Выродок 35

Дверь закрывается, щёлкает замок, как затвор пистолета, я остаюсь один. Два месяца все-таки слишком долгий срок, - может, тогда позвонить кому-нибудь и сказать, чтобы пришли меня убрать? Нет, не хочу я портить отдых жене и Егору, ему в сентябре в школу... Ведь они тут же примчатся обратно. Да и кому я мог позвонить, кого попросить об услуге? У меня не было ни родственников, ни друзей, ни одной близкой души. Можно было бы позвонить в службу спасения, но уж тем более я не хотел тревожить чужих людей.

Их и так было слишком много в моей жизни, этих чужих. Не жизнь прямо, а какой-то проходной двор. Самым большим моим желанием было уйти без посторонних, - и быть поскорее зарытым в землю.

Я прошагал на кухню и принялся готовить себе кофе. Закурил. Жена наготовила всего полный холодильник, но аппетита совершенно не было. Я знал, что после их отъезда буду питаться исключительно кофе и сигаретами.

Взял кухонный нож, повертел его в пальцах, наблюдая, как по лезвию проскальзывают блики. Конечно, для того, чтобы вонзить себе клинок в грудь, я был морально слабоват. Меня останавливало также то, что после ножа будет слишком много крови. Я положил нож обратно в ящик для хранения кухонной утвари и захлопнул его.

Некоторое время назад у меня возникла идея приобрести пистолет: с пистолетом не так страшно и не нужно прилагать столько усилий... Но потом я понял, что проколюсь на первой же медкомиссии. Я хотел приобрести травматику легально, получить разрешение, оформить ствол как положено. Но я бы не прошёл медкомиссию, я, помимо своей воли, намекнул бы им, как собираюсь использовать оружие. Не словом, а скорее, невербально, - суетливостью своих движений, взглядом, дрожью в голосе или пальцах... Одним словом, идею с пистолетом пришлось оставить.

Забавно, ещё некоторое время назад я думал, что этот момент так далеко, что я никогда в действительности не решусь на это, - а вот теперь он, этот момент, вставал передо мной со всей очевидностью и неотвратимостью. У меня не было острого повода уходить из жизни, но была ужасная, долго зревшая причина - меня ничего не удерживало от этого шага. Ничего, за что я мог бы зацепиться, и никого, кто мог бы встряхнуть меня или ударить, прокричать мне в лицо: "что ты делаешь, идиот?!"

Я снова выдвинул ящик и достал нож. Несколько раз провёл холодным лезвием по венам, ощущение было щекочущим и каким-то пугающим. С одной стороны, оно было приятным, но когда ты осознаешь, что достаточно одного сильного нажима и резкого движения, - и все... От этой экзальтированной приятности остаётся только ледяной озноб.

Я пошёл в ванную и включил воду. Классика жанра, которой нас так хорошо обучил телек! О, если бы не этот ящик, люди вообще не умели бы красиво кончать свою жизнь. А так как спектакль уже один раз был прекрасно поставлен и увиден, не нужно ломать голову над сценарием.

Я вернулся в кухню, сел на табурет, устало оперся спиной о стенку, прислушался к себе. Волнение начало нарастать внутри меня, и это то, чего я больше всего боялся - психа, боялся потерять самообладание. Я начинал испытывать тот же ужас, что и животное, которое готовили к закланию. При этом я знал, что, как бы страшно мне ни было, обратной дороги нет. Ещё страшнее для меня было возвратиться к прежней жизни, в которой я не мог жить.

Тут на глаза мне нечаянно попалась икона, которую, кажется, подарил жене тот священник из желтого храма. Принеся домой, жена поставила икону на подоконник в кухне, и теперь она была прямо напротив меня. Со слов жены я знал, что она называется Спас Нерукотворный. Спас, горько усмехнулся я. Ну раз ты - Спас, спаси меня сейчас, сделай хоть что-нибудь, помешай мне, - чтобы я понял, что я ещё кому-то нужен! Ага, ничего не происходит! Только вода шумит в ванной, неумолимо продолжая наполнять мою могилу... Говорят, что ты - всесилен, так прояви свою силу! Никогда я тебя ни о чем не просил! А тут уж деваться некуда, вопрос жизни и смерти...

Я замер и подождал немного, произойдёт ли что-то. С иконы на меня смотрело застывшее лицо Христа, и я понял, что я - не тот человек, которого может услышать Бог. Я взял нож и поплёлся в ванную. После моей неумелой, беззвучной и безрезультатной мольбы, больше похожей на вызов и осуждение, я истощился до предела, всякие моральные силы оставили меня. Я не хотел больше ничего, никакой помощи, - и я стал готов на все.

И в этот самый момент раздался звонок в дверь, я даже вздрогнул - таким необычно резким и пронзительным он показался мне в этот раз. Я даже спросил себя, не придумал ли я этот звонок: я никого не ждал, никто не должен был прийти. Может, жена забыла что-то, и они вернулись? Странно, она ведь никогда ничего не забывала...

К моему великому удивлению, на пороге стоял священник, тот самый, золотоволосый, из желтого храма.

- Здравствуйте! Можно?
- Добрый день... - я был до последней степени растерян, не понимая, что он здесь делает. Не говоря уже о том, что его приходом я был застигнут врасплох и похож на крота, которого внезапно вынули из его норы на свет божий.
- Вы, наверное, забыли... - улыбнулся он, читая недоумение на моем лице. - Вспомните, некоторое время назад ваша жена оставляла заявку на освящение квартиры. Извините, я вот смог освободиться только сейчас...

И заглядывая через мое плечо на дверь ванной комнаты, где шумела вода, добавил:

- Наверное, вам придётся помыться в другой раз...