У края

Незабываемым ученикам

Зима выдалась мягкая и многоснежная. Учителя и ученики старших классов – любители лыж –  экипировались для длительного перехода до реки Течи. Решили полюбоваться зимним лесом. С нами собрался отец Милы – Владимир Петрович – агроном.
Двинулись по предполагаемой летней тропе, за конюшней увидели на деревьях рассевшихся снегирей. Дети весело их приветствовали:
– О! Провожают нас!
– Смотрите: грудки, как факелы горят…
– А головки в чёрных детских шапочках…
– Нет! В капюшончиках!
– Спинки-то  серые!...
– По крылышкам белые полоски!
– Так ярко раскрашены кавалеры-самцы, – сказал Владимир Петрович, – а самочки-барышни, те в более скромном наряде… голосок у них, что флейта … поёт. Снегирики – спокойные, невозмутимые, полны достоинства, нет у них порывистости, как у кого… из птиц?
Мальчики откликнулись:
– Как у синичек-хлопотуний.
– Те на месте не сидят!
– А вон снегирь что-то на берёзе поедает.
Сразу за деревней перед нами открылось, как тетрадка, снежное поле. По сторонам лес весь в инее: ёлочки, берёзы, ольхи, рябины, черёмухи – не поймёшь, где какое дерево, ветки у всех от инея провисли. Вставшее солнышко играет с инеем: блёстки то вспыхивают, то гаснут, то волшебно мерцают. Дети лыжной палкой чуть тронут веточки, и серебристый «дождь» обволакивает их. Смех, радость, сияние глаз, солнца и снега, даже сердце как-то трепещет, такая кругом красота и белизна!
Вот пролегла заячья стёжка, её узнает каждый: две большие вмятины впереди, две – поменьше, сзади.  Мощные задние лапы зайчик выносит далеко вперёд. На боярке – свежие следы его зубов. У шиповника натоптано много, видимо, ягодки ел. Слышится таинственный хрустальный звон обмёрзших веточек, но торопимся дальше. Недалеко бьёт своим «долотом» дятел, идём на этот звук, увидели его. Рашид говорит:
– Это желна, у нас их тут полно. Смотрите, какой большой!
 Зайнулла его перебил:
– А вот ещё… поменьше, пёстрый какой-то. Наверное, отец с сыном! Уцепились коготками за кору, упёрлись хвостиками в ствол, сидят на них, как на табуретках и выполняют «столярные работы» – ищут жуков-короедов.
Владимир Петрович пояснил:
– Нет, это не отец с сыном! Посмотрите, они разные не только по расцветке – это разные особи, у нас их в стране 15 разных видов, правда, хвосты у всех служат, правильно ты сказал, Зайнулла, «табуреткой», перья в них твёрдые и упругие. А я не раз видел серого дятла, это редкий вид.
Тагир спросил:
– А какой он? Седой?
Владимир Петрович ответил:
– На взлёте он скорее зелёно-серо-жёлтый, а видом похож на пёстрого дятла, но побольше, клюв такой же долотообразный, мощные мышцы шеи, крепкая голова.
Мы, учителя, тоже о седом дятле мало знали, а видеть, вообще не видели и слушали с интересом.
Подходим к густому сосняку, Зайтуна цитирует Людмилу Татьяничеву:
Полон ягоды подол
У лесной поляны,
Охраняют тиходол
Сосны -  несмеяны…
Мальчики смеются:
– У Зайтуны уже лето среди зимы!
Бредём осторожно, впереди – Владимир Петрович с Галиной Григорьевной. Дети уловили какой-то шорох, писк, щелчки. Остановились. Звуки слышны то где-то вверху, то около нас, у земли. Прошли ещё немного вперёд. Деревенские дети более смышленые в лесу, о многом знают, сразу догадались, что это поползни… ищут корм. Один – вот он! – перед нами. Не боится. Серенький, невзрачный, бесхвостый труженик, проворно взбирается рывками вверх, во все щёлочки заглядывает, торопится. Владимир Петрович рассказывает, что поползень может с вершины дерева падать камнем, а у самой земли ловко выйдет из «пике» и начинает вновь «восход» по дереву. Но этого мы ждать не стали: зимний день недолог, а идти ещё порядочно.
У кустиков заметили, похожие на стежки ниток, следы мышей, а  рядом – лисьи, рыжая мышковала. Выбравшись из чащи на открытое пространство, с превеликим удовольствием рухнули в снег. Решили попить чайку, немного поесть, так как кое-кто и не завтракал. Рафкат закричал:
– Ой! У Милки чай такой вкусный!
