Глава 4

IV


На изменения в настроении Атоса прежде всего обратил внимание Гримо. Вообще-то он давно, очень давно не видел графа таким и почти забыл, какие обстоятельства вызывали у Атоса эту яростную веселость, и когда его вежливость становилась хлесткой и отточенной, так что казалось, что вы слышите звон стали. Это не выражалось в каких-то гримасах или жестах, граф, казалось, был такой, как всегда, но неуловимо менялась атмосфера вокруг.
- Гримо, принеси вина!
«Даже так!» – отметил про себя Гримо. Но тут ему не пришлось волноваться, вино – это, скорее, была дань давно забытой привычке. Граф сделал пару глотков и дальше пить не стал – он о чем-то думал.
«Ну что ж – классический дурак! Он приезжает к ней, а она прячет в спальне другого! Потом пытается увести подальше, потому что другой оставил за домом коня. А я говорю ей о верности, все еще надеясь услышать объяснения, а она только молчит и дрожит. Можно подумать, я опустился бы до того, чтобы обшаривать ее спальню! Но, нет, нет, я не верю, не могу поверить, чтобы все окончилось, как в дешевой пьесе. Должно же быть объяснение!».
Атос уговаривал себя, но чувствовал, что логика проигрывает эмоциям, и сколько бы он ни твердил себе, что «должно быть объяснение», он ощущал себя обманутым и осмеянным.
«Могу представлять Пульчинелло – теперь я отлично справлюсь с этой ролью».
- Гримо, где виконт?
Гримо показал, что все уже в столовой. Атос усилием воли заставил себя мысленно оставить все, что связано с Аньес, за порогом Пьерфона, и отправился на обед.
После трапезы все направились в гостиную – семья хотела посвятить это время вернувшемуся графу. Рауль и Элизабет были невероятно предупредительны, Огюст, уже переставший дуться, с упоением рассказывал, как здорово было в Ла Фере и даже, пусть нехотя, но признал справедливость некоторых запретов деда. Потом привели близнецов на их обычные полчаса общения с родителями перед сном.
Это время, проведенное в кругу семьи, почти вернуло Атосу душевное равновесие. Ложась в постель, он еще раз вспомнил визит к Аньес, и, хотя сердце все же покалывала иголочка ревности, разум уже уверенно брал верх, твердя: «Должно быть объяснение».
Безусловно, все эти события были совсем не тем результатом, которого ожидал Арамис, посылая свое предупреждение. С другой стороны – он был уверен, что оно не будет последним. Он хорошо знал мадам де Шеврез.
О предстоящем браке г-на де Люиня Арамис узнал от Кольбера когда вопрос только решался. Кольбер рассказал ему об этом как человеку, который способен по достоинству оценить проделанную работу. Речь не шла о дружеских отношениях: Кольбер вкладывал в понятие «друг» слишком прагматичный смысл, а Арамис не стремился расширять круг друзей, давно убедившись, что лучших, чем Атос, Портос и д’Артаньян в его жизни не будет.
Арамис оценил ловкость контролера финансов, с какой он устроил судьбу дочери, и искренне поздравил Кольбера. Тот был польщен и благодарен, хотя эта благодарность нисколько не затрагивала его сердца.
Некоторые недалекие люди, желая подольститься к Кольберу, сравнивали его с Ришелье, что всегда вызывало у Арамиса улыбку. Кольбер принимал подобные хвалы вежливо, не возражая, но Арамис был уверен, что Кольбер скорее испытывает недоумение – он, безусловно, считал Ришелье великим человеком, но не чувствовал своей с ним тождественности. Для Ришелье государство – это была Франция, которую он страстно, хотя и несколько ревниво, любил. Для Кольбера наоборот, Франция была в первую очередь государством, механизмом, за работу которого он, Кольбер, отвечал со всей добросовестностью, отведенной ему природой.
То, что Арамис и Кольбер отдавали друг другу должное, никак не меняло характера их отношений, но не мешало Арамису получать от них удовольствие и практическую пользу, например, возможность заранее предупредить Атоса. Заранее, потому что Арамис написал еще тогда, когда мадам де Шеврез только-только добралась до Шантийи, а матушка будущей новобрачной еще не уточнила список гостей. Но Арамис был уверен, что события пойдут именно так, как он предположил, и прибытие мадам де Шеврез в Гиз, где временно располагался двор, лишь дело времени.
