Голос Левитана утешал и давал надежду

«Голос Левитана утешал и давал надежду»

                София Александровна Санович, 1923 г.р.
О начале войны я узнала днём 22 июня 1941 г.  На углу Невского проспекта и ул. Марата висел репродуктор. Сообщили, что началась война. Это было примерно в 12–13 часов дня. У репродуктора в тот момент собралось совсем немного людей. У меня возникло острое чувство тревоги и беспомощности. С тяжелой душой пошла  домой. Мне было 17 лет. Мы жили тогда на Большой Московской, 14, кв. 25.
Моя мама была пианистка.  Работала в ГОМЭЦ , выступала на эстраде с исполнением злободневных куплетов под собственный аккомпанемент.  Её сценическое имя - Белла  Циансон–Данилевская. Маму арестовали в самом начале блокады. Она ходила мыться в Ямские бани  и однажды продала банщице свои золотые часики. После этого ее посадили за спекуляцию. Она  находилась в тюрьме на Литейном. Мама передала записку: «Принеси романсы». Я пришла на Литейный к окошечку, в которое надо было отдать передачу,  и сказала приемщице, что принесла маме романсы.  Она гаркнула: «Какие могут быть романсы!», - и не взяла передачу. Больше к маме я не ходила и уже  после войны получила справку , что мама умерла в тюрьме в июле 1942 г.
 В начале войны по телефону неожиданно позвонил отец  и сказал: «Софа, я ухожу на фронт. Приходи меня проводить». Я ему ответила: «Вы мне не отец, и я вас провожать не пойду!». До сих пор не могу себе этого простить.  Мои родители развелись, когда я была совсем маленькая, и мама настраивала меня против отца.
В конце ноября 1941 г. в нашей квартире  поселились люди из Красного Села – муж и жена Кожемякины. Он  сапожник,  она  спортсменка.  Брат Кожемякина был женат на маминой сестре.
Блокада
К 1941 году  я успела закончить 8 классов школы.
В начале войны в Ленинграде был призыв к школьникам рыть окопы. Нас от нашей школы   на Б. Московской, 10  повезли на станцию Передольская . Там было очень страшно: немцы летали на бреющем полете, и мы прятались  от них в этих ямах. Потом нас привезли обратно домой.
Мы,  школьники,  летом 1941 г. были охвачены патриотическим чувством. Все хотели помогать фронту. Я поступила в 6-ю Школу медсестер при больнице им. 25-го  Октября  на Фонтанке.  Ходить туда от нашего дома было далеко и страшно. Часто  бомбили и обстреливали, приходилось все время прятаться. Школу медсестер я не закончила.
Быстро наступил голод. Я не умела менять вещи на продукты, и  в ноябре 1941 г. уже слегла. Холода в ту осень начались очень рано. Не было ни электричества,  ни воды, ни отопления. Я сильно ослабела, заболела воспалением легких и плевритом. Потом у меня украли хлебные карточки.  С нами на одной лестнице на втором этаже жил доктор Сарайкин , уролог. Его дочка  брала у моей мамы уроки музыки. Этот доктор знал, что у нас есть ценные вещи,  картины. Он стал ко мне ходить. Снимал картины и давал лекарства, затем предложил положить меня в больницу. Какая-то женщина отвезла на санках в больницу им. 25-го Октября. В огромной палате было очень холодно, со стен текло. Ходить я  уже не могла, у меня развился голодный понос.  Ухода  за лежачими больными в переполненной больнице с малочисленным персоналом практически не было. Я накопила хлеб, который давали,  и заплатила  нянечке, чтобы  отвезла  домой на Б. Московскую. Она выгрузила меня из санок на тротуар возле соседнего подъезда.  Было очень холодно. Решила пойти к подруге Ирине Шадричевой, которая тогда жила в нашем доме. Поползла по лестнице на третий этаж. Затем надо было встать и постучать в дверь. Дверь открыла мать подруги.  Я сказала ей: «Там в больнице очень плохо. Я вернулась». Она ответила: «Ты здесь не прописана» и толкнула меня. Я скатилась по лестнице и встать уже не смогла.  Неожиданно появился наш домуправ Алексей и спросил меня: «Софочка, что вы здесь делаете?».  Он взял меня на руки,  отнёс в нашу квартиру и положил на диван. Картин на стенах  уже не было.
