Меняется большая площадь на меньшую

           Из сборника «Коэффициент реальности»

            МЕНЯЕТСЯ БОЛЬШАЯ ПЛОЩАДЬ НА МЕНЬШУЮ
             
                О. К у з н е ц о в а
 
                1989 г.

    «Изложить происшествие – значит, перестать быть действующим лицом и превратиться в свидетеля, в того, кто смотрит со стороны и рассказывает, и уже ни к чему не причастен»  Х.А.Борхес

   … До часу ночи я правил статью. (Правда, эту статью следовало сдать еще в прошлом квартале). Потом, до 4-х утра, я просто не мог заснуть, вероятно, перед грядущей магнитной бурей. А когда заснул, то увидел экзотический кошмар (по-моему, последние  полгода я не запоминал никаких снов – просто проваливался куда-то).
    Итак, мне снился гостиничный номер в курортной зоне – в окне виднелось море под пальмами. (Бог мой! Я был на курорте еще до женитьбы и до рождения Анки! Теперь не верится, что такие времена существовали!) И вдруг началось землетрясение: пол взбрыкнул под ногами, дешевенькое зеркало картинно сползло со стены, а я ползал на четвереньках по полу и никак не мог найти свой паспорт.
   Потом зазвонил будильник, и я поднялся с постели с таким ощущением, будто провел под рухнувшими стенами, по крайней мере, с неделю. Анка сидела на горшке и размазывала слезы по исказившемуся, как у гномика, личику: не хочу в садик! Там новая воспитательница… Нина Сергеевна готовила завтрак – на сковороде скворчала яичница – и уговаривала Анку: новая воспитательница – тоже человек, привыкнешь.
   Вам придется отвести ребенка в детский садик, Геннадий Анатольевич, раз вы идете на работу не с утра. Да, и купите картошки! Только сначала померяйте ребенку температуру: а вдруг это хныканье не спроста? В случае чего, звоните мне на  работу, я успею закончить прием и перед вызовами заскочить домой, чтобы вызвать бабушку… дождусь, пока она доедет до нас от своего Орехово-Борисова.
   Я не совсем дурак, Нина Сергеевна, чтобы вести ребенка в садик с повышенной температурой, и уж как-нибудь договорюсь с тещей сам.
    Я бы попросила вас, Геннадий Анатольевич, не использовать при ребенке бранных выражений, даже столь невинных, как «дурак». Я никоим образом не ставлю под сомнения ваши умственные способности, но, принимая во внимание вашу хроническую занятость и патологическую рассеянность, не могу поручиться, что вы все сделаете правильно, без моих четких указаний…
    Я смотрел на каштановые локоны, прикрывающие затылок (она говорила, не отворачиваясь от своей сковородки)… что я нашел в ней пять лет назад?! О да, даже в семибалльное землетрясение она не потеряет своего паспорта! Заводная кукла, способная на определенный набор движений… интересно, на какой время рассчитан завод и когда он кончится?
    Нина Сергеевна ушла в свою поликлинику, я померил Анке температуру (она, конечно же, оказалась нормальной) и поволок ее в садик, обещая все возможные блага, если она перестанет капризничать. Даже купил по дороге мороженное. Ах ты ж, господи, картошка! В ближайшем универмаге она оказалась размером с грецкий орех, пришлось поехать на рынок. Дело в том, что Нина Сергеевна по-прежнему соглашалась готовить завтраки, обеды и ужины, а также убирать квартиру, если я буду ходить по магазинам. Несмотря на то, что мы подали заявление о разводе.
    На  работу я приехал во-время, только аудитория оказалась пуста. Явился один староста, глаза у него почему-то смотрели в разные стороны, и он вежливо объяснил мне, что студенты его группы… того… этого не могут… стало быть потому, что отрабатывают коллоквиум по другому предмету. Одним словом, расписание изменилось, а я про это ничего не знаю…
    Два учебных часа (до занятий со следующей группой) я просидел в плохо отапливаемой комнате для преподавателей, радуясь, что лаборантка Лерочка бегает по каким-то своим делам. Я размышлял о том, какая это непостижимая штука – заочное образование… того… этого, одним словом. Вероятно, в данный момент до студентов мне было столько же дела, сколько и им – до моего предмета (статистики). Впрочем, большинству студентов-заочников не было никакого дела до любых предметов. Им нужна была бумага о высшем образовании. А еще я думал о заводной кукле – очень хотелось разобрать ее на составные детальки. Невозможно жить в одной квартире с женщиной, которая раньше была тебе женой, а теперь – для дочери? для себя? на невидимую публику? продолжает играть роль исправной хозяйки дома. Я должен: разменять нашу двухкомнатную  квартиру на две однокомнатные (вот ведь задачка!) и закончить дисер. И не надо думать, что это невозможно. У меня просто нет иного выхода, остается разве что в петлю…
    А Нина Сергеевна, между прочим, была убеждена, что я обязан оставить им с дочкой двухкомнатную квартиру и удалиться в никуда – в иное измерение, что ли? По-своему, она была права, хотя доводить дело до суда не стала бы.
