Чьим крестом?

Она лежала, вся пронизанная болью, но ещё не понимая, что произошло. Над нею голубело небо в мелких белых облаках,  – «простоквашей», как говаривал Пушкин.
Горько усмехнулась над своей глупостью: «До любимого ли поэта тут, когда не могу понять, что произошло?!»

Вытащила из-за спины правую руку. Болело в локте и чувствовала, что там липко, но боль не сильная – значит, цела. Пошевелила другой. И тут нормально, будто. Откуда же эта всепроникающая боль везде?

Приподняла голову, пытаясь разглядеть ноги. И, о ужас! – левая лежала, вывернутая под углом. Позвала, но раздалось еле слышное: «Бо-о-о-ря!». Она своего голоса и сама не услышала.

Повернула голову в сторону калитки. Открыта: «Значит, все же ушел!». Это за ним она и спешила, пытаясь удержать, и соскочила с крыльца через ступеньку. Чувствуя, что её неудержимо заносит не туда, пыталась ухватиться за ручку открытой входной двери, но пролетела мимо и со всей силой приземлилась - спиной на бетонную дорожку.

Нечаянно пошевелив левой ногой, ощутила острую, нестерпимую, боль, такую, что в глазах потемнело. Немного отойдя, пошарила поверх платья, однако  оказалось, что на ней нет привычной жилетки с карманами: «Значит, не позвонить и соседям…»
 
В отчаянии опять позвала сына: продрогла, ныла больная оперированная спина. Боря не появлялся. «Сколько же я пролежу ещё на бетонной дорожке? Простужусь... - совсем испугалась, но не знала, как быть. – Лучше бы сразу разбилась насмерть, чем такая жизнь!..»  –  почувствовала ползущие по щекам  слезы.

Наконец, услышав звуки шагов от калитки, повернула туда  голову. По дорожке, где она лежала, беспомощная и жалкая, шел сын. Встал над ней, глядя на неё бесстрастными, но красивыми глазами.

- Что-о-о смо-о-о-тришь?.. Сде-е-е-лай же что-о-о-нибу-у-у-дь!..  Ох-х-х… Положи эту вывернутую ногу правильно... А-а-ай!.. – Не нагибаясь, Боря своей ногой придвинул сломанную к другой.

-Ты что-о-о де-е-е-лаешь? – простонала, ошеломленная. Потом выдавила из себя с гневом: – Иди-позови Аню! Скажи, что я упала и…  ногу... сломала...

Сердито глядя, как он, не торопясь, отправился к калитке, упруго вышагивая длинными и стройными ногами, сердито утерла глаза.

Она лежала раздетая, в одном тоненьком платье, чувствуя нестерпимую боль и холод, и плакала злыми слезами, проклиная судьбу, уготовившую ей такие испытания.

Время, в течение которого она ждала соседку, показалось тягучим и бесконечным. Услышав взволнованные голоса, выдохнула -  ней бежали соседка Аня и её племянник Олег. «Дождалась помощи…»  – отметила отстраненно.

Олег осторожно её поднял, а Аня поддерживала сломанную ногу и так они внесли её в дом. «На диван…» – обессиленно прошелестели ее пересохшие губы, и почувствовала, как опускают её иссохшее тело.

Сквозь марево боли услышала, как Аня приказала застывшему возле двери Боре:

- Принеси что-нибудь теплое! –  и, выхватив у него корейское двустороннее одеяло, укрыла, чтобы остановить озноб, сотрясающий её тщедушное тело. Затем  Аня  быстро стала набирать номер «Скорой». Дождавшись сигнала, кому-то торопливо объяснила, что произошло.

Покончив с этим, обернулась к ней:
– Где взять твою одежду? –  Боря достал из комода  её в чистые вещи.

 – Позвонить бы старшему… сообщить... о случившемся, – пострадавшая прошептала бескровными губами.

Деятельная Аня потребовала у Бори, чтобы он нашел телефон матери и тот сразу протянул его.

–  Я не знаю, как у тебя тут найти Артура, –  пробормотала она, подслеповато заглядывая в экран подержанного сотового.
 
Взяв трубку из её протянутой руки, она нажала на нужный номер  и вернула соседке, но услышала из трубки встревоженный голос старшего. Он собирался выехать сейчас же. Сын с невесткой прибыли одновременно со «Скорой».

