Открытка из Парижа

Домофон запищал привычными двумя нотами, дверь с шумом и характерным надрывом оторвалась от магнита. В подъезд вошел мужчина в синей форме почтальона. «Тишшше-тишшше-тишшше, пришшшел-пришшшел-пришшшел», - зашуршал воздух по кафельным стенам. «Ише-ише, шел-шел», - эхом звенело стекло маленького окна. Почтальон убрал ключи, открыл сумку, неожиданно зевнул и, бормоча под нос «тридцать пятая, сорок восьмая, сорок третья» стал рассовывать конверты.

Вдруг он замешкался, сбился. «Пятьдесят вторая, пятьдесят вторая, пятьдесят вторая, чёрт! Опять пятьдесят вторая, двадцатая, пятьдесят вторая, пятьдесят вторая...» Почтальон считал с нарастающим интересом: «Раз, два, три-четыре… восемь в пятьдесят вторую!» Впрочем, удивление его долго не продлилось. Разложив корреспонденцию, он закрыл сумку, достал ключи, снова зевнул, не прикрыв рта, потом покосился на камеру, нахмурился и ушел.

- Ты там не лопнешь? – с нескрываемой завистью спросил пустой сорок первый.
- Не певевывай, спвавлюсь, - радостно ответил пятьдесят второй, шурша плотной бумагой.
- Ой, да опять штрафов насовали, - чуть жеманно сказал двадцать первый. – Подумаешь… у меня на прошлой неделе приглашение было на открытие ночного клуба.
- Ага! Ночного клуба в Чертаново! – не унимался ехидный сорок первый.
Ящики дружно скрипнули от смеха.
- Ладно вам… - строго сказал двадцатый.
В двадцатой квартире жил старший подъезда. Его авторитет разделил и ящик.
- Уложил? Рассказывай!
- Ох, тут такое… - наслаждаясь триумфом пропел пятьдесят второй.
- Управляющая компания, ТСЖ, слесарь Егорыч и все остальные святые! Почему вы приносите письма этому зануде? – печально запричитал тридцать шестой. – Почему прекрасной семье с двумя замечательными детьми, велосипедом, самокатом, коляской – никто не пишет!
- Ну началось… - фыркнул сорок первый.
- Эй, ты мужшЫна или трапка какой-то? – вдруг вмешался тридцать третий.
- Не груби! – строго одернул его двадцатый. – И разговаривай нормально. Махмуд Абдуллаевич неделю только как въехал!
Тридцать третий нахмурился, но промолчал. Тридцать шестой вздохнул и тоже ничего не сказал.

В подъезд вошла уборщица. Женщина она была шустрая, с огоньком. Мыла быстро, некачественно. Зато носила обтягивающие лосины. Ящики любили смотреть как она, не утруждаясь, машет шваброй, напевая при этом «моя невеста, ты моя невеста и, если честно, мне с тобою так повезло» или «вернулась шарманка о чем-то вздыхая» - когда была не в тонусе. Но сегодня всех разбирало любопытство, а уборщица только мешала его удовлетворить.
- Ну? – нетерпеливо потребовал двадцатый, как только захлопнулась дверь.
- Два письма со штрафами, письмо из банка, письмо от судебных приставов, повестка в суд, два извещения… - хвастался пятьдесят второй.
- Я же говорил, - фыркнул двадцать первый.
- Да заткнись ты! – мрачно оборвал его сосед. – Завали свою голубую дверцу!
- Хам! – взвизгнул двадцать первый. – У меня не голубая дверца! У меня такая же серая!
- Зато ключик в тебя вставляет какой-то придурок в пиджаке на голое тело! Завари петли, я сказал!

Все почувствовали смутную тревогу. Сосед двадцать первого был ящиком необщительным. Его хозяина даже старший подъезда побаивался. И тот, конечно, никогда не проверял почту. Этим всегда занималась его женщина. Ящики прибывали в полной уверенности, что мужчины заводят себе женщин именно для этого. А из мужчин только вдовец из пятнадцатой и гологрудый пупсик из сорок первой проверяли почту.

