На перекрестке

  Надежда Фроловна, в её 94 года, мало выходи-
ла из дома. Сын и невестка давно уже были на пенсии,
управлялись по хозяйству и без неё. Внуки и правнуки,
хоть и много работали, но при скользящих графиках кто-
то всегда находился дома, ей и не скучно, есть с кем пого-
ворить. Жили семьи дружно, в огромной, о восьми ком-
натах, ленинградской квартире.
  Надежде Фроловне, как и многим блокадникам,
не докучали возрастные болезни, не подводило и сердце.
Даже зрение сохранилось — вязала спицами без очков.
Но появились забывчивость и сонливость. Редко когда
досмотрит телепередачу — в кресле с середины её уснёт.
Порой могла забыть, зачем и из дому-то вышла. Сын на-
казал домашним: одну ее из квартиры не выпускать. Это
после того, как пошла в магазин и пропала на много ча-
сов. Нашли тогда только через милицию.
  Странно, но ослабевшая память Надежды Фроловны
сиюминутное упускала, зато вот давнее прошлое хранила
блистательно. Близился Юбилей — 70-летие освобожде-
ния города от фашистской Блокады. И как услышит она
насчёт этого с телеэкрана или по радио, тотчас что-то
незабываемое и расскажет о той поре. Правнуки, пра-
правнучка слушают, интересно им.
  Кто бы из близких ни провожал старушку на проме-
над, знали: она свернёт сперва за угол, в соседний квар-
тал. Там молча постоит на перекрёстке. И уж не трогайте,
не торопите её, а лучше отойдите, оставьте одну. А как
накатит слеза, не приставайте с вопросом — дескать,
бабушка, ты о чём. Это она вспоминает дочурку Свету.
  Света-то и сынок у ней перед войной родились близ-
нецами. Сынок в Блокаду ослаб, всё лежал. А Света рез-
вая была, бойкая. Раз напросилась с матерью в магазин
да в аккурат на этом перекрёстке и смерть нашла: пол-
головёнки тогда снесло, прямо у матери на глазах, шаль-
ным осколком снаряда. Сынок-то выжил, а Света, её кро-
виночка, нет...
  Дарья, супруга внука, раз получила на работе отгул —
второй выходной подряд. Стало быть, время было:
  — Пойдём, — предложила Фроловне, — прогуляю
тебя. Денёк-то славный, и солнечно.
  Оделись, вышли. Вместе прогулялись до угла, к па-
мятному перекрёстку старушки.Дарья чуть отстала,
газетку купить. Да и любит тут Фроловна побыть
одна,без своих. А Фроловна — люди добрые! Что это видит
она на перекрёстке своём! В честь Юбилея приветили до-
чурку её. В память о дочке для всех прохожих на тротуа-
ре большими буквами имячко Светы написано! Сердечко
нарисовано тут же как признак вечной любви, почитания
от людей. И рядом «24 часа».
  Да, дети милые, семьдесят с лишним лет с того дня,
а боль у матери в сердце 24 часа, навсегда. Насторожил,
было, телефон, он чужой. Смекнула: дан не нынешний,
а тех, прежних времён. Сама забыла, а власти знают, пом-
нят его.
  Кряхтя, присела Фроловна на колени. Слёзы великой
благодарности хлынулиу неё из глаз. Помнят! Вспомни-
ли перед Юбилеем бедную дочурку её. Памятник каж-
дому не поставишь: сколько их было тут, ленинградских
смертей. А памятку на панели для Светочки сделали.
Спасибо за это им и поклон!
  Осторожно, чтоб памятку не замарать, старушка упёр-
лась в панель локтями и целовала её, ласкала ладонью, ей
всё хотелось прижаться к асфальту щекой.
  Дарья тем временем уж вернулась с газеткой. Сразу
взялась поднимать свою Фроловну:
  — Милая, баба Надя, ты что?!
  «То ли уж спятила окончательно, если рекламку-то
проститутки целует? — думалось Дарье. — То ли не зна-
ет, что город-герой второй год подставляет проституткам
свои панели — досужих хлопчиков зазывать рекламой к себе?».
  Уж Дарья и рот открыла, чтоб объяснить бабке не-
правое её поведенье. Но тут деталь — совпаденье имён
на памятном перекрёстке — самой-то Дарье и объяснила
всё-всё. И что-то не дало говорить, удержало. Знала —
не смеет она эту позорную правду старушке сказать.
Мало того, надо предупредить всех домашних, чтобы
не вздумали правду бабушке говорить. Что не целовать
ту памятку надо — харкнуть надо, стереть её!
  — Пойдём, бабуленька, к скверу, — подняла она Фро-
ловну. — К киоску с пирожными. Купим по одному.
  Пошли, и Дарья дорогой всё отирала слёзы — непро-
шеные, такие горькие слёзы…

2014