Смешинка 6 Рождественская История

                Рождественская история

Посвящаю это «маленькое безобразие» всем моим любимым девочкам: Любите и будьте любимы, а счастье вас и в сугробе найдёт!               

Зима, холодно, полночь. Чёрт, как же холодно! И свет кто-то выключил, темно, страшно, гололёд. Ковыляю на своих копытцах с вечеринки трёх одиночек. Ночь перед Рождеством.
Дожили, собрались три престарелые курицы отметить праздник, «нахрюкались» до визгу. Отметили. Йех, хорошо было, только сейчас — как-то не очень. И чего я дура не осталась, ведь говорили девчонки, «оставайся», нет, поползла. Ведь дома ребёнок ждёт, а может и не ждёт свою маменьку с мероприятия гордо именующимся «Девичник». Аха, девочки стало быть, это к четвёртому — то десятку.
Ковыляю, нет, крадусь на своих копытцах. Так и хочется встать на четвереньки, аки гордый лев и ползти на четырёх костях. Холодно, скользко, темно — бррр. Денег на такси нет, на последнюю «хрюкалку» красного собирали по копейкам, вот и ползу теперь, одна одинёшенька, сиротинушка. Главное — не пискильзнуться и не навернуться...
И-и-и — йех. Отлично!
Сижу в сугробе, мыслю о высоком — и почему же люди не птицы, или хоть Карлсоны наконец. Красота — Снегурочка в сугробе, блин. Только ёлочки не хватает и деда Мороза с зайцами. И народу — ну ни кого! Машины только одни несутся, хоть бы одна остановилась. И пр-р-а-а-ально, чего им останавливаться? Видок у меня ещё тот, ну просто — зашибись! Куртяшка — обдергайка, штаники из балоньки, сапожки. Ха, а вот сапожки то итальянские, на калбуках, будь они не ладны, десятилетней давности. Вот и сижу, снегурочка. Не-е, так то, если что — весело приземлилась, а со стороны посмотреть — так ещё веселее. Ладноть, вставать ведь надо…
 Смешно подумать, и чего мы так ржали — то? Курицы старые, это для детей мы взрослые, степенные матроны, с серьёзными разговорами, а для себя — нам всё ещё по восемнадцать. Да и разговоры всё те - же: о прЫнцах на белых конях, да о том, как бы было здорово снова превратиться из Золушки в королеву. Да... Было нам по восемнадцать, и встретили мы каждая своего принца на белой девятке, и вышли замуж, и родили, каждая в положенный срок... Вот только прЫнцы наши перекинулись в жеребцов и ускакали в неизвестном направлении. И превратились мы из добрых золушек в злобных мачех. Как получилось, что из восемнадцатилетних принцесс с музыкальным образованием, с балетной школой, с томиками Гёссе под подушкой, разговорами о культуре и искусстве — мы превратились в грубых, озлобленных и одиноких тёток? Сгубили нас быт и одиночество. И чего ржали, ведь трезвые были... Это стресс, а стресс — это критические дни у психики.

…Ух, ты! Какая машинка остановилась. В таких только олигархи разные ездят. Вот сейчас выскочит оттуда принцесса в норковой шубке, вся в бриллиантах, красавица, умница, и мужик ей под стать — огромный, толстый, лысый и весь в золотых цепях...
Что-то никто не выходит, только стекло опустилось. Чего это он? Перепутал меня с кем, что — ли, или заблудился? Ни киосков, ни магазинов поблизости нет, чего он остановился?
 — Девушка, вам нехорошо?
…Больной что ли?
 — Спасибо, мне уже хорошо!
 — А почему вы тогда в сугробе сидите?
 — А мне тут знаете-ли, понравилось! Вот и сижу. Сроднилась, так сказать с этим местом.
 — Хм, с юмором.
 — А то! На том стоим, то есть — сидим.
 — Ладно, выгребайтесь из сугроба да садитесь скорее в машину, я вас подвезу, холодно ведь.
 — А вы что, Санта-Клаусом подрабатываете — снегурок из сугробов выгребаете и по домам развозите?
 — Можно и так сказать. Садитесь скорее.
 — Ладно, сажусь, так и быть — уговорили. Но имейте в виду — я в чудеса не верю.
 — Как хотите.