    Выйдя из метро и ожидая на остановке автобус, я машинально разглядывал объявления, наляпанные на фонарном столбе. «Семья военнослужащих снимет…» «Сниму…» «Куплю…» Не перевелись еще оптимисты вроде меня! И вдруг… сердце екнуло! «Меняю большую площадь на меньшую: две квартиры на одну». С объявления сиротливо свисал один неоторванный номерок телефона – я едва зацепил его трясущимися пальцами. Наверняка по этому телефону уже позвонили и обо всем договорились, а я – как всегда, опоздал. Попадись мне сейчас конкурент, да кирпич под руку – устранил бы, не моргнув глазом! В набитый автобус я влетел, как на крыльях. А дома – минут пять сидел перед телефоном, собираясь с духом, и никак не решаясь позвонить. (Послушай, дядя Дьявол, ты еще души коллекционируешь, или как? А может, к тебе в очередь требуется записываться  заранее – прямо с самого рождения?) Время застыло и рассыпалось хрустальным звоном…
    Я ожидал услышать в трубке: «Мы уже поменялись!» Или даже: «Какой обмен? Это глупая шутка!» Но женский голос подтвердил: «Да, меняемся!» Квадратный метр по принятой нынче цене».  (Нет, кто-то из нас определенно спятил!)
    Все остальное делалось с лихорадочной быстротой: я бросился смотреть обе квартиры, однокомнатную и маленькую, хотя и двухкомнатную. О чем тут было еще думать?! Лично меня устраивало все… Нине Сергеевне я, естественно, предложил двухкомнатную. В целом, разница по метражу выходила небольшая, а кое-какие сбережения у меня имелись, а чего не хватит, я надеялся занять у друзей. Мне позарез нужна была однокомнатная квартира – любая. Дело в том, что в коммуналках и общежитиях я намаялся в юности и боялся, что комната в окружении соседей в коммуналке доведет меня в моем теперешнем состоянии до сумасшествия…
    …Мои  ноги обнюхивала черная собака размером с овцу и видом более всего напоминающее это животное. Хорошая собачка, замечательная собачка, ты меня не укусишь? какая это порода? – Черный терьер, нет, не укусит – нет повода. Иди на место! Черный кот жмурился в продранном кресле, пока собака шла на свой коврик. Женщина неопределенных лет, неприметной наружности сделала приглашающий жест, смотрите, мол, квартиру. Потолок, расписанный желтыми пятнами, нависал над головой как дамоклов меч, обои едва-едва касались стен и паркет под ногами вызывал ощущение морской болезни. У вас давно не было ремонта? Да… знаете ли, у соседей сверху лопнула батарея… в  общем, вычтите стоимость ремонта из общей суммы доплаты. Да, у меня нет балкона… зато у вас окна выходят на улицу -  очень шумно… Но ведь к шуму машин можно привыкнуть, как к тиканью часов, не правда ли? Ни я, ни хозяйка не умели торговаться и в глубоком смущении умолкли. Что касается Нины Сергеевны, то она непременно проверит все и соберет консилиум из родственников: а вдруг я предлагаю ей худший вариант, чем оставляю себе? Только бы она решилась…
   Женщина нанесла нам ответный визит. Анка сунула ей в руки геометрическую головоломку «Как сложить пирамидку». Нина Сергеевна приятно улыбнулась: «Ну, как, меняетесь?» Женщина рассеянно оглядывала пирамидку. Наш потолок тоже нависал над головой и паркет колыхался под ногами, правда, некий косметический ремонт мы сделали сравнительно недавно. «Ну, собственно говоря, мне все равно, куда ехать…» Женщина вернула Анке головоломку: вместо пирамидки из нее сложилась змея. Анка разинула рот. «А какие соседи у вас в холле? И какая слышимость?» Нина Сергеевна поджала губы: «Слышимости никакой – хоть режь кого-нибудь, никто не придет! Пьяниц среди соседей нет, но, вообще-то я их плохо знаю… работа, некогда!» «Я своих тоже…»
    Потом, в течение нескольких недель, мы барахтались в оформлении бумаг: выписка-прописка-справка-за-справкой. Неужели я действительно смогу жить в отдельной квартире?! Очередная девушка-в-окошке швырнула мне обратно казенный бланк, вернув из заоблачных высот на грешную землю. Я убедился, что не сплю и квартира мне не грезиться: «У вас за междугородний разговор не уплачено, так что мы  отключаем телефон!» «Как – не уплачено?! Вы же смотрите не тот номер телефона!» «Вас много, а я -  одна!» «Нет, это вас много, а я – один!»
   Анку на время переезда спровадили к бабушке. Переезд прошел вполне благополучно, если не считать того, что пьяные грузчики уронили бельевой шкаф.
    Женщина, с которой мы менялись, съехалась с какой-то своей родственницей. Маленькая седенькая старушка села на старомодно увязанный тюк с какими-то вещами посередине нового жилища и жалобно спросила:
- Леночка, зачем ты меня сюда привезла?
- Как – зачем? Ты же не хотела оставаться одной!
   Я не исчерпал полосы своего везенья и на оставшиеся гроши нашел женщину-маляра, которая за сутки обещалась сделать ремонт. Она стояла на табурете и, бодро орудуя краскопультом (или как эта штука называлась), насвистывала блюзы… (Обои отклеятся через неделю и штукатурка посыплется тоже: только это будет уже через неделю). Оставался нерешенным «половой вопрос»: не провалится ли он у меня под ногами?
