Тропою скифов

                Памяти моих
                дедушки Антонина Петровича
                и бабушки Веры Михайловны
                Фоняковых

  Не повезло. У младшей сестрёнки Юли так заболело
ухо, что маменька неотступно при ней. Да и кухарка Ма-
трёна свалилась с температурой: всё приготовила, чтоб
угостить трёх рабочих-пильщиков дров, и маменька её
отпустила, Матрёна ушла.
  Верочка стоит перед зеркалом, любуясь собой и при-
меряя новое платье. Чудо, как хороша! Завтра у них
в гимназии торжество — окончание учебного года. Ве-
рочке, выпускнице-отличнице, вручат большую золотую
медаль. А после — бал. Как чудесно выглядит платье!
  — Доча, поди-ка в кухню. Пильщики во дворе уж
закончили, я расплатилась, они вон в кухню, угостить-
ся идут, — мать заглянула к Верочке в комнату и словно
не заметила её вечернее платье: спешила к Юленьке, ухо
лечить.
  «Не смотришь, мама, не надо. Возьму и выйду к пиль-
щикам в этом наряде», — решила Верочка и отправилась
в кухню. Трое рабочих уж были там, шли к столу. Два
из них — рослые, статные, третий пониже, но коренаст,
крепок и силён. Лицом не чисто русский — что-то есть
то ли башкирское, то ли хакасское, из тех, кого кличут
в народе «скифами», но пишут всем им русскую нацию,
не уточняя кровосплетения предков — кто был да кто.
  Мужчины сели к столу, Верочка поднесла на блюде
нарезанный хлеб (винегрет-то Матрёна им разложила
в тарелки). Один, второй взяли себе хлеба, больше-то
не на хлеб, на красавицу-барыньку пялились. А скиф —
тот вдруг положил ладони на стол, головой мотает
и говорит:
  — Убери. Из твоих рук, красавица, не приму. Крест
носишь на груди. Брезгую я, не почитаю верующих
людей.
  Верочка так и обомлела:
  — Знаешь… тебя как звать? Антонин? Чудное имя,
как полуженское. Я, Антонин, в богов не верила ни-
когда, хотя по закону божию и отличница. Но видишь,
в платье вырез у меня тут? Он ведь под крест и задуман.
Я и надела.
  — Вырез у тебя в платье сделан не для того. Слыхал,
учёна ты, лучшая гимназистка, а не смекнула, не поняла.
  — А для чего этот вырез? — спросила Верочка.
  — Я не скажу, то секрет, догадайся сама, — и Анто-
нин начал уплетать винегрет, явно на зло ей не взявши
хлеба.
  Верочка осторожно, чтоб платье не замарать, поста-
вила рабочим на стол жаркое. Нынче мужик капризный,
выкрутасный пошёл. Пускай кладут себе сами, сколько
хотят, если они такой красавицей брезгуют.
  Однако, этот скиф, Антонин, бросает на неё вовсе
не брезгливые — пылкие взгляды.
  — Секрет-то скажешь мне насчёт платья? — спроси-
ла она.
  — Пойдём, скажу.
  Поднялся из-за стола, вышли в коридор. И чуть оста-
лись вдвоём, сдвинул в сторону Антонин и цепочку
её, и крест, обнял девушку, жарко поцеловал — сперва
в местечко, где вырез платье её открыл, потом его го-
рячие губы словно обняли и покрыли поцелуями лицо,
шею, плечи.
  — Нравишься, девка. Увидел — и полюбил. Эвон
как! — шептал он, жался колючей щекой, и Верочка
почему-то терпела, не отстранялась, и ей было не совест-
но, а отрадно и впервые как-то по-новому хорошо.
  Что было дальше и как закончили пильщики дров
своё это кухонное застолье, она не помнит, всё делала
как в бреду. Только в гимназии на другой день не по за-
думке пошло торжество. Кому большую медаль-то вру-
чать, если накануне сбежала из дому невесть куда луч-
шая выпускница с каким-то башкиром?
