Свой своему

                Глава 11 Свой своему

                1

Гордостью и красой украинского города Божина слыл хасид и лесоторговец Авигдор. Он и его возлюбленная жена Двора нажили изрядное богатство, а еще породили двух сыновей и двух дочерей. Дети взрослели и, преемствуя родительские истины, чинили отцу с матерью то беды, то радости.

Старшая дочь Маргалит, молодая вдова, увлеклась берлинским просвещенцем Ицхаком, гостила в его семье в Германии и вернулась на родину разочарованная. Пнина, младшая авигдорова жемчужина, вышла замуж за Ашера, наследника большого состояния. И уж первый плод взаимной любви шевелился во чреве юной супруги.

Младший сын Берл, коего хасидская ретивость обязывала к благочестию, посадил черную кляксу на незапятнанный лист семейной хроники, лишив невинности некую бедную девицу. Зато старший сын Дов, хасид не менее рьяный, чем брат его, основал в Антверпене алмазную фабрику на паях с Ицхаком, и преуспел в коммерции, и веру отцов сохранил на чужбине, и, не сходя с праведного пути, достиг солидных барышей.

                2

Пришло время, и накатилась на божинских иудеев всесокрушающая волна чувств простого народа великой империи и владык ее. Вот собираются в питейном заведении миряне, обиженные иноверцами в ермолках. Чарки одну за другой лихо опорожняя, наполняют христианскую душу решимостью вырвать из православной земли злокозненный корень – неизбывную причину бед и непреуспеяния державы.

Пробиваются голоса сквозь смрад и табачный дым.

 - Пора, братцы, бить да громить евреев!
 - Своих бы не потревожить с пьяных-то глаз!
 - У наших – занавески в окнах, а у евреев – стекла закопченые.
 - Не местный, что-ли?
 - Мы из северных краев, с живинкой, с огоньком!
 - Что до огня, так и без вас душа горит, а помощь примем.
 - Есть дома, где просвещенные живут, без пейсов и бород. У них чисто, хоть и бедно.
 - А которые из местечек, те вовсе нищета – ни богу свечка, ни черту кочерга.
 - От голытьбы какая пожива? Только девки и бабы!
 - Мало разве?
 - В богатых домах золотишко припрятано, есть мебеля, посуда, одёжа, амбары ломятся.
 - Добро их у нас украдено!
 - Точно! Вернем свое, ребята!

Живут в Божине и хасиды, и хасидоборцы, и просвещенцы. И все антогонисты яростные. Говорят, вражда меж близкими непримирима, а пришла общая беда, и оставили усобицу до лучших времен. Вместе плачут и вместе убиенных хоронят. “Свой своему, свой своему...” – без устали напоминают сами себе божинские евреи.

Ашер и Пнина после свадьбы поселились в доме Авигдора. Крепок забор, тяжелы засовы, глубок подпол, велика надежда уцелеть. Ашер просвещенец и думает широко. “Разве звери они? Обманутые, несчастные!” Он вышел из ворот, книгу держит над головой. “Братья, остановите бесчинство! Светочи мысли взывают к нам: гуманностью уподобимся творцу!” Да кто ж стерпит еврея-краснобая? Окружили Ашера братья, повалили наземь, били коваными сапогами, покуда дух не испустил.

                3

Европа осудила восточного соседа. Барон Шпигель, супруг новообращенной христианки Ревекки, принял на себя благодарную миссию – цивилизовать варварские края. Не в Божин, но в Северную Пальмиру направил он стопы свои. Столичный царедворец успокоил встревоженную совесть барона: мол, лучшие правительственные умы понимают, не гоже евреев чересчур теснить, а лучше добавить им чуток свобод, дабы польза вышла империи. 

Благополучные немецкие иудеи, разбуженные просвещенцами Натаном и сыном его Ицхаком, сделали чрезвычайный сбор и переправили деньги несчастным соплеменникам, избитым и ограбленным на пиршестве патриотического духа.

Дов, удачный сын Авигдора, взывал к отцу с матерью, к сестрам и брату, умоляя бажать из проклятого Божина и переселиться к нему в тихий Антверпен. Да разве легко подняться, да и как решиться? Бросить, продать, забыть?

                4

“Плачь, плачь, пчелка моя... Как тяжело на сердце... Две дочери, две жемчужины, две вдовы молодые...” – говорит жене Авигдор. “Не покинем Божин. Здесь любовь наша родилась, здесь и умрет она вместе с нами...” – невпопад отвечает Двора.

Во дворе синагоги толпятся люди. Мужчины, женщины, дети. Горестные лица. Берл пустился в пляс. “Остановись, негодник!” – закричал Авигдор сыну. “Цадик учит, весельем хасид отвратит беду!” – возразил танцор. “Довольно, Берл! Случилась уж беда!” – зароптали вокруг.

Шимон, единственного сына потерявший, не совладал с горем, и уж не хасидоборец он более. Глаза блестят лихорадочно, опирается на руку раввина.
 
 - Ашер, Ашер! Не вижу моего Ашера в толпе!
 - Молчи, Шимон. Он на небесах, ему лучше, чем нам.
 - Как много стариков здесь собралось...
 - Это дети, Шимон. Смотри: юные розовые лица.
 - Нет! Увядшие, серые, в морщинах.
 - Старики в другой стороне, Шимон.
 - Ты опять ошибся, раби. Там усопшие. Застыли, бледны, как мел.
 - Да ведь они живые!
 - Покойники они! В чистом младенца сердце зародыш злобы будущей, а тело молодое, упругое – дряхлости вместилище. Плетущийся к могиле старец мертв давно. Конец вещей в начале их. Я сквозь время вижу.   
 - Лишь молитва, Шимон, исцелит больную душу. 
 - Это Ашер! Он улыбнулся мне с небес, позвал к себе. Будем молиться, раби.

 

       
               Глава из повести "Свой своему".
    
     Полностью повесть опубликована здесь:
      
    http://berkovich-zametki.com/2015/Zametki/Nomer5_6/Berg1.php
   
      и здесь:
     http://www.port-folio.us/July_2015/.(4).html