   А еще через сутки ушел верблюд диссертации, оставив после себя белые пятна в памяти и кучу макулатуры, сложенной стопкой у стены. А, впрочем, все прошло хорошо: Ученый Совет спал, оппонент почти не помнил, что оппонировал, а сам диссертант так загрузился успокаивающимися (готовиться-то к защите было некогда!), что едва ворочал языком.  Зато никакие вопросы не могли его взволновать; посторонних не было вообще: кому какое дело до проблем развития статистических методов обработки информации по сельскому хозяйству развивающихся стран на примере Центральной и Западной Африки?!
   На то, чтобы угостить коллег по работе в честь новоселья в ресторане, денег пришлось занять еще. К моему великому счастью, пришли всего четверо сослуживцев (включая руководителя и лаборантки). Главное, что запомнилось от этого вечера – призывные неоновые краски на лице Лерочки… только я не готов был начать новые отношения. Не отошел от прежних.
   Домой я добрался в час ночи и наткнулся на соседку по лестничной клетке. Ах, я боялась, что въедет какой-нибудь пьяница! – заворковала она: А вы – культурный, интеллигентный человек. Лену у нас все любили: была она женщина тихая, собаку всегда выводила на поводке и в наморднике, мужиков к себе не водила, а если гости и приходили – то тоже тихие и интеллигентные, как вы. Да-да, сказал я: Переменчивая нынче погода, сплошные дожди и магнитные бури. А лампочку в холле я завтра же вверну поярче! Я не удерживал нить разговора и никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Соседка спустила в мусоропровод (судя по грохоту) целый мешок битой посуды и не спешила уходить – все норовила заглянуть в мою квартиру, как я устроился и вообще… Я захлопнул дверь у нее под носом.
  Оставалось принять ванну и лечь спать… Просто удивительно, как меня развезло! Это с пары-то рюмок коньяка! Правда, в сочетании с успокаивающими… Ну, в них-то нужды  больше не будет, раз с женой я развелся! К Анке стану приезжать по воскресеньям. Она вырастет и все поймет… И теперь у меня есть все, что необходимо для счастья… 
   Я заварил чай, вытащил из буфета сахарницу и все это поставил на столик. Сам – залез в ванну. Всего-то на пять минут. (Нина Сергеевна непременно сказала бы – не принимай горячую ванну в пьяном виде - еще утонешь). Чай не успеет остыть…
   …Сначала я созерцал белую кафельную плитку. Потом перед глазами начали вздуваться и лопаться мыльные пузыри. Я вспомнил, как купил Анке машинку для выдувания пузырей и мы пускали мыльные пузыри – у кого пузырь получится больше?
   …В сущности, мне не было никакого дела до той женщины, которая здесь раньше жила. Стандартная многоэтажка: квартира- коробочка, в коробочке – человечек, а вокруг – через стенку – еще коробочки-человечки. Не-не, мне рано жаловаться на одиночество! Только не надо спрашивать о смысле жизни…
   Кажется, я все-таки задремал.
   …На изгороди, вниз головой, висел распятый раб. Голый и посиневший. Никто не  обращал на него внимания, кроме мух. Легионеры брели по дороге, человеческая змея поднимала тучи пыли. Грязные серые лица, продранные солдатские плащи, поломанные щиты… Один из легионеров – отставший – запыхавшись, догнал колонну, пристроился сбоку. Ни меча, ни щита при нем не было. Сбежал с поля  боя? А потом подумал: куда же я? Один, среди чужих… Никто не обратил на него внимание. Даже мухи. Сестерции, полученные за пролитую кровь (свою или чужую – какая разница?) давно растерялись по тавернам, а земля под ногами лежала – нищая. Все, что можно было разграбить, разграбили давным-давно. Так в чем же смысл жизни?
   По лампочке лениво ползла сонная муха.  Видно, залетела на зимовку, забилась в какую-нибудь щель, а теперь вот – выползла. Вода в ванной остыла и тело покрылось гусиной кожей. Стуча зубами, я потянулся к крану, чтобы пустить горячую воду – надо же, какая чепуха лезет в голову!
   Дверь ванной комнаты распахнулась и внутрь – как к себе в залу! – чуть было не ввалился некто, завернутый в белую простынь. Впрочем, не совсем простынь и не совсем белую (не исключаю, что то была древнеримская тога с пурпурной каймой, заляпанная вином и растительным маслом). А на ногах у этого некто были обуты сандалии со шнуровкой, все, как полагается.
   Он уставился на меня осоловевшими глазами. Или это я смотрел на него в полнейшем отупении?! Интернациональным и вневременным жестом – почесав затылок – он вытряхнул из волос несколько розовых лепестков. (В памяти всплыли сведения, прочитанные в детстве в одной из книг: рабы осыпали пирующих розовыми лепестками). Затем этот некто отчетливо произнес фразу на звучной латыни. Может быть: ах, извините, я не сюда попал! Или: что делает здесь этот придурок? А возможно, это был набор непереводимых идиом, что-нибудь вроде: Великие боги-олимпийцы и все исчадия  Плутонова царства!
   Некто попятился, покинув пределы ванной комнаты, аккуратно прикрыл за собой дверь. Розовые лепестки, между прочим, так и остались лежать на  полу. В отличие от мухи, они вряд ли забились сюда на зимовку.
