Привет из поднебесной

 На тринадцатом стихе из песен эпохи Тан я остановился. Лёгкий ветер веял в окно. Их-за дерева Фусан, за которое прячется и из-за которого выходит солнце, выплыло огненное светило и залило светом комнату, письменный стол, книги, лежащие на нём, и монитор компьютера.
Я задёрнул занавеску, чтобы устренний свет не слепил глаза, не заливал экран компа и вообще не мешал мыслям собираться в единый пучок, без чего нет творчества. Когда солнце гуляет в крови, и по комнате, и по листве деревьев за окном, и по белой стене соседнего дома, в котором живут успешные новые люди, не боящиеся залезать в паутину кредитов, пока разливается это огненное и тёплое, но ещё не жаркое море, писать невозможно.
Дерево Фусан раскрывает и сворачивает свои ветки каждое утро и каждый вечер, конечно, когда не идёт дождь или снег, или тучи сердятся за что-то на небо и землю.

Всё то, что ушло,
дальше с каждым днём.
А то, что приходит,
роднее и ближе.

Иероглифы, из которых складывается картина, звуки лютни, голос поэта сливаются в тихий напев. Почему-то древние танцы пели стихи тихими голосами, и содержание их творений клонилось в сторону печали. Может быть, потому, что «в печали сильнее наслаждение прекрасным». Так сказал один из поэтов тех далёких лет. Оно сильнее и в воспоминаниях о прошлом.

Мне снова вернуться б
в родимый дом.
Но дорога туда потеряна,
путь вспять невозможен.

Возможен, мой тайский друг, но только в воспоминаниях. Они всем хороши, в чём-то даже лучше настоящего. Плохо лишь  то, что это лишь тени от давно и навсегда ушедших мгновений.