Измена

 ИГОРЬ СИТНИК - вот нынешний лидер среди докучливых топтунов-молчунов с их мутными позывами. сей навязчивый, даже нагловатый бедолага явно заслуживает...сочувствия. как говаривал один киноперсонаж, может, ему девки не дают или пиписка маленькая...дефицит внимания публики, гипертрофированное тщеславие? что его гложет, чего добивается, неустанно заглядывая на мою страницу? предположу также латентную гомосексуальную составляющую. с этих борзописцев станется, бродят ведь на краю девиантности. чур их!   
(NB: с непередаваемым жестом заядлым моим посетителям (читателям?): Леониду Бабанину (отчего-то клинически застрявшему на одном моём тексте), Ал.-ру Станис. Минакову (рецки которого вообще столь малочисленны, что, похоже, ценятся им наподобие драгкаменьев небольшого размера), Творческому Союзу Виктор-Анджела (явному лидеру по кол.-ву прочтений, о двух головах-то!) и проч.
   добавлю также Анатолия БЕШЕНЦЕВА, исправно и неизменно курсирующего между моими двумя верхними текстами - по несколько раз! у человека этого бездна времени: более полторы тыщи личных текстов и 42 с лишком тыщ рецок - по десятку за вечер разбрасывает во все стороны портала. тем странней его безмолвные посещения моей скромной делянки...)
   удлиняется список молчаливых посетителей (ОЛЕГ РУСАКОВ, САША ШНЕЕРСОН), будто им тут мёдом намазано, если только не доктор прописал бодряще-оздоровительный променад по ландшафту моих текстов. гуляют себе с завидной регулярностью, набрав воды в рот. лица не придурошные, черты правильные, о чём и, главное, как  сами пишут, мне неведомо. с другой стороны, ведь не гадят же на дорожках, веток не ломают. дышите глубже, мимоходы!
   присовокуплю до кучи:  Юрий Иванович Хмыз, Борис Гатауллин, Лазарь Шестаков....

               
                Измена
               
  Вхожу в морг с озабоченной рожей. У пострадавшего нашли пачку визиток с названием и телефонами моей фирмы. Я возмущён. Я их заказал десять тысяч. Охватил население. Отныне, что ли, ездить на опознания, с утра до вечера?! Цистерна 98-го бензина не предусмотрена моим бюджетом.
  Пострадавший лежит под простынкой, помалкивает. Правильно делает. Откинули краешек.
  - Что это? – спрашиваю.
  - Где?
  - Вот там - на шее?
  - Голова.
  - Такой не знаю.
  - Присмотритесь: может, определите клиента своего или сотрудника?
  - Не уверен. Тут же лица нет. Покажите всё тело.
  Пострадавший гармонично принял форму трупа. Вид у него ниже подбородка внушительный и вполне самодостаточный. Волосы, родинка, мышцы, член… Знакомая штуковина. Но я только сказал:
  - Похож на одного юного деятеля. Что, вообще, с ним? Кажется, нелепо умер?
  - На огромной скорости влетел в сосновый бор. Небольшое опьянение…
  - Так страдают наши леса. Говнюк, пардон, гонщик был один? В смысле, жертвы ещё есть? Показывайте всех сразу, чтоб мне сюда не возвращаться.
  - Разрушен муравейник…
  Я хватаюсь за сердце.
 … Спокойно, полковник, спокойно. Чёрная мечта – не чертополох, растущий как и где попало. Месть лелеют, не торопясь дожидаются расцвета тугих бутонов злодейства.
  Полковником меня давным-давно назвал Дубинин, старший научный сотрудник с бородой и непропиваемой способностью мыслить синтетически. Употреблял он постоянно, точнее, всегда, даже не обязательно много, и я, бывало, таскал его домой на себе. Потом Дубинина выгнали, невзирая на мощный ум. Отклонить или придержать удар топора я не смог, хотя регулярно трахал нашу общую с Сержем начальницу, а его предупреждал об опасности.
  В своей перспективной молодости он, выпускник универа, тоже драл пухлявую Римку. Они тогда были на равных, но с разными профессиональными целями. Римма (Владимировна) подружилась на кафедре со Светланой, которая отличалась хорошими мозгами и торчащими вперед, как у мультяшного кролика, зубами. В темноте они никого не пугали. Первомайская демонстрация была позади, а на столе куча вина и домашней закуски.
   Натягивать молодых соратниц Сержу пришлось по жребию и – они настояли – в разных комнатах. Костяшки почти не мешали минету, но вот от Римки определенно несло чем-то чужим, даже враждебным.
   Это залегло в памяти навсегда, как формула этилового спирта.
  - Серж, ты мягкотелый, по сути, расист. Если дама отменно подмахивает, закрой глаза на запах. Отвернись от национальных особенностей. Пользуйся универсумом.
