОБХСС Гене Курочкину, которого заставило списать всю недостачу на теракт. Злоумышленник был задержан на месте преступления оперативниками ОГПУ и после допроса с пристрастием сдал всю террористическую организацию, в которой, помимо самого Яна Амелина, состоял Геннадий Курочкин и ещё около пятисот иных злоумышленников, которых Революционный Трибунал приговорил к смертной казни. Дважды комиссар государственной безопасности товарищ Ёберия за раскрытие террористической организации был представлен к награде медалью «За серп и молот!» и к очередному специальному званию трижды комиссара госбезопасности.

   В Москве на всякий случай – от греха подальше – из наградного пулемета, хранившегося в сейфе НКВД, застрелился революционный поэт и пламенный борец с буржуазными эгофутуризмом и декадентством, заядлый бриколюб товарищ Владимир Владимирович Маякошвили.

****
   Подпрапорщик Дуля лежал в гробу, по самую грудь засыпанный искусственными цветами, неаккуратно вырезанными из разноцветной бумаги, не в силах пошевелиться. Казалось, что что-то невидимое сковывало все его тело так, что подпрапорщик не мог пошевелиться. Вокруг гроба ходил, размахивая дымящимся кадилом, старый поп Хеорась Гапондяев, известный по дореволюционной подпольной работе как провокатор Крокодил Гера. Поговаривали, что поп Гапондяев был двойным, а то и тройным агентом. Хеорась Гапондяев и вправду подрабатывал на пол ставки в ВЧК, имея звание старшего подполковника НКВД, а также в звании оберпопенфюрера СС был осведомителем и тайным агентом VI управления РСХА, занимавшегося в Третьем Рейхе разведдеятельностью в странах Восточной Европы, наиболее восточной и наименее европейской из которых была совсем ещё молодая и несмышленая Страна Советов.

   Поп Гапондяев, путаясь в полах своей длинной рясы с глубоким декольте, сгибаясь под тяжестью златой звезды (которая хоть и висела на толстенной поповской шее на не менее толстенной золотой цепи, однако, в силу весьма упитанного телосложения Хеорася Гапондяева, возлежала на необъятном поповском пузе, подобно огромному осетру, упокоившемуся в жаренном виде на аэродромоподобнейшем обеденном столе в скромной монастырской трапезной), ходил вокруг гроба, в котором в совершенно не удобной позе лежал несчастный подпрапорщик Дуля. Поп Хеорась, как маятником Фидо, размахивал кадилом и монотонно-уныло напевал молитву из 87 тома Собрания Сочинений Ленина.

   – Ленин наш, иже еси в Мавзолеси!.. Да святится имя твое!.. Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жив! Смертию смерть попрал!.. – гундосил поп Гапондяев, вдыхая канабисный дым, источаемый кадилом. – Ленин вокресе, воистину воскресе! Харе Ленин, харе рама, Ленин, Ленин, харе, харе… Ленин акбар! Янар игалиц! – И, помолчав, добавил: – Саллялаху аляихи ва салям! In nomine Lenin et Stalin et Spiritus Sancti, blya… Амен!..

   С этими словами поп поставил на пол кадило и зажег свечи под иконами Санта-Ленина и благодатной девы Марии Ленинородицы, от чего воздух в помещении, и без того преисполненный дурманящим дымом канабиса, наполнился новыми, пьянящими голову, запахами. Подпрапорщик Дуля закашлялся, не в силах более переносить этот тошнотворный смрад, и, проблевавшись, вырубился…

***
   На следующее утро Бур Заборски, главный оракул и магистр Биохимического института Наркомздрава, проник в главный некрополь Советского государства и пролетарскую святыню, то бишь, в склеп Мавзолея – ступенчатой пирамиды, чтобы подлить немного бактериоцидака в саркофаг, в котором покоились красные мощи верховного жреца революции – сиятельная мумия апостола коммунизма Ильича Ленина, и обнаружил, что….  Ленин в гробу перевернулся!.. Бур чуть не сделался заикой, слегка поседев и обделавшись. Но, как человек далеко неглупый, он решил об этом никому не заикаться, потому как мог лишиться не только всего, что он нажил непосильным трудом, но и того, чем он дорожил больше всего на свете – своей жизни. Бур Заборски, действуя, как заведенный, кое-как вернул вождю прежнее положение и, подлив бактериоцидака, удалился.

