7. Принцесса скифов. Дневник археолога

               
Меня разбудили ночью. В дверях стоял Алексей, спросонок, я не сразу узнал его. С сумкой на плече, осунувшимся бледным лицом, похудевший, он бегал оценивающими глазками по пустой комнате.
- Обстановочка даже не спартанская, - заговорил он сиплым голосом, - какое-то деревенское убожество. Куда тут вещи сваливать?
- Я не надеялся, что ты явишься, -  оправдывался я. – Утром попрошу коменданта, она выделит кровать и тумбочку.
- Кровать и тумбочка, боже мой, 21ый век на улице, - язвил он, развешивая пиджак на спинке стула. – Ты, старина, так и не научился требовать от них комфорта и сервированного обслуживания. Продаешь совесть, честь, ум и достоинство за кровать и тумбочку. Впрочем, ты у нас не такой. Ты гордо отказываешься от положенных благ и работаешь за идею.
- Где ты набрался?
- В вагоне конечно. В ресторане. Когда мы собираемся в дорогу, мы берем с собой чемодан, деньги с документами и цепляем за собой вагон-ресторан с девочками, - разглагольствовал Алексей. – Девочки непременный атрибут. Кто может себе позволить, берет девочку. Кто не может позволить девочку, будет громко рассуждать, почему он не может позволить себе девочку.
- С цепи сорвался, – рассмеялся я. – Выпал из поля зрения бдительной супруги.
- Нее, старина. Люди делятся на две категории, на тех, кто берёт и на тех, кто находит оправдания тому что он не умеет брать.
- Ты-то сам кто?
- А. Мне крылышки подрезали, я громко шлепнулся, - взмахнул руками Алексей и свалился на мою кровать.
- Проспись. Я всё равно уже не усну. Пойду к своим копателям археологам.
- Ты не о том думаешь.
- А ты всегда был самым умным среди нас. Научи.
- Мечтать сегодня надо о гектаре украинской земли, как это делают немцы. «Жизненное пространство немецкого народа на Востоке» - они ещё в 19 ом веке это знали. С гектара украинской земли можно собирать не только пшеницу, рапс или подсолнух. Сегодня гектар украинской земли ещё и дармовая солнечная, ветровая энергия, чистейшая дождевая вода. Зачем искать бога, когда можно бесконечно обогащаться за его счет?! Русские выдаивают сибирские недра, я с немцами буду доить украинский гектар - все довольны, все счастливы. Дармовая энергия, это начало современной экономики. Это бог!
- Боже мой, и этот человек когда-то мечтал об «Органической истории» своего народа!
- Меня перевоспитали, старина. Научили умные люди, что правильнее и выгоднее быть циничной свиньёй с набитым брюхом, чем белой вороной с выклеванной голой жопой. А ты ничего не понял за эти годы. Ты плохо кончишь, старина. Не вскрывай эту чертову пирамиду!
- Да ты просто завидуешь…
- Может быть, совсем чуть-чуть, - бормотал Алексей. – Взгляни на меня, видишь, какой урод... Не открывай её.