 Под диваном в чемодане ещё оставались некоторые ценные вещи. Доктор Сарайкин их забирал и приносил в обмен витамины и еду. Через некоторое время у меня появились голодные вши, и меня обрили наголо. Волосы потом отрастали очень красиво, вились локонами.
Мне было так плохо, что на бомбежки уже не реагировала и в бомбоубежище не бегала. Слушала  радио. Глубокий, красивый голос Левитана утешал и давал надежду. Верила, что этот ад у нас обязательно закончится.   
В нашем доме организовался Комитет, помогавший одиноким людям, таким как я. Соседка из 11-ой квартиры приносила хлеб, который получала по моим карточкам. Кожемякины работали при тюрьме, были лучше обеспечены продуктами и меня не касались.
В апреле 1942 года по Ленинграду  разнёсся слух, что будут переписывать людей, которые не могут быть полезны городу и их нужно вывезти, чтобы не расходовать на них хлеб и карточки. В мае  мне сказали, что следует прийти в 37-ю поликлинику на улице Правды. Там  выдали эвакоудостоверение, что я на период войны должна выехать из города.
За 4 буханки хлеба и соль продала  заведующей нашей булочной мамино пианино R;nisch. В этой булочной  на углу Разъезжей и Б. Московской мы получали по карточкам хлеб. Я продала всё, что смогла. Готовилась  в дорогу. В августе пришло время эвакуации. Собирать необходимые документы мне помогала общественность нашего дома. Потом пришёл человек с тележкой, погрузил на  нее меня и мои пожитки и отвез на Московский вокзал. В это время людям, которых должны были эвакуировать, на Московском вокзале давали есть много каши.  Мы должны были ехать в Ашхабад, но маршрут изменили, и мы поехали в Сибирь.
Эвакуация
Дорога была тяжёлая. У нас у всех был голодный понос. Весь вагон обкакали. На остановках лазали под поезд в туалет.  Доехали до Ладоги. Через Ладогу переправились на барже, потом опять сели в поезд. Ехали больше месяца. Приехали в Кемеровскую область на станцию Тяжин. Жители встречали нас приветливо. У них были лошади с  телегами. В телегах лежали овощи, особенно много морковки.
Сначала нас отвезли в больницу. Мы там провели около трех недель. Нас подкормили и подлечили, потом  распределили по деревням. Я попала в соседний совхоз к хозяйке, которая должна была меня кормить, чтобы я окрепла и смогла работать. Через месяц направили учиться на токаря. Я отказалась. Поняла,  что не смогу освоить эту профессию. Тогда мне сказали, что есть такой рудник, называется Берикуль ,  там работает золотоизвлекательный завод. Рудник находился в 60 -70 км от совхоза. Транспортного сообщения с ним не было. Решила идти пешком. Уже началась зима. Мне дали борчатку и пимы . Я вышла на дорогу, по которой ездили грузовики, и стала голосовать. Когда машина останавливалась, говорила, что иду на рудник Новый Берикуль, и меня немного подвозили, если им было по пути.   Добиралась до рудника несколько дней. Ночевала в деревнях, которые попадались по дороге. Узнав, что я ленинградка, люди относились ко мне тепло и приветливо, кормили. 
Когда  пришла на рудник и увидела на улице  столовую, то подумала: «Боже мой! Здесь есть столовая!!».  Села за столик. Денег заплатить за обед не было. Ко мне подошёл пожилой мужчина. Он оказался заведующим столовой. Сказала ему, что я из Ленинграда. Он ответил: «Я тоже ленинградец. Я вас накормлю». Потом пригласил к себе домой переночевать. Жена у него была приветливая и гостеприимная. Они сытно меня накормили. Хлеба можно было есть, сколько хочешь. Потом заведующий сказал: «Дам вам записку на завод, чтобы вас там хорошо устроили и дали жилье».  Тогда все люди были братья.
Пришла на завод с этой запиской. Меня познакомили с директором завода  Цыбизовой. Она сказала, что подберет мне работу.  Надо было определяться с жильем.  В посёлке при заводе было много эвакуированных. Мне дали адрес, где жили две сестры Дора и Рита, тоже из Ленинграда, и их дети. Они меня хорошо приняли, сделали мне постель и я там поселилась. 