    Кажется, я заорал, а может быть, и нет – точно не помню. Наверняка нет – побоялся бы обеспокоить соседей. Потом выскочил из ванной, расплескав воду; у меня зуб на зуб не попадал, я так и натянул пижаму на мокрое тело, не вытираясь, но зато принялся вытирать воду на полу, выжимая тряпку трясущимися руками. Опять же для того, чтобы у соседей снизу чего-нибудь не протекло… Розовые лепестки, как и половая тряпка, были вполне материальны. Пальцы сквозь них не проходили. Господи боже мой! Горячего крепкого чаю, чтоб весь хмель выветрился из головы! Капли в рот не возьму, даже если и доживу до докторской! Что это  было – сон, бред? Ведь к психиатру не пойдешь – я вполне нормальный человек! Или нет?
   Я приоткрыл дверь ванной и оглядел коридор – в нем никого не было. Тогда я осторожненько двинулся к кухне, стараясь придерживаться стены, точно крыса. Однако  до кухни я не дошел – в глазах все поплыло.
   … Снег валил крупными хлопьями, укрывая – я точно знал время года! – предвесеннюю землю меховым саваном. В двух шагах ничего не было видно. А что я ожидал увидеть?! Бескрайняя, чуть всхолмленная равнина, застывшая в обманчивом ледяном покое… Чуть тронутая белым ночным светом… И страстное желание жить, не отказываясь ни от чего (в жизни не испытывал ничего подобного!) – желание, слившееся с космической беспредельностью…
   Не спать… Я вцепился пальцами в веселенькие цветочки на обоях - так и сполз вниз по стене на холодный линолеум в крупную клеточку…
   И вдруг понял -  это ничего. Всего-навсего кошмарный сон. Я сплю и мне все снится. Ведь изредка со мной такое случается! Видел же я землетрясение! Сплю – так сплю. Почему же мне надо непременно сидеть на полу в коридоре собственной квартиры? Я встал и завернул за угол – в кухню.
   Посередине кухни, так сказать, в окружении плиты, стола и холодильника стояла старуха. А может – и не старуха. Это я насчет возраста – определить его не представлялось возможным. Ветхий кафтан, почерневший от копоти, был покрыт побрякушками и всяческими нашивками, долженствующими изображать птичье оперение, а на груди красовался стилизованный ворон. Старуха пристукивала в бубен и монотонно  выла на одной ноте. Перевода ее вытья не требовалась, он подразумевался: «Дух-олень бежит быстро, быстрее летящей стрелы, он несет меня на пятое небо…» Впрочем, вместо оленя мог быть тот же ворон или, скажем, волк или медведь, а небо могло быть аж тринадцатым. От этого суть не менялась. На столе я, как мне помнилось, оставил сахарницу с кусками быстрорастворимого рафинада. Глаза у старухи были полузакрыты и  она, не переставая трястись всем телом и выть, переместилась чуть ближе к столу. И вдруг, приоткрыв один глаз, быстро вытянула длинную руку, сняла с сахарницы крышку и запустила внутрь скрюченные коричневые пальцы, выудила пару кусков и отправила их в рот. Глаза у нее закатились, рука с бубном бессильно повисла вдоль тела и старуха брякнулась на пол. Она лежала очень тихо, не дышала и сердце у нее, поди, не билось… Только бубен остаточно гудел. Я медленно сосчитал собственный пульс – 120, причем, сердце колотилось где-то в горле. Может, старухе повредил быстрорастворимый рафинад? Но делать-то что?! Звонить в «Скорую»? В милицию? И как я объясню любой из служб, почему у меня на кухне лежит прямо-таки хармсовская старуха?! А впрочем, во сне, наверное, все можно! И я двинулся к телефону (он у меня в комнате стоял), думая при этом, что хорошо было бы, если бы сон сменился. Не нравилась мне плохо смонтированная (из каких-то разных обрывков) лента. Ну, что общего, в самом деле, между тем, в тоге, и этой, с бубном?
    В комнате тем временем с грохотом упал стул. Так, еще и полтергейст на мою бедную (а в скором времени, если все это продолжится, и седую) голову. Старуха, не двигаясь и не шевеля губами, залаяла по-собачьи. По-моему, это было уже чересчур…
   Я бесшумно вывинтил из табуретки ножку (какое-никакое, а оружие!) и, оглядываясь на старуху (укусит еще!), начал красться в комнату.
   У моего письменного стола стоял гражданин – нормально одетый – средних лет, высокого роста, то ли темный шатен, то ли брюнет, неприметной наружности, как пишется в детективах – «без особых примет». А в руках он держал мой паспорт и внимательно его рассматривал. Когда я сказал «нормально одетый», я имел в виду – по сравнению с теми двумя, в тоге и с бубном. По сравнению же с кем-нибудь другим, он был одет старомодно – в габардиновом плаще и шляпе. (У меня имелась фотография моего деда в молодости, так он был одет точно также).
   Мне стало смешно. Я выскочил из себя (другого определения не подберу!) и посмотрел на себя со стороны: стоит в дверях хозяин квартиры, кое-как одетый в пижаму и шлепанцы, с мокрыми волосами и сжимает в руках ножку от табуретки, а какой-то  неизвестный сличает его фото с фото в паспорте.
