Глава 7. Неожиданные друзья

назад, Глава 6. Новая родина. Первые деяния: http://www.proza.ru/2017/08/18/69


                – А кто это – Матушка Мидоус? – спросил мальчик.
                – Не перебивай, дружок. Ну просто так говорится в сказке: Матушка Мидоус
                с дочками, а больше я ничего не знаю.
                Джоэль Харрис, «Из сказок дядюшки Римуса»


    Бобры, как известно, могут жить в норах.
    То есть, конечно, Бобрианы (как и их ближайшие родственники) всегда предпочитали жить в хатках, поскольку древесины в тех местах, где они обитали, всегда было предостаточно, но этот древний навык у них отнюдь не пришёл в забвение, и они (правда, больше из спортивного интереса) научились проделывать норы даже в каменистых берегах. Там они иногда отдыхали (если вдруг возникала необходимость побыть одному), там у них были кладовые и холодильники, ну и, наконец, в самое недавнее время было придумано (а именно папой Бобрисэя) устраивать в них разнообразные мастерские и конструкторские бюро – поскольку для творческой работы, как известно, также (и даже очень) требуется уединение.
    К чему я это всё говорю? А вот увидите.
    Итак, как было сказано, Бобрисэй не нашёл ничего лучшего, как укрыться в густейших кустах, громоздящихся на склоне хрящеватых холмов, начинавших с этого места и вверх и влево от реки возрастать, так что... Впрочем, этого нашему бобрёнку пока видно не было.
    Поднявшись немного повыше от реки, Бобрисэй попал на маленькую хорошенькую полянку, уютно укрытую сверху ветвями каких-то благоуханных кустарников, похожих на акации. Где-то далеко вверху пело в прореженных ветвях гигантских деревьев пьянящее сладкое солнце... Бобрёнок, страшно уставший от всех происшедших перипетий, улёгся тихонько с краю этой полянки, там, где камни жёсткого склона были тёплыми...
    ...Он проснулся от странно неприятного хруста неподалёку внизу, явно это скрипел песок и мелкие камни под чьими-то когтями. Бобрисэй хотел приподняться и посмотреть – кто это, но вдруг кто-то маленький и ушастый мелькнул у него перед глазами и, пискнув: «Бежим!», поскакал вверх по еле заметной стёжке. Бобрёнок, ещё хорошенько не успев ничего понять, стал, как мог, скакать вслед за ушастым. Сзади слышалось шумное дыханье какого-то большого рта. «Сюда!» – ещё раз пискнул маленький предводитель и нырнул в узкую расщелину между огромных серых камней, мягко прогретых пристальным солнцем, – деревья здесь сделались уже заметно ниже и ещё реже, и его лучи достигали лесных глубин. Нора из расщелины уходила влево и вглубь. Бобрисэй, остановившись на секунду перед тем, как погрузиться в её тихий полумрак, глянул назад. А там, прямо у входа между камнями, едва не хватая его за хвост, зияла огромная зубастая пасть, источавшая шумное зловоние, а над ней палящей ртутью горели яростные глаза. «Фу-ух!» – выдохнул Бобрисэй и нырнул вслед за ушастым.
    Он не успел подумать, не застрянет ли он в норе своего маленького предводителя, как выскочил в небольшую залу, устланную разными мягкими вещами: подсушенным мхом, чьим-то пухом и шерстью, мелкими пёрышками...
    – Стой, пришли! – мягко пыхнул малыш из темноты. – Ну всё, садись, можно отдохнуть. Ты кто, зубастик? Я – Тропкин Мальта. А это мои братья – Тропкин Больта, Тропкин Сильта, Тропкин... – Бобрисэй видел, как он махнул лапкой куда-то в рыхлый сумрак, – ну, в общем, Тольта, Жильта, Пульта, и... ну, а там ещё сёстры, да ну их, девчонок, а ещё сейчас папа придёт, он большой, как ты, а мама тоже придёт, но с другой стороны, – продолжал шёпотом тараторить ушастик. – Папу зовут Шустер, а маму – Крольта. Ты есть-то хочешь? А то...
    – Стой, подожди, – сказал Бобрисэй. У него уже начала кружиться голова.
