Александра гл. 16

               
                В рабстве на тростниковых плантациях

       Как потом я узнал, мы с товарищем попали в руки черных  вербовщиков, которые таким вот образом подлавливали матросов и продавали их в рабство...
      - О Боже! - ужаснулась Александра, приложив, руки к груди.
      -  Хотя рабство, - вздохнув, продолжил Юрий, - было в передовых странах запрещено, но в некоторых местах оно еще сохранялось. Итак, нам дали  пива, после которого я отключился.    Проснулся  я и не понял, где нахожусь. Ощущалось легкое покачивание.  «Неужели, - думаю, - я добрался-таки до корабля? Это что – моя каюта? Почему тогда потолок такой низкий?  А  почему не могу пошевелиться? Что за черт?» – хотел шевельнуть рукой – не смог: руки оказались связаны.  Я обомлел: «Как же так?» Стал вспоминать и вспомнил все: прогулка, закусочная, таверна, наглые парни, пиво,  а дальше ничего не помнил.
      Выходит, эти парни напоили нас пивом с каким-то зельем, чтобы похитить и запереть сюда? Куда же они нас везут? Кстати, думаю, а где Роберт, мой товарищ? Наверное, и с ним тоже самое произошло?

       Сверху были слышны  шаги, приглушенные разговоры. Воздух был насыщен тошнотворным запахом несвежей рыбы. Наверное, здесь, где я лежал,  возили рыбный улов.    Прямо надо мной остановились чьи-то шаги, с усилием открыли люк, и я услышал английскую речь, которую немного понимал.
      - Очнулся, моряк? Ну что, вкусным оказалось пиво?
      - Куда меня  везут? – вместо ответа спросил я.
      - В райские кущи! – оскалился наглой улыбкой молодчик.
      Я понял, что добром тут и не пахнет, и спросил:
      - Где же находятся эти ваши райские кущи?
      - В Луизиане.

      Я знал, что Луизиана находится на юге США, в котором используется невольничий труд негров, и спросил:
      - А что вам надо от меня?
      - Моему хозяину нужны рабы, и я их доставляю.
      - Но я ведь не негр, а такой же белый человек, как вы.
      - Теперь это не имеет никакого значения: я тебя купил.

      Так  я стал рабом наравне с неграми у одного богатого плантатора, владевшего плантациями хлопка и сахарного тростника. Работа была изнурительная, нормы высокие. Надсмотрщики – настоящие хозяйские свирепые псы. Время для меня потекло медленно. Я думал, что умру здесь от адского труда, еле хватало сил, чтобы дотащиться до постели. Кормили два раза в день: в два часа дня  и в восемь часов вечера.

     За малейшую провинность наказывали кнутом. Сам хозяин, Стив Морган, шестидесятилетний мужлан, не истязал рабов. Он предоставил это право своим псам надсмотрщикам, но жена его, по слухам,  еще более жестоко обращалась с рабами в усадьбе.  Судя по рассказам, я представлял ее страшной фурией, носящей имя  Луиза.
      Ко мне относились немного лучше, чем  к неграм, но все равно было очень тяжело с непривычки.  Два года я проработал на плантациях, обдумывая план своего побега, но случай не представлялся.

      Однажды надсмотрщик жестоко стал избивать негра, увидев, что тот остановился, чтобы завязать пораненный палец.  Я не выдержал и заступился за несчастного. Тогда надсмотрщик занес надо мной плеть, но я ловко перехватил у него хлыст и сбросил надсмотрщика на землю. Этой плетью я так огрел его, что тот, дико вскричав и сыпля угрозы, немедля взобрался на коня и поскакал в сторону усадьбы.
      Вскоре он вернулся и не один. Вместе с ним  прискакала на плантацию сама Луиза, чтобы разобраться со мной. Ей захотелось посмотреть на того, кто осмелился поднять руку  на ее помощника и примерно наказать, а заодно проверить,  как здесь работают рабы. Она редко посещала плантации, и я  ни разу ее так близко  не видел, поэтому разогнул спину, чтобы посмотреть на эту фурию.

     Увидев ее, я остолбенел. Большая разница была между тем, какой я рисовал её в своем воображении и тем,  что оказалось в действительности.  Передо мной возвышалась на коне грациозная женщина в платье-амазонке. Она была довольно молода для такого старого мужа, как хозяин, и красива какой-то демонической красотой. Была немного смугла с длинными вьющимися волосами, собранными в красивую пышную прическу. Большие черные глаза сверкали белками глаз  и смотрели гневно и некоторым любопытством на меня.  Пунцовые, красиво очерченные, губы выражали усмешку,   а имеющие форму птичьих крыльев  черные  брови были подняты в  удивлении.   
      - Это ты тут поднимаешь бунт? –  строго спросила она, сдерживая своего нетерпеливого  вороного коня натяжением повода.
      - Я только заступился за несчастного раба, госпожа! -  я смело взглянул на нее и непроизвольно улыбнулся.
      - Разве ты не знаешь, что этого не положено делать?
      - Несчастный только хотел  перевязать порезанный палец.
      Неслыханно и невиданно такое, но гнев ее постепенно утихал, к изумлению всех, кто нас  слышал.
      - Я раньше тебя не замечала. Давно здесь? - спросила, явно мной заинтересовавшись.   
      - Пожалуй, года два. - Я вытер пот со лба, что градом катился  с меня.
      - Откуда родом, герой? -  усмехнулась она, измеряя меня взглядом.
      - Из России.
      - Ого!- она покачала головой от удивления и вдруг поинтересовалась:
      - Фехтовать умеешь? Мне нужен учитель фехтования.
      - Умею.

