Московский трамвай

Через всю мою жизнь проходит стойкая эмоциональная привязанность к московским трамваям.  Истоки ее лежат в раннем детстве. Тогда, во время войны и в ранние послевоенные годы трамвай играл ту же роль, что сейчас метро, являясь градообразующим средством транспорта. Метро же тогда рассматривалось, как некий аттракцион: большинство москвичей туда отправлялись, как на увлекательную экскурсию: спуститься вниз по  «лестнице – чудеснице», пронестись в комфортабельном вагоне по черному туннелю на скорости, казавшейся огромной из-за мелькания за окнами осветительных ламп, полюбоваться станциями и почувствовать себя в будущем, которое, как утверждалось, будет таким же прекрасным, как метро. Троллейбусных и автобусных маршрутов тогда было раз-два, и обчелся, и они смотрелись почти что экзотикой: многие троллейбусы были двухэтажные, и поездка на империале была развлечением. Автобусов в виде «коробочек», как сейчас, тогда еще не было; их мотор был выдвинут вперед, как у обычного автомобиля, оставляя у пассажира впечатление, что он сел в легковую машину, тем более, что сидения в автобусе, в отличие от трамвая, были мягкие (легковые автомобили были тогда большой редкостью, и мало кто в них ездил; поездка на такси обходилась дорого, и считалась расточительством).
А вот на трамвае можно было попасть в любую точку Москвы, и трамвайные вагоны были повсеместны, являясь непременной частью городского пейзажа. Какую улицу я ни вспомню, - на ней обязательно присутствуют неспешно перемещающиеся высокие (я был тогда маленький) вагоны – нижняя часть выкрашена в красный цвет; верхняя, прорезанная окнами, – желтая. Фронтальная поверхность вагона, за стеклами которой располагалась кабина водителя, делала трамвай одушевленным, напоминая усталое человеческое лицо, держащее в зубах прожектор; на его лбу, на крыше, был расположен белый кружок с номером или литерой маршрута. От трамвая были неотделимы сопровождавшие его звуки: постукивание колес на стыках на ровных участках пути, истошный металлический скрежет на поворотах, сопровождаемый надрывным звоном колокольчика, в который посредством привода от ножной педали остервенело била вагоновожатая. Посередине всех улиц и многих переулков  были проложены рельсы; на перекрестках стояли будки, в которых сидели стрелочницы – женщины неопределенного возраста в платках и валенках с галошами.
В трамвай садились, поднимаясь по лесенке в тамбур, откуда еще одна, крутая ступенька вела в салон, где деревянные сиденья располагались вдоль обеих стен. Однако трамваи были всегда так переполнены, что я не помню, чтобы когда-нибудь в них сидел; поэтому самой приятной была поездка не в набитом битком салоне, а в заднем тамбуре, если удавалось встать у окошка. Для увеличения пропускной способности к моторному вагону прицепляли один или два прицепа, через весь этот состав проходил трос, дернув за который, кондуктор прицепа звонил в колокольчик, подавая вагоновожатой сигнал: «можно трогать». Но никаких прицепов не хватало: пассажиры гроздьями висели на подножках. Сорванцы занимали самое престижное место – сзади, на буфере сцепки, и оно никогда не пустовало.
Ездил я всегда в сопровождении взрослых, и поездки были, как правило, сопряжены с приятными событиями – выезд на дачу, или походы в гости к родственникам, и эйфория, сопровождавшая эти короткие путешествия, в радужные тона окрашивала и трамвай. Нужно сказать, что интерьер старого трамвая был красив и благороден – в отделке преобладала лакированная древесина – деревянные скамьи и деревянные оконные рамы делали трамвайный вагон изнутри похожим на остекленную террасу или беседку, что-то уютное и домашнее присутствовало и в его внешнем облике. Впоследствии эти черты были полностью трамваем утрачены при замене старых вагонов на новые, цельнометаллические, интерьеры которых, вместо того, чтобы открываться окружающей городской среде, старались от нее отгородиться.
