Череда ярых поклонников

              Как много и часто путаются понятия сладкого и солёного, горячего и холодного, но всё равно, каждый раз стремительно  хватается чашка с чаем погорячее, выпивается залпом,  обжигая всё подряд—  язык, нёбо, внутренности, попадая ниже, создавая болевые ощущения и раны на стенках желудка,  при этом,  не учась  ничему, не всем их опыт служит наукой.   А,  желание заехать в рай, который кто-то не попутал с адом, за чужой счёт, это просто будничное явление в нашей жизни или сделать нет,  не добро, а,  конечно, же,  зло, и не своими руками, тоже весьма распространённая практика среди людей.
 
       Просто, разложить на тарелке мух отдельно,  котлеты отодвинуть в другую сторону, оставить гарнир помимо всего остального, а компот на третье,    не у всех получается.

       Эту  закономерность,  что помощь ближнему оказывается только на словах, а всё остальное происходит по вышеуказанному сценарию, Нина усвоила ещё в своём подростковом периоде, когда близкая родственница её отца, занимающаяся всю жизнь  пошивом шапочек и  шляпок,  предложила свои услуги, узнав, что  по случаю их сосед-охотник убил лису и  в качестве благодарности за оказанную  какую-то ему помощь, почти, как бабе на воротник,  подарил шкурку хищного рыжего  зверька матери Нины, а та  своей любимой дочери, с условием, что это ей на зимнюю шапку, учитывая  суровый климат, в котором они проживали.

        Седьмая вода на киселе  как раз специализировалась на пошиве меховых изделий, и  дело было вовсе не в сходной цене по более  чем близкому  знакомству, а то, что Нина даже не успела,  как положено,  человека добрым словом помянуть, потому что довольно быстро пошитая по - родственному шапочка, под названием «из лисы»,  из убитого их соседом  хищного  пушного зверька,    стала напоминать множество животиков от маленьких лисят.  Ну, может это и была главная задумка, из одного сделать десять, этого девушка  не могла знать  достоверно, какие  ещё намерения были у портнихи  помимо обмана ближнего, но  истину, ставшую для неё прописной,  что не надо связываться со «своими» она усвоила навсегда. Ибо потом им даже слов заслуженной  благодарности не скажешь.

       Короче, принцип «свои люди, сочтёмся» действовал в противоположной проекции, как и  союзы всё же должны заключаться   на небесах, а не  в офисах и конторах, где все,  в первую очередь —   сослуживцы,  и путать понятия служебный роман и личное с профессиональным тоже не стоило бы очень активно. И такое тоже  было  очередной прописной истиной для Нины, но для многих так и оставалось тем,  горячим обжигающим внутренности чаем.

         Но почему-то любителями погорячее в большинстве своём  были всё же индивидуумы мужского пола, открыто рекламирующие    силу и мужество,   которые давно  не просто прочно сидели и не уступали своих насиженных мест  везде и повсюду, но и на их коленках не виднелось даже  слабого и очаровательного представителя женской половины населения. Эти милые  создания, словно небесные эльфы,  теперь довольно часто и   с готовностью  подставляли свои хрупкие плечи под  железные бицепсы, которые давили на них со всей своей могучестью исполинов сильного пола.

          А силы хватало только на то, чтобы затащить очередную  претендентку  в ЗАГС или под венец или просто пристроиться в её кровати  и у неё под боком,  успев по дороге  очаровать своими  мужскими достоинствами, с одной лишь целью -  устроить свои неустроенные дела.

       И таких было не мало,  а очень даже много. Они стали теперь банальной  закономерностью,  а не исключением из общего правила.


                ***


       Большие города, города-мегаполисы, мировые столицы всегда были некоей приманкой для желающих успеха в этой жизни. Они привлекали не только своим живым цивилизованным  ритмом, но и большим количеством рабочих мест, учебных заведений, возможностью сделать карьеру на каком-то поприще, стать знаменитостью, добиться признания  общественностью.