Вадик засмеялся:
– На халяву и соль сахаром кажется!
Рафкат  улыбнулся:
– Нет, правда! Чем у тебя бабушка его заваривает?
Мила похвалилась:
– Это не чай, это  бальзам… витаминный! Чего в нём только нет! – и стала перечислять все травки и ягодки, добавив, – Бабушка всё это настаивает в термосе, чтобы сохранить все микроэлементы и биологически активные вещества.
– Бальзам нашей бабушки восстанавливает силы, предупреждает болезни, – добавил Владимир Петрович и стал его всем разливать.
Дети наперебой предлагали свои угощения. Деревенские ребятишки чистосердечны, естественны, открыты, легки в общении, любят всякую травку-козявку, друг с другом милосердны, можно сказать, мудры, хотя и  по-детски.
Я пообещала Миле, что обязательно приду к их бабушке поучиться вкусно готовить бешбармак, их национальные сладости и этот бальзам. Неразговорчивая Летиция тоже похвалилась умением своей бабушки готовить из простой ягоды рябины и квас, и компот, и сок, и желе, и кисель, и варенье, и повидло, и мармелад, и цукаты.
– Вот попробуйте рябиновый мармелад, – она раздала всем длинненькие конфетки. Владимир Петрович сказал:
– Душистые какие! Ничуть не хуже магазинных, даже лучше!
Летиция добавила:
– Моя бабуля говорит, что зимой лучше всего пить рябиновый  сок, приходите, угощу, – и засмущалась.
Ольга Николаевна вставила:
– Сушёная рябина – тоже  кладезь витаминов.
При таком обилии информации и я не удержалась:
– У нас в стране 34 разного вида рябин.
Чему дети даже  и не поверили.
Отдохнув, пошли дальше. На взгорке увидели двух сторожких косуль, которые учуяли нас раньше, чем мы появились из-за деревьев. Мы не успели даже их, как следует, рассмотреть, а  они уже, мелькая белыми пятнами у хвоста, скрылись в лесу. Вскоре вышли к кормушкам для лосей и косуль. У последней стоял крупный зверь. Заслышав резкие звуки детских свистулек, он размашистым шагом пошёл в ближайший хвойник.
– Какой красавец! Удалился, как царь! – восхищались ребятишки.
Дальше пошли ещё быстрее. Почему-то перестали попадаться птицы, в лесу стало как-то сумеречно, жильём не пахло, хотя по времени мы уже должны были быть в первой деревне из 8-10 дворов. Я заволновалась, но молчала. Остановились на привал. Снова подкрепились и попили. Анвар сидел в сторонке с кружечкой чая, но как всегда…щёлкал семечки. Таня, взглянув в его сторону, засмеялась:
– У нас Анварка, как старуха – всегда с семечками, ему больше ничего не мило!
Анвар огрызнулся:
– Чего ты вообще знаешь о семечках?
Таня не унималась:
– А то и знаю, что от них один сор – на земле, на столе, вот и тут…на снегу, на губах, в желудке.  Собираешься офицером стать, всех солдат шелухой заплюёшь.
И  показала у подбородка «дорогу» из шелухи. Все рассмеялись, а Анвар даже не смутился. Вздохнув, сказал:
– Знаешь … мало! Семечки – это консервы, созданные самой природой. – он поднял палец, – Во! Они улучшают жировой обмен, поставляют нам необходимые вещества. Знаю, что в 100 граммах семечек 311 миллиграммов магния, в 6 раз больше, чем в ржаном хлебе. Не слышали? Слушайте, пока я жив, – и он смешно вытер губы двумя пальцами.
Тут уж все прыснули! Он продолжал, поднявшись:
– Нашей сердечно-сосудистой системе нужен магний, т.к. он предотвращает мышечную слабость, утомляемость тех, кто занимается спортом, физическим трудом, от склероза тоже помогает. Ну…убедил!?  Вот так! Кому семечек сыпнуть?
 И он, весело рассмеявшись, уселся в снег, пригоршнями бросая его в лицо. Владимир Петрович похвалил:
– Молодец! Целую лекцию нам прочитал! Отдохнули? Давайте в путь! – и обратился ко мне, – Где же Ваши деревеньки? Куда дальше-то идти?
– По-моему, сюда! – сказала я, и мы быстро без разговоров пошли.