Ну и машина... Не машина, а лайнер. Как бы в неё взгромоздиться - то пограциознее? Уф-ф, вот и сели. Странно, и принцесс тут никаких не наблюдается…
 — Вам куда?
 — Мне? Домой.
 — Отлично, а поточнее?
 — Кривой переулок, 4.
 — Ну и название.
 — А то! Мы там все такие.
 — Какие, кривые?
 — Нет! Загадочные!
Шутит он ещё, ха! Не на ту напал, я тебе так пошучу, всю оставшуюся жизнь икать будешь от смеха.
Под моей попой стало тепло. Заботливый, блин, обогрев включил. Хорошо всё-таки, тепло, сейчас растаю.
Тихо заурчал мотор, машина покачнулась и плавно двинулась по ночному городу. Нежно зазвучала какая-то божественная мелодия. Хорошо так, уютно, тепло, мягко, и покачивает как в люльке. Спать что-то захотелось.
Где-то вдалеке, как сквозь вату раздался звук щёлкнувшей зажигалки и по салону потянулся пряный аромат дорогих сигарет. Вкусно. И в машине тонкий флёр хорошего мужского одеколона — приятно.
Эх, везёт же кому-то: такой мужчина, с такой машиной... И я тут, в своей куртяшке, как инородное тело… Ну и ладно, один раз-то можно, всё-таки рождество. И мысли понесли меня по волнам грёз и безмятежных фантазий: вот было бы чудесно, если бы он влюбился в меня с первого взгляда, и стали бы мы жить вместе, и родились бы у нас двойняшки — мальчик и девочка, и прожили бы мы долго и счастливо всю жизнь, и умерли в один день...

— Вы не против?
— А?
…Боже, ещё этого не хватало, я уснула.
 — Я спросил не против ли вы, я закурил.
 — А. Нет, я с удовольствием.
 — Кхм.
 — То есть я хотела сказать, что я и сама курю, в общем — не против я.
…Да что это со мной? Заикаться стала, застеснялась, сейчас ещё и заигрывать с ним начну. Тьфу, глупость какая! Ну и мысли в голову лезут. Всё, стоп — успокоились. Где мой сарказм? Включаем тяжёлую артиллерию.
И всё же, какой у него приятный голос: низкий, бархатный, как коньяк двенадцатилетней выдержки. А какие у него глаза — глубокие, тёмные, только печальные какие-то. И чего он на меня так смотрит? А руки! Какие у него руки: длинные тонкие пальцы, как у музыканта, а вот и колечко на безымянном. Ну, всё понятно. Чтобы такое сокровище да одно — нет, чудес не бывает. Наверняка дома жена «королева красоты», и дети — ангелочки, и дом — полная чаша... Жаль, что это не я. А вдруг он меня рассмотрел и влюбился с первого взгляда?
Стоп, да остановись же ты, полёт фантазии! Но мысли пустились в галоп, и остановить их не было никакой возможности. Внутренний монолог оттачивал мастерство ораторского искусства: Мужчина, а мужчина... А вы посмотрите на меня повнимательнее, я не то, что кажусь с первого взгляда. Ну и пусть одежонка неказистая, зато практичная. Старая куртка — самая любимая, потому что в ней тепло и уютно, штаны тоже — прогресс цивилизации, не продувают и тёплые, да и чистятся хорошо.
А загляните в мои глаза, там океаны... Да, океаны горечи и печали, а душа всё же чистая и светлая, потому что воспитали так. И разговариваю я с вами грубо, потому что это самооборона, ведь я не такая. Я добрая и нежная, ласковая, а сколько всего я знаю и умею, ты только разгляди во мне это лучшее...
Ну всё, хватит! Что ты напридумывала чучело! А не ты ли сегодня утром рванула мимо зеркала, только бы не видеть своего отражения?! Домовёнок Кузя! На голове — овин, вся растрепанная и помятая после бессонной ночи. Точно, Кузя — только на морде морщины и вес на сто Кузей сразу.
Не нужны ему такие, и глубина твоя ему ни к чему, и душа твоя тоже — они же не дом на Гавайях, и даже не машина...
 — Вы заснули?
… Да что это такое, ему что, поговорить хочется?!
 — Да нет, задумалась.
 — О чём же? Я уже минут пять с вами разговариваю, а вы молчите.
 — А вам что, собеседник необходим, может вам ещё душу раскрыть и пожаловаться на своё бытие. Слушайте, а может вы — золотая рыбка? Вы желания часом не исполняете?
 — Грубо.
 — Да, зато правдиво!
Как он странно смотрит на меня. И угораздило — ж меня забраться на заднее сидение, вон глазами в зеркале сверкает. Да что это с ним, почему такая тоска в глазах, что у него случилось? Ну не может быть у таких мужиков никаких проблем! Может у него хомячок сдох, а я ему его напоминаю? А может он меня с кем-то всё же перепутал... Спросить что-ли?

