Свет в окошке

  Когда мы влюблены, мысли и чувства сразу меняются.
Они становятся словно окрашены каким-то новым, ра-
достным колерам, погружены в очень крепкий, бодрящий
раствор людского несравненного счастья. И есть ответ-
ный привет полюбившегося объекта, нету ответа — это
уже во-вторых. Главное, что живет на свете то существо,
которое вам близко, дорого, окрыляет.
  Но то любовь. То, цинично выражаясь, реакция фи-
зиологии нашей, необходимая воспроизводству и выжи-
ванию рода. Ну, а помимо такой любви — случалось вам
«заболеть» увлечённостью, интересом к какому-то чело-
веку: артисту, художнику, музыканту, просто соседу, ко-
торый становится почему-то симпатичен и мил?
  Многие скажут «да». Но чувство, что я взялась опи-
сать, в жизни бывает весьма не часто, в особенности
в наш век разобщенности и бесцельности современных
людей. Тот, кого оно посещает, может, тоже задаётся во-
просом: я не схожу с ума? Что творится со мной? В моём-
то случае почему-то стал близок и дорог даже не человек,
а кусочек человеческой жизни за светящимся по ночам
окном во дворе.
  Волей судьбы оказалась я на девятом десятке лет (го-
ворят, это старость?) одна в тёмной комнате, в коммунал-
ке первого этажа, с окнами во двор — если не «колодец»,
то большой каменный мешок в центре Ленинграда. Гля-
нешь в окно — и неба не видать: стены 6-этажек, окна,
окна... Вечерами в них загорается свет, который гаснет
постепенно то там, то тут.
  Много работая за столом по ночам, невольно заме-
чаю одно окно четвёртого этажа: свет в нём не гасится
до утра. И это правило без исключений.
Ночью двор обступают уснувшие каменные громады. И толь-
ко это окошко словно мне говорит: «Приветик, бабка. Не ты
одна полуночница».
  Сначала я замечаю за собою привычку (потребность,
что ли?) ночью непременно глянуть в окно и увидеть этот
немеркнущий свет. Ага, горит. Значит, вокруг всё в порядке.
Но вот однажды осеняет другая мысль: разве это порядок,
коль человек не спит по ночам? Сама-то ладно, я без семьи,
без забот, могу в дневное время поспать в запас. А этот,
что на четвёртом-то, полуночник? Ясно, что сделал открытие,
какое-то очень нужное. И надо доработать его, оформить —
много расчётов, цифирь. Надо-то надо. Но ведь нельзя,
парень, в твои годы самого себя изводить. Сколько недель
ты с логарифмической линейкой-то обнимаешься до утра?
Допрыгаешься, что и жинка сбежит. У ней, в соседних-то
комнатах, как одиннадцать вечера — темень. Ну, как не спавши
ты сам себе здоровье сорвёшь? Сделай-ка перерывчик, утром
тебе на работу. Неделями-то не спавши — чем это кончится,
парень, а?
  Проходит месяц, второй. Уже пора вдохновлённому
мужику закончить всё его творчество и расчёты. Зря я ру-
гаю себя, что не одёрнула его вовремя, не зашла. Похо-
же, вовсе там не открытие, не мужик, не наука — совсем
другие дела. Там бабка старая нянчится ночью с грудным
внучонком. Вроде бы, дочь она воспитала не хуже стар-
ших двух сыновей. Те оба семьянины, живут отдельно
от матери. А эта бросила мужа, в пригороде нашла себе
работёнку и кобеля, и новорожденный мальчуган стал
не нужен: бросила его, матери отдала.
  Пацан хороший, здоровенький, но, как и мать, с вы-
крутасом. Весь день он спит, а ночь превращает в день.
«Пацанчик, — думаю, — бабку-то пожалей. Пора уж
в разум войти, тебе скоро полгода. Когда-то старшенький
мой (ему сегодня под шестьдесят), родившись, тоже ночь
со днём перепутал. Ой, тяжко было... Надо наведаться
к этой бабке, опытом поделиться, переучить малыша,
не то бабка пропадёт.
  Это я ночью-то смелая, а днём становится бояз-
но. Прошли советские времена, когда люди были все,
как родня. А нынче к чужим людям соваться не принято,
не доверяет теперь друг дружке народ.