Шли годы, но по-прежнему, когда мне представлялась возможность выбрать средство транспорта, я всегда предпочитал трамвай, причем, так как обновление подвижного состава растянулось на долгие годы, я был даже готов постоять на остановке, пропуская по нескольку обтекаемых современных вагонов в надежде дождаться старого, «деревянненького».
Когда для меня настала эпоха ностальгии по Серебряному веку, и я приобщился к высокому удовольствию разглядывания снимков Москвы начала XX века, то обнаружил там старого знакомого – московский трамвай, который в те времена был очень похож на трамвай моего детства – это были точно такие же «деревянные» вагоны, только ходили они по одиночке, без прицепов. Вот, например, снимок здания страхового общества «Россия» (после революции в нем разместили ГПУ): на его фоне, с улицы Большая Лубянка (тогда она еще не ассоциировалась с именем Дзержинского), поворачивая направо, на Софийку (теперь - Пушечная улица) выезжает трамвайный вагон – такой же, в каком когда-то ездил я. Вот улица Охотный ряд, от которой до нашего времени дошли лишь название, да кусочек фасада Благородного Собрания («Дома Союзов» в советское время), - все остальное было снесено, и на их месте построили гостиницу «Москва» и Госплан (где сейчас заседает Государственная Дума, но на старой фотографии по ней едут два трамвая моего детства, только почему-то белого цвета (или открытку художник раскрасил неправильно). А это - Тверская улица около булочной Филиппова; только это здание и сохранилось до сих пор; все остальные – снесены в советское время; в далекой перспективе виднеется  Триумфальная арка на Тверской заставе (тоже снесена тогда же), так, что Тверскую не узнать, по посередке ее – два трамвая, в которых я сразу с радостью узнаю своих старых знакомых, и ласкаю их взглядом; на этот раз они и раскрашены правильно: низ – красный, а верх – желтый; можно даже прочесть их номера – шестой и двадцать девятый. Или вот в начале Мясницкой, на фоне дома, где сейчас располагается книжный магазин Библио-Глобус (по иронии судьбы на его крыше установлен рекламный щит с надписью: «И. Кировъ – фабрикантъ приборовъ», как будто предвещавший, что в советское время улица будет носить имя Кирова, правда, другого, не фабриканта), едет трамвай номер два. Наконец, передо мною – Сретенка – точь-в-точь такая же, как сейчас, за исключением того, что на старой фотографии она упирается в Сухареву башню – через ее арку как раз проходит трамвай (номера я не разобрал). В советское время трамвай здесь сыграл, поистине, злодейскую роль. Вагоновожатые жаловались, что Сухарева башня якобы им мешает, затрудняя обзор; к ним прислушались, и башню на фиг снесли.
Итак, трамвай стал для меня важнейшей скрепой, соединившей Москву моего детства с обожаемой мною Москвой Серебряного века, но ему я обязан гораздо большим.
Дело в том, что моя бабушка до женитьбы жила на Соколином поле – на 8-й Сокольнической улице, а мой дед – в селе Богородском, и между ними пролегало нешуточное расстояние – целый час пешего хода (я сам проверил), и единственным местом, где они могли встретиться, был трамвай; каждый день бабушка ездила на службу – в Управление Курской железной дороги, на Земляной вал, а дед – в Строгановское училище, на Мясницкую улицу. Я себе представляю, как это было: когда трамвай, движущийся к центру, сделал остановку на Соколином поле, в вагон вошла стройная девушка с серьезным, светящимся внутренним светом лицом, мой дед поднялся и, поклонившись, сказал: «Сударыня, позвольте предложить Вам место», и, начиная с этого момента их судьбы соединились, и в конечном итоге, тридцать лет спустя я смог появиться на свет. Спасибо за это Московскому трамваю!
                Август 2017