   Проснулся я уже или нет? И какие тут могут быть объяснения? Может, этот человек – любовник прежней хозяйки? Она выехала, его не предупредила, у него был дубликат ключей, он открыл дверь, а теперь дивится, что за новый мужчина тут объявился? Завтра же сменю замок… Но то, что мебель стоит другая и ремонт сделан, это-то он сообразить мог?! Или этот человек – вор. Но зачем бы вору рассматривать мой паспорт?! Смех распирал меня, я просто готов был лопнуть:
- Вот кретин! В жизни не встречал таких кретинов! Если ты деньги ищешь, так их у меня  нет! Я эту квартиру купил, да еще ремонт сделал! Слушай, одолжи пятерку до получки! Одним долгом больше, одним меньше – какая разница!
- Сильченко Геннадий Анатольевич? – осведомился незнакомец, продолжая листать паспорт: - Документ выдан… Прописан…- он замер: - Выходит, Елена Владиславовна здесь больше не живет?! Но это значит… - он захлопнул паспорт и бросил его на стол: - Извините, Геннадий Анатольевич, я ничего не знал, иначе бы не побеспокоил… Я за черновиками пришел. – Его взгляд с какой-то бессмысленностью скользил по стенам и мебели. – Я думал, успею в них заглянуть, прежде чем она сама их сожжет… Можно я у вас тут закурю? Вы не волнуйтесь, я сейчас уйду… Что вы сказали – пятерку? Вряд ли она вам поможет…
- Это я так, - буркнул я: - Сами понимаете – инфляция…
   Что-то в его голосе заставило меня перейти с ним на вежливое «вы».
   Он вынул из кармана пачку «Беломора» и спички, потом, помедлив, достал смятые бумажки и с усмешкой протянул мне – деньги явно были ненастоящие. Я обратил внимание на дату «1939 год».
   Я осторожно поставил в угол табурет. Ежели я тресну по башке человека из 1939 года ножкой от мебели, изготовленной, самое раннее, в начале 70-х годов XX века (табурет достался мне самый старый, весь кухонный гарнитур Нина Сергеевна забрала себе), то мне это вряд ли поможет. Тут с кухни раздался паровозный гудок.
    Посетитель вздрогнул.
- У вас тут бронепоезд припрятан? – шепотом спросил он.
- Да нет, - я опустил глаза: - Старушка одна… Лежит на полу… Отдыхает.
   Он напрягся, опустил руку в карман каким-то профессиональным движением.
- Вот что, Геннадий Сергеевич, покажите мне эту вашу старушку! – потребовал незнакомец.
- Идите и смотрите! – огрызнулся я: - Я пока что деньги за просмотр не беру.
   Он решительно шагнул в коридор. Я, на всякий случай, поостерегся его сопровождать, посторонился, дал пройти… А старушка развлекалась во-всю: щебетала по-птичьи, шуршала, точно по стенам бегали полчища мышей, свистела, стучала и гудела… как… не знаю что или кто.
  Мой посетитель вернулся в коридор, взял меня за локоть и вернул в комнату. Потом сам уселся в кресло (правда, так и не раздевшись) и закурил «Беломор». Потом предложил мне:
- Садитесь!
- Вы на редкость любезны! – возмутился я: - В моей-то квартире! 
   Потом я задумался. А вдруг я выйду, а на улице – конец тридцатых годов? И что тогда делать? (Но дом-то панельный, вон, потолки низкие… Тогда такие не строили!)
  Мой гость угадал, о чем я думаю.
- Я вам снюсь, - усмехнулся он: - И не более того! А гражданку на кухне я знаю. Вы бы чайник поставили – она, когда из транса выйдет, чаю просить станет. Впрочем, выйдет она, скорее всего, не здесь. Вы для нее – один из духов небесных или там подземных, я уж не знаю. Муж ее не хотел, чтобы она шаманкой была, приезжал за ней, забирал прямо с камлания. Говорил: «Ты тут камлаешь, а дома дети голодные плачут!» Но через некоторое время она убегала в тундру без теплой одежды, без еды и даже спичек. По нескольку дней пропадала; возвращалась - худая, ободранная. Поясняла, что так требует ее дух, медведь. (Ворон у нее на кафтане – это родовой покровитель, а ее личный дух – медведь). Старые эвенки головами качали: слабый шаман, не она духами управляет, а духи – ею, не доведут они ее до добра. Однако, где другого шамана взять – сильного? Ох, перевелись шаманы, ох, перевелись.
- Вы верите в духов? – спросил я из вежливости - просто так, чтобы поддержать разговор.
- Я?! Откуда вы взяли? –возмутился он: - Мне про транс, про гипноз и прочее один доктор рассказывал. Весьма занятно! Он… одним словом, несколько лет вместе с эвенками прожил. Ну, а потом за ним пришлось съездить, он в Москве опять по своему делу понадобился… Я как раз за ним и ездил… в командировку. Там и эту шаманку встретил. Первое впечатление – шарлатанство или сумасшествие. А доктор заспорил: что-то в этом  есть. Растормаживание подсознание, первобытный театр и лечение одновременно, народный фольклор, наконец… Честно говоря, некогда мне было шаманкой заниматься.
   Он встал, поискал пепельницу (я не курил), не нашел и бесцеремонно сунул окурок в горшок с бегонией.
- Разрешите откланяться, Геннадий Анатольевич! Еще раз извините, что вас побеспокоил.
- Подождите! – попросил я: - Может, вы и этого… эээ… в простыне… пардон! гражданина в тоге тоже знаете? Из Древнего Рима.