      Москва и Питер не были исключением ни в советские времена,  ни сейчас, особенно теперь, когда бывшие союзные республики  стали такими маленькими,  почти незаметными  островками, оторванными от общей кормушки и ведущими,  в общем-то,  нищенское существование, не важно,  под чьим крылом, Евросоюза или сами по себе. По -  прежнему,  в центральные города ехали на работу и учёбу, с желанием закрепиться и остаться навсегда. Кто – то осуществлял свои планы и желания своими руками, собственным трудом и усилием, прорываясь через все преграды и тернии,   а кто-то по старой привычке всё за чужой счёт желал посетить так желаемый рай, вливаясь в общую струю потребителей человеческого  счастья.   А тем более, когда уже находился  на месте, то есть в Москве   или в  Питере,  но ещё не был в  состоянии вкусить по полной все прелести столичной жизни по причине неполноценной  устроенности — то не было нормальной хорошо оплачиваемой работы, то жильём не обзавёлся своим,  а иногда и просто и  банально с документами не всё, было  как надо,  не  по закону.

                И вот тогда подыскивались удобные варианты для себя. И вот тут  уместно вспомнить о том, что только ребёнок и то в младенческом периоде или папуас с островов «невезения»  не знает, что союзы давно уже   заключаются   очень приземлённым способом. Потому что небеса плотно сомкнули уста и молчали, словно храня вековое молчание, устыдившись происходящего под ними, на земле, а только орошали своими слезами, как им казалось, бесплодную почву, и  разливались  бесконечными дождями и погодными коллапсами   по  всему земному пространству. Ибо  там, где по закону всё свершалось раньше, больше  ничего не происходило —  ни встреч тех ангелоподобных существ с сильными мира сего, готовыми положить к ногам дамы своего сердца абсолютно всё, и в первую очередь, отдать  всего   себя без остатка.

       Впрочем,  определённая часть  женской половины тоже  давно действовала в таком же стиле и тех же манерах, но всё же накаченные мышцы взяли реванш, над тем, когда  были всё ж  таки рыцари и дульсинеи, и стремительно прорывались  к финишной прямой, желая разорвать ленточку победителя первыми,   ища свою выгоду в каждой встреченной ими   женщине.



                ***

                Нину тоже  не обошла стороной эта привычка сильного пола пристроиться  под тёплый и мягкий  женский бок, больно  стукнувшись своим ребром Адама, из которого вышла Ева, о её плоть,  и вкусить всё же  все прелести райского наслаждения, даже не надкусывая зрелого сочного  яблока от коварного  искусителя.

              И таких желающих проехаться на ней и за её счёт оказалось больше, чем предостаточно. Они уже выглядели, как череда ярых поклонников её успеха, заключающегося в том, что давно она  уже жила в  главной столице если не мира, то российской, приехав из провинциальной глубинки. А её внешние достижения  всё вводили  в заблуждение всю эту бесконечную очередь, выстроившихся  друг за дружкой мужчин, желающих земного союза с ней и  только с ней,   и ни с кем другим.


              Они были разными, эти кавалеры, подлетавшие к девушке, словно принцы на белых конях, больше напоминающие мифических пегасов, размахивающих    не крыльями, а  своими многочисленными   мужскими достоинствами, с желанием очаровать и завоевать —  высокие и низкие,  толстые и худые,  молодые и постарше, совсем юные и очень пожилые,  но всё равно,  один круче,  другого в своих изощрённых методах обольщения.  Правда,  объединяла их одна общая  и, ну,  очень  замечательная  черта — это не просто,  охота   посидеть на коленках у молодой женщины  и затем  прочно   усесться,   и желательно на подольше, закрепившись официальными скрепами  за её статус,  но и оказаться у неё  под юбкой заодно, помня о своей половой  принадлежности. И тоже,  обвить своими сильными мускулистыми  руками её стройные ноги, не прочно, но уверенно, как им казалось,  стоящие на земле,  и уже никуда не отпускать от себя, баюкая, словно малого ребёнка, которого принято защищать от всех случающихся бед.

       Но,  как же быстро улетучивалось их «донжуанство» вместе с «робингудством», когда они вдруг узнавали, что Нина хоть и при работе, но не при квартире,  а тем более не  при огромных деньгах, то есть не имеет счетов в офшорных зонах и им ничего не перепадёт -  ни долевое участие в каком-нибудь проекте,  ни тёплого  местечка в какой-нибудь кампании, занимающейся финансами  или нефтебизнесом,   ни даже задрыпанного автомобиля западного производства.