  - Нет. Ты не понимаешь! Я люблю истину, жизнь и баб. Особенно жопастых. И тем более своих. Пусть от них говнецом пованивает. Я притерпелся, и мне нравится. Это нормально и логично.
   Он морщась поставил опорожнённую чашку на стол и прочитал любимое из Тютчева.
   Серж не знал, наверное, что дважды в неделю, а то и трижды, я тру неприятное ему тело. Обросшее салом и облагороженное учёной степенью, с помощью той, умненькой, с выдающимися зубами. Что-то слишком отвратное я не улавливал носом. Римма Владимировна пользовалась длиннющим мундштуком, дымок Voque окутывал наши экспресс-сношения. Сигаретка таяла на отлёте, а пепел осыпался под моими старательными ударами.
   Начальница сильно потела; освобождённая громадная грудь колыхалась, на животе белели шрамы от давнего хирург. вмешательства, а на тяжёлых ногах – разводы растяжек. Иногда ЭрВэ поддерживала свои рыхлые ляжки, но быстро уставала. Тогда я перехватывал лодыжки и бросал их себе на плечи. Плоти было так много, что я давил её, не желая, вообще-то, лишних скользких прикосновений. В огромном чреве урчало, а ЭрВэ пускала газы, но не часто. Я шутил, мол, не надо ругаться, мадам.
  Из щели лилось. Женщина хныкала и признавалась, что «ой как зашибись».
  Для продления сеансов и сокращения служебного времени я прибегал к ничтожной хитрости: представлял, что трахаю дерматиновый диван, на котором, собственно, мы пыхтя и отдыхали. Влажные валики или пружинистые подушки – между ними сновал мой бесчувственный член. Процедура подобным образом затягивалась.
  ЭрВэ вынимала из янтаря окурок и пыталась прикурить во время качки новую сигарету. В такой миг я запросто мог вбить свой сочный кляп ей в глотку. Называлось это «борьба с пагубной привычкой».
  Был ли я карьеристом? С какой стороны посмотреть. От работы я не бегал, под юбку сам не лез, не наушничал, разве что молча совал за щеку. В конце концов, развеяться среди рутинного дня, активно пошевелить рогом – совсем недурственно. Кстати, немало ценных мыслей, в том числе и по тематике отдела, посетило меня как раз в моменты, когда я возвышался над стонущим шефом. Или иначе,
уважительно: опираясь на его авторитет, я вдохновлялся!
  А запахи… Они не страшили молодого специалиста, живущего на солнечном плато Эрекция и не ведающем о сумрачном каньоне Импотенция. Совокупиться с гниющим трупом – такой тест был мне по плечу.
   Я одаривал ЭрВэ здоровой физиологией, приправленной щепоткой страсти и одухотворённой милосердием. Оно всегда снисходительно, но согревает нуждающихся.
  То была моя вторая проба пера. Впервые обмакнуть его в почтенного возраста чернильницу мне довелось в весёлые студенческие годы, когда подрабатывал лаборантом. 17 лет разницы – не так уж слишком и совсем не гиблая пропасть. Ей не было, кажется, сорока. Завлаб Ольга Семёновна заразительно смеялась и учила французский. Я был кудряв и влюблён. Можно сказать, п`исал стихами днём
и ночами.
    От девушки из соседнего двора свой дар я таил, только улыбался навстречу и мечтал защитить её, если появится шпана.
   Ольга Семёновна выслушала с десяток моих опусов, взгрустнула. Показала дома свою обширную библиотеку, познакомила с мужем и дочкой.
   А однажды, в тихом нашем подвальном помещении, овладела мною. Загляделась, скажет она потом, на тебя. Я футболку носил навыпуск, ещё со школы, когда мой торчащий кол пугал меня и, казалось, окружающих: преподавателей, соседок в подъезде и по парте. Ничего персонального, переломный момент мужской биографии.
    Ольга (Семёновна) ошиблась, приняв мой стояк близко к сердцу, подставила свою «киску». Спасибо ей огромное. Чуткий умелый наставник нужен любому человеку. Тем более при овладении важнейшим из поприщ.
    Мягкой мебели в нашей смешной лаборатории не было совсем. Поэтому мне, губошлёпу-новичку, пришлось сразу осваивать диковинные положения, приспосабливаться к казённому интерьеру. Пробирки, колбы, термопары тряслись. Иногда что-то падало и разбивалось. Реактивы текли и грозили одежде и коже.
   Особенно мне нравилось разложить тело руководителя на огромном препараторском столе и, сидя  на тонконогой табуреточке, внимательно исследовать сокровище Вселенной. На холодный пластик столешницы мы бросали халаты, но всё равно Ольга дрожала и покрывалась мурашками. «Я чувствую себя лягушкой». Женщина лязгала зубками и растирала грудку. Соски любопытными зверьками проскакивали между пальцами.