    Мальта притих и, видимо, вдруг испугался.
    – А-а... ты кто? – опять пискнул он.
    В синеватом полумраке, к которому Бобрисэй ещё не очень привык, сразу зашевелись маленькие пушистые комочки, явно отодвигаясь от него подальше.
    – Я бобр, – сказал Бобрисэй и сел. – Мне уже почти два года, я уже большой...
    И он вдруг заплакал.
    Его никто не утешал, и в норе было совсем тихо, только его всхлипы и рыдания оглашали каменистые её стены и своды. Наконец какой-то голосишко, совсем хлипкий и тонюсенький, пропищал:
    – Ну что, никто не может сообразить, как утешать человека? – и Бобрисэй почувствовал, что маленькие пушистые лапки утирают ему глаза.
    Перед ним на цыпочках, на задних лапках, стояла маленькая зайчишка, изо всех сил вытягиваясь, чтобы лапками или хотя бы ушами дотянуться до его слёз.
    – Юльца, мы просто не знаем, как... – растерянно пробормотал стоящий рядом Мальта.
    – Надо было учиться у мамы, – назидательно сказала маленькая Юльца, опускаясь на пол.
    Бобрисэй улыбнулся.
    – Ну, детки, что тут у вас случилось? – раздался ласковый бархатистый голос.
    – Мама! Мама! – запищали все на разные голоса, и в зал, где все находились, осторожно вползла толстенькая Крольта.
    Все детишки бросились к ней, а Бобрисэй опять скуксился. И тут же почувствовал, что кто-то положил ему на плечо лапу. Он оглянулся и увидел (его глаза уже привыкли к темноте) рядом с собой большого и уже чуть поседевшего зайца. Это был Шустер, старый, опытный Шустер, он вошёл с другой стороны. Одно ухо у него было целым только наполовину, а хвоста совсем не было, но это были, видимо, старые раны. В другой лапе под мышкой он держал целую охапку каких-то кореньев, от которых исходил приятнейший аромат. Бобрисэй проглотил слюнки.
    Шустер мягко улыбнулся и сказал:
    – Ну хорошо. Все целы и здоровы. Кто хочет есть?
    Услышав в ответ радостный разноголосый шум, он заключил:
    – Ясно, вопрос риторический. Итак, прошу вас! И вы, дорогой гость, тоже присоединяйтесь, – пригласил он и Бобрисэя, укладывая свою охапку посреди зала.
    Когда всё было съедено и, кажется, все наелись, Шустер погладил свои пышные усы и сказал, обращаясь к бобрёнку:
    – Позвольте осведомиться, молодой господин, как ваше имя и что вас сюда привело?
    – Его зовут Бобрисэй, я бежал, а он там... – пискнул было Мальта, но Крольта положила ему на уста лапку.
    – Я спал на поляне, – как-то растерянно начал отвечать Бобрисэй на вторую часть вопроса (ведь на первую уже ответил Мальта), – и вдруг услышал скрип шагов, и мне стало отчего-то очень не по себе... – он судорожно вздохнул. – Ну вот, а потом мы бежали с Мальтой, а за нами этот – с пастью...
    – А, да это клов – ты что, не знал? – Большой Дубин его зовут, – быстро заверещал Мальта, явно обрадованный тем, что его подвиг упомянули. – Ты что, клова никогда не видел? Ну не видел, и ладно, ничего в них и нет хорошего, чтобы видеть...
    – Дф! – это папа Шустер выдал Мальте затрещину, и его вереск сразу прекратился.
    – Ну, малыш, – мягко и извинительно улыбнувшись, снова сказал старый Шустер Бобрисэю, – всё-таки расскажи нам о себе... сам (строгий взгляд в сторону Мальты, тот сразу насупился). Кто ты и что с тобой приключилось...
    – Я Бобрисэй, – сказал бобрёнок, – наш род зовут Бобрианы, мы живём наверху...
    – М-м-м! Как я вижу, история эта будет длинной, – отчего-то грустно и как будто с какой-то особой мыслью сказал Шустер и, достав из небольшой ниши гнилушку, установил её в углублении одного из камней посреди зала.
    Зал осветился тихим зеленоватым светом.
    – Ого, у нас сегодня праздник, – сказали дети.
