Александр Манякин. Барак на Клубной

Те, кто жил в Херпучах когда-то, хорошо знают поселок, разбросанный в нескольких направлениях. Так он застраивался в 20-30-годы, и старожилы помнят названия Седьмой линии, Успенского, Камчатки  и Главстана. В конце 50-х годов у безымянных улиц появились названия – Центральная, Школьная, Транспортная, Клубная, Седьмая линия, Успенская.  И так называемая Камчатка оказалась в конце улицы Клубной, практически на выходе из поселка в одном из направлений.  Там были разные здания – и бараки на 6-10 семей, и дома на два хозяина и очень мало на одного.  С Камчатки до центра поселка  расстояние около километра и детям ходить в школу было далековато.
 
  В 40-х и 50-х годах прошлого века на нашем прииске жил Бутрин Антон Никифорович (1868-1966), герой Гражданской войны, командир партизанского отряда (псевдоним «Старик»), награждённый медалью партизана и орденом Ленина. Из кубанских казаков. Его отряд (в последствии переименованный в полк) участвовал в освобождении Читы от семеновцев и каппелевцев в октябре 1920 года. Вошёл в город одним из первых.    После Гражданской войны создал колхоз в с. Урил Амурской обл. и руководил им до 1939 года. По слухам, сбежал в Херпучи,  спасаясь от репрессий.
 
Проживал он на ул. Клубной, в предпоследнем бараке по левой стороне от начала улицы. Последним за ним был дом Шиловых (Снежко). Барак состоял из двух половин, каждая на четыре квартиры. Наша семья проживала в другой его половине. В этом бараке я и родился в 1952 году. Проживали в нём до осени 1954 года, пока отец не купил дом по соседству у семьи Темлянцевых. Того барака и дома Шиловых в настоящее время уже нет.
 
Что помнится про Бутриных: жена у него была женщиной дородной и очень строгой. Я её, по-видимому, не очень любил. Было мне тогда годика два, но происшедший однажды случай, странное дело, запомнился: наши квартиры соседствовали стенкой, и выходили окнами на дорогу. За дорогой были огороды и летние кухни жильцов. И вот, (дело было летом) я был на кухне и услышал громкое кудахтанье курицы. Выглянув в окно, увидел, что она собирается зарубить курицу. Я схватил ружье отца, выставил его в форточку и стал кричать ей, чтобы она отпустила курицы, иначе застрелю её. Она бросила курицу и топор, и убежала в кухню. Что дальше было, не помню. Но, наверное, здорово досталось от отца.

Сам Бутрин Антон был очень добродушным. Он строил заездки для ловли рыбы на речке напротив пилорамы, и всегда делился добытым уловом. Стояли они там до конца 60-х. Помогал он и продуктами нашей семье в 40-х годах (со слов старшего брата), т.к. отец вернулся с войны инвалидом, на двух костылях, и долгое время не работал.   

И храбрым Бутрин был. Однажды со стороны пилорамы прибежала к дому Шиловых корова, на спине которой сидел медведь. Бутрин схватил оглоблю, и начал охаживать медведя  ею. Медведь бросил драть корову и убежал на сопку.
 
Умер Бутрин А.Н. в 1966г. в г. Хабаровске. После них в этой квартире жила семья Садыковых. В этом бараке некоторое время жила моя сестра Раиса с мужем Губановым Владимиром, который во второй половине 60-х работал в школе учителем музыки. Жили также Хулины, и одинокий мужчина по прозвищу «Кондитер». Больше из жильцов ни кто не вспоминается, хотя людей перебывало там, наверное, изрядное число, если учитывать, что был он на восемь квартир.

 Что ещё помнится из двухлетнего возраста жизни в этом бараке: рядом с нашей квартирой (по коридору) была ещё одна, напротив, которая некоторое время пустовала, и в ней поселился пожилой мужчина. Однажды он пригласил меня в гости. Сели за стол у окна, и он говорит мне: «Сейчас я, Сашка, тебе стихи свои почитаю». Читал долго. А запомнилось что-то вроде такого: «И на сопках саранки цветут…» Что-то про саранки было. Спросил, понравились ли мне стихи. Но мне, собственно, эти стихи были побоку, т.к. всё мое внимание было сосредоточено на конфетах, лежащих в вазочке. Дипломатично ответив, да, стихи очень понравились, я схватил со стола горсть конфет и убежал. Вроде как вспоминается, это был какой-то писатель из Хабаровска. Приезжал на наш прииск за творческим вдохновением. Но ни фамилии его, не имени не знаю.
Мой старший брат Юрий рассказывал ещё, что где-то в конце 40-х в наш барак заходили несколько военнопленных японцев. Меняли вещи на продукты. И мать выменяла у них на хлеб одеяло.