Волнение моё нарастало. Мне стало казаться, что мы заблудились: не было запаха жилья – дыма, навоза – не скрипел колодец, не блеяли овцы, не мычали коровы. О своих опасениях я сказала Владимиру Петровичу и Ольге Николаевне. Ольга резонно заметила:
– Вернёмся назад, по нашему же следу. Впечатлений и так достаточно, ну, не увидели мы эту реку, ну, и что?
Я неуверенно предложила пройти ещё немного вперёд. Пошли. Расул попросил попить, но в термосах ни у кого ничего не было. Где-то минут через сорок вышли к реке. Дети закричали:
– Ура! Это Теча!
Мальчики с Владимиром Петровичем отошли подальше от девочек в лесок, снимали лыжи, занялись своими делами. Девочки с нами остались у речки. Ольга Николаевна раздолбила лёд на перекате и попила. Я тоже наклонилась и попыталась напиться, раза два глотнув, ощутила сильный удар по голове. Вскрикнула:
– Что за шутки!? – и вскочила. Передо мной стояли на лыжах два солдата с карабинами. Один сказал:
– Здесь не только пить, здесь ходить нельзя! Откуда вас занесло сюда?
Оглядев детей, солдат нецензурно выразился и добавил:
– Хоть бы родители с вами ходили.
Владимир Петрович урезонил  солдата, сказав, что с детьми – учителя и он, родитель. Солдат извинился. Я спросила:
– А в какой стороне две небольшие деревеньки? Я здесь летом верхом на Коньке была и не думаю, что сейчас заблудилась, но вот ни домов, ни колодца, ни людей почему-то… Мы что, не туда вышли, почему здесь ходить нельзя?
Солдаты переглянулись:
– Нам нельзя ничего сообщать! Уходите скорее отсюда! Здесь запретная зона! Деревень этих нет, людей всех вывезли.
Мы ничего тогда не поняли. Шли обратно, молча. В деревню вернулись уже в сумерках. И не знали, какой трагедией обернётся для нас эта лыжная прогулка.
Вскоре после описываемых событий у Ольги и у меня началась стадия бессилия. Мы могли провести лишь один урок или какое-то небольшое мероприятие в школе и сидели в учительской без сил, как констатировала Оля, «в затупе». Она быстро начала худеть и бледнеть, ничего не могла есть, её положили в больницу, разные врачи ей ставили разные диагнозы. Усиленное лечение ни к чему не вело, она «таяла» на глазах.  А у меня волосы из чёрных превратились в какие-то пепельно-седые, ногти, некогда твёрдые и длинные, стали ломаться, и без того плохое зрение падало. Преследовали жуткие головные боли. Анализ крови был неутешительным.
Мама Ольги забрала её из больницы в неузнаваемом состоянии со страшным диагнозом – белокровие. Решили лечиться дома, но не знали, как?
Старушки при виде нас с Ольгой горестно качали головами. Ведь порой чужая судьба заботит людей больше, чем собственная. И учители, и родители с жалостью смотрели на нас, так как не знали, чем можно нам помочь.
Оленька умерла следующей весной. Умерла как-то тихо, неожиданно. Её мама не отходила от неё ни на шаг и слышала, как Оля перед смертью, ранее пребывающая в забытьи, внятно сказала:
– Не целуй меня! Отойди! Не целуй меня!
Через минуту Оли не стало, кого она увидела, так и осталось загадкой для мамы. Олин дедушка, Алексей Николаевич, всё ходил вокруг гроба и повторял, никого не видя вокруг:
– Ну, почему не я? Ну, почему не я? Ну, почему?!
А Ольга лежала вся в белом – наряде невесты – какая-то чужая и отрешённая. На похоронах я сквозь слёзы сказала:
– Оля! Не печалься, что ты ушла одна, видимо, скоро и я к тебе приду.  Мы там с тобой оркестр организуем, как вдарим «Полонез Огинского.
Никто моей шутке даже не улыбнулся, плакали все: и дети, и родители, и учителя. Оленька была очень светлым человеком!