****
   Анка проснулась утром от громкого стука в дверь. Забыв, спросонья, запихнуть свое красивое, точенное тело в халат, Анка открыла дверь в чем спала – на ней были алого цвета трусики и лифчик, выкроенные из полкового знамени. В таком виде и увидел Анку Маршал Обороны товарищ Сечка, который стоял за дверью. Командарм, которому из-за фингала пришлось отказаться от поездки в солнечную Смонголию, забыв, что пришел вытребовать у Анки прощение за вчерашнее своё безобразное поведение, оглянулся по сторонам и быстро зашел внутрь, поспешно заперев за собой дверь.

   – А ведь хороша, чертовка! Нечего сказать – хороша! – думал Командарм, поглаживая свой фингал и разглядывая со спины пошедшую варить утренний кофе Анку. Так уж получилось, что изображенный на знамени полка вождь мирового пролетариата товарищ Ленин, при раскройке знамени и пошива из него дамских нарядных трусов, оказался как раз меж полушарий попы Анки, отчего, казалось, глумливо подмигивал левым глазом, в то время, когда Анкины архиаппетитные ягодицы двигались при ходьбе, как жернова, перемалывая оторопелый дух Сечки. Не в силах оторвать взгляд от такого зрелища, Командарм Сечка боялся поднять глаза, чтобы не встретиться взглядом с Анкиной грудью, устрашаясь, что из него одновременно потекут слёзы, сопли и слюни.

   – Ты это… Спасибо… – не глядя, приняв из рук Анки кружку свежесваренного по-турецки кофе, сказал, с явной завистью в голосе, товарищ Сечка. – Говорят, к тебе ослик Гном по вечерам ходит? Он как раз Петьку последним видел. А что это Гном к тебе по вечерам зачастил? Ты что – с ослом… того, в смысле?..

   – Да ты что охренел? – чуть не поперхнулась кофе Анка. – Я же Петьку люблю! Петьку!.. Знаешь какой у н…он. А Гном… Ну… Как сказать… В общем… В общем, я разрешаю этому милому человекофилу, ослику Гному встречаться у себя с одним типом…. Любовь у них, что ли…

   – С каким это типом?.. – насторожился Командарм.

   – Да хрен его знает… – отмахнулась Анка. – Такой пузыристый, в рясе, да на бандита похож...

   От этих слов Командарм вскочил, как в зад ужаленный:

   – Ааааа!.. Ослоложник!.. Поп Хеорась Гапондяй!.. Теперь все понятно! Надо срочно вызывать спецназ!

   – Спецназ?! – удивилась Анка.

   – Ну, конечно, – уклоняясь от ответа выдавил из себя Сечка, – для него, что человек, что осёл – всё едино!

   – И не предполагала, что он так опасен… – сказала задумчиво любопытствующая Анка.

   Командарм было направился к двери, но на секунду задумался и, повернувшись, подозрительно заглянул в сине-зеленые очи Анки:

   – Открыла у себя дом ослино-поповской терпимости! И за какие это коврижки ты покрываешь от Особого Отдела эту постыдную связь между попом и ослом?

   – Да за лювак... – ответила по–простецки Анка.

   – Какой еще лювак?.. – удивился Командарм. – Лювак к нам по контрсанкциям завозить строго запрещено под страхом смерти! – и почему–то присовокупил, – А мусанги у нас не водятся...

   – Так я кофе в зернах ослику и скармливаю… А он потом мне обратно приносит, после того, как… Ну, у меня такой вот лювак…

   Глаза Командарма от такого известия мгновенно расширились, и, кинув полный ужаса взгляд на чашку, из которой он только что пил кофе, Командарм икнул и стремительно метнулся к двери, но не успел – прямо перед дверью его весьма круто вырвало. Проблевавшись и утеревшись рукавом, начисто позабыв про лик вождя на женском заду, Командарм зло зыркнул на Анку и вышел прочь, со всей силы грохнув дверью, отчего дверной шпингалет – волшебным образом – закрылся сам.

****
   Этим вечером в Ратомакском РОВД была ужасная суета – неизвестные воры обобрали склад местной седельной фабрики «Знак Гера Мида и Со». Той же ночью Аболяй Алёхин, содержащий злачную корчму, возвратившись домой, кинул в подпол мешок со свежими седлами и, закрыв люк подпола и замаскировав его половиком, довольно усмехнулся, после чего налил себе стаканчик старого шотландского виски. Однако, это происшествие никакого отношения к нашему повествованию не имеет, и мы не будем больше упоминать о нем…


Предыдущая часть – Глава 3 -  http://www.proza.ru/2017/08/14/1391
Следующая часть – Глава 5 -  http://www.proza.ru/2017/08/14/1549