  Но вот малыш там подрос, скоро встанет на ножки,
пойдёт. А по ночам по-прежнему колобродит? Э, нет, тут
что-то не так, тут не было малыша! И бабки не было,
и гулёны-дочери не было. Там одинокие либо женщина,
либо мужчина. Немолодые, отменные книгочеи. С ве-
чера с книгой лягут в постель, да и читая уснут. А свет
горит, за него придётся платить. Вон повышают-то ком-
мунальные платежи, что ни год! Ребята милые, хоть там
женщина, хоть мужчина, вы мне годами внуки. Дайте
мне телефончик, я позвоню этак в полночь и разбужу
вас. И вы погасите в комнате свет. А после спите вы себе
на здоровье. «Надо зайти, познакомиться, телефон запи-
сать», — планирую и храбрюсь. Но это ночью. А днём
что-то не пускает. Как встретят? Может, подумают, афе-
ристка к ним привязалась? И не решилась к ним, дурища,
не пошла. А люди переплачивают за свет. То ли у них
бездонный карман?
  Но вот однажды поутру, раным-рано, кто-то вдруг по-
стучался ко мне в окно. Раздвинув шторы, киваю, бро-
саю рукопись, открываю входную дверь. И вижу девуш-
ку, очень славную, лет двадцати. Личико хоть усталое,
но хорошее.
  — Я, понимаете, — начинает она, — часто ночами
смотрю на ваше окно. Что вам не спится?
  — Спится. Вчера свалилась аж в 9 вечера. А ночью
с 2-х за работу. Благо ни звонков, ни визитов, вовсе не ме-
шает никто.
  — Я на четвёртом этаже, дом напротив. Снимаю ком-
натку. Тоже ночами не сплю, зубрю.
  — А отсыпаетесь когда же?
  — До обеда. Завал у меня с учёбой, неразбериха —
я на истфаке заочно в Универе учусь. Когда-то грезила
стать переводчиком, но на филфак не решилась, осталась
бы за бортом. Подружка уговорила на исторический.
А я её, историю, не люблю. Вот и надумала я — всерьёз
в английском продвинуться, перейти на филфак. Мне
многие предметы перезачтут.
  — Работаете с обеда?
  — Ну да. Только какая она работа? В двух средних школах,
в ОДОДе (отдел дополнительного образования детей при всех
средних школах. Имеет целью не давать детям знания, а забавлять,
отвлекая от «улицы»), я современные танцы веду.
То ли она работа, задом вертеть с ребятишками? Главное-
то, что платят, неплохие деньги идут.
  Чувствую, что мне вдруг стало трудно дышать:
  — Милая, — говорю, — зачем вы детям-то эту га-
дость преподаёте? Ведь мы до иностранщины опускаем-
ся. Я месяцами смотрю на ваше окно. Оно родное мне
стало. И вдруг похабные танцы! Это мне оплеуха!
  — Моя мечта — переводчик! Пока учусь, где ещё
заработаешь?
  — Дворником, например.
  — Там русских не берут. Берут южан.
  — А ваше имя Анита. Анита, милая. Я ведь ночами,
главным-то образом, сижу с переводами на английский,
с английского языка. Педстаж преподавательский в шко-
ле и в колледже — 60 с лишним лет. Можете приходить
ко мне на урок.
  — Это моя мечта. А сколько стоит?
  — Для вас бесплатно, если ваш свет в окошке сделал
из нас родню. Но при одном условии — прекратите гад-
кие танцы. Они — диверсия, во вред молодым. Займи-
тесь разноской почты в дневное время, раз нет работы,
раз экономику задушили в нашей стране.
  — Я перейду на филфак!
  — Конечно. Ученики мои работают переводчиками
на всех континентах. Действуйте, Анечка. Дорогу ко мне
вы знаете. Вот телефончик, и оставьте свой.
Хочу добавить, что моя новая ученица, юная почта-
льонша Анита, двигается в английском куда как здорово.
И свет в окошке её по ночам больше не пробуждает моих
досужих забот и фантазий. Свет этот породил наш нуж-
ный, дельный контакт. Это уже кое-что.

2017