        И   всё равно очередники не истощались.

                ***

        Первый такой претендент на своё статусное счастье нарисовался ещё в той, не забываемой кем-то   глубинке. И,  как позже выяснилось, оказался не в единственном  числе, штурмом и напором берущих  не только столичные просторы, но и сердца наивных дам.

      Высокий,  плечистый, сильно напоминающий мускулистого барана, взирающий на окружающую действительность  замутнённым взглядом  испуганной овцы. Но всё равно,  стремящийся  в вожаки.   Или хотя бы,  к  занятию  позиции великого   героя, чтобы можно было  встать во главе какой-нибудь, не важно,  какой, отары,  дабы ощущать поблизости своими округлыми боками мягкую шерсть, почти овечье  руно, не только соратников и бойцов,  но и оказаться непобедимым на поле сражения за лучшую жизнь на земле, пусть и за сломанной оградой, на полозьях которой будут возвышаться черепки от  горшков, тех,   что  боги так и   не успели обжечь.

             Короче, он подвалил,  с пьяных глаз уставившись в полутьме  коридора на ближайшего родственника Нины, сказав, что выглядит он ещё, как то яблоко, сорванное Адамом для Евы, сочное и свежее, не решив до конца для  себя лично,  чьи же руки он будет хватать и орошать своими слезами, изображая  героя и принца одновременно, но взгляд  выдавал его с головой.  Его намерения не были чем-то не приличным,  они были банальными до пошлости.    И потому,  усталый путник,  коем он себя колоритно охарактеризовал,  ночь провёл под окнами того коридора,  в своей маленькой  машине, отечественного производства,  на неудобных для его мощного туловища  разложенных сидениях, проворочавшись до утра и укладывая матерных чертей родственнице Нины, помня   насмешливый взгляд её  карих глаз, который, как ему казалось, извергал молнии,  а не положенный  салют в честь  совершённых им подвигов.

            Позже, ринувшись на абордаж кремлёвских стен,  словно очередной солдат вражеского войска, перед которым,  как перед Наполеоном,  никто ворот не открыл, он опять повстречал девушку, назвав её при этом «столичной штучкой».


         Но,  помня свой  несостоявшийся ночлег год назад, всё тем  же неизменным взглядом своих широко  открытых  округлых глаз уже идущего на забой барана, шерстью напоминающего  свалявшийся валенок,   а  не гладкое  шёлковое руно, потому что голова героя  была  постоянно не мыта, а остатки волос, венчающие лысину и  плоский лоб,  смотрели  в разные стороны, окатил Нину с ног до головы желтоватым блеском сурового непонимания.
 
              Он давно вещал со всех публичных  трибун, куда его стали приглашать, выражаясь  при этом туманно-неопределённо, повторяя из раза в раз заученные шаблонные фразы, в которых не было ни толики его собственных  мыслей.  Всё же в  глубине души догадываясь, что это временный взлёт, держа марку  забытого  всеми героического поступка тогда, потому что время нещадно ушло вперёд, оставив  всё в  том,  славном прошлом. Ему даже не было стыдно за своё желание  устроиться не  на неудобном сидении автомобиля, а под тем тёплым и уютным боком его знакомой, в сомнительных  попытках добиться  статусного благополучия. Никто не осудит его ни за вчера,  ни за сегодня, когда он всё же  достиг желаемого им уровня, обзаведшись женой на десять лет старше себя и теми  регалиями,   к  которым стремился, предпочтя сыграть роль пегаса- недоноска не перед Ниной, а незнакомой женщиной,   пообещавшей ему  ту жизнь, за которой он приехал сюда,  в столицу,  послушно, словно жеребец,  отбив чечётку  обеими ногами, подкованными  железным ярмом супружеских уз. И надев на шею хомут, который  дал ему эту  временную возможность влезть на трибуну.


                ***
              Через какое - то время Нине уже стало  казаться, что вся периферийная провинция кинулась следом за первым завоевателем, потому что,   будто из омута бес,  выскакивал очередной претендент на такой же статус, с желанием вытянуть свой  выигрышный счастливый  билет,   и, почему - то из её лотерейного  барабана,  который она даже никому не предлагала покрутить.