Меня взяли в бухгалтерию,  но освоить эту профессию не смогла. Стала весовщицей: взвешивала вагонетки с рудой.  Работать было трудно, мне не хватало физической силы. Перевели на работу истопником. Надо было колоть дрова. Колоть дрова я не умела, и однажды стукнула себя топором по ноге, попала в больницу. Вышла из нее накануне Нового  года и неожиданно получила роль Деда Мороза на новогоднем празднике в детском саду. Одна из воспитательниц заболела, и я стала Дедом Морозом вместо неё.
После этого полгода  была в садике воспитательницей.
С 1943 по 1945 гг. работала на лесоповале,  в прачечной,   санитаркой в туберкулезном отделении больницы.
Возвращение
В конце войны моим соседкам–сестрам пришел  вызов для возвращения в Ленинград.  В надежде, что и мне удастся вернуться  домой, поехала вместе с ними на станцию Тяжин, которая находилась в 90 км от рудника. Их  посадили в поезд, а меня нет. Осталась на станции и прожила на ней почти год. Работала официанткой в столовой. Встречала поезда, которые шли с востока на запад.  В одном составе везли из Японии трофейных лошадей. Меня взяли в него до Свердловска бесплатно. С собой у меня был только деревянный чемоданчик с  кедровыми шишками  - вся еда и все мое богатство. От Свердловска ходил пассажирский поезд на Москву. До Москвы  тоже доехала бесплатно. Тогда все помогали друг другу.
В Москве я разыскала свою тетю – мамину сестру и остановилась у нее. Сдала вступительные экзамены в дошкольное педучилище. Надо было получить разрешение на прописку, и мы с тетей пошли на прием к Швернику.  Посмотрев мои документы, он дал совет: «Возвращайтесь в свой город».
Я вернулась в Ленинград. Пришла домой  на Большую Московскую и  постучала в дверь своей квартиры. Мне открыл какой-то старик и сказал: «У вас здесь жилья нет. Вы здесь не прописаны, ваши комнаты занимаем мы». Кожемякины продолжали жить в нашей квартире.
Моей подруги из соседнего подъезда в городе уже не было. Ирина в 1942 г. что-то сказала о Сталине, и ее посадили. Вернулась она из Воркуты через 10 лет. На соседней лестнице в 3-ей квартире жила мамина приятельница – хористка из Мариинского театра Анна Фёдоровна Граф. Она взяла меня к себе пожить.
Надо было получать жилплощадь заново, и я пошла в юридическую консультацию на Загородном пр., 22   у Пяти углов. Обратилась к заведующему А.А. Литтебрандту . Он посмотрел мои документы и сказал: «Вы имеете право на возврат своей площади».  С его помощью удалось поселиться в нашей квартире в восьмиметровой комнате.  Вход в нее был через ванную. Ванна давно не работала и ее убрали. Комнатка моя находилась рядом с кухней.
Пошла  работать на 12-й хлебозавод  на Смоленской улице.  Иногда  оставалась ночевать в красном уголке. Отработала на заводе два года, затем перешла в систему пекарен с жаровыми печами. Мы пекли мелкоштучные изделия: слойки и сдобные булочки. Знаменитые французские булки с хрустящим гребешком тоже выпекались в этих жаровых печах. Проработала в хлебопекарной промышленности 15 лет.
В 1950 году поступила в Техникум пищевой промышленности  на ул. Герцена, 8,  около арки Главного штаба. В 1955 г. его закончила. Эта профессия была вынужденная, не по моему призванию. Всегда мечтала иметь работу, связанную с музыкой, так как выросла в музыкальной семье. До войны я не успела закончить музыкальную школу, пришлось поступать заново. За 2 года экстерном закончила школу  на ул. Короленко. Получила свидетельство. Оно давало мне право работать музыкальным воспитателем в детском саду. Отработала в этой системе 33 года.  Проводила детские праздники, радовала детей и сама ходила на работу как на праздник.   
  Сведения об авторе
София Александровна Санович  родилась в Ленинграде в сентябре 1923 г. До войны жила на Б. Московской ул., д.14, кв. 25.  В 1955 г. закончила  техникум пищевой промышленности на ул. Герцена, д. 8. Получила также  музыкальное образование.  С 1961 г. работала музыкальным воспитателем в детском саду.
Общий трудовой стаж – 51 год.