…Прошло несколько месяцев, дела мои не улучшались. Я боялась выходить лишний раз на улицу, я не работала, а мучилась, прекратила всю общественную работу, бросила институт, школу селькоров. Мама, узнав о моём безнадёжном состоянии, приехала и увезла меня к себе, в город. Я даже проститься, как следует, не смогла с людьми этого края, с Коньком, с дивной природой окрест деревни. Потом постоянно лежала в больнице: из полненькой и жизнерадостной я превратилась в худую и угрюмую особу, у меня открылась язва, печень находилась в плачевном состоянии, рвота сотрясала меня, вообще жизнь стала пыткой. Анна Ивановна – больничная старшая медсестра, встретив мою маму на улице, перепугала её, сказав, что из всей многоэтажной больницы в самом худшем состоянии нахожусь я, и на ежедневной «пятиминутке» врачи в голос говорят, что «умрёт она, умрёт она у тебя…». Мама переполошилась и со слезами на глазах закричала мне:
– Надо же что-то делать!!! Ну, что… лежать и ждать смерти!?
Мне дали адрес целителя с Кавказа, говорили, что к нему едут и из Москвы, и из Ленинграда… отовсюду, что он – Бог, может всё. Я уволилась с работы и уехала к нему, мне пришлось пробыть там полгода. Нет смысла описывать моё лечение, моё исцеление, мой возврат к жизни.
Когда я вернулась с Кавказа пополневшая, загорелая и весёлая, мой врач  Иоффе удивился несказанно, что я жива и даже здорова. Сдав анализы и сделав рентген желудка, я его поразила ещё больше: кровь у меня хорошая, язвы нет, даже рубца не видно, печень в норме.
Какое счастье быть здоровой! Теперь можно работать и закончить институт, моя подруга Антонина Михайловна давно закончила университет, а я ведь так и оставалась недоучкой. Благодаря этому удивительному ЧЕЛОВЕКУ – Целителю с большой буквы, жизнь для меня снова стала расцвечена всеми цветами радуги!
Позднее, лет через 25-30, я узнала, что же произошло на реке Тече. Тогда, когда мы с детьми были в лесу, печать не давала никакой информации об аварийных атомных взрывах в секретном Производственном Объединении «Маяк». Беды, катастрофы…это только… там, у них, на Западе, за бугром, а у нас, считалось, что их нет и быть не могло!!! Мы ничего не знали, а была уничтожена Земля-Кормилица, масса людей умерла, другая же масса была заражена и умерла позднее, дозиметр «на Тече» зашкаливал, люди в респираторах эвакуировали аборигенов, а дома их, вещи и животных уничтожили, землю перепахали. Ведь у людей не спрашивали, согласны ли они на размещение рядом с их жильём ядерных объектов, а профессионалы-специалисты не имели возможности высказать свою точку зрения, отличную от взглядов начальства. Реактивное загрязнение после взрывов «на Тече» превышало безопасность, что вело к преждевременной смерти, потере продолжительности жизни и трудоспособности.
В восьмидесятые - девяностые годы прошлого уже века газеты «Советская Россия» и «Труд» подробно описали события пятидесятых-шестидесятых годов двадцатого века на научно-производственном объединении «Маяк», который «занимался производством оружейных ядерных материалов». А позднее мелькнуло в печати, что «переработкой отработанного ядерного топлива для реакторов трёх типов (ВВЭР, БН-350, БН-600) и реакторов транспортных ядерных энергетических установок занимается единственный в Российской Федерации завод в производственном  объединении «Маяк», а высокоактивные продукты распада в мирное время заливают стеклом и хранят в соляных пластах». Опять НПО «Маяк»!
Вскоре, после катастрофы на Чернобыле, в газетах объявили о льготах людям, пострадавшим при аварийных атомных взрывах, о НПО «Маяк» там тоже было упомянуто. Я отправилась в горисполком города Комсомольска-на-Амуре. Сотрудница посмотрела мою трудовую книжку, заглянула в какие-то бумаги и сухо сказала:
– Вы под льготы не подпадаете, Вы не жили в месте взрывов, а много дальше от района заражения.
Я невесело рассмеялась:
– Да-а, эти льготы, очевидно, для мёртвых, а кто чудом выжил, как я, они – не льготники. И много к Вам людей обратилось?
Сотрудница ответила:
– Нет, немного…пока, с Урала Вы – первая. Идут больше чернобыльцы…
Я её перебила:
– Первая и, наверное, последняя… Не надо мне никаких льгот, зачем я здесь?
А сейчас думаю: судьба мне уже подарила льготы: не чаяла дожить и до тридцати, а мне уже седьмой десяток и, насколько помню, люди рядом со мной были только хорошие. Ну, это ли – не льготы?
 Комсомольск-на-Амуре, 12.06.04