   Мне хотелось упорядочить свой сон, свести разрозненные картинки в какой-то сюжет…
   Посетитель скривился:
- Вы и это знаете? «Гражданин», это вы верно подметили. «Не тронь меня - я свободный римский гражданин!» Сон это был. Мой сон, - подчеркнул он: - Один раз я видел дурацкий сон: будто я – это не я, а какой-то римский патриций… я в них плохо разбираюсь, лежит в золотой ванне и рабы его моют, а он сочиняет речь для форума – что-то про республику и свободу… для тех же рабов. В общем, вредительский какой-то сон приснился. Черт, неужели и это в черновиках было?! – он застыл на месте, пораженный какой-то мыслью, потом с трудом докончил – как человек, которому уже терять нечего: - Шаманка-то мне и показала… в плохо отшлифованном зеркальце… кэсэнго называется… мои другие образы… кем я мог быть – на  других линиях жизни, что ли? И римского патриция, и кой-кого еще… Неважно! А также Елену Владиславовну, которая про меня пишет… много лет спустя… после того, как меня уже не будет… Вот я и подумал: может, все-таки можно – что-нибудь изменить? Впрочем, вряд ли вам интересны мои проблемы!
- А ваш доктор сбежал! – злорадно добавил я: - И теперь вы сами боитесь ареста! 
- Откуда вы знаете?!
- Понятие не имею. Почувствовал. Тундра без конца, метель и жить очень хочется; -
  догадался я неожиданно для самого себя - сюжет выстраивался.
   И в этот момент в дверь позвонили. Собеседник мой изменился в лице и шарахнулся к окну; осторожно выглянул на улицу из-под занавески.
- Вы это… поаккуратней! – посоветовал я; что-то мне не понравилось в его лице – какое-то оно сделалось обреченное: - Высоко все-таки!
- Кого несет в три часа утра? – шепотом спросил он у меня: - Кого-нибудь из ваших друзей? Или вашу девушку? – надежда вспыхнула у него в глазах и потом погасла: - Ладно, откройте!  От судьбы не уйдешь. Вы-то ни при чем, вам-то, надеюсь, ничего не будет…
    Я почесал в затылке: а что мне, собственно говоря, может грозить? Во сне? Ну, упаду в пропасть, ну убьют какие-нибудь злодеи. Утром зазвонит будильник и я все равно проснусь, как миленький. Нет, не зазвонит – завтра же воскресенье. Анку бы навестить надо.
   Не спросив «кто», я открыл дверь. На пороге стояла девушка. Самая обыкновенная. В синей куртке и джинсах, с рыжих волос капала вода. А вот глаза у нее были темные. На улице стояло мартобря без числа, уже который месяц подряд с небес лилось нечто мокрое – то ли дождь, то ли мокрый снег. Свет от фонарей масляными медузами плавал в лужах. Неудивительно, что волосы у девушки промокли. Нет, я ее никогда не видел: ни во сне, ни наяву.
- Опять льет, - рассеянно констатировала  она и шагнула в коридор.
   Наркоманка, что ли? – разозлился я; было в ее глазах эдакое отсутствующее выражение.
-  Эээ… Простите! Я, конечно, польщен, ваш визит делает мне честь…Знаете, как у Окуджавы – просто вы дверь перепутали! Но какого черта?!
   Девушка глянула на розовые цветочки обоев – глаза приняли осмысленное выражение и заблестели от испуга.
- Господи! Почему здесь все изменилось? Где Елена? Что вы тут делаете? Не подходите ко мне – я закричу!
   Она прижалась к уже захлопнувшейся двери и никак не могла открыть замок – крутила его в обратном направлении.
- Если вы имеете в виду ту женщину, которая здесь раньше жила… И оставьте в покое замок – вы его сломаете!
- Что… что с ней? – девушка окаменела.
   С минуту я выпутывался из собственных ассоциаций: диковинная скульптура, позеленевшая от времени Муза, чудом уцелевшая с тех времен, когда в парках стояли каменные бабы вроде «Девушки с веслом» или «Девушки, читающей книгу». Впрочем, и они были какие-то совсем не такие, какими я их раньше представлял.
- Да ничего с ней не случилось! – зашипел я, меня вдруг обуяла ярость: - Мы с ней квартирами обменялись, а вы с ней, должно быть, в одной психушке лежали: одна переезжает, никого не предупредив, другая вламывается ночью в чужую квартиру. Уже набралась веселенькая незваная компания! Завтра же повешу табличку, что Елена здесь больше не живет.
- Простите, - холодно сказала девушка, открыв, наконец-то, замок: - Я пойду…
- Куда вы пойдете? – моя ярость, отшипев, угасла, как сунутая под кран раскаленная сковородка: - Метро уже закрыто, а с вас течет в три ручья. Еще простудитесь. Кто же бегает под дождем без зонтика и даже без головного убора? Я вас хоть чаем напою, как раз собирался его сам попить.
     Зачем я ее удерживал? Я никак не хотел признаться себе, что боюсь – остаться один на один с этой квартирой, полной каких-то призраков. Я уже выстроил версию: я проснулся от звонка, девушка, пришедшая с улицы, несмотря на всю нелепость ее появление – реальность. А все остальное – просто сон. Что же касается прочих… Я боялся увидеть продолжение собственного сна, местами переходящего в бред.
