Морг. Фрагмент 3

В мае 1999 года Стас едва не попал в вечность. Как-то бродя по пустырям ночного Владивостока, он набрёл на целую антикварную свалку: здесь были старая мебель, посуда и книги. Он потерял чувство реальности, погрузившись в мир раритета, считающегося у людей дерьмом. Лазая с палкой по чащобам древностей, Стас раза два прикусывал язык до крови. У него была эйфория.

Набравшись забавных вещичек, собранных в обильный рюкзак, Стас было двинулся восвояси, домой, но тут его окружила стая собак с оскаленными пастями, истекающими зловонной слюной. У псов были глаза  цвета кровавой луны. Стас вернулся в реальность.

Псы, отвратительные шакалы пустырей, пружинисто двигались, сокращая расстояние.  Их жертва была прекрасно сложена, значит пир выйдет на славу. Их так манил затравленный взгляд человека, попавшего в смертельную опасность. Эти бешеные собаки были столько раз унижены человеком, столько раз покалечены дворниками и бомжами, что месть стала смыслом их существования.

Они двинулись вперёд, разрывая землю задними лапами. Стас за свои двадцать лет впервые находился в безвыходной ситуации. Где-то поблизости говорили люди, и он слегка успокоился.  Голоса исчезли, и вернулась снова истребляющая сердце опасность.

Штук семь псов кинулись на него. Мясо человека было столь вкусным, что животные обалдели от подарка улицы. Сухожилия рвались как лески, натянутые чересчур ретивым рыболовом. Опьяняющая кровь обагрила пасть. ЖУТКАЯ НЕЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ БОЛЬ. Если бы не выстрел, Стас был бы растерзан насмерть.

Кто был его спасителем, он так и не узнал.  С тех пор страх плотно вошёл в его жизнь студента физмата невероятно живущим табу. Он боялся помочь старушке перейти дорогу, ведь его могла сбить машина, опасался свернуть не на ту улицу, ибо там мог оказаться псих с ножом и кастетом.

И вспоминая об этом инциденте сидя в наглухо запертой комнате для вскрытий, Стас едва со злости не разбил лампы дневного света. Он лишь разбил руку в шрамах в кровь.

Олеся плакала, уткнувшись в колени. Произошедшая с ней резкая смена настроения от мажорного к минорному ничуть не удивила Стаса: все женщины - дуры. Стас любил с женским полом кувыркаться в постели, но вести диалог - боже упаси. Даже свою мать он не ставил высоко: однажды, в одиннадцать лет она отправила его в пионерский лагерь, там он подхватил вшей и чесотку, и он миллион раз твердил Антониде Петровне, что это была главная её ошибка в жизни.

- Я забыла телефон, - протянула Олеся.

Стас подошёл к полке, дотянулся до мобильника и с остервенением бросил его обратно: телефон был наглухо разряжен.

- БУДЬ ПРОКЛЯТ ЭТОТ ДЕНЬ! - с ненавистной злостью прокричал он.

Труп девочки снова задвигался. Мухи облепили её лоно, словно оно было облито помоями. Зелёные отвратительно жужжащие создания Божьи ползали по розовой борозде, тыкаясь хоботками с величайшим удовлетворением.

Олеся встала и подошла ближе.

- Они откладывают яйца, - бросила она Стасу через плечо.

Девушка невольно махнула рукой. Свора мух бросилась ей в лицо, и отбиваясь от неожиданного вторжения, Олеся бросилась к Стасу. Мухи облепили её прелестное личико, превратив его в уродливую маску.

Стас скинул молниеносно свой комбинезон, оставшись раздетым донага и принялся лупить по голове Олеси с суматошной нервозностью. Девочка приподнялась со стола и закричала блудливым голосом:

- ПОРА, СУКА.

Стаса вырвало. Мухи оставили в покое Олесю, направились к рвотной луже.

Лицо Олеси было багровым. Ужасная боль - напоминание незащищённости человеческого тела - сковала её тело, выбивающее дрожь.

- Боже, как это больно, - теперь уже притихая, постанывала, Олеся.

Стас прошёлся вдоль стен, не решаясь подойти к девушке. Воды не было. Теперь она была нужна как никогда.

Он подошёл, помочился на руку и омыл лицо подруги. Девушка перестала стонать, невидящим взглядом уставившись в потолок.

Прошёл час.