 — Я вас сейчас спрошу одну глупость и бестактность.
 — Спрашивайте.
 — А вы всех подснежников раскапываете и домой размороженными доставляете, или я одна такая обсчастливленная?
… Нет, не хватило духу спросить, подумает ещё, что я к нему в душу лезу.
 — Странная вы женщина!
… О, уже и женщина, десять минут назад была девушкой, видимо уже рассмотрел пенсионерку.
 — Я вас домой везу, так сказать спас от лютой смерти, а вы на меня дикобраза напустили, так и стреляете иголками.
 — Ладно, мир. Простите, если что не так. И впредь обещаю — не обещать.
 — Не понял.
 — Ну и хорошо!
 — Вот и поговорили.
 — Аха, чудненький получился разговорчик.
… Какой смех у него приятный, а улыбка, такая тёплая и искренняя...
 — А вы так не ответили на мой вопрос, я одна такая, или вы всех спасаете от обморожения, как рыцарь на белом коне.
 — Ну, конь у меня чёрный. Нет, не всех, просто вечер сегодня такой.
 — Какой?
 — Особенный, ночь перед Рождеством.
 — Да, как у Гоголя.
 — А вы Гоголя читали?
 — Нет блин, картинки в «Мурзилке» рассматривала!
… И чего он ржёт-то? Что, по мне не скажешь, что я прочитала больше одной книги чем букварь за всю жизнь!?
 — А что вы ещё читали?
… Не, ну разговорчивый какой попался!
 — А вы что, литературный критик, или я на приёмном экзамене в ВУЗ? У меня вообще образование — высшее неначатое.
 — Как-как?
 — Высшее неначатое! Хотела поступить в институт — не приняли. И нечего ржать! Ржут только кони, а не принцы.
 — Ну, насмешили, аж до слёз.
 — Платочек дать, чувствительный вы наш?
… Да что это такое? Что я его всё время подкалываю? Вот идиотизм, второй час ночи, а меня на приключения потянуло. Сейчас договорюсь как Гагарин, с той только разницей, что тот «долетался». И будут потом дяденьки милиционеры откапывать мой окоченелый трупик. Тьфу, ёлки-палки. Всё, молчу.
 — А вы музыку любите?
 — Да, очень.
… Ну вот, сейчас о музыке, о природе, о погоде...
 — А знаете, что сейчас звучит?
 — Дебюсси, «Лунный Свет» - очень нежная композиция, чувственная, тонкая. Ой! А вас случайно не Эдвард зовут? Вы не вампир из «Сумерек»?
…Какой у него потрясающий смех, чувственный и заразительный, такой мужской.
 — Да нет, просто очень нравится эта мелодия, подстать настроению.
 — Я тоже под настроение музыку слушаю. Бывает, слушаю органные концерты Баха, а через полчаса как врублю Раммштайн, даже соседи подпрыгивают.
 — И я, так-же.

Может, всё же спросить у него, что случилось? Ну не может такой мужчина, вот просто так, ни за что, подобрать тётку из сугроба и везти домой, да ещё о музыке с ней говорить, о литературе. Или ну его, с его тараканами. У меня своих полно, только я своим давно тапочки сшила, чтобы меньше топали. Или спросить...
 — Ну, вот и приехали. Какой дом ваш?
…Ну надо же, так быстро приехали! Ну почему всё хорошее так быстро заканчивается? Ладно, значит не судьба.
 — А вы тут меня высадите, не надо во двор заезжать, вы потом развернуться не сможете, дворы уже два месяца никто не чистит.
 — А-а-а, понятно.
… Какое безнадёжно грустное это «а-а-а».
 — А может мне вас проводить? Ведь темно, страшно, ещё и поскользнётесь где-нибудь?
 — Нет, ну что вы — это уже совсем лишнее. Это становится похожим на сказку, а я в сказки не верю. Я сама доковыляю. И всё равно, большое вам спасибо, и с Рождеством.