    Я обещал чаю, поэтому побыстрее зажег плиту. Эта старуха шаманка… (Ее, кстати, больше не было). Нет-нет, я проснулся от звонка в дверь! Странно, что прежняя хозяйка переехала, не сказав  ничего своим друзьям. Кажется, что может быть проще – взять да и позвонить? Однако мне-то что за дело? Мало ли какие у нее могли быть соображения. А тот гражданин… в шляпе… он так старался меня убедить, что он мне снится! А то бы я сам не догадался… Тут я уставился на пустую сахарницу – ай да старуха! Да нет, наверное, сам, небось, забыл насыпать. Я полез в шкафчик и достал остатки сахара из пачки, потом поставил на стол две чашки. Гм, одна-то уже стояла… Значит, их стало три. Но нас-то с девушкой было двое! Впрочем, такое будничное занятие, как заваривание чая и разливание его по чашкам, внесло успокоение в мою душу и руки перестали дрожать.
   О чем, бишь, я? Ах, да! Как вас зовут? – Юля. Какое приятное нешаблонное имя. Лена и Юля… Две приятельницы… А эта Лена… Вы не находите, что она какая-то странная?
- Почему странная? – Юля пожала плечами: - У нее мало друзей. Мы с ней в одном институте работаем. Я только что вернулась из экспедиции, - девушка грела длинные пальцы о горячую кружку: - Наверное, Лена решила все бросить. Она уже один раз бросала.
- Что – бросить? – спросил я; в голову опять полезли мысли о наркоманах.
  Похоже, что девушка не расслышала моего вопроса и продолжала рассуждать, скорее всего, сама с собой.
- Выстраиваешь сюжет по определенным канонам, а герои ведут себя, как хотят и все ломают, поневоле задаешься вопросом: зачем? Кому это все нужно?
- Сюжет… Герои…- я пытался ухватить нить разговора: - Она, что, писательница?
- Да нет… Она нигде не печаталась… Давала только нам почитать. И вообще, считала себя графоманом…
- Ну, почему же? – запротестовал я: - Ведь можно кому-то отдать на рецензию… Всякое случается, иногда даже печатают!
- Она вряд ли станет пытаться. К тому же, многие из ее произведений не имеют конца. Она дает почитать одному – двум друзьям. В том числе – мне. Понимаете, это налагает определенные  обязанности – быть читателем.
- Да, конечно… Поначалу я принял вас за наркоманку.
- Это хуже! –убежденно произнесла Юля: - Глюки, говорят, приходят и уходят, они могут быть вполне абстрактны. А чужие судьбы – более чем конкретны. И ты даже не знаешь, имеешь ли ты права вмешиваться… Когда размываются границы реальности и ты каждый раз вбиваешь пограничные столбы на новом месте. А отступать некуда – позади ты сам. Лена всегда боялась, что они однажды придут пить чай…
- Тургеневская девушка, - пробормотал я, опять же, чтобы поддержать разговор. Я так давно проходил в школе мимо литературы, что совсем не помнил, что означает этот термин, просто вспомнил штамп: - Любовь при свечах, благородные офицеры и прекрасные дамы. Впрочем, это было, кажется, не у Тургенева… И не чета они были нынешнему слесарю Васе… О, простите, я совсем не то хотел сказать!
   Мы многозначительно помолчали. У каждого свое хобби: один коллекционирует марки, другой разводит кошек, третий пишет вечный роман без конца… Социальными предпосылками ухода в свой внутренний мир являются… (Я собирался пересказать одну статью из некогда читанного научно-популярного журнала.  Девушка меня, в сущности, не слушала: каждое слово, ее и мое, падали в какую-то вязкую пустоту и застывали, будто мушки в янтаре).
- Откуда они приходят? Как находят нас? Именно нас? Сначала, когда ты начинаешь писать, кажется, бери чистый лист и твори. Любой мир. Почти как бог. А потом понимаешь, что не в твоей власти что-либо изменить. Бьешься из последних сил, а оказывается – только к худшему. Когда их коэффициент реальности приближается к единице, тебе остается только уйти с дороги. Или уйти вместе с ними. Зачем я вам это рассказываю? Просто ночь и дождь… А легче всего выложить душу именно незнакомому человеку. Я часто думаю: как выглядит тот, кто в простоте своей полагает, что меня придумал? Старая китайская притча про мотылька и императора. Кто кому приснился: мотылек императору или император – мотыльку?
- Пейте чай... Я вам еще налью.., – мне опять сделалось не по себе: - До вашего звонка в дверь я спал и видел забавный сон… Интересную такую старушку… шаманку. Она у меня полпачки сахара скушала. А еще заходил римский гражданин, пьяный, как сапожник, должно быть только что с оргии…
  Девушка впилась в меня глазами – двумя темными провалами на белом пятне лица.
- Зачем вам это? Именно вам? Вы же ничего не читали! Или Лена по рассеянности забыла черновики где-нибудь в углу квартиры? 
- Да, один как раз заходил за черновиками, - пробормотал я: - Только ничего такого здесь не было. И вообще я ремонт сделал! Хорошо хоть воры мне не приснились – унесли бы все подчистую. Хотя, собственно говоря, что у меня уносить?
   Юля медленно покачала головой.
- Нет, мы их не выбираем! Я тоже предпочла бы любовь при свечах. Но все время приходят какие-то с вопросом о смысле жизни. Когда потеряно все, до последней капли надежды и все идеалы переустройства разбиваются о серый цемент… Но вы-то тут при чем?! Вы всего-навсего квартиру обменяли!