    – Итак, расскажите нам, пожалуйста, – ещё раз попросил Шустер, вдруг обращаясь к бобрёнку «на вы», – что там у вас... наверху, – и посмотрел на своего нежданного гостя даже как-то снизу вверх.
    И Бобрисэй вдруг увидел, что уже не старый, опытный Шустер, а он – маленький сопливый бобришка – старше.
    – Мы живём наверху, – чуть дрогнувшим от неожиданной торжественности момента голосом снова начал он...

    И здесь сказочник опять имеет все основания вмешаться. Ведь если всё будет пересказано дословно и до последней буквы, то где же сказка? И поэтому я не буду слишком затягивать своего и так чересчур многословного пересказа, а только сообщу вам о том, что вы о прошедшем уже времени до сих пор ещё не знаете или не слышали.

    – ...И вот мы вышли из той скалы на тропку... – продолжал говорить уже слегка охрипший от рассказа Бобрисэй.
    Шустер, доселе внимательно и задумчиво слушавший, тут глубоко и облегчённо вздохнул и сказал:
    – А знаешь ли, где ты был, малыш? – он теперь опять был старше бобрёнка.
    – Где? – испуганно спросил Бобрисэй.
    – Эта темница – место казни, – печально сказал Шустер и хотел было ещё что-то сказать, но тут все услышали глухой рокот и вязкий удар, донёсшиеся до них снаружи.
    – Бдш! – сказали своды норы, но выдержали.
    – О-о-ой, – выдохнул Мальта, когда звук стих. – Мне показалось, что даже земля зажмурилась.
    – Фу, – сказала Юльца. – Пойдёмте куда-нибудь в другое место.
    – Так, – быстро скомандовала Крольта. – Нильца, Ольца – берёте гнилушки, Юльца, ты от них не отставай. Больта, Сильта – запасы, Тольта, Жильта, Пульта – все половики и подстилки, а мы...
    Она не успела закончить, как раздался новый удар, более тяжкий. С потолка посыпался песок и кусочки земли, грустно повисли отслоившиеся клочки древесных корней.
    – Бежим! – крикнул Шустер и бросился по одному из выходов из зала направо и в толщу горы.
    ...Но выйти наружу здесь у них не получилось. Этот ход делал внутри горы петлю и выходил с другой стороны небольшого отрога, тянущегося вдоль неё. Однако венчала его только бесформенная груда камней.
    – Они завалили выход! – отчаянно воскликнул Шустер. – Придётся возвращаться.
    – Может быть, лучше переждать здесь? – осторожно спросила Крольта. – Ведь с этой стороны у них нет возможности взламывать нору камнями.
    И они остались здесь.
    Когда стало ясно, что осада затягивается и сегодня штурма больше не будет, они решили закусить теми небольшими запасами, которые случайно оказались в норе, и расположились на отдых. Шустер остался бодрствовать, чутко прислушиваясь ко всем звукам.
    Бобрисэю тоже не спалось, и, впустую проворочавшись часа два, он тихонько подобрался к Шустеру, с гнилушкой в лапе рассматривавшему каменный завал, сквозь который к ним доходили слабые дуновения внешнего воздуха. Ведь это значило, что он не был непроницаем.
    – Шустер, – тихо сказал Бобрисэй, остановившись рядом.
    Тот как будто даже не удивился.
    – Что, не спится? – не оборачиваясь, произнёс он. – Да-а... Попали мы... Но ничего – не впервой.
    – Уже приходилось здесь выдерживать осаду? – спросил Бобрисэй, усаживаясь рядом с ним.
    Шустер тоже присел на какой-то камушек, подумал и, вздохнув несколько раз, ответил:
    – Да нет... Не здесь. В этой норе когда-то жил мой прадед... Когда Тёмный лес был ещё не таким высоким. А мы здесь недавно, ещё и не освоились толком – она ведь нежилая стояла всё это время. Разве что зъемь какой-нибудь сюда заползал или случайный суслик... Кстати о зъемях, – вдруг подумал он вслух, – ведь они могут... Да-а... О-хо-хо...
    – Что ты вздыхаешь? – спросил Бобрисэй.