Вот и всё: хлопок двери, мерный шум двигателя и машина тронулась. Вот и конец сказочке. А я даже имени его не спросила, не поблагодарила по-человечески, да и к чему это всё?
Ух! Злой, колючий ветер сразу принялся трепать меня в своих объятиях. Ёлки-метёлки, холодно то как, после тёплого салона! Надо было попросить его подвезти меня прямо к подъезду, а там... Может пригласить на чай-кофе-потанцуем.
Ну, всё, хватит выдумывать, сказка - то уже кончилась! Просто на мужика благородство напало. Не смеши, куда бы ты его привела, в ободранную квартирку? Да он бы при свете тебя увидел и умер бы от такой «красоты».
И всё равно, жаль... Жаль, что он уехал и увёз с собой мою сказку. Забыть и не вспоминать. Чудес не бывает.

Вот я и дома. Короткий сон, и сразу-же закрутил «гнусный быт»: уборка, полы, посуда, стирка. День пролетел, как одна секунда, и Рождество на пороге…
Так, салаты сделала, горячее в духовке, ребёнок с собакой выгуливаются, всё вымыто, вылизано перед праздником. Устала я. Что-то я забыла сделать, но вот что? Не помню! Ну и ладно, главное не вспомнить в последнюю минуту. Склероз — забавное заболевание — каждый день узнаёшь что-то новенькое. Итак, бегом в ванную и привести себя в порядок. Целительная сила воды, горячий душ - истинное наслаждение! И как они там в семнадцатом веке без душа жили? Не представляю.
А! Вспомнила! Я же горячительного не купила! Уф-ф, хорошо, что ещё голову не успела намылить, магазины скоро закроются. Где мои штаники и куртяшка? Бегом, бегом в магазин, а то закроют.

Бр-р-р, как холодно! Да что же это такое, а скользко то как! Только бы не поскользнуться и не упасть!
Ох...
Мозг, а мозг! Ты что, надо мной издеваешься что ли? Я только подумала и тут - же рухнула в сугроб, я же тебя не просила давать телу такую команду! Ну, вот! Сижу в сугробе - мыслю о высоком, подснежник, блин!
 — Добрый вечер!
 — ???
 — Вы что тут со вчерашнего сидите? Предлагал же проводить до дома.
 — А-а-а, а что вы тут делаете?! Вы что меня караулите?
 — Да нет, просто решил проверить, подъезжаю — а вы тут сидите, в сугробе. У вас, наверное, какая-то особенная сугробная болезнь.
 — Нет, ёлки-палки! Я тут подснежником прикидываюсь, а вы мне мешаете! Я вообще-то только что на ногах стояла.
 — А я вам конечно же верю. Вставайте. Я отведу вас домой.
 — А мне не домой! Мне в магазин надо!
… Боже, что же я ору — то так?
 — Ну, в магазин, так в магазин, а потом домой.
 — А мне, между прочим, за спиртным надо.
 — Звучит угрожающе, значит поедем за спиртным, но потом обязательно домой. А то устал я уже вас из сугробов выкапывать.
— А я вас об этом не просила!
… Улыбается, нет, он ещё и улыбается! Я бы уже давно на его месте плюнула на вредную тётку. Какая тёплая и нежная у него ладонь, сильные руки. О! Да он ещё и высокий, и подтянутый — Аполлон.
 — И всё равно! Я в чудеса не верю! Их не бывает!
 — Нет, это не чудеса. У нас с тобой это уже привычка.

* * *

Ночь перед Рождеством.
На полу около камина возятся двойняшки мальчик и девочка. В кресле, наблюдая за игрой пятилетних детей, сидит мужчина с тёмными глубоким глазами, красивыми длинными пальцами и сверкающим колечком на безымянном. На кухне суетится улыбающаяся женщина. Девочка постарше накрывает на стол.
 — Пап, а пап. А нам с Ладкой интересно, где ты нашу маму нашёл?
 — ??? Я её в сугробе откопал.

Раздался дружный хохот.

Но мы то знаем, что это — правда.
Значит, чудеса случаются, ведь так?

               
                Серафима
               
               (ночь с 5 на 6 января 2011 года)