- А восьмое? – строго спросил двадцатый. – Восьмое письмо?
В его обязанности входило не только поддержание порядка, но и отчет, контроль, аналитика, прогнозы.
- Это открытка! – с восторгом, не обращая внимания на едкие замечания, воскликнул пятьдесят второй. – Настоящая открытка! Из Парижа!
Ящики дружно осели на петлях. По кафелю промчался сквозняк удивления.
«Что? Какая? Сколько марок? Что изображено? Эйфелева башня? Лувр? Бумага серая? Белая? Желтая? Сколько шло?» - хором спрашивали возбужденные новостью ящики.
И только сосед двадцать первого, дождавшись паузы, угрюмо и как-то обреченно поинтересовался:
- И что написано?
- Написано: «Прощай, я не вернусь!» - радостно зачитал пятьдесят второй.
- Понятное дело… - грустно вздохнул сосед двадцать первого.

Несколько жильцов вышли из подъезда, потом двое вошли. Из одного ящика забрали почту. Когда шаги стихли, разговоры продолжились не сразу. Все обдумывали услышанное.
- Все понятно, чего прорези раззявили! - в привычной манере начал сорок первый. – Жена его бросила. Судя по письмам - он банкрот. Сейчас придут, все опишут, квартиру заберут. Так что готовься, пятьдесят второй. Будут у тебя новые хозяева.
- Как новые?! – испугался бедолага. – Я не хочу! Эти были хорошие! Им столько писем всегда приходило!
- Ну ничего-ничего, не расстраивайся, - пожалел его двадцать первый. – Новое не обязательно плохое. Может, заедут хорошие. Опять будешь трещать пухлыми боками. Может, они с моим подружатся. Поедут в ночной клуб… - мечтательно добавил он.

Даже завистникам стало жаль пятьдесят второго. Все-таки нельзя же вот так, сразу… из активной жизни в полное одиночество.
- А я слышал от хозяина, что раньше все было не так… - неожиданно вмешался ящик вдовца. – Раньше приходили настоящие письма – от родственников, от друзей, открытки поздравительные, журналы, газеты. Не было штрафов. А извещения были, представляете, о посылках!
- Люди слали друг другу посылки?! – изумилось сообщество.
- Почтальоны раньше ходили с огромными-преогромными сумками – так много было корреспонденции. Иногда писем очень ждали и много раз на дню проверяли ящик…
- Ну это уж точно сказки, - грустно сказал сорок первый и посмотрел на дверь лифта.
Его дверцу месяцами не открывали. От этого его характер совсем испортился.

- Эх, вы - консервы крашенные! Вы что не понимаете? Мы людям только горе приносим. Что в нас суют? Вы когда в последний раз улыбающееся лицо видели? – внезапно разозлился сосед двадцать первого. – Почтальона они ждут! Да что б он провалился со своей макулатурой! Лучше бы мы пустые всегда стояли!
- Как пустые?! – забыв об угрозах, ахнул двадцать первый. – Чего ты такое говоришь? У меня приглашение было, у тридцать пятого – какое-то важное послание из университета...
Он замолчал, потому что больше ничего вспомнить не мог. В подъезде повисла гнетущая тишина. Как назло никто не входил и не выходил. Окошко, узнав страшную тайну, потемнело. Стало холодно, пусто, сыро. Разводы, оставленные на кафеле уборщицей, будто состарились. Тридцать третий случайно скрипнул замком. Звук был жалобный и слабый.

- А было время, когда ящики поджигали! – нравоучительно сказал двадцатый, пытаясь уравновесить сказанное.
Только все хотели загалдеть, как вдруг дверь резко распахнулась. С лучами света в подъезд ворвался щуплый пацан с тележкой. «Пришшшел-пришшшел-пришшшел», - зашелестело в воздухе. Мальчишка деловито сновал руками туда-сюда: доставал, укладывал, распределял. Флаеры, рекламные брошюры, газеты с распродажами – полный набор коммерческой информации.

«- Спорим двадцать пятому больше? Он ближе всех! – Да, нет! Двадцать восьмому удобнее! – А на замену батарей будет? – Сегодня окна со скидкой!» - шептались ящики. Досталось всем. Даже сорок первому было приятно, хоть он и ворчал. И только пятьдесят второму было грустно. Он очень не хотел отдавать хозяину почту. И особенно - открытку из Парижа…