    – Кловы – их наверняка несколько – могут позвать на помощь какого-нибудь зъемя, они так всегда делают, если не удаётся взломать нору с налёта камнями или деревом, – объяснил Шустер и задумался.
    – Слушай, – попытался ободрить его Бобрисэй, – ну ведь мы же с Ничкисой выбрались из этой... как ты сказал? Темницы казни... А уж отсюда-то...
    – Хм, – грустно усмехнулся Шустер. – Так это ведь с Ничкисой... Знаешь ли ты, кто она?
    – Кто? – вытаращил глаза бобрёнок.
    Старый заяц чуть не засмеялся, увидев его вытянувшуюся физиономию.
    – Ладно, – сказал он. – Сам потом узнаешь. А не узнаешь, так я тебе не смогу объяснить... Ты понимаешь, где ты был? Тот каменный колодец – это темница смертников. Там, в этой местности, где совершенно нет света, теперь живут разные... я даже не знаю, кто, да и, наверное, сами кловы и клиссы не знают... Те чудища съедают всех, кого туда сажают, и как этого не произошло с вами, я не понимаю... Говорят, там растут каменные деревья-призраки. Они исчезают при приближении к ним и вновь появляются, создавая непроницаемую тьму. Они бурно растут, питаясь костями смертников... А когда-то Сомкнутые скалы, через которые вам каким-то непостижимым образом удалось пройти, были всегда открыты, и там было прекрасное место... Мне так рассказывали наши старики... И как клиссам удалось эти скалы обратить себе в работу, никто не знает. И вот теперь они закрыты лесом и зарослями лиан... Когда туда приводят осуждённого или пленника, обычно сама Красомаха открывает Занавес... и тогда Сомкнутые скалы вслед за ним тоже вдруг отворяются. Потом кловы (обычно главный у них плёточник – по имени Стегозавр) заходят с осуждённым в грот и заталкивают его внутрь, а Красомаха затворяет Занавес, и скалы снова делаются Сомкнутыми... А стражники потом выбираются из грота боковым ходом, как и вы с Ничкисой. И знай, там – редкое открытое место, откуда видна сверху почти вся Тёмная долина... Никто в этой стране, кроме Красомахи, не может отворить Большой Занавес... Кстати, я думаю, что, если тот клов, которого вы видели, действительно был Большой ДубИн...
    Шустер замолчал, и вид его был таким печальным, что Бобрисэй больше не стал ничего у него спрашивать. Да и уже услышанного для него было ещё как довольно.
    И тут вся нора содрогнулась от страшного удара снаружи. Неясно было, входило это в планы кловов или нет – ведь на улице была ночь, но факт оставался фактом – огромный камень совершенно раздробил весь свод над залом, где они совсем ещё недавно так прекрасно обедали и беседовали...
    Все дети проснулись, и самая маленькая – Юльца – стала тихонечко хныкать. Бобрисэй слышал, как её ласково утешала Крольта...
    – Послушай, Шустер, – сказал он. – Что мы тут сидим без дела? Давай попробуем потихоньку разбирать завал. Может, он не такой уж и большой?
    Шустер продолжал сидеть, понуро глядя в землю. Их выход был завален. Три окружных хода, начинавшихся от зала, были открыты теперь для зъемев, а у пятого – единственного чистого выхода – теперь, он это знал наверняка, сидели кловы, ожидая их выхода. Не будут же они сейчас спать...
    Бобрисэй, не дождавшись ответа, стал вытаскивать из завала камни и относить их в другой конец хода – поближе к залу. У него стало получаться что-то вроде баррикады. Посмотрев на это зарождающееся сооружение, Шустер улыбнулся и тоже стал работать. Потом к ним присоединились и остальные, только Юльце не разрешили участвовать. Она уже не хныкала, а, весело улыбаясь, сидела теперь в сторонке на куче подстилок, отодвинутых за ненадобностью к стене.
    В какой-то момент их работы Шустер тихонько остановился сбоку от образовавшейся рабочей тропки, как будто вытереть пыль, а на самом деле он изо всех сил прислушивался.
    – Так и есть, – прошептал он.
    – Что? – так же, шёпотом, спросил его Бобрисэй, сразу заметивший его манёвр.
    – Зъеми, – ответил Шустер и с удвоенной энергией бросился таскать камни.