И вот её везут в больницу, кое-как зафиксировав поломанную ногу. Всю дорогу она пытала себя: а вдруг это – перелом шейки бедра? Не дай Бог этого! – она вздрогнула от такого предположения. Это самое страшное, что могло с ней произойти. «Я с ума сойду, если это так! Кто будет ухаживать за мной?..» – Попыталась вспомнить все, что читала  о переломе шейки бедра в подборках любимой газеты «Айболит», что выписывает всегда.

Симптомы такого перелома она в полной мере ощущала  – если не шевелилась, то боль в паху была ещё терпимой. Но, как только она чихала, кашляла, – все же простудилась! – или пыталась, забывшись, пошевелить стопу левой ноги, весь организм сжимался от нестерпимой резкой боли...

Вот и доехали. Как хорошо, что сегодня – пятница, рабочий день! Пожилой врач, с насупленными густыми бровями, почти не разговаривал. Задав краткий вопрос, что случилось, сел на белую табуретку, и принялся ладонью поколачивать пятку пострадавшей ноги.

Её пронзила нестерпимая боль в паху, и она не сдержала сдавленного вскрика. Но доктор бесстрастно продолжал свое дело – теперь, оголив нижнюю часть ее тела, прощупывал тонкими длинными пальцами наружную поверхность её иссохшего бедра.
 
Произнес:
 – Попробуйте оторвать пятку от кушетки. – Но она не смогла. И тогда он спросил: – А при попытке повернуться хрустело что-то в ноге? - Когда она  обессиленно кивнула, он приказал низенькой смуглой медсестре: - Сделать рентгеновский снимок!

Та неторопливо вышла из кабинета и вернулась с двумя оживленно беседующими санитарками в синих спецовках. Обе, как по команде, запнулись, посмотрев на немногословного, но, видимо, строгого доктора.
 
Покатили ее в рентген-кабинет, весело обсуждая какую-то Таню, пролетевшую со своими планами, как «фанера над Парижем», и, после привезли обратно уже со снимком.

Только бросив на него небрежный взгляд, доктор перевел на неё строгие серые глаза и произнес: «Кхм-м… Вот и подтверждение – сломана шейка бедра…»

Её мгновенно окатило потом. Все надежды рухнули, что она ошибается. Молча и подавленно она следила, как медсестра, совершенно не торопясь, замешивает гипс, а врач что-то быстро пишет в карту. Потом эта неповоротливая девица  сделала в месте перелома ноги болючие уколы, аж четыре, от которых она чуть не заорала. Но только тихонько постанывала, думая: «Мало ли я боли в жизни перенесла, чтобы позорить себя недостойными криками?..»
 
Увидев, что гипс они накладывают от икры до пятки, все же не удержалась от  удивленного вопроса:
– А разве перелом здесь?

– Это деротационный сапожок, он будет держать вашу ногу носком вперед, а пяткой назад. Как положено... – небрежно бросил врач.

Уколов ещё раз обезболивающее, выписав таблетки и удивив – думала, что оставят в больнице, – её отдали сыну.  «Восвояси – домой?!».
 
К ее возвращению домой невестка и внучка успели прибрать  и вылизать до блеска  все . Она проглотила слюну – пахло вкусной едой. «Приготовили… Почему раньше нельзя было делать так? Хоть иногда?..»

 – Что? Что врачи сказали? Бабу-у-у-ля!– заполошно суетилась рядом Олеся. А Зина сразу молча ушла и на кухне загремела посудой.

Прикрыв устало глаза, неожиданно очутившаяся в постели - и надолго, она молчала. Аня, которая с ней не разлучалась и в больнице, тихо ответила девочке:
–  Перелом шейки бедра. – «Они, видимо, не понимают, что за беда пришла в их дом, – посмотрела на взволнованного Артура. - Может, он понимает? Хотя, кто его знает! Мужчины не могут вообразить всей  катастрофы - ведь требуется постоянный уход! - Перевела взгляд на Борю. Этот оставался безмятежным. – Бе-е-е-дный. Каково тебе теперь будет?..»

Потекли бесконечные дни бездвижья. Она принимала обезболивающие, безропотно давала ухаживать за собой, когда невестка и внучка решали менять памперсы и обтирали её специальными салфетками. Когда они пытались её покормить, неизменно отказывалась – мучилась от сознания, что причиняет им столько хлопот. Но, когда видела слезы в глазах старшего сына и внучки, проглатывала несколько ложек бульона или кефира.

Дом каждый день наполнялся людьми и жужжал до позднего вечера – её навещали родные, соседи, знакомые… «Благодеяний у меня хватает!..» – И вправду, все её любили за доброту и отзывчивость – что есть, того не отнять!

