у дома ярошенко

хитровка. гиляровский. утюг. каторга. вопрос, что из вышеперечисленного должно быть заключено в кавычки, как каторжане в кандалы, согласно установленным на этот час правилам правописания?

утюг и каторга – точно. потому что утюг – это дом, а каторга – это трактир, который имел в себе столы, лавки, да разного толка нетрезвый люд, в доме через площадь от утюга. ну а хитровка – это всё: и утюг, и каторга, и площадь между ними, и люди живущие тут и приходящие сюда, в центр москвы, на самое её дно. побываешь в таком центре и никакие окраины уже не страшны.

ну да это тогда. сейчас всё по другому, цивильно всё. и лавочки покрашены, и травка пострижена, и про гиляровского никто и слыхом не слыхивал. правильно, а чего беллетристику разную через голову проносить, когда работать надо. а для работы голова нужна свежая, проветренная, разной достоевщиной не замусоренная.

филипп петрович, стыдно признаться, достоевского тоже не чествовал. и гоголя вкупе с тургеневым. да и чехов с толстым, чего греха таить, не входили даже в двадцатку его литературных приоритетов. то ли в школе перекормили (кому понравиться может, когда над тобой насильничают?), то ли и правда не по вкусу ему классики пришлись.

во первых строках его топа вообще русских авторов (позор его непатриотичным сединам!) не было. ремарк, драйзер, моруа – вот, пожалуй, первая тройка. по крайней мере, на вскидку. но ремарк -  стопудово и без прицела - лидер. и остальные вроде как так стоят. но могут быть…

нет, не могут. уже есть. третий, всё же, булгаков. и четвёртый наш – грин. но так они и не русские. не в смысле пятой графы серпасто-молоткастого паспорта, а в том плане, что стали, были и умерли они писателями советскими. произведения их таковыми сложно назвать, а их, как ни крути, приходится.

конечно, и нелюбимые и любимые авторы филиппа петровича, прежде чем стать или не стать любимыми, были им прочитаны, как и масса прочих товарищей от пера, оставшихся вообще без оценки. и в какой-то момент, он сам вдруг подумал о том, чтобы попробовать облечь свои мысли в слова и выставить на стороннее обозрение.

написал, выставил. благо сейчас, в нэте, ты можешь выкладывать себя как захочешь. хочешь на фоне крутой точилы в центре мира, хочешь в неглиже. а то и раком, собственными руками раздвинув свои булки для лучшего обзора. в общем, «всё в твоих руках!».

его опусы народ не заинтересовали. или не к целевой аудитории обращался, или просто графоманом был, но читать его не стали и с публикациями он завязал. а вот от писательства отвязаться не получилось. не то привычка эта оказалась неубиваема, не то сила воли хиленькой была. если вообще была.

филипп петрович ходил по земле ногами, смотрел по сторонам глазами, слушал ушами, носом нюхал, мозгом думал – мысли начинали бродить в нём, как дачные ягоды с сахаром и водой в двадцатилитровой бутыли, горлышко которой было охвачено резиновой перчаткой. в бутылках, что шли на вино больше ничего не было. в другие он добавлял дрожжи. разница в один ингредиент, а на выходе абсолютно не похожие друг на друга напитки, ни по эстетике потребления, ни по воздействию на голову. можно было бы сказать, что дрожжи меняют всё.

время брожения мыслей было разным, но заканчивалось всегда диарейно. перчатка опадала, воды отходили, он садился куда придётся и начинал писать. для этого он всегда носил с собой блокнот и автоматический карандаш. если чем писать и на чём, в этот момент, рядом не оказалось бы, то голова его могла и лопнуть, наверное. благо, проверять пока не случалось. всё нужное, в нужный момент, было под рукой.

он писал и чувствовал себя гением. буквы выпрыгивали из-под грифеля, как десантники при выброске в заданном квадрате, и сразу выстраивались в слова. уже словами он укомплектовывал предложения, а из них складывал, по строчкам, свои мысли. потом перечитывал, вздыхал, вырывал написанное и отработанным жестом отправлял комок скомканной бумаги в мусорную корзину.

бросок был, как всегда, на пять баллов, издалека и точно – три очка. хотя бы в этом вопросе он был за профессионала. докой. больше десяти раз из сотни вряд ли бы не попал. нет, точно. сколько на спор и просто так не проверял, было так. и пусть карандашом по бумаге у него не получалось, но душа, исписав всё, что на ней скопилось, очищалась. душа могла опять принять новую порцию ощущений, впечатлений, переварить их в мысли, и начать их думать. до следующих родов.

филиппу петровичу шёл пятый десяток, хотя ощущал он себя на прыщавых пятнадцать, не старше, но видел себя в зеркале таким как есть – динозавром. старым, толстым бегемото-динозавром. с одышкой.

работал этот динозавр в «какавабутер». знаете этих мальчиков и девочек в жилетках ядовитого жёлтого цвета, с тележкой на колёсиках и натянутой улыбкой на лице: «чай, кофе, какава, бутер, пицца, пирожок!» - кричат они, готовые остановиться по первому маху вашей руки?

работа считается из временных, для студентов и тех, кому надо пересидеть, пока не найдётся что-нибудь получше, потому что "в дождь и грязь, жару и холод" денег много заработать не получалось. платили мало. но - подневно. и по две недели отрабатывать уход не заставляли. филипп петрович, начиная, тоже думал, что пришёл на время, но уже несколько лет толкал свою тележку по кольцу бульварному.

он не флажковал свою территорию, как многие другие, часто устраивая чуть ли не кулачные бои за место под солнцем, разрешая ходить с ним встречными-поперечными и параллельными курсами всем, кто считает, что в этом районе он может заработать больше, чем где-то не здесь.

да, денег было немного, но ему хватало. при этом не было умных начальников, чётко очерченного рабочего времени, зато был простор и свежий воздух. если воздух столичного центра  можно таковым назвать.

сейчас филипп петрович сидел на лавочке, где в доме напротив был когда-то вход в пресловутую «каторгу», его лихорадило. карандаш несколько раз ломал грифель, протыкал бумагу, порывался метнуться головой о стену, но всё же продолжал писать, пока не закончил.

щелкнув карандашом, мужчина убрал внутрь него его жало, и спрятал верного своего друга в карман. вздохнул, вытер лоб тыльной стороной ладони, улыбнулся. посмотрев на небо, вернул глаза на бумагу и углубился в чтение.

дочитав, опять вздохнул, встал, потянулся, посмотрел на урну, отошел на несколько шагов, вырвал написанное, смял в шар и запустил навесом в цель. три очка. бинго. филипп петрович вернулся на исходную, подхватил тачку и набрав в лёгкие воздуха, пошёл через площадь на бульвар:

- чай, кофе, какава, бутер, пицца, пирожок!
12:23
17.08.2017