В защиту эутаназии

Эутаназия или эйтаназия –
добровольный уход из
жизни с помощью врача


Обоняние давно заменяло ей и зрение, и слух. Больная и очень старая, она едва передвигалась. А тут утром ее обеспокоил какой-то запах. Она попыталась повернуть голову, но застонала, уж так неудобно стало лежать. Знакомо пахнущая рука легла ей на голову:
- Тихо! Лежи! Еще рано…
Рука погладила и исчезла. Она подумала: «Пахнет улицей, листвой, видимо, открыли балкон, неужели уже весна? А мне трудно даются последние дни жизни…»
Захотелось попить. В чашке воды не было, а до кухни, как до дачи, далеко. Проглотила невкусную, липкую слюну. Долго лежала. Подволакивая ноги, пошла-поползла к туалету: нестерпимо захотелось туда. Едва переступив порог, присела, стоять уже не было сил. Ноги стали мокрыми. Безразлично подумала: «Пусть… ругают…». Ее подхватили, всю обтерли, ей это не понравилось. Отвернулась. Ее уложили.
Задремала. Но разве ж это сон? Запахи мешают да мысли – тягучие, неприятные… Так стало себя жалко, из-под слипшихся век поползли слезы: «Хорошо, хоть промывать глаза перестали, а то раньше такую муку терпела! Ох! Прохладно что-то!…».  От свежего весеннего воздуха задрожала. Ее укрыли.
Принесли еду. «Фу, от запаха мутит. И чего носят и носят? Ведь знают, что не буду есть. Суют в рот, что ни попадя, насильно. Механически жую (уж, раз им так надо!). уйдут, все выплюну… Провели по волосам расческой, ну, зачем? Они давно скатались. Раньше были красивыми, пушистыми… а теперь… Ой! Сердце как-то неестественно дернулось… Да уберите вы свою расческу! Хо-о-о! Сердце остановилось… вот она – смерть моя! Не-е-т! Едва слышно забилось, а зачем? Одни… муки… терплю… Ох! Изо рта кровь пошла, подложили салфетку, вот… спасибо!».
Вытянулась, застонала, откинув голову. Знакомые руки быстро ее посадили и удерживали в таком положении. «Мне так хуже… зачем? Я лягу, плохо мне, плохо». Оттолкнулась, легла. Забылась. Запахи отступили и больше не тревожили.
Очнулась в каком-то месте под марлевой накидкой, что-то мешало вытянуться. Пахло машиной, чужими духами, обувным кремом и еще чем-то. Подала слабый голос, от прикосновения родной руки сразу успокоилась.
Машина встала. Мимо нее проносились разные запахи, видимо, выходили люди. Она ощутила мерное покачивание. Пахнуло землей, весенней травой – голова закружилась.
Тяжело хлопнула дверь. Запахло чем-то неприятно резким. Чужие руки повернули незрячую голову, чужой голос спросил:
- Сколько ей лет? Что с ней?
Если бы она могла слышать вопрос, то сама ответила бы, что очень стара (так долго и не живут!), больна до такой степени, что не видит смысла в дальнейшей жизни. Кто-то сказал:
- Выйдите на минутку. Вас позовут…
Не ощутив рядом знакомого запаха, она заволновалась, издала громкий стон, но родная рука ее не успокоила, и ей стало страшно.
Вдруг она почувствовала сильный укол в самое сердце, хотела громко позвать своих близких, но лишь беззвучно широко открыла рот. И уже не знала, что знакомые руки аккуратно уложили ее в ту же дачную корзинку под марлевую накидку, и родной голос тихо произнес:
- Прости меня, моя Мурочка! Может, и я доживу до такого состояния, когда лучшим  выходом из него будет эутаназия».
г. Комсомольск-на-Амуре
                май 2003 года