  - Царевна, - шептал я и расправлял несимметричные крылышки позолоченных губ. Нежный уголёк накалялся. Иногда вкус был кисловатым, вроде касаешься языком клемм плоской батарейки. В другой раз пахнуло копчёной рыбой, хоть за пивом беги. Это передал привет семейный ужин.
 - Человек – открытая система, - учила О.С. – Спиртное можно употреблять через ноги, если опустить их в тазик с той же водкой. Надежнейший способ – клизма.
   Мои глаза вспыхнули, она расхохоталась: «Молод ты для пьянства».
   У моей вдовой тётки дом с садом, и когда она снова заболела и её увезли, я с Ольгой поспешил в опустевшее жилище. Фрукты устилали влажную землю, заняли вёдра и ящики. Мы грызли яблоки с грушами и набрасывались друг на друга, липкие от сока.
   Ольга уже причёсывалась, когда углеводы скоропостижно взыграли, и она ланью устремилась к уборной, деревянной пародии на Пизанскую башню. Я не успел предупредить, крикнуть: «Берегитесь!»
   После дождей в яму прибывает вода и дерьмо выплёскивается наружу. Оно окропило розовые трусы и нежную попку гостьи.
  Мокрое, застиранное бельё надевать не стала, а сунула в свой портфельчик.
  Я однажды поинтересовался личной жизнью Ольги Семёновны. Удивительно: муж её не импотент, наоборот – очень даже горяч, и она его любит. Но я – нежный, внимательный, а он грубоватый и не всегда прислушивается к чужим желаниям.
   К тому же оказалось, что Саша ужасно дотошный малый. Дома удовлетворённая Ольга спустила опрометчиво юбку, под колготами – ничего. Усталый, но пылкий муж отшвырнул газету, потёр елдак – и внезапно задумался.
   - А где трусы?
   - Вот.
   - Мокрые?
   - Сегодня хлынуло, просто ужас.
   - Не часто ли? Покажи тампоны. Расставь ноги!
   И вот этот любимый садюга с высшим образованием вломился в наше научное гнездышко. Да, в самом деле, я рождён ни для пьянства, ни для схваток со зверем. Он разворотил мне лицо, его пальцы рвали мои щёки, едва узнавшие бритву. Он хватал за волосы мою бедную, умную, как говорили, голову. Его коленями можно дробить горные валуны. Внутренности мои перемешались, лёгкий завтрак
выпрыгнул на пол, который я залил кровавой юшкой.
   Я бы непременно усрался, но было нечем. И слава богу. Когда вышвыривают на улицу избитого, люди могут посочувствовать, протянут платок, смажут зелёнкой. Но если вы в дерьме – отбегут подальше.
   Соседская девушка уехала, нос сместился влево, поэзия выдохлась, Ольга Семёновна помахала ручкой. Я взялся за учёбу. Но интереса к увядающим женским душам не утратил.
   Отматываю плёнку назад. Я на первой парте. Всё внимание Лидии Александровны к отстающим. Шалопаи прячутся сзади. Глаза их бараньи, ногти и воротники грязны. Где-то плачет колония. Я начитан, развит не по годам, фантазирую о запретном. Роняю карандаш. Изучаю салатные панталоны географини. Втягиваю воздух как легавая.
   Повторяю номер, засиживаюсь всё дольше. Исподний гардероб мне известен почти досконально. Контрольная работа. Скрипят мозги и сиденья. Тайно шелестят книжные страницы. Я вижу странную гримасу на монголоидном лице Лидии Александровны. Ныряю под парту. Деревянная указка между ляжек. Тонкий конец мельтешит перед глазами потрясённого юноши. Его промежность набухает, он сам не помещается в укрытии.
  - Жердев! – и я бьюсь головой о доски, рву гвоздём дорогой чешский костюмчик. Вечером – домашний скандал, а через полгода - в аттестате тройка по плёвому предмету.
  Поглядывая теперь на пройденный путь, невольно соглашаюсь с одним моим приятелем – страшной силы человеком и великим охотником за бабьём. «Два куска девчатины, а сколько трудов, приходится буквально здоровьем расплачиваться. Плюс деньги и время».
   Но ни о чём я не жалел. Возмужав в объятьях зрелых и перезрелых дам, оставил науку, пожелал ей всяческих успехов и шагнул ближе к людям. Списавшись по какому-то шальному объявлению с китайской стороной, получил на дурняк вагон сверхдешёвых гандонов.
   Через пару лет вялой торговли демографического взрыва в стране чуть вздрагивающего секса не последовало. Но я скопил деньжат для нового дельца. Ко мне потянулась молодежь, в смысле красивые, длинноногие, с тонкой талией. Я переквалифицировался. На висках моих блестел симпатичный иней, а сперма метила в здоровое детородное влагалище.
