Люди добрые

    Под скамейкой на автобусной остановке лежала собака.
    Остановка была старая, а потому капитальная, и толстые стены, давно начавшие осыпаться мелкой крошкой и отваливаться большими кусками, всё ещё неплохо защищали от ветра. А вот крыша протекала – и прямо перед мордой псины уже собралась приличная лужа, вот-вот грозившая залить нос. Но собака не отодвигалась. Она вообще почти ничего не делала, неподвижная и молчаливая, только изредка чуть приподнимала голову и лизала лапу. В этом не было никакой необходимости – рана уже не кровоточила и почти не болела, но неспешные движения языка отвлекали от другой боли, накатывающей одуряющими волнами. Где-то там, в животе и груди, за переломанными рёбрами, что-то пекло и резало, не давая спокойно заснуть.
    Редкие прохожие не обращали на собаку внимания. Время позднее, людей на улице осталось мало, некому было сочувствовать или пугаться. Человеческое равнодушие как никогда устраивало собаку – никто не мешал вспоминать…

    Когда-то её звали Альмой. Звучное имя дал ей маленький хозяин ещё в машине, по дороге из родного гнезда. Оторванная от тёплого материнского брюха и многочисленных братьев и сестёр, она ехала в незнакомый дом, который отныне должен был стать её территорией. Не только квадратными метрами, где собака теперь будет жить, но и местом, которое ей предстоит охранять. Это ценное качество было заложено в ней породой, доказательством которой, в свою очередь, была маленькая бумажка. Новые хозяева называли её «метрика», часто повторяя: «Настоящая овчарка». Скоро Альма поняла, что это про неё. И стала отзываться не только на кличку, но и на звучное «аф-чарка».   
    Несколько месяцев Альма была почти абсолютно счастлива. У неё был маленький хозяин Андрей, который гулял и играл с ней, была вкусно пахнущая Мама – источник еды и ласки, имелся и Папа, которого никак не получалось считать хозяином. Он был явно лишний в этом чистом уютном доме, часто кричал, а овчарку словно не замечал. Она была рада этому, ведь случайные знаки внимания выливались обычно в пинки и тумаки. Собака не любила Папу, но вынуждена была терпеть, ведь его почему-то любили Андрей и Мама.
    А потом случилась «выставка». Альма хорошо помнила возбуждение и волнение, царившие в доме накануне. Овчарку засунули в ванну и помыли, что ей скорее понравилось: руки Мамы чесали и тёрли в тех местах, куда Альма никак не могла дотянуться сама, да и пена, появившаяся от этого на шерсти, пахла вполне приятно. Высушенную ароматную собаку все норовили погладить, даже Папа снизошёл до лёгкого потрёпывания по голове. «Выставка – это что-то хорошее», – решила тогда Альма. И всю дорогу поскуливала, так не терпелось ей скорее рассмотреть её повнимательнее. Но реальность оказалась хуже самых плохих ожиданий.
    Большой ангар, великое множество других собак, каждая третья из которых норовила схватить молодую овчарку за лапу, нервные чужие люди. Маленький хозяин тоже нервничал, часто дёргая поводок, чем причинял Альме слабую, но всё же боль: мягкий ошейник зачем-то поменяли на цепь, впивающуюся в горло при каждом рывке. Какая-то незнакомая толстая тётка залезла овчарке в зубы, а когда Альма попыталась зарычать, Андрей снова больно дёрнул поводок. Пришлось терпеть. Собаку заставили бегать по кругу, потом Андрей сказал непонятное «стойка» – и начал хватать Альму за голову и лапы, двигать то так, то эдак. Ах, это игра такая! Овчарка припала на передние лапы, завиляла хвостом, но неожиданно получила толчок в бок. Было не больно, просто ужасно обидно, а ещё – неожиданно, ведь раньше маленький хозяин не позволял себе ничего такого.
    К счастью, всё скоро закончилось. Теперь Альма поскуливала от желания поскорее добраться до дома, а потому не сразу поняла – атмосфера в машине какая-то странная, напряжённая. Глянула на Андрея, а у маленького хозяина всё лицо мокрое. Лизнула – и снова получила тумак. «Выставка» что-то поменяла в их вполне счастливой жизни, но овчарка ещё не поняла, что именно.
    Дома Альма метнулась к своей кормушке – очень хотелось пить. Но Мама почему-то не спешила наливать воду в миску, стояла задумчивая, а когда собака умоляюще тронула её лапой, без злобы, но с какой-то тоской воскликнула:
    – Пошла вон, дворняга!
    Так Андрей часто кричал на грязных бездомных сородичей, кидал в них камни, если они пытались подойти к Альме. «Где? – насторожилась собака. – Или… Это я – дворняга?!» Новое странное имя овчарке совсем не понравилось. Она ещё не знала, что оно – первое в списке неприятных прозвищ, поэтому пока просто хотела пить. На её счастье, на кухню заглянул маленький хозяин – и сжалился над собакой. А пока Альма жадно пила, даже потрепал по загривку:
    – Пей, пей, уродинка моя!
    – Андрей! – вскинулась Мама. – Альма не виновата, что родилась не в том доме и не у тех заводчиков! Она умная, послушная, преданная, неужели так важна красота?
    – Но я хотел выставочную, а не эту, бракованную! Хотел настоящую овчарку!
    Альма насторожилась: «аф-чарка» – это же я! Завиляла хвостом, ткнулась носом в колени маленького хозяина. Он положил руку ей на голову, стал почёсывать за ухом. И вдруг – оттолкнул:
    – Я не люблю тебя больше, уходи, страшилище!..
    А через несколько дней в доме появился Чужой. От него плохо пахло, он зачем-то стал трогать собаку. Кусать людей нельзя – это было главное правило, которое овчарка выучила в первые же дни в новом доме, но этого чужака так хотелось цапнуть! Альма зарычала, но окрик «Фу!» остановил – и она ушла на своё место, чутко прислушиваясь к разговору на кухне, вылавливая знакомые и часто звучавшие в последнее время слова: «С родословной… Выставка… Бракованная… Недорого…»
    Потом из кухни вышла Мама, подошла к Альме, присела на корточки. Она издавала носом какие-то странные звуки (совсем как тогда, когда у неё была «простуда»), а лицо было совсем мокрым.
    – Прости, девочка, я здесь ничего не решаю, – сказала хозяйка, надела на собаку намордник, прицепила поводок.
    – Готово? – выглянул из-за двери Папа. Увидел радостно скачущую Альму («Гулять, гулять!»), кинул за спину: – Можете забирать.
    Они подходили к ней вместе, Папа и Чужой, и весёлое собачье нетерпение вдруг превратилось в панику. Рванула прочь, но поводок в Маминых руках держал крепко. Вот она передала его Чужому:
    – Рядом! – в каком-то полусне услышала Альма резкий голос, почувствовала рывок. А уже выходя за дверь, снова поймала чуткими ушами знакомые слова:
    – Хватит реветь! Купим новую собаку, настоящую овчарку…
    И началась у Альмы совсем другая жизнь. Её домом стала старая расшатанная будка, пропитанная чужими запахами – незнакомых собак и чего-то страшного, безнадёжного. Её свободу теперь ограничивала цепь, гремящая за спиной. Её едой стал хлеб, размоченный в воде, реже – овощные очистки и вываренные кости. Новые ощущения поселились внутри: живот то болел, то бурлил, а иногда выворачивался наружу, исторгая через пасть жёлтую пену. Скоро Альма узнала, что это называется «моришь голодом». Так сказал про неё пахнущий травой и соседской собакой старик, заглянувший как-то к новому хозяину (да, со временем овчарка вынуждена была признать Чужого, ведь других хозяев у неё теперь не было). Они долго и громко спорили, Альма несколько раз слышала своё имя, а вечером в её кастрюле появились ароматно пахнущие шарики, перемешанные с хлебом и водой. Их было совсем немного, гораздо меньше, чем когда-то давала Мама, но всё же это была настоящая собачья еда – и Альма почувствовала себя почти счастливой. 
    Жизнь окончательно наладилась, когда к новому хозяину приехали «гости». Он ждал их, убирался в доме и на участке, собаку обильно окатил из шланга, а вместо старенькой кастрюльки рядом с будкой появилась новая блестящая миска: «Скоро у нас будут гости, всё должно быть красиво». Альма заразилась его радостным нетерпением, тоже стала ждать, чутким лаем реагируя на каждый скрип калитки.
    Приехавших оказалось двое – мужчина, пахнущий металлом, и девочка Лидочка, излучающая радость и доброту. Альма сразу – однозначно и бесповоротно – полюбила её и записала в маленькие хозяйки, стала добиваться взаимности: виляла хвостом, скалила зубы в страшноватой собачьей улыбке, падала на спину, доверчиво подставляя живот и зажмуривая глаза. Лидочка боялась совсем недолго – и через пару дней уже тискала овчарку, чесала за ушами. Давно забытая ласка… От девочки Альма узнала, что нового хозяина зовут Деда, Лидочка приехала с Папочкой, а дома у неё есть кошка (р-р-р!), но собак она любит больше. В альминой миске стали появляться разные вкусности, но главное – еды стало значительно больше! Живот теперь почти не бурчал, а болеть перестал совсем – после того как Папочка запихнул Альме в пасть несколько жёлтых таблеток, приговаривая: «Глистов-то собаке гнал хоть раз, батя? Настоящий ос-вен-цим!»
    А ещё в эти славные дни с овчарки впервые сняли цепь, пристегнули к ошейнику поводок и повели гулять. Ах, как же хотелось ей рвануть посильнее – и бежать, бежать, полной грудью вдыхая чистые и свежие новые ароматы! Но Альма сдержалась, шла по подзабытой команде «Рядом!», чем заслужила не только похвалу, но и награду. «Рискнём», – сказал Папочка, когда они пришли на берег мелкой, но очень шумной речки, и сам отстегнул поводок.
    «Пьянящий ветер свободы», – могла бы подумать Альма, если бы была человеком. Но она была собакой, поэтому просто наслаждалась: брызгами, вылетающими из-под быстрых лап, бабочками, которые порхали перед самым носом, но никак не желали попадать в щёлкающую пасть, хохочущей Лидочкой, носившейся вместе с овчаркой. Времени на веселье было дано предостаточно, и когда прозвучала команда «Ко мне!», Альма беспрекословно подчинилась, позволила снова пристегнуть поводок.
    Одним хорошим воспоминанием у молодой овчарки стало больше. Этот день свободы и счастья даже снился ей – и спящая собака радостно взвизгивала, перебирала лапами и подрагивала челюстью. Ей не дано было жалеть о том, что он был всего один, этот день, она просто радовалась, что он был. А ещё – скучала по Лидочке, которая уехала вскоре после похода на речку. Иногда – до рвущегося наружу воя.