Он не ошибся.
Брачная церемония проходила в Париже, король был почетным свидетелем – его представляли по доверенности. Сам Луи был слишком занят во Фландрии. Кольбер был с ним.
Дав в Париже положенное количество праздничных обедов, молодые с родственниками и свитой двинулись на север – покрасоваться при дворе, который колесил за королем, и, главное, поблагодарить Его величество за честь.
Когда мадам де Шеврез приехала одной из первых и сразу же нанесла визит Кольберу, Арамис похвалил себя за проницательность. Правда, Кольбер еще раньше рассказал ему, что уже в период подготовки брака, мадам, под видом заботы о внуке, начала осторожно наводить справки, так что у Арамиса были и более достоверные основания для умозаключений, чем просто собственные предположения.
Кольбер знал все об истории с письмами, которые мадам де Шеврез сначала пыталась продать Арамису, а после продала ему самому. Сама история уже не имела значения, но это позволяло Кольберу говорить с Арамисом о Шеврез как о старой знакомой, и он без обиняков заявил, что получить от него деньги мадам может только как тогда – в обмен на серьезную услугу.
Сейчас госпожа де Шеврез не могла предложить ничего.
Дальше, как полагал Арамис, мадам нанесет визит ему, но дни шли, а она не показывалась.
Он испытывал азарт, как охотник в засаде, догадываясь, что она поступает так намеренно, желая «выдержать» его, заставить сделать ложный шаг. Теперь, когда любовь, месть, политическое соперничество уже отошли в прошлое, как отваливается ссохшаяся кожура, остался лишь чистый расчет, игра ума и проницательности, и это волновало Арамиса не меньше, чем в те времена, когда его щеки были гладкими, а волосы не седыми, а черными. Но теперь, уже не терзая его сердца и самолюбия, эта игра доставляла ему больше наслаждения.
Он мог позволить себе тратить время на личные дела – он уже не был послом. С началом военной кампании Мадрид прислал другого человека, а Арамис остался в посольстве на положении советника, того, с кем имели дело конфиденциально.
Например, когда посол, изображая пылкое негодование, передавал официальную ноту протеста, через Арамиса озвучивали компромиссный вариант из числа тех, что стесняются обсуждать вслух, щадя нежные чувства союзников. Ему же выдвигали встречные предложения, не опасаясь, что жесткость формулировок вызовет скандал – герцог д’Аламеда умел выбирать выражения.
Он был одинаково нужен и испанской и французской стороне, что давало ему двойные гарантии и известную свободу действий.
Часть этой свободы Арамис сейчас тратил в свое удовольствие, оказывая услугу Атосу.
Терпения мадам де Шеврез хватило примерно на неделю, и она появилась на пороге симпатичного особнячка, который частным порядком снимал для своих личных нужд герцог д’Аламеда – адрес, с ведома  Арамиса, ей дал Кольбер.
Встречались они среди бела дня, и в этот раз никаких подвохов со свечами Арамис устраивать не собирался. Они оба уже были в том возрасте, когда далеко позади остались все попытки сохранить остатки молодости, как и сожаления, что это невозможно.
Бывшая герцогиня приятно удивила Арамиса. Она была одета элегантно, без вульгарных излишеств, каких можно было ожидать от подобной особы, но со сдержанной роскошью: платье из прекрасной ткани приглушенного оттенка, немного очень дорогих кружев, из украшений только бриллиантовые серьги изумительной работы, и в несколько рядов золотая цепочка на шее. Шея, грудь, плечи, руки – все было спрятано, но так, чтобы не создавалось впечатление воина, закованного в броню, чем порой грешат старые кокетки, когда им уже нечем прельщать и они ударяются в другую крайность – в ханжество.
Волосы у мадам де Шеврез, как и у Арамиса, были совершенно седы, и так же, как у него, имели приятный оттенок свежевыпавшего снега, безо всякой желтизны.
Мадам сильно пополнела, поэтому двигалась неспешно, благодушно улыбаясь, что очень ей шло – она имела вид порядочной женщины.