- О чем мы говорим?! – меня начало знобить; ветер, наверное, переменился и принялся дуть прямо в окна – холодом потянуло по ногам: - У меня там… в снегу… возникло такое ощущение… полноценности бытия, что ли… И мне показалось, что со мной умрет вся вселенная. Со всеми ее проблемами и тайнами, и человека не станет – со всем его разумом… И та шаманка, и пьяный римлянин – их никогда уже не будет. Ни до, ни после. И что этого никак нельзя допустить.
- В снегу? – переспросила Юля, что-то припоминая: - Да, точно, мы их не выбираем, зато проживаем их жизни. Интересно, проживают ли они - наши? Я думаю, что любая человеческая жизнь оставляет какие-то отпечатки на материальных носителях. И мы ничего не придумываем, просто считываем. Но от каждого момента судьба может разбежаться – в виде веера…
   Проснуться бы – с тоской подумал я – второй раз за эту бредовую ночь.
   А в кухню заглянул тот самый … в габардиновом пальто и шляпе… т.е. пальто и шляпу он аккуратно снял и повесил на вешалку у меня в прихожей.
- Дали бы и мне чаю, - насмешливо попросил он, разглядывая третью табуретку, из которой я во сне вывинтил ножку.
- А это… это… - я лихорадочно придумывал во сне, как бы мне представить моих гостей  друг другу.
- ???
 Казалось, еще секунда – и Юля разобьет чашку. Нет, осторожно поставила ее на стол.
- Очень приятно, вы уже знакомы? Прямо гора с плеч…
  (А может - бежать из этой квартиры. Прямо сейчас. Пока не поздно! «Нехорошая квартира», как сказано у Булгакова. Чур меня, одним словом!)
- Да, конечно, - Юля заговорила монотонным, неживым голосом: - Что ж тут такого? Они все-таки заходят на чай… Страшно, конечно, хотя, наверное, об этом мечтаешь всю жизнь… Знаете, я все-таки представляла вас несколько другим, - она  обратилась к моему третьему гостю.
- Тогда вы ошибались, - равнодушно ответил он.
   Он вернулся в комнату за ножкой от табуретки и деловито привинтил ее на место.
- Я подогрею вам новый чай! Этот уже остыл! – хозяин обязан был проявлять гостеприимство.
- Я уже говорил – я зашел за черновиками. Я тоже хотел их сжечь. Подумал, что у Елены Владиславовны в последнюю минуту на это духа не хватит. В конце-концов вы правы: кому и зачем это нужно?
  Он взял у меня из рук чашку. Его реальность, скажем так, мало отличалась от реальности Юли. Считать ее, в таком случае, четвертой? А может быть (ужасная мысль пришла мне в голову!) и никакой квартиры у меня нет? И это всего-навсего плод чьего-то воображения?!
- А то – оставайтесь! – с жаром предложил я: бред так бред! И мне терять уже нечего!
  Он, казалось, еще немножко и покрутит пальцем у виска – хозяин-то спятил. Впрочем. Некоторые представления о хорошем тоне у него все же имелись и удержали его от этого жеста.
- Вы сможете меня легализовать, прописать в своей квартире, поделив жилплощадь? – с сарказмом спросил он.
- Неужели вы ничего не хотите у меня спросить? – в голосе девушке послышалась обида: - Как мы живем, например? Ну и что, что квартирный вопрос испортил нас на век вперед? В Швейцарии, например, все благополучно, но там, говорят, самый высокий процент самоубийств! Почему вы молчите? Вас не интересует ваше будущее?
- Мое будущее? – удивился гость: - Неужели вы до сих пор не поняли, что любое будущее, в сущности, всегда - чужое. Как, впрочем, и прошлое… Наша судьба, как правило, не совпадает с нашими представлениями о ней.
- Тогда уж добавьте сюда и настоящее, - устало сказала Юля и поставила чашку: - Я, пожалуй, пойду, первые поезда метро вот-вот пойдут. «Они встретились и эта встреча оказала большое влияние на всю их последующую  жизнь…»
   Она встала и решительно пошла к двери. Я поспешил за ней – подать ей куртку. Однако она успела сама накинуть свою непросохшую куртку –без моей помощи…
  Третий секунду подождал, потом вскочил, опрокинув табуретку (между прочим, у нее опять отвалилась ножка).
- Подождите! Я вас провожу – хотя бы до метро.
                . . .
  … Я почему-то сидел на полу возле лежащей табуретки, а в ванной монотонно капала вода, отсчитывая секунды, как метроном.
                . . .
   Спал я до  полудня, потом кое-как поднялся и, приведя себя в порядок, поплелся на квартиру, где мы раньше жили. Минуту посомневался, потом нажал на кнопку звонка. Двери затряслись от собачьего лая. На этот раз собака почему-то была настроена агрессивно. И хозяйке пришлось оттащить ее и закрыть в комнате. Наконец Елена Владиславовна показалась на пороге.
- Я забыл отдать вам дубликаты ключей от почтового ящика, - забормотал я, роясь в карманах: - Сейчас, сейчас… куда же это я его положил? Ага, вот он! Берите…
   Зачем я пришел сюда? Женщина смотрела на меня совершенно равнодушно, и у меня бы не хватило духу поговорить с ней о событиях прошлой ночи. Так зачем же я пришел? Клетка, окошечко, а в нем – человечек; клетка, окошечко, человечек…