    Дождь закончился, и сразу стало холоднее. Собака задрожала, но не тронулась с места: ей незачем было куда-то идти, к тому же холод притуплял боль. Высунула язык, попила из лужи, подобравшейся к самой морде. Передние лапы совсем промокли, собака попробовала отодвинуться, но это движение всколыхнуло болевой центр – и она снова замерла…

    Альма не вела счёт времени, просто жила, взрослела. И понемногу округлялась, ведь Деда после отъезда Лидочки стал лучше заботиться об овчарке. Дошло даже до того, что ей стал давить ошейник, и хозяин решил его ослабить. Это случилось в один из тех дней, когда Альма особенно сильно рвалась на волю, когда настороженно прислуживалась к лаю соседских собак, а возбуждённое поскуливание за шатким забором бездомного рыжего пса вызывало внутри приятный волнующий отклик. Потому и рванулась, лишь только почувствовав, как Деда расстегнул ошейник. Он был стар, не успел удержать овчарку, упал, а Альма уже бежала к забору, туда, где заходился в визгливом экстазе беспризорник. Старый забор не выдержал натиска собаки, видевшей цель, рухнул, жалобно охнув.
    И познала Альма любовь. Рыжий был ласков и силён, других кобелей к овчарке не подпускал, затевая кровопролитные бои за даму сердца. Утомлённая и удовлетворённая, она наблюдала за всем снисходительно, чувствуя себя королевой. А когда закончилось время страсти, поняла, что ушла очень далеко от дома Деды. Увы, кто-то из её предков подкачал, не было у овчарки острого нюха, вернуться она не смогла – просто не нашла дорогу. Однако её приняла стая, в которой рыжий был вожаком, и Альма, перестав думать о прошлой жизни, оказалась среди главных на пустыре за городом. Только крупная серая сука с разного цвета глазами иногда задирала овчарку, пытаясь вернуть себе потерянные позиции фаворитки. Наказывали её всей стаей – и разноглазая скоро смирилась.
    Облава выпала на то время, когда с Альмой уже давно что-то происходило. Собака теперь всегда хотела есть, а когда удавалось заглушить голод, подолгу лежала, прислушиваясь к животу, толканиям и шевелениям в нём. Она не знала точно, но чувствовала – скоро её жизнь снова изменится. Ожидание перемен было радостным, но каким-то отупляющим, затормаживающим. Потому, наверное, и не смогла Альма увернуться от петли, единственная из родной стаи попалась в руки ловцов. Пытаясь вырваться, она билась, крутилась, поднимая пыль и взрывая землю сильными лапами, попробовала даже рычать, но неожиданно услышала звучащее вовсе не угрожающе: «Тише, тише, девочка, мы тебе поможем, всё будет хорошо». И смирилась, позволила засунуть себя в клетку, погрузить в машину.
    Её и ещё двух пленников привезли в какой-то дом, пропитанный запахами множества собак и чего-то неуловимо знакомого. Ах, так пахло, когда Альму возили «на прививку» – было немножко страшно и больно, но зато потом Папа дал ей огромную сочную кость! А ещё Мама источала похожий аромат во время «простуды»… За воспоминаниями Альма совсем не заметила, как на неё снова накинули петлю, легонько дёрнули. Сопротивляться совсем не хотелось – и собака сама вышла из клетки, встала в центре светлой комнаты. Люди, окружившие овчарку, явственно пахли добром и заботой, и Альма успокоилась окончательно, прислушивалась, радостно отмечая знакомые с детства слова.