                ***

            Витя  Ёлкин, надо отдать ему должное, сам устроился в общежитие при университете, где он  учился на магистра психологии, заняв на втором этаже маленькую комнатку, в которой стояла только железная пружинистая кровать и шкаф,  и не было даже  раковины. Но было это его временным пристанищем, потому что в той глубинке у него имелось семейное гнёздышко, которое он иногда навещал,  так и не решив до конца для себя,  любит  он свою законную  жену и пятилетнюю дочку или нет.

               А  так как не решил, то и остальные пассии не возбранялись, которых он поочередно таскал  в своё  временное жилище —  полежать  и покачаться на металлических пружинах, или прямо на голом полу поскакать, громко стукаясь  не только  пресловутым ребром,  но и всеми костями  своего  худосочного скелета, каким он являлся  с виду,   как,  какая поза    сексуального марафона, затеянного им в очередной раз,   предполагала.

        Нина тоже побывала у Вити  в гостях на Воробьёвых горах,  когда он,  неожиданно для гостьи,   с хитрецой в глазах вытащил  из  крашенной  в белый цвет тумбочки, будто предназначавшейся для больничной палаты,  початую плитку  чёрного шоколада, с тоской посмотрел на неё и предложил девушке вспомнить их  родные края и насладиться   вкусом глубинки.

          Он, как и тот,  первый,  забытый всеми герой, с выражением   барана на лице,  всё удивляющегося и разглядывающего действительность,  как новые ворота,  вообще, не  приемлел продукты, что лежали на  столичных прилавках,   и потому каждый раз,  возвращаясь на побывку в мегаполис для сдачи очередных экзаменов,  тащил с собой чуть не тележку, нагруженную до краёв всякой привычной ему снедью,    даже   пластиковыми    бутылками   с водой,   и всё порывался поговорить с Ниной на своём периферийном  наречии. Но,   и,   получив резкий   отказ, всё же  не исключал девушку из списка претенденток на своё статусное благополучие. И всё выпытывал,  как у той с документами, с жильём,  работой, потому что работать,  вообще,  не привык ни здесь,  и  ни там. И именно  этот факт ниненого устройства в этом городе   его волновал особенного сильно.

             Потому периодически,  пуская жидкую слюну, он повторял, веря больше в себя, в своё умение получать  от жизни всё, и за просто так,   а не в Нину:


                — У тебя всё получится, я это знаю, я это  чувствую!

         Он вообще,  много чего чувствовал, находясь  в постоянном сексуальном  возбуждении, готовясь стать  вторым Зигмундом Фрейдом, учась на факультете психологии.

           Взамен же  так  необходимой  ему  прописки,  Ёлкин мог предложить только нескончаемый половой акт,  длящийся до бесконечности, потому что семяизвержения  у него никогда не происходило, чем он очень гордился, доводя свою партнёршу не до оргазма,  а до изнеможения, когда та  уже больше походила  на  лепёшку,   или труп, украсивший ободранные   половые доски  его комнаты в общежитии. И  в придачу свой  огромных размеров  член, всё не знающий покоя,  напоминающий в состоянии эрекции, палку, в полном соответствии с  его  фамилией,  которая   только что была  елью, но уже   без хвои, что  облетела во время  урагана чьих - то страстей. Вот и всё.

            И всё равно, он считал себя  при этом просто  неотразимым —  во всём  чёрном, с ног до головы, напоминающий   не  доброго  романтичного трубочиста,  а,  будто фриц во время войны,  потому что Витя Ёлкин очень уважал нацистскую форму и идеи национализма, без какой либо принадлежности к той стране, в которой сейчас  просто получал своё образование, потому что ещё  до конца не определился, но на всякий случай  всё же тоже подбивал клинья и  к Нине,  считая такое не лишним.