Была потрясающая украинская ночь, черная, бездонная, как глаза возбужденной юной селянки и тихая, кроткая, как спящая труженица перед рассветом. Куда-то в бездну бесконечности убегал Млечный путь. Древние знали, что звездной дорогой Млечного пути покидают Землю человеческие души. А я безнадежно застрял где-то в самом его начале.
- Хорошо, что вы не спите, - услышал я голос рыбака за спиной и вздрогнул от неожиданности. – Слышите, какая тишина. Это первый признак, утром ветер повернет на южный. «Губатый» выдохся. Вода в наших местах прибывает быстро. Уже к обеду дамбу начнет подпирать.
- Последний день наших трудов?
- Да. Последний день накануне Ивана Купала. Днем бульдозер сровняет ваши траншеи на кургане. Ребята хотят самосвалами насыпать курган ещё, сколько успеем.
- А что с молом?
- Уперлись в каменную плиту. Сейчас её размывают, чтобы определить контуры. Приходится откачивать много грязи. Мы уже углубились на три метра от уровня озерной воды, пошли грунтовые воды, каждый сантиметр теперь дается с трудом.
«Завтра всё закончится и впереди неизвестность», - подумал я.
- Как вы намерены поступить с плитой? – спросил вслух.
- Кран ждет, как только мы сумеем завести стропы, надежно закрепить петлями, будем подымать, - отвечал рыбак. – Я, собственно, за вами.
- Вы полагаете, стоит её подымать? Всё чем мы с вами тут занимаемся, к науке уже не имеет никакого отношения. Даже если мы обнаружим что-то невообразимое, нам уже никто не поверит. А людям, нам с вами, надо ли знать, что наши предки глубоко закопали под землю?
- Вы чего-то опасаетесь?
- И, да и нет, - потупился я. – Когда я догадался, что каменная пирамида имеет отношение к летнему солнцестоянию, я понял, что вскрывать её нельзя.
- Вы суеверны?
- Дело не в этом.
- А в чем тогда? Вам поверили, посмотрите, что происходит. Люди без сна третьи сутки.
- Как раз в них дело, - выговорил я и присел на землю. Какая-то глубокая усталость овладела мной. Земля словно почувствовала моё душевное состояние и внезапно, на долю секунды мы превратились с ней в единое целое.
«Вот оно», - подумал я. – «Высшая точка, расцвет, за которой последует утомление и распад. Там под этой плитой прах. Останки былого величия»
- Ни вам, ни вашим соплеменникам не следует подымать плиту, пока каждый из вас не будет хотя бы догадываться, зачем лично ему это нужно, – выговорил я.
- Я ничего не понимаю!
- В моей комнате спит мой бывший друг. Когда-то он заглянул в Зеркало. Судьба случайно, по недоумию предоставила ему такой шанс. И он сломался, - говорил я сознавая, что рыбак меня не понимает. – Когда человек получает доступ к истине, он должен предполагать, как будет жить с ней дальше.
- Люди третью ночь без сна!
- Не то, не то…, - горячился я. – Поздно. Силы природы, ваши силы на исходе. Завтра самая короткая ночь в году. Истина не может быть кульминацией поиска. Истина не может быть достижением. Древние приходили сюда в этот день что бы явить соплеменникам собственное достижение, собственное открытие и от высшей истины, скрытой под плитой они получали благословение на свой собственный великий путь! Это сложно передать словами, но, если в вашей душе нет ничего, пустота, истина будет лишь обузой вам.
- Вы понимаете каких трудов будет стоить поднять плиту через год, два?
- А вы понимаете, что произойдет, если вы не сумеете воспользоваться истиной? Её отнимут у вас, ваши, мои враги и сделаются сильнее, чем когда-либо.
Рыбак присел, взялся за голову.
- Я чувствовал, что чего-то недостает, - сдержанно заговорил он. – Я не понимал, не понимаю, почему она такая, в кого она?! Врачи, доктора, в один голос называли её инвалидом детства, но у нас с женой не было в семьях инвалидов. И главное, что я прячу её от людей. Я верю в то, что она ненормальная…
 
Я не перебивал рыбака. Ему следовало выговориться. Он что-то переживал, по-своему, по-житейски. Мы, интеллигенты, умеем красиво говорить. Нас научили производить на окружающих впечатление. Весь мир знает о наших трагедиях и несчастьях, целая индустрия ежедневно производит на свет километры печатных страниц и кинопленки посвященной нашим переживаниям, страданиям и комплексам. А эти люди в сущности безголосые илоты. Дети природы, они молча выносят свои страдания, молча умирают, принимая всё кругом себя как естественную данность. Для нас, интеллигентов, потребителей культуры, этих людей не существует вовсе, кроме как на страницах статистической отчетности.
- Она не инвалид, - говорил он. – На самом деле, нет среди нас существа добрее и прекраснее её. Я умом понимаю, а душой, сердцем верю науке, специалистам. Таблетки, микстуры, процедуры… И всё бессмысленно.  Какой-то тупик. Нет больше сил сопротивляться… Я познакомлю вас с моей дочерью, вы сами всё поймете.