    – Похоже, метис овчарки, молодая совсем, года три, не больше. Беременная, почти на сносях. Вроде, здоровая, – говорила женщина в белом. – Шерсть на шее вытерта, похоже, не всегда была бездомной. Ну-ка, проверим.
    В руках у женщины появилось что-то… Ошейник! Альма завиляла хвостом.
    – Иди ко мне, девочка! Надеваем… Так ты ещё и лизуха?!
    Альма ничего не могла с собой поделать, язык словно жил сам по себе – и лизал руки излучающей ласку женщины.
    – Извини, умница, мне надо тебя осмотреть, поэтому придётся надеть ещё и намордник…
    Овчарка была согласна на всё, лишь бы не прекращались эти поглаживания и почёсывания! В её собачьей душе шевельнулась робкая надежда: может, это – моя новая хозяйка?
    Остальные воспоминания сохранились какими-то обрывками, впрочем, приятными. Альму поставили на стол, добрая женщина ощупала ей всю, продолжая почёсывать. Потом собаку помыли, а затем – дали целую миску еды! Ощущение предстоящего счастья не прошло даже тогда, когда Альму заперли в «вольере». Рядом бесновались другие соплеменники, но ей было всё равно: сытая и умиротворённая, овчарка заснула.
    А следующий день обернулся бедой. Альму опять отвели к доброй женщине, она обрадовалась новой хозяйке, завиляла хвостом, заулыбалась. Ласковые руки снова теребили шерсть, чесали за ушами. И вдруг что-то не очень больно, но довольно неприятно укололо в лапу. Овчарка взвизгнула, дёрнулась, но женщина в белом продолжала гладить, успокаивая. «Прививка», – поняла Альма. Но почему вдруг ослабели лапы, а комната закружилась вокруг неё? Почему потемнело в глазах, а пасть исторгает остатки вчерашней еды? «Бежать!» – успела подумать собака. И рухнула на пол. Она уже не чувствовала, как сильные руки поднимают её на стол, переворачивают на спину, привязывают лапы, бинтуют морду. Альма спала – и сон её был тяжёлым…
    – Ты большая молодец, девочка, ты справилась! Теперь всё позади, всё будет хорошо, – первое, что услышала овчарка, выныривая из глубокого наркотического обморока.
    Она лежала в вольере, вся перебинтованная и какая-то… пустая. Мотнула тяжёлой головой, попыталась встать. Добрая женщина удержала её – и Альма подчинилась: хозяев надо слушаться. А снова засыпая, вдруг поняла, что не чувствует сладких шевелений внутри. И на каком-то недоступном, отрицаемом людьми уровне поняла: они лишили меня детей…
    Тоска по непознанному материнству была недолгой – всё же она не видела своих щенков, не лизала и не кормила их. Скоро прошла и боль физическая, с овчарки сняли бинты. Иногда только накатывало странное раздражение, хотелось грызть и крушить всё вокруг, но собака боролась с этими желаниями. Она сытно ела, спала в тепле – так стоит ли беситься? К тому же, новая хозяйка иногда заглядывала к ней в вольер, чесала за ушами. Альма бурно радовалась её приходам, била хвостом, преданно заглядывала в глаза, всем своим видом говоря: «Ну когда же, когда же уже мы пойдём домой?» Она готова была терпеть от этой женщины всё: и таблетки, засунутые прямо в пасть, и новые уколы (к счастью, не заканчивающиеся обмороком), и непонятную жёлтую штуку, появившуюся вдруг у неё на ухе.
    Но домой новая хозяйка собаку так и не отвела. А в один из дней Альму снова погрузили в машину и отвезли на знакомый пустырь. «Гуляй! – сказал смутно знакомый мужчина. – Ищи своих!»