  Через свою одноклассницу Вера послала конверт с за-
пиской домой. Сама не понимает, что с ней сделалось,
а сердце говорит, что сделалось всё верно и хорошо. Про-
сит она прощения у отца и матушки, с вечной любовью,
с поклоном просит не проклинать, а простить её и оста-
ётся им преданной и навеки обязанной.
  От той же подруги Вера узнала, что раз уж опозори-
ла она дом, то прощения и возврата нет. А это значит —
свобода, открыты ей все дороги, и никуда-то двинуть
не страшно, если рядом с ней Антонин.
  А двинуть надо им в Петербург, решил Антонин. Там,
в Петербурге, к концу 19-го века, слышно от людей, так
много нового. Они же, сибиряки, в стороне. Была вто-
рая причина — парень всерьёз учиться хотел. Грамоте
выучился, когда грузчиком работал на станции, надписи,
упражняясь, всё читал на мешках. Верочка обещала по-
мочь жениху в математике и в грамматике.
  Деньги? Деньги умел Антонин то и дело по пути до-
бывать. Где тяжёлое кой-кому поднесёт, где задержат-
ся — он наколет дрова. На часть пути и на съестное в до-
рогу хватало.
  Были вовсе не в тягость для молодых эти их задержки
в пути. В каждый свободный час они начинали занятия.
К концу дороги, на удивление девушки, Антонин уж ре-
шал ей алгебру.
  Ночевали порой в стоге сена или в заброшенной чу-
жой сараюге, и было всё романтично, интересно и хо-
рошо. Парень заботился о невесте, как о малом дитяте.
Устроит ей помягче постель, а сам уляжется хоть на го-
лой траве. Нежил он девушку, жарко её ласкал. Раздеть-
то нет, этого у них не было. Это не принято прежде вре-
мени на Руси.
  — Домой от меня захочешь, — говаривал Антонин, —
я тебя целой, нетронутой в дом верну. Оно тебе не надо
пока, Верок.
  — Не захочу домой, — Верочка обвивала его шею ру-
ками, и счастьем светилось её лучезарное, красивейшее
лицо. Как-то она спросила:
  — Тоник, послушай, что там за мягкий пакет у тебя
в котульке, ты мне его ночами под голову всё кладёшь?
  — Это.., — Антонин смутился, — это же платье твоё,
то самое, нарядное, с вырезом.
  — Правда? Украл?
  — Не надо. Не то, брат, слово! Я взял своё, я твое при-
даное взял. Ведь я тебя не девкой ради утехи, я тебя не-
вестой увёз. И взял своё, законное, как положено.
  Нравились девушке справедливые эти речи. Дорога
к Питеру, как ни назови, то ли скитанием двух бродяг,
то ли их свадебным путешествием, осталась у них в па-
мяти навсегда, как яркий, светлый кусок великого чуда.
  В Питере Вера стала жить и учиться в институте бла-
городных девиц. Бытует мнение, что институт тот из си-
ротливых дворянских девушек готовил этаких кукол —
изнеженных, неумелых дворянских жён. Это не так.
К жизни готовил девиц этот институт замечательно.
  На рисовании, например, здесь учили не только упо-
треблять акварель, но и писать масляными красками.
Верочка уже вскоре смогла зарабатывать, разрисовывая
людям их атласные экраны и ширмы цветами. По биохи-
мии, фармакологии получила она такие нужные знания,
что спустя время, в XX веке, смогла работать медицин-
ской сестрой в питерской клинике Эрисмана. Что гово-
рить о знании языка? Она давала уроки французского, её
уроки в столице ценились.
  Но больше всех учеников её радовал Антонин. Ве-
чером, после дня надрывной работы, он находил в себе
силы приехать к Вере: она готовила его в институт. И по-
ступил ведь, и не куда-то, а в питерский Горный, посту-
пил уже через год.