Когда мы оказываемся в жизненном тупике, нет идеи, способной вдохновить нас на праведную борьбу.  Мы не должны хвататься за оружие, когда дух наш сломлен.  Человек не должен брать в руки оружие от отчаяния. Он ещё больше навредит самому себе и окружающим. Сила отчаяния не может быть средством ради отмщения. Когда мы пользуемся сакральными знаниями, когда мы имеем доступ к совершенному оружию, мы должны ясно сознавать, ради чего и кого мы действуем. Все природные явления на Земле  логически взаимосвязаны. Не может с неба литься вода, прежде не превратившись в пар. Не вырастет на прогнившей коряге яркой и сочной листвы. Почва, земля, истощается поздним летом, засыпает тяжелым сном осенью и только ранней весной в ней просыпаются силы, способные выкормить, вырастить растение. И дремавшее в земле семя начинает прорастать.
По глазам рыбака я понял, что он осознал опасность своего положения. Приподняв плиту и восхитившись величием предков, он почувствует собственную ничтожность. Несчастье с единственной дочерью покажется ему роковым. Все эти люди, помогавшие мне, должны осознать, ясно понимать взаимосвязь между их личной жизнью, их современным положением, с тем, что они увидят под плитой.

- Вы, каждый из вас, должны принять решение, - заговорил я. – Ошибка, дорого обойдется. Если вы чувствуете, что не способны взвалить эту ношу и нести её, вы не должны открывать плиту. Вы погубите, обесцените то, что под ней лежит.
- Да, да, - бормотал рыбак, - не по рылу каравай, так говорят.
- Я не хотел обидеть. До меня самого только дошло. Поймите, это ради вашего будущего. Вы сломаетесь, если переоцените свои силы. Силу вашей мотивации на дальнейшие поступки, - горячился я. – Это как ювелирный магазин, куда вы привели супругу и обнаружили, что у вас не достает денег для покупки самой ничтожной безделицы в магазине. И не важно, что вы почувствуете в тот момент, это ваши личные переживания. Представьте состояние вашей жены, пережившей момент унижения дважды – за себя и за вас.
- А зачем вы затевали всё, если только теперь догадались, что у вас нет денег, чтобы оплатить эту находку для всех нас?
- Я недооценил, что без вашей помощи не смогу закончить начатое дело. В сущности, это эгоизм, - признавался я. – Мне не хватило практики французских революционеров. Как писал Стендаль о Жюльене Сореле – он мечтал о славе для себя и свободе для всех. Я жаждал славы. Я за славой сюда приехал. Но тут я понял, что без вашей помощи моя слава не состоится.
- Жюльен Сорель плохо кончил, а вы могли бы не сознаваться. Молча довести дело до конца и отбыть в столицу с великими артефактами в кармане.
- Неет, мой друг. Ещё нужно доказать, убедить людей в том, что найденные мной артефакты действительно Великие. Для этого нужна сила убеждения и свобода.
- Так в чем же дело?
- А дело в том, что вы не обретете  свободу. Забитые, одураченые, недоверчивые, подозрительные, безмолвные -  вы не сумеете пойти вслед за тем, что предки оставили для вас. Вы первый представите, что болезнь вашей дочери — это божья кара и отступитесь.
Рыбак усмехнулся и утвердительно покачал головой.
- Да, любой свой поступок я оцениваю через неё, - выговорил он упавшим голосом. – Она необыкновенное существо. Всякому, к кому она привязывается, она готова исполнить любое желание. У неё чудесные способности.
- Она ваша дочь, любимейшее существо, к тому же, требующее вашей защиты. И это главное, а всё остальное в жизни вторично. Ведь так?
Рыбак махал головой. В темноте я не видел выражения его лица, но мне казалось, что он вот-вот расплачется.
- Хорошо, я поговорю с людьми, - выговорил он. – Это будет тяжелый разговор.