После первых приветственных фраз, мадам де Шеврез еще раз удивила Арамиса. Она сразу перешла к делу:
- Мы с Вами давние знакомые, шевалье. Я знаю Ваш титул, но позвольте мне это прежнее обращение – оно короче. Итак, мы знаем друг друга слишком давно, так что нам не стоит хитрить и тратить силы на притворство. Вы знаете, зачем я здесь.
- Вы не оставляете мне возможности даже сказать Вам несколько комплиментов? Вы прекрасно выглядите, мадам.
- Благообразие может быть украшением женщины в определенном возрасте.
- Вам оно к лицу.
- К Вашему сожалению у мужчин нет этого утешения.
Арамис невольно хмыкнул. Мадам де Шеврез перестала улыбаться:
- Как поживает Ваш друг – граф де Ла Фер?
Арамис пожал плечами:
- Я не…
- Вы знаете. Ла Фер не так далеко отсюда. Мне хотелось бы точнее знать его нынешние обстоятельства.
- Не сочтите меня нескромным, – Арамис иронично поклонился, – но разве Вы свободны?
- Почему бы мне не познакомить между собой двух своих старинных друзей?
- Думаете, господину маркизу де Легу понравится то, что может ему рассказать граф де Ла Фер?
- Милый мой, дуэли уже вышли из моды. К тому же, дуэль в их возрасте сделает их обоих посмешищем, а не героями.
Она насмешливо прищурилась:
- Если Вам так по душе дуэли, Вы уже упустили такой момент – когда-то граф мог сказать Вам то же самое, что де Легу, отчего Вы его не вызвали?
Арамис задумчиво смерил мадам де Шеврез взглядом:
- Знаете, меня так мало это трогает, что я даже мог бы Вам рассказать – отчего… Но не буду.
Мадам де Шеврез выпрямилась и поджала губы:
- Что ж, я тоже щажу чувства моего дорогого де Лега, так что оставим графа. Зачем он мне, когда у меня есть сын? Виконт де Бражелон, сьер де Пьерфон, не так ли? Пьерфон роскошное поместье – около 70 тысяч ливров годового дохода. А может и больше.
Этого Арамис не ожидал. Он заметно вздрогнул. Мадам де Шеврез улыбнулась:
- Я неплохо подготовилась, не так ли? Вы правы, граф не питает ко мне нужных чувств. Я помню нашу последнюю встречу… Но тоже не буду рассказывать, – издевательски добавила она и поднялась.
- Вы уже уходите? – встревожился Арамис. Он чувствовал, что проигрывает.
- Да, Вы подтвердили мне то, о чем я хотела узнать. Виконт живет здесь, Пьерфон – отличное поместье. Можете не объяснять, как туда добраться, полагаю, найти дорогу не составит труда, ее покажет любой.
- А де Лег? Что скажет он?
- Его не стесняли ни дети от герцога де Люиня, ни дети от герцога де Шевреза. Почему его должен смутить сын графа де Ла Фер?
- Вас не примут.
Мадам улыбнулась еще благодушнее, чем раньше:
- Виконт не сможет указать матери на дверь.
- Он не поверит Вам.
Мадам де Шеврез тихо рассмеялась и стала совсем похожа на добрую тетушку:
- Шевалье! Я все рассказала ему двадцать лет назад. Это было дальновидно с моей стороны, не так ли?
Она снова засмеялась и направилась к выходу. Арамис невольно подался за ней, но удержал себя. Попытаться ее сейчас остановить, договориться, значит окончательно проиграть.
Арамис дал ей уйти.
Он только послал одного из своих самых смышленых слуг проследить за мадам, и через полчаса уже знал, что госпожа де Шеврез сегодня же собирается отбыть в Пьерфон. Сведения были верные – от конюха, который готовил лошадей для кареты.
Арамис кусал губы: мадам де Шеврез права, перед ней не смогут просто закрыть ворота. Даже если Атос и Рауль на время уедут из Пьерфона, это не поможет – остаются Элизабет, дети, полный замок прислуги. Невозможно всех удалить.