  Со свадьбой молодые не торопились: надо выучиться,
обжиться, купить квартиру. На пустом месте не постро-
ишь семью. Виделись каждый день. Однако стал её Анто-
нин исчезать иногда. И на ревнивые расспросы невесты
не сразу и неохотно признался во всём: связан он стал
с социал-демократами, бунтовщиками против царя, про-
тив богатеев, что пьют народную кровь, эксплуатируя
русских людей. И вдруг удар: вожаку студенческих де-
монстраций, Антонину, его товарищи организуют тай-
ный побег из страны. Иначе тюрьма.
  Прощанье было коротким, две-три минуты:
  — Я буду ждать тебя, Антонин, — сказала она.
  Бельгийский Льеж. Позднее — Франция, Париж.
Учёба инженерному делу в колледже. Письма к невесте
через русских эмигрантов-революционеров, с ними Ан-
тонин в Европе не порывал. И та же чёрная изнуритель-
ная работа: грузил, малярничал, строил, колол дрова.
  Раз как-то, вымостив камнем двор одному богатей-
шему человеку, был Антонин приглашён к столу. Богач
с ним держался просто, не важничал. Они и до этого
разговаривали о многом: о додоменной обработке руд,
о новейших сплавах, о разном. Нравился богачу рос-
сийский студент-труженик, много знает, смекалистый.
И за столом этот бизнесмен, Жорж Метье, предложил:
он Антонину будет словно отец, оплатит его учёбу, про-
живание, стол и одежду, но при условии: после диплома
русский два года отработает инженером на одном из его
заводов.
  — Невеста у меня в Питере. Ждёт, — отвечал
Антонин.
  — Решайте с нею, — сказал Жорж Метье. — Моё
дело предложить, а решайте сами. Нельзя с такими зна-
ниями и умом тратить здоровье на твою подёнщину. Это
и девушка должна понимать.
  Тем же путём, минуя почту, списался Антонин с Ве-
рой и получил от неё ответ: «Береги себя, соглашайся,
я буду ждать. Жду, люблю. Твоя В.».
  С тех пор в семействе миллионера Метье Антонин
стал желанным гостем. Французским языком он уже вла-
дел в совершенстве. От этого юмор и остроумие русского
гостя удвоились. Покатывалась со смеху, слушая его, хо-
рошенькая дочь Жоржа Сесиль Метье. Порой чертовка
гостю строила глазки, отец ей пальцем грозил: ни-ни, не-
веста в России ждёт!
  И время шло. Антонин работал успешно. Немало ав-
торских предложений за два года внёс русский инженер.
Перед концом срока его отработки на заводе Метье —
снова удар судьбы: после обеда Жорж вызвал его на тет-
а-тет, тайный мужской разговор.
  — Диагноз мой безнадёжен, — поведал Метье, —
рак. От этой скверной болезни шесть лет назад я жену
хоронил. Возьмёшь Сесиль мою в жёны, отдам тебе все
заводы, шахту мою, дом, виллу, деньги большие — всё.
Обдумай. Дочери ничего покуда не говори.
  Вот это да! Из нищих в миллионеры! Но как же Ве-
рочка, их планы, их любовь? Он написал ей, ответ не за-
медлил прийти.
  «Тоник, решать тебе, — писала Верочка. — Да, я лю-
блю тебя. Люблю, хотя и знаю, что ты не только ред-
костный умница, но ты и шельма, особенно в мелочах:
вспомни украденное платье, вспомни многое. Женись
на этой француженке, разбогатей, я это переживу,
и желаю вам только счастья. Но знай, если ты намерен
хитрить, оформить брак с ней, а потом по разводу
прикарманить себе часть отцовских богатств и этаким
христосиком заявиться ко мне, то я не замуж пойду —
своими руками тебя прикончу. Мой нрав ты знаешь.
Думай и сам решай. С любовью, Вера».
  С этим ответом из Петербурга пришёл Антонин к Метье,
к больному доброму своему покровителю. Тот прочитал
письмо Веры, долго молчал.
  — Не по пути нам с тобой, — сказал наконец. — Девка твоя,
что в России ждёт, настоящая, держись за неё. Дочери
я опору ещё успею найти. С тобой же скоро расстанемся.
Не томи её.Сам-то как думаешь?