                ***


              Потом был ещё один представитель глубинных  корней. Тот расхаживал по мостовым северной столицы с тросточкой, и в тёмно-сером  длинном пальто,  и в  белом шарфике,  перекинутом через плечо,  как у Остапа Бендера, но больше похожий на бабу Ягу своим выпирающим вперёд острым подбородком, которым он указывал  себе путь к светлому будущему. Ибо цели имел один в один со своими соратниками по разуму – закрепиться,  зацепиться…  не важно,  за что,  важно зачем —  для лучшей устроенности, укрепиться,  словно вековой дуб, уйдя корнями вовсе  не в свою родную землю.

            У Максима - бабы Яги  тоже была дочь. Правда,  с женой, вроде он определился,  в отличие  от своего предшественника,  и потому искал себе другую претендентку на свою руку и своё, конечно же,  сердце,  но ни в коем случае,   ни  мать для своего ребёнка, потому что воспитывать маленькую  Алису не собирался,  оставив   ту на попечение бывшей супруги и своих пожилых родителей.

           Короче, как только он, как и остальные,   выяснил, что Нина не сильно преуспела,   в его понимании, и находится в таком же почти положении,  что  и он сам, сходу прекратил прогулки с молодой женщиной   по бульварам ночного города. И,   жестом Остапа, с видом страшной, совсем  не сказочной  бабки  Ёжки,  перекинув  своё пожелтевшее от времени  кашне на спину,  дёрнул напоследок острым подбородком и  вылетел из Ниной жизни навсегда, даже не пожелав сталкиваться с ней  по рабочим делам, успев попутать профессиональное с личным,  ибо та  была в курсе всей подноготной этого пожелавшего стать  Дон Жуаном типа,  являющегося на самом деле,  прохвостом, каких было теперь ни  мало, желающих пожить за счёт женщин.

            Как и тот,  высокий блондинистого  вида молодой человек,  лет тридцати, в вечно надетых  не по размеру пиджаках,  с  рукавами до локтей, а не до  запястья, из которых неуклюже  торчали  его большие волосатые  руки,  напоминающий  подростка, выросшего из своей школьной формы,  в таком же вечном состоянии подпития, при этом   претендующего  на статус гос. служащего,  ещё  и военного, но живущего далеко от работы. Этот тоже готов был забыть о своих малолетних детях. У него  было их  двое. Причём,  упоминал Дмитрий почему-то  всегда только об одном. Второго,  будто и не было или был не его, а от чужого дяди. И,  постоянно с тоской рассказывающего  о своей тяжёлой доле  мужа и отца, который вынужден не высыпаться, ибо поздно возвращался  и рано вставал, и ещё  ходил за покупками  по магазинам. А на самом деле проводя это  время за столиком  в кафе и барах, где ещё больше накачивался и где его проблемы ещё больше усугублялись. А главная  суть его неудач   заключалась  в том, что жил он в четырёх часах езды  от своего офиса, а Нина на тот момент проживала на нужной ему цвета  ветке метро и была самой,  что ни на и есть подходящей для него кандидатурой для осуществления  своей мечты -  высыпаться, не вставая вместе  с петухами,  чтобы успеть  загрузиться вместе с остальными пассажирами в  электричку железнодорожного состава,  и вовремя добраться хотя бы до той ветки.

 
            Тут его не смущала даже  ни  съёмная жилплощадь женщины, ни те моменты, которые испугали  всех остальных претендентов на лучшую жизнь, и он уже готов был подхватить свои чемоданы и поселиться рядом со своей  работой, забыв о своих детях, тем более,  что второго он похоже, уже    и так не помнил, ни разу не упомянув о существовании маленького трёхлетнего сына, а только рассказывая о дочери. Но, к сожалению, пришлось остаться за городом и продолжать каждое утро грузиться в вагон железнодорожного состава и всё же вспомнить, с десятого намёка,  что у него двое,  а не один ребёнок,  сын и дочь, как бы  ему этого ни хотелось, и что он вообще, давно уже   муж и отец, а не только ловелас - ухажёр.



                ***


             В  промежутке между этими  любителями  пожить за чужой счёт  было ещё несколько товарищей, не страдающих особой гордостью, а обеспокоенных только своим благополучием, но последним в этой бесконечной череде мечтателей оказался ещё один ВиктОр. Правда не Ёлкин и не Палкин, а просто Витя, который так и пышил благородством, трудясь на ниве  электрики в одном учреждении с  Ниной, являясь,  по сути,  её сослуживцем,  но,  тоже решив всё – таки  попутать служебное с личным.