Арамиса немного утешила мысль, что мадам де Шеврез пришла к нему уточнять сведения о Рауле. Значит, она мало что знала, и сведения свои получила из сомнительного источника, которому не очень доверяла. Арамис понимал, как трудно ей было – открыто расспрашивать о Рауле де Бражелоне при дворе, в двух шагах от короля надо было быть безумцем. Те, кто еще помнил это имя, наверняка старались поскорее его забыть. Да и сама мадам де Шеврез не совсем еще выжила из ума. Надо полагать, она довольствовалась чьими-то туманными намеками, обмолвкой, случайной фразой, после которой испуганно замолкают и спешат сменить тему. Скорее всего, услышала лишь имя «виконт де Бражелон де Пьерфон», которое и озарило ее идеей.
Навести справки о состоянии поместья, ей, конечно, было уже легче.
Знала ли она, что у Рауля есть семья? Похоже, нет, иначе не преминула бы использовать это для шантажа. Да, не знала… но это пока она не добралась до Пьерфона!
Арамис нахмурился, вывод был только один – мадам де Шеврез не должна туда попасть. 
Подумав, он поискал в своих бумагах письма, написанные крупным, круглым почерком, в котором можно было узнать руку Портоса. Быстро перелистав, нашел нужное место, перечитал и удовлетворенно кивнул. Затем вызвал к себе слугу, ходившего за мадам де Шеврез, и еще одного – местного уроженца. Как следует расспросив последнего, он дал какие-то распоряжения первому, которые тот кинулся исполнять со всех ног.
После этого герцог д’Аламеда приказал подать экипаж и отправился к Кольберу.
Арамису повезло – Кольбер собирался уходить и уже надевал перчатки, так что еще несколько минут, и Арамис бы его не застал.
Контролер финансов не интересовался личной жизнью – ни своей, ни чужой, если, конечно, это не имело влияния на государственные интересы, а потому довольно равнодушно выслушал просьбу герцога д’Аламеда. Пустяк: послать курьера с поручением, личное дело герцога, будет очень благодарен за одолжение.
- Отчего Вы не пошлете своих слуг? – сухо осведомился Кольбер.
- Государственный курьер сделает это быстрее, – улыбнулся Арамис. – Никто не посмеет его задержать или задавать вопросы.
Кольбер чуть заметно улыбнулся:
- А еще курьерам все равно, кому и какие письма они везут. Они тоже не задают вопросов, не так ли? Для них это обыденная работа.
Арамис слегка поклонился. Кольбер подумал и кивнул:
- Хорошо. С моей стороны неразумно будет отказывать герцогу д’Аламеда в небольшом одолжении. Так что Вы хотите?
Арамис достал письмо, не имевшее адреса и имени адресата:
- Передать лично в руки и как можно скорее.
- Кому?
- Графу де Ла Фер, в Пьерфон. Хотелось бы без лишнего шума. Жаль, Вы не шлете туда деловых бумаг, среди которых можно было бы передать и это.
- Я – нет. Хм… Вы мне напомнили – герцог де Мазарини, если не ошибаюсь, у него постоянный интерес в тех краях – арсенал в Ла Фере? Передадут от него, я сейчас пошлю курьера.
- Господин Кольбер – я Ваш должник.
- Это действительно личное дело?
- Очень личное. Граф – мой старинный друг.
Кольбер пожал плечами и, взяв колокольчик, позвонил, вызывая секретаря.
- Как только курьер вернется, Вам дадут знать.
- Благодарю. Не буду Вас больше задерживать.
Уходя, Арамис видел, как Кольбер прятал его записку в объемистый пакет, на котором размашисто написал: «От герцога де Мазарини».
Теперь оставалось только ждать.
Курьер вернулся поздно вечером, весь в пыли и уставший. Арамис выслушал его со скучающим видом, видимо, не придавая серьезного значения выполненному поручению. Но когда курьер ушел, Арамис облечено вздохнул.
На следующий день, около полудня, вернулся слуга – не менее запыленный, чем курьер, и еще более уставший. После его отчета, лицо Арамиса прояснилось. Он подошел к карте, которая со вчерашнего дня лежала у него на столе, еще раз что-то прикинул, и тихо сказал сам себе:
- Если она сумеет что-то противопоставить моим маневрам, то ей надо стать полководцем.


Иллюстрация - Стелла Мосонжник.
Размещено с разрешения иллюстратора.


Рецензии