Когда все затихало, её, вместо сна, обуревали невеселые мысли. Уже сейчас она явственно видела, как тяжело невестке и внучке, вынужденным бросать семьи и находиться с ней по очереди, да ещё принимая и угощая многочисленных гостей. Насколько их хватит?

Не заметила, когда стала думать о своей вине перед младшим сыном - раньше никогда  не приходило в голову, что виновата перед ним, что не разрешила жениться. А теперь… А ведь он жаловался родственникам, она знала – те тоже уговаривали и просили её уступить, жалея  Борю...
 
Красивый, высокий, стройный, тот стал мечтать о женитьбе, начиная с семнадцати лет. А она – ни в какую!..

О том, что он не такой, как все, никто не догадывался, пока не пришла пора отправить его в школу. Сама-то она замечала, что младший сын немного заторможен, не любит шумные игры, не хочет выходить со двора…

А потом оказалось, что он не способен выучить ни одной буквы, ни одной цифры. Полный месяц она пыталась научить его написать единицу. И он её выводил, но только – в зеркальном отражении.

Забрали его из школы, чтобы учителя, с которыми она работала в начальных классах, не указывали на них пальцем. Её гордость не выдерживала даже мысли об ущербности собственного ребенка. Потом-то она  привыкла. Ко всему привыкаешь...

Боря стал беспрекословным исполнителем всех домашних дел. По сути – работник, который ест и спит с ними в доме. Вся тяжелая работа легла на его плечи – муж работал от зари до зари в колхозе, а она всегда была занята в школе. После  – стирка и готовка, а потом – проверка тетрадей и поурочные планы до глубокой ночи…
 
Стараниями Бори дом всегда утопал в причудливых цветах. Две клумбы, разработанные и поддерживаемые им, и до сих пор поражают всех  экзотическими пышными растениями – сказывается, наверное, любовь, с которой он ухаживает за ними!

 Вспомнила самую большую странность сына. Стирает Боря свои вещи только отдельно – ни за что на свете не бросит в машинку её вещи со своими. И постельное белье – так же... Никто никогда не видел его неопрятным. Свою одежду сам гладит, и обувь у него всегда начищена. А его комната радует глаза безукоризненным порядком: всегда все на своих местах.

Давно собирает красивые фантики, картинки, блестящие бумажки. Сначала она выкидывала все, считая, что сын захламляет ими дом. Тогда он стал все прятать под своим матрацем. И она смилостивилась – отдала секретер, оправдывая себя: «Должны же быть и у него свои маленькие радости!..» - Но сурового отношения к нему не меняла.

Боре исполнилось пятьдесят лет. И неожиданно он стал пропадать на несколько суток, пить. А каким злым и буйным он становился тогда – бросает  на них  все, что у него есть в руках, пусть это  – кирпич или даже топор. Особенно с ним трудно стало, когда они остались с ним одни, после смерти его отца… «А ведь  муж предупреждал, что в могилу меня загонит именно Боря… –  Она ему не верила, а он говорил: "В тихом болоте черти водятся!..»

Такие приступы были кратковременными. Когда у него случалось затишье, Боря продолжал все делать – и полы мыть, и стирать, и сажать огород, и полоть, и поддерживать чистоту во дворе и в доме... даже - в хлеву! И все это молча.

«Почему? Почему я ему не разрешила жениться, когда он так этого хотел?.. Чего я боялась? Такие, как он, женились или выходили замуж, и их дети прекрасно учились, даже поступали в институты, и потом работали успешно… Если бы не я, у него была бы семья, и я тихонько доживала бы свой век рядом с ним и... его детьми…» – осознание этого её теперь мучило постоянно.

И с болью смотрела на сына, который иногда заходил в комнату и бесстрастно наблюдал за ней. "Выходит, в самой большой для него радости я ему отказала – не дала обзавестись семьей... и он мне этого не простит никогда...»

Придя к такому неутешительному выводу, поняла и его отношение к себе – каждый раз молнией в голове проносилось видение, когда сын, не дотрагиваясь до неё руками, отодвигал от себя ее сломанную безжизненную  ногу брезгливо – ногами.

«Что со мной будет? – спрашивала она себя снова и снова, уже не замечая мокрые щеки. – Я считала, что он – мой крест, который несу всю жизнь - неизвестно за какие грехи. Чьим крестом теперь буду я?..» – А слезы скатывались за воротник пижамы.