              Когда молодая женщина меняла район проживания,  электрик  вызвался помочь ей. Ничего в этом не было особенного, тем более,  что Нина пообещала заплатить ему за проделанную работу, надо было кое-что раскрутить,  снять, и собственно, больше ничего помимо скрученных светильников  и разобранного шкафа, за что женщина не поскупилась и щедрой рукой вручила такую сумму, что Витя, смутившись тут же пролепетал в чёрные хохляцкие   усы:


                —  Я приеду и бесплатно соберу  всё, и вообще,  помогу
            обустроиться вам на новом месте.

           Нина  давно уже знала от одного коллеги, что,  кажется,  электрик проживал где-то за городом и даже чуть ли не   в каком-то гараже, но ей до этого не было абсолютно  никакого дела.

           Спустя несколько дней тот пожаловал, как и обещался,  на другой конец столицы,  где обосновалась теперь Нина. Лихо,  собрал разобранное, со знанием дела осмотрел новые хоромы, взглядом мастерового  отметил, что и где   надо приделать. Добавил,  какие детали купить бы,     деньги за сборку шифоньера  не взял, как  и обещал,  и со словами: " Приеду,  как только смогу. У меня вторая работа…"  удалился.
 
             Прошло ещё  какое-то время. Нина сильно потратилась на грузчиков  при переезде,  и,  не смотря на то, что занимала руководящую должность в кампании,  ей  пришлось чуть  потуже  затянуть  на талии золотистого  цвета  тоненький поясок.  Потому ни о какой дальнейшей помощи пока что,  она и  думать не могла.  Но Виктор подошёл к ней в обеденный перерыв и сказал,  что денег ему не надо,  он просто  так всё сделает.

           Вот такой он был, этот Витя   — благородный рыцарь  в латах  и доспехах из электропроводов и контрольных лампочек, весело мигающих при каждом удобном и не очень удобном    случае.

           Но тем не менее,  этот рыцарь, уже начиная что-то подозревать, боясь, как бы   самому   не вызвать тех же подозрений,  прикатил всё же  в пятницу после рабочего дня. Зайдя  в квартиру,  сходу,  почти с порога заявил, что карнизы, которые он снял там, здесь совсем  не нужно вешать, успев  тут же прикинуть в уме объём обещанной  бесплатной работы.
 
                —    Есть же струны. Прикрыть чем-то   можно. —   Прибавил он, задрав голову   к потолку и глядя на соскочившие  с петель занавески. А то, что  надо было  постоянно,  каждый раз  залезать на стремянку,  чтобы их поправить,  он даже не услышал.

           По ходу дела, приговаривая, опять себе под нос и в лихо,   по-гусарски закрученные  усы,  что сделать можно всё, что угодно,  сказал,  что снятое им же  зеркало, уже   здесь,  в коридоре вовсе  и не нужно,  хотя там,  почему-то оно висело и никому не мешало, но тут  может вызвать травматизм, если чем-то его заденешь,  проходя мимо.

            Ещё покрутившись всего с минуту  на кухне пока,  девушка готовила ему ужин,  всё профессионально озираясь вокруг, предложил заточить ко  всему остальному   имеющиеся у неё дома  в наличии  кухонные ножи всех размеров, от мала  до  велика.

                —  Потом привезу, когда приеду.  —  Тут же  уточнил  он.

           Посидев за чашкой чая,  и, наконец,  уже окончательно  убедившись  для себя лично,  в том, что она ему не пара, потому что нет того желаемого ему статуса,  и, не доделав до конца начатое, чуть не сбежал по лесенке,  выскочив  из подъезда на улицу, даже  не оглянувшись ни разу    на стоящую и  удивлённо  глядящую  ему вслед девушку, но всё так же благородно не взяв с неё  плату за повешенную люстру, бра  и пару  данных советов, как надо будет сделать и что.