   Первую секретаршу я забраковал быстро. У нее были эффектные, стандартные повадки и главная стойка – с динамичным прогибом, словно сзади тёрся кто-то невидимый, и она уже ему отдавалась, глядя на меня с вожделенным напряжением.
  Девушка торопилась блеснуть выучкой, поразить оральной хваткой.
  В приёмной появился плакат: «Дао бизнеса – самоотверженный труд, а не только игра на кожаной флейте, бильярде и т.д. (Кришнамурти-младший)».
  Я стал счастливым мужем. Пианистка с профилем Нефертити радовала меня этюдами и мазурками Шопена. А ее великолепные воскресные гренки! Я пообещал купить новую шубку. В изящных сильных пальчиках по вечерам сверкали спицы – скоро меня согреет оригинальный пуловер.
  Мы побывали в Испании, готовились увидеть Восток.
  Городская экология, мне ли не знать, ужасна и вредна. Малютка частенько музицировала на дедушкиной даче. Гомон птиц за окнами, цветы на клумбе. Билайн обеспечивает бесперебойную связь. Я работаю напряжённо и с огоньком. Компактный коллектив действует сноровисто. Все охвачены зудом предприимчивости. Детали организма ладно пригнаны, машина катит без лишнего шума.
   Я вёз отличные фиги, выдержанное барбареско и прекрасную puttnesca – макароны с куриной грудкой, анчоусовой пастой, лимоном и проч. Маленький сюрприз для отшельницы. Двигался я в объезд, из-за перевернувшейся на развилке фуры. К посёлку крался по жутким колдобинам, а когда бросил взгляд сквозь штакетник, увидел яркое пятно.
   У крыльца стоял с лёгким креном мотоцикл. Поразительно наглая поза. Андрейка прилетел ко мне  с приятнейшим известием? Я ведь отключил трубу. С парнем я общался перед обедом, а потом он сорвался «лепить клиента».
   Почему я шёл так медленно, так тихо? Как будто в предвкушении. По-немецки – форшмак. Блохами скачут мысли, в сумке – дары Италии, в сердце – страшная чернота, только какие-то глубоководные чудища мелькают.
   Так и есть. Музыкальные ушки. У Нефертити раковины больше, просто огромные. А за мои – её! – тонкие ушки держится моторизованный скуластый Андрейка. Не дождалась ужина малютка, сунула в рот чужое.
  Земную жизнь пройдя до половины, стою с опущенной главой. Классическая измена, с неизбежным отсосом. На Хонде – к чужой Манде. Рассуждал я не слишком поэтично, но по возможности хладнокровно. Молодёжь тянется друг к другу? Это временно или коварный заговор против старого (39 лет) мужа? Подлая рука тянется к несметным богатствам? Их нет.
  Я был недоволен, разочарован. Элементарщина. Пепси-кола, тусовочная шелупонь, случки ровесников. Мои давние восхождения на кручи и проникновения в разношенные тела уважаемых матрон – это действительно Деяния.
   Картавый, с бачками, симпатяга лез по жизни без мыла. Затесался в мою фирму. Работал уже год, не слишком потея. У меня не было нареканий… Я видел пушистый зад и смуглые яйца. Он топтал мою красавицу, горлицу, сучку…тварь! Сейчас он потел над моей ошибкой. Она казалось мне идеальной.
  У него был красный японский мотоцикл. В его годы я много мотался, исключительно пешком, по оврагам, собирал в бутылочки фекалии, замерял и исследовал гнусные сбросы и опасные выбросы. Спасал природу. Бросил даже курить.
  Выбился в капиталисты. Стал настоящим человеком… Он – мой батрак. Я его лишу премии, опущу на жалкие полпроцента. Высеку. А её – продам. Сколько за неё дадут? Как оценить себя? Тяжелые, неожиданные вопросы.
   Попросить успокоительного у своих милых старушек? Засмеют, будут шамкать и маразмировать. Подагрические объятия и смрад мудрости.
   Ёбарь подхватил мою жену. (Фраза – закачаешься!) Она обвила его ногами-руками. Каскад золотых волос скрывал её лицо. Я искал на теле работника изъяны и не находил. Он пересёк со стонущей ношей комнату и привалился к фамильному роялю. Я вздрогнул. Они обрели второе дыхание и закричали навзрыд. Волшебные струны не лопнули. Искусство терпело молча. Мир безразлично ворочался.
   Я всё понял. У клёвой жизни должен быть трудный финал. Страшный конец. Мгновенная смерть – подарок. Паралич – уже неплохо. Сжечь испоганенную дачу? Не успею заколотить выходы. Думай, полковник, думай.
    Красивый мужественный рот на белой шее… В испарине от видений мой лоб. Прошла неделя – ни свежих идей, ни чётких действий. Я жму его руку. Прячу взгляд. Взгляд дезертира.