Когда я вернулся в комнату, восток уже начинал сереть. Алексей мирно похрапывал на моей кровати. Мне сделалось неловко, что я пригласил его. С другой стороны, именно он подтолкнул меня к решению не подымать плиту. Только теперь я осознал, что он пережил тогда, давно, когда его Органическую историю, высмеяли на кафедре. Вместо признания и славного будущего, он сделался посмешищем.
 
К тому же, я не имел права бросать этих людей на произвол судьбы. Пройдут годы, они переоценят себя, и мы подымем плиту.  Каждый отыщет под ней то, что сможет объединить нас в одно целое, как когда-то давным – давно, объединялись бесчисленные племена скифов кочевавшие по бескрайней степи. В день летнего солнцестояния за тысячи миль они сходились к кургану, чтобы поделиться друг с другом успехами, тайнами и достижениями, и встретить самую короткую ночь в году.
Я внезапно понял, что их объединяло. Осознание себя частью великого народа, придает каждому человеку силу. Он чувствует себя защищенным и действует, трудится, созидает, не оглядываясь, не сомневаясь. Всё что делали наши предки, было частью одного большого и целого. Индивидуализм соплеменника одобрялся и поощрялся. Он приносил плоды, был духом творчества, изобретательства и оберегался как коллективная святыня.
Когда эта простая мысль осенила меня, я услышал гул голосов и говор в коридоре. Я открыл дверь, передо мной стоял рыбак, за его спиной десятки людей с измазанными лицами. В тусклом свете электрической лампочки я едва узнавал их.
- Мы за вами, - улыбаясь, проговорил он. – Всё готово, плиту затянули петлями, завели стропы.
- Вы всё же, решились?! – упавшим голосом проговорил я.
- Да, решились, - улыбался рыбак. – Мы не долго совещались. Вы правы, нам слишком рано видеть то, что там спрятано. Такое право следует выстрадать. Но есть один человек, который обязан знать, что под ней скрыто. Он понимал к чему шел, он не сломается.
 
Я не догадывался, о чем говорил рыбак. Сбивчиво, волнуясь, они пришли к какому-то общему выводу и смысл этого решения он стремился теперь передать мне.
- Кто же он? – растерялся я.
- Вы, - ответил рыбак.
- Я? Вы отдаете мне это право?
- Вы же сами признались, что приехали сюда, за истиной?! Очевидно, шли к истине много лет и способны трезво оценить то, что спрятано под плитой. Люди верят, что вы не используете знание во зло.

Когда мы в сумерках рассвета спускались извилистой дорожкой с кручи к берегу, я думал, что в древности, когда ради коллектива человек жертвовал частицей своей индивидуальности, свободой, коллектив принимал этот дар от человека как жертву и готов был отплатить человеку. Коллектив проникался чувством благодарности, доверия. Он оберегал человека, защищал, угадывал желания человека, чтобы как-то угодить ему. Так шаг за шагом человек возвышался над коллективом и становился вождем коллектива. Своё влияние в коллективе вождь укреплял хитростью и силой, чтобы передать власть над коллективом своему последователю. Я угадывал цепочку взаимоотношений древнего человека и коллектива стараясь распознать, что было началом демократии – коллективное сознание или стремление к индивидуальной независимости от коллектива? Кто за тем был первым поработителем человека – коллектив или человек возвысившийся над коллективом? Я думал и находил, что в разных частях планеты у разных народов и в разные эпохи всё случалось по-особенному. Коллективное сознание подавляло, поглощало индивидуализм, переваривало индивидуализм в себе самом на столько что бы индивидуализм смог прорасти внутри коллектива, возвыситься над коллективом, поработить коллектив, обрести власть над коллективом. А за тем вновь коллективное сознание возвышалось над человеком, что бы поглотить его и всё повторялось, как времена года. И текло бы и дальше, и дальше, если бы человек не получил доступ к совершенному оружию, могущему противостоять коллективу, уничтожить коллектив. Это был замкнутый круг, из которого, казалось, был только один выход – разорвать его.