    Собака на остановке тихо заскулила. Нет, уже почти не болело, но воспоминания, накатывающие волнами, причиняли совсем другую боль. Она хорошо помнила, какой потерянной и ненужной почувствовала себя там, на пустыре. И какой яростью, какой ненавистью неожиданно накрыло её, когда она поняла, что машина уезжает, а она снова остаётся здесь – без хозяина, без дома, одна…

    «Свои» приняли Альму обратно. Но ненадолго. Она уже не была главной, потому что все, включая самых презираемых членов стаи, чувствовали – с ней что-то не так. Через несколько дней разноглазая кинулась на овчарку, стала рвать и кромсать острыми зубами, и даже рыжий за неё не заступился. А когда на помощь серой суке бросилась вся свора, Альме и вовсе пришлось спасаться бегством.
    И начались одинокие мытарства по помойкам и свалками собаки с чёрной спиной и жёлтой биркой на ухе. Овчарку защищал некий закон, метка причисляла её к числу «стерильных и не агрессивных», но она не знала об этом, людей остерегалась и – ненавидела. Частые смены лежбищ привели её в город, к дому маленького хозяина Андрея. Но ничто не ёкнуло в собачьей душе, ведь она давно уже никому не верила – и Альма продолжила своё путешествие.
    Эту компанию овчарка увидела издалека, хотела сначала обойти, но ей нужно было туда, мимо них, в тёплый подвал, где она жила уже несколько недель. И собака осторожно, безмолвной тенью потрусила в их сторону, стараясь оставаться максимально незаметной. Но они увидели её, окружили. Парни были пьяны, им было весело, а что может быть смешнее тощей грязной шавки, да ещё и с какой-то фигнёй на ухе?! Один поднял с земли палку, больно ткнул в бок. И Альма не смогла сдержать ярость, вцепилась зубами ему в ногу, разом отомстив за все свои беды и разочарования.
    – Ах ты, тварь! Мочи её, пацаны!..

    Собака на остановке уже не скулила. Воспоминания закончились, ушла и боль. Она больше не чувствовала холода, не чувствовала и своего избитого, искалеченного тела. Последним усилием Альма опрокинулась на бок, сделала глубокий вдох. И больше не смогла выдохнуть…