      Что-то сказав надсмотрщику, она повернула коня и, пришпорив его, умчалась прочь. Таким образом, экзекуция надо мной, которую  тот жаждал видеть, не состоялась. На следующий день, как всегда, в шесть всех подняли на работу, а мне надсмотрщик  сказал хмуро: «Подожди! Тебе велено остаться пока здесь».  Скоро пришел за мной слуга от миссис Луизы и отвел меня к хозяйскому дому. Вскоре вышла  она сама, держа две шпаги. Одну дала мне и сказала:
      - Ну-ка, покажи, герой, как ты силен в фехтовании!
      Я взял шпагу, искусно повертел ее в руках и сказал: - Я готов!
      В первой же посылке я сделал ей укол в область сердца. Она даже покраснела от быстрого своего поражения и сказала сдержанно:
      -  Годишься. Будешь учить моего сына фехтованию.
      Я тоже сдержанно кивнул головой и вернул ей шпагу.

      Луиза была непредсказуемая женщина. В ней текли мексиканская и голландская кровь. Со слугами она, действительно, обращалась жестоко. Я не раз видел, как она порола стеком служанок и слуг, молодых и пожилых.
      В этой женщине была какая-то загадка. Она была, как я уже говорил, намного младше мужа; какие у них были отношения, я еще не знал, но сына своего она очень любила.
      Меня привели в порядок, соответствующе одели и я начал проводить уроки  фехтования с молодым Морганом.  Сынок ее был серьезный малый и учился фехтованию с увлечением. Луиза узнала от меня постепенно, кто я таков, и как сюда попал, но была предельно сдержана со мной. Со временем  я стал замечать, что при мне она становилась добрее со слугами. Уже не наказывала их стеком, видя, что я морщусь при сценах экзекуции.
 
      Урожай хлопка  и сахарного тростника в том году был хороший. Каждый год хозяин сам отвозил сдавать свою продукцию в Бирмингем на предприятия, где их перерабатывают.  Обычно он отсутствовал  больше месяца. Наверное, он позволял себе после сдачи сырья и получения барышей небольшие развлечения для души, потому что приезжал всегда веселый и довольный.
      Вот и на этот раз он возглавил обоз из десяти повозок с хлопком и двенадцати с тростником. Когда он уехал, на второй день слышу тихий стук в  дверь моей комнатки.

 Тут Юрий осекся и посмотрел на свою милую слушательницу, взявшую его сердце  в плен. Она вся превратилась в слух. Как не хотелось ему выглядеть в ее глазах неким донжуаном. Ведь в силу своей целомудренности, она еще не в состоянии знать о настоящих близких отношениях между мужчиной и женщиной. Как тут сказать, что  близкие его отношения с женщинами  были неотъемлемой частью его пребывания на  чужбине и что без их участия он бы не обрел свободу?  Поэтому, как  и в истории с Диларой, он решил обойти все  щекотливые моменты и продолжил так:

     Я уже приготовился ко сну, и этот стук показался мне странным.  Открыв дверь, с удивлением увидел Роберта, сына Луизы. «Можно войти?» -  несмело спросил он.  Я, конечно, впустил его и с немым вопросом посмотрел на него. Оказывается, юноше захотелось поговорить со мной как с чужестранцем, узнать больше о России. Днем он не хотел показывать слугам его интерес ко мне, поэтому он и решил прийти в это время.   

       И Юрия опять охватили воспоминания того памятного вечера.
      На самом деле, в тот вечер к нему постучалась Луиза. Когда он открыл дверь, она подошла к нему и порывисто обняла.
      - Что хочешь делай со мной, но я не могу без тебя, - и с трепетом к нему прижалась.
      - Миссис Луиза! - ему стало неловко. -  Я признателен  вам за то, что вы вытащили меня с плантации, но что это значит?   
 
     Луиза, попросив Юрия дать ей частицу  тепла, повела его к кровати и стала  раздевать, а потом сама разделась. Формы у хозяйки ранчо были великолепны, но этим она не зажгла молодого мужчину. В нем был какой-то внутренний ступор, стойкое сопротивление, не дававшие ему почувствовать в ней женщину. Видя  его оцепенение, сама повалила его на постель и стала страстно целовать, пытаясь вызвать у него хоть какие-то движения, но он лежал неподвижно и молча. Тогда, негодуя, стала хлестать его по щекам, но он терпел и не шевелился, только зажмурился, защищая глаза.

      - Чурбан! Бездушный чурбан! - Она закрыла лицо руками и вдруг навзрыд заплакала, как плачут малые дети от обиды и боли, и горячие ее слезы попадали на его обнаженное тело. И будто произошло какое-то чудо: в груди у него затеплилось, и он увидел в ней не демоническую женщину, а обыкновенную, которая может страдать и плакать. Произошла странная вещь: ступор и сопротивление вдруг куда-то исчезли, дав место  жалости.
     Она поднялась было, чтобы уйти, но он остановил её, схватив за руку. Своей женской  слабостью она сумела разбудить в нем мужчину,  и он сделал то, что она хотела.
      После  этого упал рядом с ней, и они долго так лежали. Он лежал и представлял на ее месте Дилару, которая оставила о себе самые нежные воспоминания
      
      - А что  дальше? - вывел его из воспоминаний вопрос Александры.
      - А дальше, - встрепенулся он, - Мы с Робертом много говорили: я - про Россию, он - про свою страну.

      На самом деле Юрий вспоминал, как  Луиза потом села на кровать и снова горько заплакала.
      Не зная, как  успокоить, он стал осторожно гладить её по голове и плечам. Немного успокоившись, она стала рассказывать про себя, а он превратился во  внимательного  слушателя. Женщине было необходимо излить кому-то душу свою, и Юрий оказался тем человеком, кому она доверилась.

                продолжение http://proza.ru/2016/01/07/378