Но вдруг я подумал, что человек, не должен вступать в порочный круг. По природе своей духовной силы он не имеет права злоупотреблять доверием коллектива. Древние восхищались способностью человека быть гуманным. Гуманизм был препятствием противостояния человека и коллектива. Гуманизм указывал человечеству десятки прямых дорог. Когда-то Софокл, восхитившись гуманизмом древних людей, создал вдохновенные образы, которые за ним переписал Шекспир.

Уже брезжил рассвет, зажигался самый длинный в году день. Я спустился в яму. Тут гремели насосы, в какой – то момент я увяз в глине, с меня сползли сапоги. Грязь просачивалась сквозь пальцы, больно впивались острые камни, я проваливался по колено. Наконец я кое-как подобрался к гранитной плите. Массивная, метра два шириной и около четырех в длину, она величественно поблескивала в электрическом свете прожекторов. Плита лежала на квадратном саркофаге, в этом уже не было сомнений. Сквозь щели саркофага сочилась вода. На верху стояли люди и жадно следили за мной. Что бы ни томить их я взмахнул рукой. Заревел дизель, стропы напряглись и во все стороны посыпались брызги. Плита словно отклеилась от саркофага и подпрыгнув начала раскачиваться в воздухе. Я направил фонарь осветил саркофаг и ощутил озноб. В ту же секунду за спиной что-то шлепнулось, я вздрогнул и обернулся. В грязи копошился Алексей. Он выругался и стал пробираться ко мне.
- Хорошо, что ты здесь, сейчас посмотрим, только я сумасшедший или мы оба увидим это, - пролепетал я.
Он выбрался на возвышенность возле меня и напряженно стал всматриваться в саркофаг.
- Вот это, да, - заговорил Алексей. -  Никогда бы не поверил в её реальность.
- Что скажешь, антрополог? – торжествовал я.
- А что тут скажешь, перед нами человекообразная летучая мышь. Не знаю, летала ли она, но крыльями махать умела.
- Какая она красивая!
- Судя по костям таза это существо женского рода, несомненно, а вот о красавице я бы поспорил. Представляешь себе женщину с головой и руками летучей мыши? В природе не много омерзительных существ, одно из них летучие мыши.
Я не желал больше ни о чем рассуждать. Всякие споры или сомнения, уже не приведут ни к какому результату. Это существо из скифской мифологии оказалось реальностью, и с меня было довольно.
- Всё, достаточно, встань на ту сторону, нужно опустить плиту на прежнее место.
- Ты собрался её оставить тут?
- Во-первых, вывезти её не позволят люди, - я указал на верх, - а во-вторых, я не уверен в её безопасности в стенах нашего университета. Никто не признает её подлинности, и ты это понимаешь не хуже меня.
Я взмахнул рукой, и плита начала медленно опускаться.

Когда мы выбрались на поверхность, один за другим начали останавливаться насосы. Кран сложил телескопическую стрелу, остановилась дизельная электростанция, погасли прожектора. Через минуту округа превратилась в тишину. Над горизонтом показался красный огненный диск.