    Из Википедии (орфография здесь и далее сохранена):
    «Стерилизация бездомных животных – мероприятия по стерилизации собак и кошек, не имеющих хозяев с возвратом на улицу, проводимые по предложению защитников прав животных с 1990-х годов в ряде стран Азии, Южной и Восточной Европы. Известна также как программа ОСВВ или ОСВ (Отлов-Стерилизация-Вакцинация-Возврат). <…>
    Эффективность и целесообразность применения данного метода в отношении бездомных собак служит предметом полемики учёных и общественной дискуссии. Критики отмечают, что стерилизованные собаки не перестают быть хищниками и сохраняют территориальную агрессию: нападают на людей, охотятся на бездомных кошек и диких животных. <…> Сторонники программы убеждены, что любая жизнь имеет ценность и человек не вправе отбирать её у бездомных собак. Противники возражают, что любая собака должна ежегодно проходить курс прививок, в том числе и от бешенства, раз в три месяца проходить дегельминтизацию, а отлов для регулярной вакцинации свободно обитающих животных затруднителен, что приводит к заражению домашних питомцев.
    В развитых странах программы стерилизации бездомных животных с возвратом проводится только для кошек; программы, предусматривающие свободное нахождения бездомных собак в городской среде, не проводятся – отловленных и невостребованных собак там подвергают гуманной эвтаназии. В России возвратная стерилизация для бездомных собак на бюджетные средства проводится в нескольких регионах с начала 2000-ых годов, однако в 2017 году она была запрещена в нескольких из них согласно решению Верховного суда РФ».

    Журнал «Ветеринарная патология», № 2, 2006 г.:
    «Попытка решения проблемы гуманного отношения к животным была сделана администрацией Нижнего Новгорода в 2001 г. В основу программы гуманного регулирования численности безнадзорных собак и кошек на территории Нижнего Новгорода был положен метод отлова, стерилизации и выпуска (ОСВ) животного в места своего прежнего обитания. Выбраковка и эвтаназия животных полностью отвергались.
    Данная программа просуществовала более 2 лет и дала следующие результаты:
    – возросла численность безнадзорных животных, причём процент стерилизованных животных в популяции практически стал нулевым в основном из-за естественной смерти стерилизованных животных и роста популяции в целом;
    – по данным органов санитарно-эпидемиологического и ветеринарного контроля, резко ухудшилась эпидемиологическая и эпизоотическая ситуации. В городе появились случаи заболевания бешенством людей, домашних животных и крыс. Как вынужденная мера в городе 2 раза вводился карантин на вывоз животных и проводился план противоэпизоотических мероприятий. Такого не наблюдалось более 10 лет;
    – в травмпункты ежемесячно обращались сотни покусанных людей, в том числе и дети. За 2002 г. с покусами в органы здравоохранения обратились более 4 000 человек. <…> (Пояганов Г. Б. Экологические, экономические и биоэтические проблемы регулирования численности безнадзорных животных в мегаполисах)».

    С сайта о кинологии:
    «Принято считать – и это мнение почему-то распространено даже в ветеринарных кругах – что стерилизация суки приводит к снижению уровня агрессивности животного. Но есть основания полагать, что на самом деле всё обстоит с точностью до наоборот.
    В самом деле: подумаем логически. Известно, что женщины, у которых яичники перестали функционировать по возрастным причинам, начинают чаще страдать перепадами настроения, чаще испытывать раздражение. «Что же вы хотите, это климакс» – так реагируют на их состояние окружающие.
    Так происходит потому, что женские половые гормоны (в значительном количестве вырабатываемые яичниками) обладают успокаивающим и противодепрессивным действием. Можно сказать, что женские половые гормоны – это «гормоны миролюбия». И когда яичники перестают работать – это успокаивающее действие исчезает, и женщине становится труднее сдерживать проявление своих негативных эмоций.
    Но ведь кастрированная сука, у которой удалены яичники – у нее тоже такой же «климакс»! Так почему же от неё ожидают более спокойного и миролюбивого поведения?
    И в самом деле: те немногочисленные научные исследования, в которых изучали влияние кастрации на характер сук, достаточно дружно подтверждают: не исключено, что кастрированные суки и впрямь более агрессивны.
Автор: Л. Мацевич».

    Из обсуждения в соцсети, пользователь К.:
    «Вы все уроды и убийцы!!! Гуманная эвтаназия это убийство, просто названное красивыми словами! А мы спасаем бездомных животных, даём им шанс на долгую жизнь и естественную смерть! Стерилизованные животные не могут размножаться, поэтому только с помощью ОСВ можно действительно гуманно избавить наши города от бродяжек!»

    2016

    Фото из Интернета, автор неизвестен