  — Думаю, что ты прав. В Россию-то не одна только
Вера — сама Россия тянет меня домой.
  — Ну, добре, — мужчины крепко пожали друг другу
руки.
  И вот уж Антонин на пути в Россию. Однако, Веру
свою он увидел издали, мельком, лишь на вокзале: быв-
шего бунтаря тут же арестовали, препроводили на год
в «Кресты».
  Всерьёз затосковала Вера. Что ж получается? Про-
ходит молодость, а ни родителей, ни друга, ни любви.
Несчастным сделала и любимого человека: если б не её
злое письмо, жил бы сейчас Антонин с той францужен-
кой припеваючи. А тут тюрьма… Словно она его сама
зазвала в «Кресты».
  Томилась девушка, осунулась, побледнела, страда-
ла. И тут ей подсоветовали друзья: в Летнем саду, около
одиннадцати утра, обычно на прогулке государыня. Люди
иной раз обращаются к ней, и она бывает добра. Может
быть, подойти к ней, похлопотать, чтобы Антонина-то
отпустили?
  И Верочка решилась, в сад пошла. Упала она в сле-
зах перед государыней на колени и рассказала про труд-
ную их любовь. Ей государыня обещала помочь и даже
вытерла слёзы с личика Веры маленьким душистым
платочком.
  Не обманула. Антонину в «Крестах» велели чисто по-
бриться, переодеться и под конвоем привели в Зимний,
где лично принял его государь. Последний знал уже от су-
пруги всю предысторию, и предстояло ему решить — от-
пустить бунтаря к невесте или проучить, помурыжить
в «Крестах».
  Больше всего был поражён Антонин, что государь
ему подал руку, сказав при этом:
  — С дочкой Метье — ты молодчина, хвалю. Проверил я.
И говорили они недолго, но очень просто, словно
не император всея Руси сидел перед ним, а друг. О жен-
щинах говорили, о характерах на Руси, о системе образо-
вания в Париже, в Льеже. Пообещал государь к невесте
бунтаря отпустить. Простились, и Антонин уж двинулся
к двери.
  — Постой, — позвал Николай. — А бунтовать-то про-
тив меня, как в студенчестве, ты не будешь?
  — Врать не хочу: буду, батюшка, бунтовать! За наш
народ, за его права, как не бороться, если я россиянин?
  — Ровно на год в «Кресты», начиная с этого дня! —
таким указом царь проводил непокорного.
  Ну и удружила Верочка, ну и помогла жениху!
  Вот, кстати, ответ на вопрос, почему у красавицы Ве-
рочки и Антонина, несмотря на пылкую их любовь, такая
поздняя свадьба и поздние дети, трое.
  Вслед за их первенцем родился и XX век, который
россияне, «скифы» столь цельных характеров, наполни-
ли ярчайшими незабываемыми делами.
  И в ногу с веком шли своей верной тропой наши ге-
рои — Вера и Антонин.
  До глубокой старости ассистировала в Питере про-
фессору К.К. Скробанскому умелая медсестра Вера
Михайловна Фонякова. Дни и ночи в блокадном городе
трудилась она, спасая раненых ленинградцев и бойцов
фронта.
  Не заводам Метье, как в юности, а родной стране
своей отдал талант рационализатора известный инженер
Антонин Петрович Фоняков. Его новинки — шатуны Фо-
някова, тиски Фонякова и другие — и сегодня, спустя сто
лет, ценятся на заводах России.
  Долгожданный брак Антонина и Веры принёс до-
стойное потомство. Среди их детей и внуков — поэты,
музыканты,писатели, художники, спортсмены, врачи —
люди результативной жизни и достижений. Подобно
предкам, они умели и умеют видеть и ценить в жизни
главное, не распыляясь на стандарты и бытовуху.
  Ярка она, непростая и торная «скифская тропа» Анто-
нина и Веры, их детей и их внуков. Куда повернут сегодня
их правнуки? Станет ли снова дорогой разума и сверше-
ний «скифская тропа» россиян? Мало кто может из со-
временников об этом что-нибудь предсказать…