Вещей было не много, я полагал собраться за полчаса. Комендант вызвала такси. Алексей был молчаливым, угрюмо поглядывал, какие-то невесёлые мысли варились в его голове. В комнату постучали, я открыл, в дверях стоял рыбак.
- Уезжаете? – проговорил он.
- На этот раз, да. Работу экспедиции можно считать оконченной. Останется маркшейдер, проконтролирует рекультивацию. Порядок такой, - отвечал я, укладывая вещи в сумку.
- Не останетесь на наш праздник?
Я промолчал. Для меня этот день и ночь были обычными. Я ещё не научился настолько чувствовать природу, чтобы испытывать сакральное возбуждение.
- Ну что ж, рад был нашему знакомству, - говорил рыбак, опустив глаза.
- Спасибо за помощь. В общем, я у вас в долгу.
- Я хотел бы кое с кем вас познакомить, на прощанье, - проговорил рыбак. – Раз уж вы в долгу, уделите мне десять минут побывать в моем доме.
Я кивнул головой, бросил постельное белье на стул, и мы вышли из общежития.

Рыбак жил под самым берегом в пяти минутах ходьбы. Невзрачный деревянный забор, низенький глиняный дом под черепицей. Двор утопал в зелени.
- Южный склон, пологий берег вы тут как в раю, - похвалил я уютное расположение дома.
- Тут жили мои пра.. пра.., - отвечал рыбак. – Зимние северные ветры бич наших мест.
Мы вошли во двор, прошли узкой дорожкой среди пышных кустов сирени и вошли в дом. Из маленькой прихожей дверь вела в гостиную комнату. Окна были занавешены, тут было прохладно и царил полумрак. Я не сразу различил, что в высоком кресле посреди комнаты кто-то сидел.
- Моя дочь, моя маленькая принцесса, - проговорил рыбак.
Из кресла поднялось худенькое существо, укрытое пледом и устремило на меня пронзительный взгляд. Я вновь ощутил озноб. Это были не человеческие глаза. Она словно рентгеном буравила меня.
- Да, да, маленькая принцесса скифов, - пролепетал я, – я чувствовал, знал, что должно быть что-то ещё.
Было заметно, что под пледом она прятала свои длинные тонкие руки, словно крылья летучей мыши. Глаза как бусинки смотрели не мигая.
- Не бойтесь её, она хотела поговорить с вами, - виновато говорил рыбак.
- Господи, вы даже не представляете, какой вы счастливый человек, - рассмеялся я. – Когда вы решитесь поднять крышку саркофага, вы всё поймете.
Я подошел, взял её холодные длинные тонкие пальцы и попытался заглянуть в её черные бусинки глаз.
«Ты такая маленькая, беззащитная, я помню во сне, ты несла меня на своих крыльях» - думал я.
«Ты не ушибся?» - думала она.
«Пустяки, я привык падать. Я не умею летать. Как ты догадалась, где спрятан саркофаг?»
«Мне говорила бабушка, открыть людям место, когда люди будут сильными, а власть будет слабой. Ей говорила её бабушка»
«У нас не совсем все получилось, как мечтала твоя бабушка…»
«Ты вернешься»
«Может быть. Твой папа говорил, что ты исполняешь желания. Жаль, что у меня нет никаких желаний»
«Ты просто забыл, о чем страстно мечтал. Твоё желание исполнится»

Вечером мы с Алексеем сидели в купе и молча следили за бегущими огнями за окнами вагона. Жизнь ещё раз свела нас старых приятелей вместе, дала нам шанс, чтобы за тем развести уже на всегда. Каждый из нас по-своему оценивал перспективы послевоенной жизни и выбор был уже сделан. Под стук колес мы неслись навстречу городской суете, чтобы в последний раз на перроне пожать друг другу руки. Там мы ещё будем приятелями, когда мы переступим порог университета, мы сделаемся заклятыми врагами. Оставался последний заключительный акт. 

Под монотонный перестук я начал дремать. Мне снилось, как я встал, вышел в тамбур, открыл дверь и расправив руки на ходу прыгнул в темноту июньской ночи. Я летел рядом с вагоном, заглядывал в его окна, видел спящего Алексея, за тем я летел над вагоном, легко проскальзывал над проводами. «Принцесса скифов исполнила моё сокровенное желание» - подумал я и взлетел так высоко, насколько хватало сил.