    Бобрисэй постоял, послушал... и хотел было уже махнуть лапой, как вдруг услышал шуршанье, как будто по полу волочили... ну, не менее трёх здоровенных,  только что сваленных осин.
    – А кто это такие? – спросил он на бегу Шустера, таща рядом с ним камень.
    – Скорее всего, – с хмурой иронией, но так же тихо ответил тот, – я думаю, Удав НавидУй. Да ещё, может быть, Мак-АрОн. Ну и куда же они поползут без третьего! Да-а, коне-ечно! И Шлангедолг с Навала тоже с ними, не иначе, а как же ещё...
    – Да нет, – продолжал шептать Бобрисэй, – я не про то. Я говорю, зъемь что такое?
    Но Шустер только сверкнул глазами и судорожно продолжал отволакивать тяжеленные бульники к баррикаде.
    И вот, когда это строение уже почти достигло сводов, они услышали за ним оглушительное шипенье, как от раскалённой сковороды, и в узкую щель сверху стало толкаться что-то огромное, овевающее всё нестерпимым смрадом. Все дети с визгом кинулись в противоположную сторону, наперев на завал, и вдруг... он рухнул наружу, а вслед за ним пушистыми и теперь уже весьма запылёнными комочками выкатились все пленники.
    Кловы такого оборота явно не ожидали – рядом их не оказалось. Бобрисэй огляделся по сторонам. Утро только занималось, но наслаждаться его красотами явно было некогда.
    – Бежим в гору! – шёпотом крикнул ему Шустер. – Там у Ямкиных есть запасная нора, здесь недалеко!
    И Тропкины, маленькие и большие, со всех ног, простите, со всех лап кинулись вверх по склону. Что же оставалось делать Бобрисэю? – Поковылял и он за ними, как мог. Потом запрыгал, помогая себе даже хвостом, но и так он едва-едва мог держаться хоть в какой-то близости от мелькающих пятками Тропкиных.

    ...Их спасло то, что они остановились подождать Бобрисэя. Отчаянно жестикулируя лапами и полутормя ушами, Шустер показывал ему, что нужно поторопиться. И вдруг заяц заметил, как физиономия уже приближающегося Бобрисэя вытянулась, а глаза его, смотревшие куда-то за спину зайцу, расширились до предела. Как в замедленных кадрах поворачивался Шустер, что-то сонно махал ему лапкой смертельно бледный бобрёнок, закрыла лапами и ушами своих зайчат Крольта... Не увидели. Они их не увидели.
    По каменистому пустырю прямо за небольшим кустиком, под которым бобрёнка ждали зайцы, пробегали огромные серые кловы. Из оскаленных пастей их капала слюна. Никто из них отчего-то не глянул направо – они смотрели вперёд. Это зайцы, как обычно, запутали след, и у них теперь было время, чтобы подумать, что делать дальше. Так или иначе, но принятый путь был пока отрезан.
И тут вдруг кловы остановились, всего лишь метрах в двенадцати.
    – Не дыши, – беззвучно сказал Бобрисэю Шустер.
    Маленькая Юльца уткнулась в пушистый животик Крольцы и мелко дрожала. Мальта сидел весь бледный, держась за мамину лапу. Остальные уткнулись в землю, поджав под себя лапы и закрыв глаза ушами.
    Наконец медленно кловы пошли дальше направо, огибая небольшую скалу.
    – Так и есть, – тихонько без слов шептал бобру Шустер, когда хищники один за другим, как на выставке, двигались перед их глазами. – Это стражники... Скорый Болдуин, Смутный Чугун, Чуткий Обалдын, Сновый Здоров... А шестой кто с ними? А! Ну конечно! Это же клааш Тошный Кляуз! Да-а... Вся компания...
    – Ну что? – через минуту сказал Шустер. – Я думаю, всё-таки нужно бежать. Они же ведь жирные, бегать не могут, может, успеем!
    И так тихо, как только было возможно, все пересекли открытое пространство, которым только что прошествовали кловы. И зайцы уже почти ушли с того места, как... Ведь вместе с кловами был клааш!