         Нина  начала  догадываться,   уже в тот момент,  что же ей это так сильно напоминает, когда вспомнила рассказ своего коллеги  и про гараж,  и про умершую сожительницу,  которая не оставила  Виктору  абсолютно ничего,  и что обычно  дыма без огня не бывает.  И подумала, вспомнив  про  ипотеку, на которую он  недвусмысленно намекнул,    что её  просто не может существовать в  жизни этого благородного  электрика, и не только этого кредита, взятого на квартиру,    как и того статуса,  которого так хотелось ему и всем остальным претендентам ни  на  её руку и сердце, а на её заманчивый мифический  успех.

         « Но чего было играть в благородство? –  продолжила размышлять  про себя молодая женщина.  – Ведь,  по обычаю,   кто платит, тот и музыку заказывает. И это   общепринятое правило. Так,  какое   дело этому мастеровому,  куда она хотела зеркало повесить—   на стену или на потолок,  чтобы оно потом свалилось ей же на  голову, хочется ей завешивать струны с занавесками  или всё же повесить карнизы, чтобы они по ним  нормально ходили   и не соскакивали, и  это её личное дело, вообще-то.  А вот,  если  бы он не интегрировал свои обязанности   мастерового в нечто иное, то и денег бы она ему заплатила, как собственно и собиралась, пока ВиктОр не решил сыграть в благородство, взяв на себя обязанности рыцаря меча и орала»

          Но ему-то, разумеется,  было дело только до своих желаний, которые выглядели  в этой ситуации как-то мерзопакостненько,   потому что,  как и многие,   решил  он  просто  под эгидой благородства,  а не из  истинных благородных порывов, как обычно,   заехать в рай  за чужой счёт.

            Так как,  когда   Витя-электрик  в жуткой   спешке  покидал  в момент ставшее  неуютным для него  помещение,   и   Нина даже не успела кошелёк достать, то  она подумала,  что  рассчитается    с  ним  на следующий  день или,  когда увидит  в офисе.  Но,  поразмыслив, молодая женщина решила,   что такое жлобство оплачивать она  всё ж таки  не будет,  вспомнив ту,  меховую шапочку под названием — «лисья».  Она  - то навсегда усвоила, ещё,  будучи подростком,  что не надо путать горячее с холодным и сладкое  с солёным,  при любом, даже неожиданном  раскладе. А,  если кто-то так и оказался не в силах понять   этой прописной истины, и хочет обжигать свои внутренности дальше, то это его дело. Даже при том,  что таких желающих было очень много и они  продолжили пополнять    коллекцию Нины, всё больше напоминая череду ярых поклонников её успеха.
 
            Тем более,    что  на пороге  уже стоял новый  ухажёр-поклонник, пожилой полковник,  полностью повторяя вальяжную позу  Казановы,   с зажатой в зубах сигарой,  которому начальство  посулило повышение по службе,  чин генерала, ни абы что. Только вот,  жены ему не хватало  для полного  соответствия требованиям командования,  а тут…  И   зверь   бежит прямо на ловца.
 
           Да-да,  это опять наша милая  Нина, перед которой швейцар уже открывает двери дорогого ресторана,  а её  спутник,  гася  на ходу только что зажжённую теперь уже  сигарету, заискивающе  заглядывая   женщине в глаза,   пытается понять, сбудется ли  его мечта, получит ли  он  этот  заветный  статус с помощью очередной дамы, только не   сердца, а просто той, за счёт которой он сейчас сделает очередную  попытку заехать в рай на своём крылатом пегасе.

         Но,  всё может  произойти совсем иначе,  и как бы вместо встречи  с  ангелами  в райской куще,  не попал  бы   в ад с чертями  этот полковник, оказавшись ни  в тёплой постели  с молодой  женой,  а на  поле военных действий. Чего он,  конечно же,  тоже не может  знать наверняка, как и то, что Ниночка давно уже   ни  девочка, хоть и выглядит   очень юно,  и что таких, как он,  этот военный,  она видела-перевидела в своей жизни, но даже не ненавидела, а только тихо  посмеивалась про себя  над  их  обретённым статусом -   жалко смотрящихся     такого рода мужчин,  утративших  всю свою силу,   на фоне всё же существующих    в этом мире нормальных и порядочных  людей,  мужской принадлежности.

Марина Леванте

2015 г.