    Шустер услышал, что за ними бегут. Всё. Теперь уже выбора не было. Или ты умрёшь на бегу от разрыва сердца, или ты умрёшь в пасти у клова. Они летели сквозь кусты, сквозь валежник, по каменным завалам, не разбирая дороги – туда, туда, вверх, лишь бы успеть к запасным норам Ямкиных... Но Бобрисэй угнаться за ними не мог – он сразу отстал, хотя какое-то время ещё держался, стараясь не упустить из виду своих единственных сейчас друзей. И ещё он заметил, что маленькая Юльца, а за ней и Мальта, тоже стали отставать от всех. Наконец ещё чуть – и Бобрисэй уже поравнялся бы с ними, скача по камням почти что как белка.
    Зловонный запах ударил ему в нос. Обернувшись, как от удара, в нескольких шагах от себя он увидел клааша, с оскаленной пастью мчащегося к уставшим зубастикам, а за ним, в каждом прыжке сотрясая землю, скакали кловы.
    Маленький бобрёнок, сделал по инерции ещё несколько прыжков, потом, поняв, что уже не уйти, повернулся лицом к смерти. Рядом с ним, уже не понимая, что делают, метались два зайчонка. Малыши, они ещё не знали, что такое страдание... Клааш прыгнул.
    И в этот момент маленькая Юльца, беспорядочно скача вокруг Бобрисэя, как будто он мог её спрятать, тоже поднялась в воздух, и путь её пересёкся с путём клааша. Пасть сомкнулась.
    Бобрисэй закричал что было сил, и слёзы брызнули у него из глаз. В лапы ему попалась какая-то палка, и он, как коричневый зубастый вихрь, кинулся на клааша. Тошный Кляуз, не успев сделать ни движения, получил такой удар палкой по носу, что пасть его непроизвольно открылась, выпустив безжизненное тельце, и кляцнула, как разболтанный навесной замок. Палка сломалась.
    Бобрисэй кинулся на клааша... но отнюдь не с голыми руками. Ведь зубы у Бобрианов резали даже камни.
    А клааш... – Ну, на то он и клааш. Увидев перед собой блистающие зубы, он кинулся под прикрытие уже подоспевших кловов. В отчаянном прыжке, который бобр потом всегда вспоминал с гордостью – Мальта свидетель! – Бобрисэй достал клааша. И намертво вцепился в его хвост. Кляуз взвыл, как сирена, и помчался со своим горем куда глаза глядят. На его хвосте болтался Бобрисэй, и хотя ему было ужасно тошно висеть на вонючем хвосте, но перекусывать было нельзя – иначе не доберёшься до его поганой глотки.
    Похоже, понял это и клааш – и мчался что есть сил, чтобы не дать возможности Бобрисэю перехватиться поближе к цели. А ещё он стал ударять своим грузом о мелькающие по сторонам камни, деревья, какие-то коряги. Бобрисэй шипел от боли, но терпел.
    В один из махов он вдруг краем глаза заметил, что за ними, оказывается, ещё бегут. Это маленький Мальта, не зная, что уже делать и как найти момент, чтобы куда-нибудь скрыться, с вытаращенными глазами скакал за летящим Бобрисэем, а за ним по пятам мчались пятеро кловов.
    Внезапно дорожка, сразу за большим ореховым кустом, резко повернула направо, и клааш – видимо, неожиданно и для себя – выскочил на открытую площадку, за которой начинался... воздух. Это был край огромной скалы, на которую они взобрались.
    Клааш стал тормозить всеми лапами, и он остановился бы, но Бобрисэй, одним движением перекусив его хвост, толкнул клааша всем своим телом в воздух. И... сам по инерции полетел вслед за ним.
    Всё как будто куда-то исчезло, и бобрёнок, казалось, уже не видел мечущегося у края обрыва, перепуганного до смерти Мальту, выскочивших на площадку кловов, безжизненно распростёршуюся на страшном пустыре маленькую Юльцу, падающего с затихающим воем Тошного Кляуза, в дальнем далеке, у Верхних нор, плачущих Тропкиных... В глазах его тоже были слёзы.
    Мальта...
    Маленький бобр парил над пропастью, распростёрши в воздухе лапы.

дальше, Глава 8. Ловец жемчуга: http://www.proza.ru/2017/08/18/1719